Нельзя допустить, чтобы рухнул и ее мир, сотканный, словно тончайшее покрывало, из волшебства и красоты. Ни за что. Все остальное как-нибудь решится.
Робни. Может быть, он все-таки ее слышит…
Потерпи. Я сейчас.
— Я скоро вернусь, Юстаб. Я уже возвращаюсь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Руки Нури-тенга проворно мелькали над костром. Вроде бы на его ладонях опять краснели свежие мозоли, но разглядеть как следует я не успевала. Среди белого дня пламя костра казалось слабым, полупрозрачным, словно в эконом-режиме. Нури-тенг то ли поджаривал, то ли разогревал лепешки, раскладывая их на плоские камни вокруг костра. Непостижимое занятие, в котором я при всем желании не могла принять ни малейшего участия, почти сродни…
Кстати, самое время попробовать его расспросить. Аккуратно, чтобы не спугнуть.
— Устал? — Вот так, достаточно издали и ненавязчиво.
Но юноша все равно вздрогнул и едва не уронил лепешку в огонь. Затем пожал плечами, помотал головой и вернулся к своим… да, почти магическим действиям.
— Как твоя рука? Снова стер?
Кивнул и после паузы все-таки выдавил:
— Немножко.
— Жаль. Айве-тену так здорово тебя вылечила.
Опять кивнул, но уже без слов; несчастье в серой конусили поверх черной. Но я таки узнаю от него все, что хочу. Он ничуть не удивился тому, что произошло с ним в жилище той… колдуньи? Почему? Значит, здесь, на Гаугразе, совершенно обычное дело, когда от женского шепота и наложения рук затягиваются раны до мяса — с такой же скоростью, как в учебном цифрофильме на тему регенерации? Почему же об этом ничего не известно специалистам Внешнего департамента ГБ, программировавшим те учебные виртуалки, которых я в свое время прошла великое множество? И вообще никому во всем Глобальном социуме?…
Далекое— далекое, как сон.
«Значит, ты не веришь в магию? Абсолютно?» — «Абсолютно. Лжеученый».
Вот именно, Ингар. Я — тем более. И тем более я должна разобраться.
— Можно уже брать? — Я протянулась к ближайшей лепешке. Обожглась, отдернула руку. Нури-тенг подался навстречу, как будто постфактум пытался меня остановить. Вместо этого подцепил лепешку и принялся остужать ее, перекидывая туда-сюда на свежестертых ладонях. Мальчишеское лицо скривилось то ли от боли, то ли от досады за неумение ее скрыть. Я ободряюще улыбнулась и самым нейтральным тоном поинтересовалась:
— Как она это сделала?
Разумеется, лепешку он чуть было не выронил. Поспешил протянуть ее мне:
— Возьми.
— Спасибо. — Я откусила кусочек; вкусно, готовить они у себя в Обители умеют. — А ты знаешь других женщин, которые могут вот так заживлять раны?
Нури-тенг вспыхнул:
— Я служитель. Я вообще не знаю женщин.
— Здрасьте. А я?
Конечно же, не стоило вот так над ним смеяться. Юноша впился зубами в лепешку, словно прогрызая себе в ней защитную траншею. Его щеки и даже лоб приняли примерно тот же цвет, как тогда, когда они были освещены в ночи отблесками костра.
Дневной костер не отбрасывал никаких бликов. Дым полупрозрачным столбом поднимался в небо, и сквозь него все очертания колебались, будто выскочил легкий глюк на интерьерном мониторе с экосистемой. В той стороне, откуда мы пришли, размывались в дыму горные вершины, чересчур высокие, даже не верилось: Нури-тенг провел меня по удобному и пологому перевалу в седле Ненны (около пятисот метров над уровнем моря) — не сравнить с тем жутким переходом в отряде смертовиков, мы даже замерзнуть по-настоящему не успели. Северный склон на этом участке Южного хребта вообще спускался вниз плавно, как изогнутый бортик артефактного блюда, и почти белые под солнцем валуны постепенно уступали позиции яркой изумрудной зелени. Внизу, в долине, можно было разглядеть селение, похожее на тесно сбившееся стадо животных овец.
