Пиши - служащий.
- Он не служит.
- А что же он там делает?
- Борется.
- Сапожников, вот тебе записка. Попроси мать зайти в библиотеку.
Сапожников попросил.
- Сапожников, почему ты перестал ходить в библиотеку? - спросил учитель. - Библиотекарша говорит, что за этот месяц ты взял всего одну книгу... Да и ту про марионеток. Вот, - он опустил очки. - "Деревянные актеры" называется.
- Я туда не пойду.
- В чем дело?
- Вы сказали, что я дефективный.
- Я сказал? А ну пойдем вместе. Пришли. Сапожников остался в зале, а учитель прошел за прилавок и скрылся за полками.
- Я сказал, что у Сапожникова есть дефект - чересчур конкретное воображение.
- Ну и что? - сказала библиотекарша.
- У каждого человека может быть какой-нибудь дефект... Вот у меня вместо левой ноги протез - разве я дефективный?
- Почему вы меня обвиняете? Я этого про вас не сказала...
- А зачем же вы про Сапожникова?
- Но у него же в мозгу дефект!..
- А вы знаете, что Сапожников на районном конкурсе юных изобретателей занял первое место?.. Он придумал оригинальный спасательный пояс.
- Какой пояс? Что я вам сделала?
Библиотекарша заплакала. Учитель и Сапожников ушли.
- В библиотеку будешь ходить. Я тебе составлю список книг, которые ты должен обязательно прочесть, - сказал учитель, хлюпая по лужам. - Нет, список составлять не буду... Почему ты взял книжку "Деревянные актеры", зачем тебе деревянные человечки?
- Там написано, как они устроены.
Помолчали. Одни ботинки хлюп-хлюп, другие хлюп-хлюп-хлюп. А в результате идут рядом и никто никого не обгоняет. Интересно.
- Кстати, ты можешь мне подробно рассказать весь процесс, который привел тебя к решению задачи с поясом?
- А что такое процесс? - спросил Сапожников. Хлюп-хлюп. Хлюпхлюп-хлюп.
- Ну хорошо... Была поставлена задача - придумать новый спасательный пояс...
- ОСВОД поставил, - сказал Сапожников.
- Что поставил? Помолчи. В котором не было бы недостатков пробкового пояса -громоздкости - и надувного - долго надувать, когда человек тонет... Я правильно формулирую?
- Вы правильно формулируете.
- Ну и что дальше? Дальше ты начал читать книги насчет поясов...
- Зачем?
- То есть как зачем? Чтобы узнать, что придумали до тебя.
- А зачем?
- Ты действительно дефективный! Чтобы прежние выдумки помогли новым.
- Так ведь никому не помогли, - сказал Сапожников. Иначе бы конкурс не объявили.
Помолчали.
- Объявили потому, что осознали ограниченность обоих вариантов, строго сказал учитель. - Это очень сложно... Это диалектика... Тебе не понять. Мал еще... В каждом явлении есть противоречие... Что такое противоречие, знаешь? Нет? Ну, хоть так: в каждой вещи есть для нас полезная сторона и есть вредная - и так и так, понятно?
- И так и так - понятно.
- Ну и расскажи, как ты придумал свой пояс: Только подробно.
- Да вы же сами сказали - и так и так.
- Ну и что?
- Ну, надо взять от двух поясов только полезное, а остальное не брать.
- Ну, а как ты взял, как? Другие же не взяли?
- А-а... вон про что, - сказал Сапожников.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
- Насколько я понимаю, суть твоей выдумки в следующем: берутся две гибкие пластины разной длины и прикрепляются к двум стенкам плоского мешка из водонепроницаемой ткани.
- Можно из плаща сделать мешок, - сказал Сапожников. - Он резиной покрыт.
- Молчи... Получается плоский мешок, где две стенки состоят из гибких пластин.
- Можно в чемодан положить и ехать на пароходе, - сказал Сапожников.
- Да подожди ты с пароходом... Подожди! - сказал учитель. - Дальше... В случае нужды человек огибает вокруг талии короткую пластину, образуя круг малого диаметра, в то время как длинная пластина образует круг большого диаметра... Правильно я формулирую?