В этом селении Нури-тенгу предстояло начать исполнять свою миссию: нести в народ слово Могучего. Бедняга отчаянно боялся. Надо бы подбодрить его, а не, наоборот, вгонять в краску…
Но он по крайней мере точно знал, что должен делать. В отличие от меня.
То есть моя магистральная задача вроде бы ясна: найти центр, давший толчок дестабилизации Гауграза — вернее, его взаимоотношений с Глобальным социумом. Другое дело, что я более чем смутно представляю себе, каким образом нащупать его. А если попробовать зайти с другой стороны?
Ведь кроме основного вопроса — кто? — имеется еще и вспомогательный — как?
Как именно достигнута эта дестабилизация? Попробуем проанализировать. С одной стороны, разветвленная и достаточно эффективная, хоть и не без сбоев, система связи, с помощью которой был организован и свернут дембель… и передатчицы — их тоже сюда. С другой — те непостижимые технологии, которые за всю историю дестрактов гебейщикам так и не удалось идентифицировать, максимум — сотворить пародию на них по сугубо внешним признакам в виде учебных тревог. Эти же технологии в усовершенствованном варианте сделали возможным Любецк: опять же к абсолютному посрамлению органов ГБ.
Технологии?..
Я отправила в рот последний кусочек лепешки. Вкусно. Потянулась за следующей, уже не обжигающей, а доброжелательно теплой. Костер почти погас, лишь иногда из-под красно-серых угольев то тут, то там выскакивал упрямый, но слабенький язычок пламени. Нури-тенг налил себе из баклаги кумыса и теперь зыркал в мою сторону поверх края пиалы; спохватился, наполнил желтовато-белым напитком вторую, для меня.
Технологии. А если именно в этом понятии кроется наша главная, системная ошибка? «Абсолютно. Я же ученый».
Ингар, которому я всегда смотрела в рот, буквально или фигурально, в том числе скрутившись буквой «зю» во вместителе. Потому что была в него влюблена. Потому что он был старше — на целых двадцать лет… Все прочие мои мужчины, так уж исторически сложилось, почему-то оказывались моложе меня. Но я отвлекаюсь.
Ингар тоже мог ошибаться. Недаром же они все время спорили с Ро…
— Юста-тену.
Голос юноши вклинился в мои мысли очень не вовремя, и я с неудовольствием вскинула голову. Если он собирается предложить мне ехать дальше, то неужели нельзя подождать хотя бы, пока я допью кумыс?… Кстати, редкая гадость, но жажду утоляет неплохо, а с лепешкой вприкуску и вообще ничего. Впрочем, пиала самого Нури-тенга тоже была еще полна почти наполовину. Тогда какого черта сбивать меня, тем более сейчас, когда я, кажется, почти…
— Ты спрашивала про… женщин. — Было непонятно, что именно дается ему с таким трудом — это конкретно взятое слово или весь разговор, который он сподвигся со мной завести. — Наверное, будет лучше, чтобы ты знала, Юста-тену. К вечеру мы будем в селении. Не думай, я не рассчитываю на твою помощь, но…
Хоть бы не мешала — прочла я по его глазам неозвученный остаток фразы. И чем, интересно, я могу помешать ему?
— Ты говорила об Айве-тену, — продолжал он. — Знаешь, я не должен был… То, что делают такие, как она, не угодно ни Могучему, ни Его Матери. Эти женщины, они заключают союз с…
Он осекся, и я аккуратно подсказала:
— С Его Врагом?
Нури-тенг в панике замахал руками. И, кажется, коротко скользнул взглядом по моим волосам, частично выбившимся из-под накидки. Это и раздражало, и смешило одновременно. А ведь десять лет назад мне нарастили такие замечательные, аутентичные черные косы… Мальчик совсем чуть-чуть опоздал родиться.
— Не с Врагом. Нет, не с Врагом… Нет. — Добавив себе убедительности многократными повторами, он помолчал, допил кумыс и наконец решился: — Если хочешь, я расскажу тебе, Юста-тену. О том, как Могучий пришел на великий Гау-Граз и как он потом… и вообще…
Замялся и прибавил:
— Мне же придется говорить об этом в селении… Если будет что-то не так или непонятно, ты мне скажи, хорошо?
— Давным-давно…
Еще в доглобальные времена, уточнила про себя я, — да нет, пожалуй, еще раньше. В том смысле, что и в доглобальные времена произносить речь на эту тему начинали со слов «давным-давно». В устах юного Нури-тенга она звучала странно, как если бы час по доглобальному (опять-таки) религиеведению читала не Лекторина, а, скажем, Сопровождающий.
— Давным-давно, когда Могучий был юн, а Матерь Его молода, Она играла с Ним, помогая расселять по земле созданные Его волей народы. Неразумные люди все как один стремились жить на широких равнинах, и Матерь с Сыном, не переча, щедрой рукой разбрасывали их там. Но и бескрайним широким равнинам приходит конец, и вот Они вышли к великому Гау-Гразу. И сказал Могучий: вот земля, в которой смогут жить лишь доблестнейшие и мудрейшие из вас, ибо горы и долины несут в себе тайные силы, что древнее и Меня, и Матери Моей. Если вы не сумеете жить с ними в мире и согласии, вам будет лучше уйти с этой земли.
Славные тенги ответили Ему: мы сумеем. Мы посвятим первых дочерей в наших семьях силам этой земли… и Тебе, о Матерь, добавили они, увидев тень на прекрасном лице Ее. И понял Могучий, что оставляет на земле великого Гау-Граза истинно мудрых и свободных людей.
Но люди с широких равнин от века не прощали нам ни нашей мудрости, ни силы, ни верности слову Могучего, ни союза с древним волшебством. Они всегда мнили себя господами. Их лживые речи и кровавые клинки от века были направлены в одну цель — свободу великого Гау-Граза.
И был день, подобный ночи, и была буря, подобная огню, и взметнулась земля, и наши древние горы сошли с мест и шагнули навстречу чужакам. Восемь дней и восемь ночей земля спорила с небом, а раскаленные камни, мутные потоки и гигантские волны без жалости настигали пришельцев.
И был девятый день, и сказал Могучий устами славного Гелла-тенга: это наша земля. В силах вольного народа сделать так, чтобы нога чужеземца вовек не осквернила границы Гау-Граза. И ответили славные тенги: да будет так! И стеною встали вдоль границы, и сыновья, вошедшие в возраст, встали с ними, готовые принять посвящение оружием. А мудрейших из тенгов, достойнейших из юных, Могучий призвал в Обитель, дабы слово Его не забывалось на великом Гау-Гразе.
Но не зря набежала некогда тень налицо Матери Его. Идут века, и первые дочери в семьях славных тенгов все реже обращаются к Ней, и все чаще — к древним силам, что помогли отстоять нашу свободу в те восемь дней. Могучий завещал жить с ними в мире и согласии — но это не значит подменять тайным волшебством Его слово, ибо лишь Он — истинный спаситель великого Гау-Граза… Тут я должен спросить, достаточно чтят ли в их селении Могучего и Матерь Его. — Нури-тенг остановился и перевел дыхание. — Если, конечно, меня дослушают до этого места.
— Дослушают, — искренне заверила я. — Ты так здорово рассказываешь. Как настоящий… сказитель.
Термин из психокурса до глобальной этнографии почти без задержки всплыл в памяти, и, кажется, я употребила его вполне к месту. Что, в общем, задумывалось как комплимент. Но Нури-тенг почему-то обиделся:
— Эти сказители, они же постоянно используют истинные предания для своего балагана!… Еще и перевирают все. Слово Могучего надо нести людям бескорыстно, а не за славу и угощение на пиру! Алла-тенг говорил, многие из них воспитывались в Обители. А потом уходили — и не возвращались.
— Но ты же вернешься, — попыталась я его успокоить. — Я имела в виду, что тебя очень интересно слушать. Древние силы… говоришь, их чтят больше, чем Могучего? Почему?
— Люди неразумны, — не задумываясь, отозвался юный служитель. — Потому Обитель и несет им слово Могучего. Пора выступать, а то не успеем до вечера.
Поморщившись, я проглотила остатки кумыса, протянула пиалу Нури-тенгу. По правде говоря, длинноватое «истинное предание» в его исполнении произвело на меня почти гипнотическое воздействие: голова слегка кружилась, и я не была уверена, что смогу удержаться на спине животного лошади. И тем более никак не могла ухватить за хвост некое несоответствие, так очевидно — но где именно? — сквозившее во всем этом…
Обитель из века в век популяризирует в народе Могучего и Его Матерь. Нури-тенг с его наивной уверенностью — не сотый и не тысячный по счету служитель, отправившийся по селениям, вооруженный Его словом. А люди все равно предпочитают доверять этим самым «тайным силам». И чем дальше на север, тем больше ослабевает влияние официальной религии, не выдерживая конкуренции с «древним волшебством», раздражавшим еще каноническую Матерь. Не потому ли, что они, эти силы, в отличие от искусственных религиозных надстроек, призванных регламентировать иерархию и мораль традиционного общества, — вполне реальны?
Дорога шла под гору, и все время казалось, что гривастая лошадиная шея вот-вот уйдет куда-то вниз, выскользнет из-под меня вместе с седлом, — когда поднимаешься вверх, такого чувства не возникает. Приходилось судорожно вцепляться в уздечку. Мешало сосредоточиться… Сосредоточиться!!!
Тайные древние силы. Когда-то они двигали горами и вздымали на море гигантские волны… Это хоть и гиперболизированная, но правда: мощные катаклизмы, которые ознаменовали начало Гаугразской войны и, по сути, локализовали ее на границе, являются историческим фактом, не отраженным, впрочем, в банке вопросов стандартной Лекторины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Робни. Может быть, он все-таки ее слышит…
Потерпи. Я сейчас.
— Я скоро вернусь, Юстаб. Я уже возвращаюсь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Руки Нури-тенга проворно мелькали над костром. Вроде бы на его ладонях опять краснели свежие мозоли, но разглядеть как следует я не успевала. Среди белого дня пламя костра казалось слабым, полупрозрачным, словно в эконом-режиме. Нури-тенг то ли поджаривал, то ли разогревал лепешки, раскладывая их на плоские камни вокруг костра. Непостижимое занятие, в котором я при всем желании не могла принять ни малейшего участия, почти сродни…
Кстати, самое время попробовать его расспросить. Аккуратно, чтобы не спугнуть.
— Устал? — Вот так, достаточно издали и ненавязчиво.
Но юноша все равно вздрогнул и едва не уронил лепешку в огонь. Затем пожал плечами, помотал головой и вернулся к своим… да, почти магическим действиям.
— Как твоя рука? Снова стер?
Кивнул и после паузы все-таки выдавил:
— Немножко.
— Жаль. Айве-тену так здорово тебя вылечила.
Опять кивнул, но уже без слов; несчастье в серой конусили поверх черной. Но я таки узнаю от него все, что хочу. Он ничуть не удивился тому, что произошло с ним в жилище той… колдуньи? Почему? Значит, здесь, на Гаугразе, совершенно обычное дело, когда от женского шепота и наложения рук затягиваются раны до мяса — с такой же скоростью, как в учебном цифрофильме на тему регенерации? Почему же об этом ничего не известно специалистам Внешнего департамента ГБ, программировавшим те учебные виртуалки, которых я в свое время прошла великое множество? И вообще никому во всем Глобальном социуме?…
Далекое— далекое, как сон.
«Значит, ты не веришь в магию? Абсолютно?» — «Абсолютно. Лжеученый».
Вот именно, Ингар. Я — тем более. И тем более я должна разобраться.
— Можно уже брать? — Я протянулась к ближайшей лепешке. Обожглась, отдернула руку. Нури-тенг подался навстречу, как будто постфактум пытался меня остановить. Вместо этого подцепил лепешку и принялся остужать ее, перекидывая туда-сюда на свежестертых ладонях. Мальчишеское лицо скривилось то ли от боли, то ли от досады за неумение ее скрыть. Я ободряюще улыбнулась и самым нейтральным тоном поинтересовалась:
— Как она это сделала?
Разумеется, лепешку он чуть было не выронил. Поспешил протянуть ее мне:
— Возьми.
— Спасибо. — Я откусила кусочек; вкусно, готовить они у себя в Обители умеют. — А ты знаешь других женщин, которые могут вот так заживлять раны?
Нури-тенг вспыхнул:
— Я служитель. Я вообще не знаю женщин.
— Здрасьте. А я?
Конечно же, не стоило вот так над ним смеяться. Юноша впился зубами в лепешку, словно прогрызая себе в ней защитную траншею. Его щеки и даже лоб приняли примерно тот же цвет, как тогда, когда они были освещены в ночи отблесками костра.
Дневной костер не отбрасывал никаких бликов. Дым полупрозрачным столбом поднимался в небо, и сквозь него все очертания колебались, будто выскочил легкий глюк на интерьерном мониторе с экосистемой. В той стороне, откуда мы пришли, размывались в дыму горные вершины, чересчур высокие, даже не верилось: Нури-тенг провел меня по удобному и пологому перевалу в седле Ненны (около пятисот метров над уровнем моря) — не сравнить с тем жутким переходом в отряде смертовиков, мы даже замерзнуть по-настоящему не успели. Северный склон на этом участке Южного хребта вообще спускался вниз плавно, как изогнутый бортик артефактного блюда, и почти белые под солнцем валуны постепенно уступали позиции яркой изумрудной зелени. Внизу, в долине, можно было разглядеть селение, похожее на тесно сбившееся стадо животных овец.
В этом селении Нури-тенгу предстояло начать исполнять свою миссию: нести в народ слово Могучего. Бедняга отчаянно боялся. Надо бы подбодрить его, а не, наоборот, вгонять в краску…
Но он по крайней мере точно знал, что должен делать. В отличие от меня.
То есть моя магистральная задача вроде бы ясна: найти центр, давший толчок дестабилизации Гауграза — вернее, его взаимоотношений с Глобальным социумом. Другое дело, что я более чем смутно представляю себе, каким образом нащупать его. А если попробовать зайти с другой стороны?
Ведь кроме основного вопроса — кто? — имеется еще и вспомогательный — как?
Как именно достигнута эта дестабилизация? Попробуем проанализировать. С одной стороны, разветвленная и достаточно эффективная, хоть и не без сбоев, система связи, с помощью которой был организован и свернут дембель… и передатчицы — их тоже сюда. С другой — те непостижимые технологии, которые за всю историю дестрактов гебейщикам так и не удалось идентифицировать, максимум — сотворить пародию на них по сугубо внешним признакам в виде учебных тревог. Эти же технологии в усовершенствованном варианте сделали возможным Любецк: опять же к абсолютному посрамлению органов ГБ.
Технологии?..
Я отправила в рот последний кусочек лепешки. Вкусно. Потянулась за следующей, уже не обжигающей, а доброжелательно теплой. Костер почти погас, лишь иногда из-под красно-серых угольев то тут, то там выскакивал упрямый, но слабенький язычок пламени. Нури-тенг налил себе из баклаги кумыса и теперь зыркал в мою сторону поверх края пиалы; спохватился, наполнил желтовато-белым напитком вторую, для меня.
Технологии. А если именно в этом понятии кроется наша главная, системная ошибка? «Абсолютно. Я же ученый».
Ингар, которому я всегда смотрела в рот, буквально или фигурально, в том числе скрутившись буквой «зю» во вместителе. Потому что была в него влюблена. Потому что он был старше — на целых двадцать лет… Все прочие мои мужчины, так уж исторически сложилось, почему-то оказывались моложе меня. Но я отвлекаюсь.
Ингар тоже мог ошибаться. Недаром же они все время спорили с Ро…
— Юста-тену.
Голос юноши вклинился в мои мысли очень не вовремя, и я с неудовольствием вскинула голову. Если он собирается предложить мне ехать дальше, то неужели нельзя подождать хотя бы, пока я допью кумыс?… Кстати, редкая гадость, но жажду утоляет неплохо, а с лепешкой вприкуску и вообще ничего. Впрочем, пиала самого Нури-тенга тоже была еще полна почти наполовину. Тогда какого черта сбивать меня, тем более сейчас, когда я, кажется, почти…
— Ты спрашивала про… женщин. — Было непонятно, что именно дается ему с таким трудом — это конкретно взятое слово или весь разговор, который он сподвигся со мной завести. — Наверное, будет лучше, чтобы ты знала, Юста-тену. К вечеру мы будем в селении. Не думай, я не рассчитываю на твою помощь, но…
Хоть бы не мешала — прочла я по его глазам неозвученный остаток фразы. И чем, интересно, я могу помешать ему?
— Ты говорила об Айве-тену, — продолжал он. — Знаешь, я не должен был… То, что делают такие, как она, не угодно ни Могучему, ни Его Матери. Эти женщины, они заключают союз с…
Он осекся, и я аккуратно подсказала:
— С Его Врагом?
Нури-тенг в панике замахал руками. И, кажется, коротко скользнул взглядом по моим волосам, частично выбившимся из-под накидки. Это и раздражало, и смешило одновременно. А ведь десять лет назад мне нарастили такие замечательные, аутентичные черные косы… Мальчик совсем чуть-чуть опоздал родиться.
— Не с Врагом. Нет, не с Врагом… Нет. — Добавив себе убедительности многократными повторами, он помолчал, допил кумыс и наконец решился: — Если хочешь, я расскажу тебе, Юста-тену. О том, как Могучий пришел на великий Гау-Граз и как он потом… и вообще…
Замялся и прибавил:
— Мне же придется говорить об этом в селении… Если будет что-то не так или непонятно, ты мне скажи, хорошо?
— Давным-давно…
Еще в доглобальные времена, уточнила про себя я, — да нет, пожалуй, еще раньше. В том смысле, что и в доглобальные времена произносить речь на эту тему начинали со слов «давным-давно». В устах юного Нури-тенга она звучала странно, как если бы час по доглобальному (опять-таки) религиеведению читала не Лекторина, а, скажем, Сопровождающий.
— Давным-давно, когда Могучий был юн, а Матерь Его молода, Она играла с Ним, помогая расселять по земле созданные Его волей народы. Неразумные люди все как один стремились жить на широких равнинах, и Матерь с Сыном, не переча, щедрой рукой разбрасывали их там. Но и бескрайним широким равнинам приходит конец, и вот Они вышли к великому Гау-Гразу. И сказал Могучий: вот земля, в которой смогут жить лишь доблестнейшие и мудрейшие из вас, ибо горы и долины несут в себе тайные силы, что древнее и Меня, и Матери Моей. Если вы не сумеете жить с ними в мире и согласии, вам будет лучше уйти с этой земли.
Славные тенги ответили Ему: мы сумеем. Мы посвятим первых дочерей в наших семьях силам этой земли… и Тебе, о Матерь, добавили они, увидев тень на прекрасном лице Ее. И понял Могучий, что оставляет на земле великого Гау-Граза истинно мудрых и свободных людей.
Но люди с широких равнин от века не прощали нам ни нашей мудрости, ни силы, ни верности слову Могучего, ни союза с древним волшебством. Они всегда мнили себя господами. Их лживые речи и кровавые клинки от века были направлены в одну цель — свободу великого Гау-Граза.
И был день, подобный ночи, и была буря, подобная огню, и взметнулась земля, и наши древние горы сошли с мест и шагнули навстречу чужакам. Восемь дней и восемь ночей земля спорила с небом, а раскаленные камни, мутные потоки и гигантские волны без жалости настигали пришельцев.
И был девятый день, и сказал Могучий устами славного Гелла-тенга: это наша земля. В силах вольного народа сделать так, чтобы нога чужеземца вовек не осквернила границы Гау-Граза. И ответили славные тенги: да будет так! И стеною встали вдоль границы, и сыновья, вошедшие в возраст, встали с ними, готовые принять посвящение оружием. А мудрейших из тенгов, достойнейших из юных, Могучий призвал в Обитель, дабы слово Его не забывалось на великом Гау-Гразе.
Но не зря набежала некогда тень налицо Матери Его. Идут века, и первые дочери в семьях славных тенгов все реже обращаются к Ней, и все чаще — к древним силам, что помогли отстоять нашу свободу в те восемь дней. Могучий завещал жить с ними в мире и согласии — но это не значит подменять тайным волшебством Его слово, ибо лишь Он — истинный спаситель великого Гау-Граза… Тут я должен спросить, достаточно чтят ли в их селении Могучего и Матерь Его. — Нури-тенг остановился и перевел дыхание. — Если, конечно, меня дослушают до этого места.
— Дослушают, — искренне заверила я. — Ты так здорово рассказываешь. Как настоящий… сказитель.
Термин из психокурса до глобальной этнографии почти без задержки всплыл в памяти, и, кажется, я употребила его вполне к месту. Что, в общем, задумывалось как комплимент. Но Нури-тенг почему-то обиделся:
— Эти сказители, они же постоянно используют истинные предания для своего балагана!… Еще и перевирают все. Слово Могучего надо нести людям бескорыстно, а не за славу и угощение на пиру! Алла-тенг говорил, многие из них воспитывались в Обители. А потом уходили — и не возвращались.
— Но ты же вернешься, — попыталась я его успокоить. — Я имела в виду, что тебя очень интересно слушать. Древние силы… говоришь, их чтят больше, чем Могучего? Почему?
— Люди неразумны, — не задумываясь, отозвался юный служитель. — Потому Обитель и несет им слово Могучего. Пора выступать, а то не успеем до вечера.
Поморщившись, я проглотила остатки кумыса, протянула пиалу Нури-тенгу. По правде говоря, длинноватое «истинное предание» в его исполнении произвело на меня почти гипнотическое воздействие: голова слегка кружилась, и я не была уверена, что смогу удержаться на спине животного лошади. И тем более никак не могла ухватить за хвост некое несоответствие, так очевидно — но где именно? — сквозившее во всем этом…
Обитель из века в век популяризирует в народе Могучего и Его Матерь. Нури-тенг с его наивной уверенностью — не сотый и не тысячный по счету служитель, отправившийся по селениям, вооруженный Его словом. А люди все равно предпочитают доверять этим самым «тайным силам». И чем дальше на север, тем больше ослабевает влияние официальной религии, не выдерживая конкуренции с «древним волшебством», раздражавшим еще каноническую Матерь. Не потому ли, что они, эти силы, в отличие от искусственных религиозных надстроек, призванных регламентировать иерархию и мораль традиционного общества, — вполне реальны?
Дорога шла под гору, и все время казалось, что гривастая лошадиная шея вот-вот уйдет куда-то вниз, выскользнет из-под меня вместе с седлом, — когда поднимаешься вверх, такого чувства не возникает. Приходилось судорожно вцепляться в уздечку. Мешало сосредоточиться… Сосредоточиться!!!
Тайные древние силы. Когда-то они двигали горами и вздымали на море гигантские волны… Это хоть и гиперболизированная, но правда: мощные катаклизмы, которые ознаменовали начало Гаугразской войны и, по сути, локализовали ее на границе, являются историческим фактом, не отраженным, впрочем, в банке вопросов стандартной Лекторины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55