- Вы правильно формулируете... Мешок растопыривается - а в нем воздух. И надувать не надо. Только пробку завинтить. В большой пластине же дыра с пробкой на цепочке?
- Ну и как ты рассуждал, когда это придумывал?
- Как - рассуждал?
- Ну хорошо. Что тебе прежде всего в голову пришло? Взять пластины одну длинней, другую короче...
- Нет, - сказал Сапожников. - Пластины я потом придумал.
- Потом?
- Ага. Я сначала разозлился. Шину велосипедную накачал насосом. Долго очень пояс надувать. Надо, чтобы он сам воздух всасывал, как велосипедный насос, когда обратно тянешь. И у насоса одна стенка от другой отходит...ну, поршень, а внутрь воздух всасывается... Дырку если заткнуть пробкой, то насос плавать будет... Ну а пластины потом... когда сообразил, что насос надо вокруг живота обогнуть...
- Так-так, - сказал учитель.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
Они шли сквозь осеннюю ночь и очень боялись друг друга. Учитель боялся, что мальчик спросит его: "А почему чересчур конкретное воображение - это дефект?" А Сапожников боялся, что учитель поймет, что он наврал, когда сказал насчет велосипедного насоса. Потому что главное было в том, что Сапожников разозлился. Насос просто подвернулся под руку в этот момент. А разозлился Сапожников потому, что ему жалко было кукольников, которые бродили по Франции со своими деревянными человечками и всякая сволочь могла их обидеть, потому что они бедные и за них заступиться некому и спасти, а они ведь никому ничего плохого не сделали, а только хорошее. И тут он придумал, как он их спасет, когда они все плывут на пароходе, и сволочи и кукольники, все. И вдруг капитан кричит: "Граждане! Тонем! Пароход тонет! Спасательных кругов на всех не хватит! Спасайся кто может!"
И конечно, сволочи богатые расхватали все пробковые пояса, а кому не хватило, те начали надувать свои надувные. Дуют, дуют, а пароход тонет, а кукольники стоят кучкой и прижимают к себе деревянных человечков - и должны все погибнуть, потому что чудес не бывает. Ах, не бывает?! И тут Сапожников спокойно так открывает чемодан, и у него там весь чемодан набит плоскими широкими поясами, как у пожарников, в одном чемодане помещается целая куча этих поясов. И он говорит кукольникам: "Берите пояса". А они говорят: "Спасибо, мальчик. Нам ничто не поможет. Чудес не бывает". А Сапожников говорит: "Берите. Это конкретное чудо, и все рано или поздно объяснится. Эти мне Аграрий сказал". Они берут пояса и надевают на себя, оборачивая, конечно, вокруг тела. И вдруг все видят: как только пояс обернут вокруг живота, так он уже надутый, а если обратно снять - он плоский.
Тут все кукольники с радостью надели пояса, прыгнули в воду и поплыли, а сволочи дрались из-за пробковых и надувных поясов, потому что ихний капитан приказал им: "Спасайся кто может!" А кукольники плыли, плыли и поддерживали Сапожникова, потому что ему пояса не хватило, и они выплыли на берег к городу Калязину и обсохли на том берегу, где росло дерево самшит, только еще маленькое. Ну, тут залаяла собачонка Мушка, и миражи пропали. Сапожников закончил накачивать велосипедную шину, отвинтил насос, а на ниппель навинтил колпачок на цепочке. Вот как он изобрел спасательный пояс для того конкурса, про который им в классе объявил учитель. А остальное было просто. Надо было только сообразить, из каких материалов сделать пояс.
Как все это расскажешь учителю? Потому Сапожников соврал про насос, чтобы учителю было понятно.
- Может быть, основной принцип изобретательства, - сказал учитель, это осознать в явлении главное противоречие и искать выход за пределами этого противоречия...
- Может быть, - вежливо поддакнул Сапожников.
Учитель вздохнул.
- Ну, иди, - сказал учитель. - Маме скажешь, что был со мной. Физику можешь сегодня не готовить. Я завтра тебя спрашивать не буду. Ботинки на печку не ставь. Кожа от высокой температуры ссыхается и трескается, потому что процессы, в ней происходящие... В общем, до утра так просохнут. И спать, спать! Почему ты галоши не носишь?
- Я их теряю, - сказал Сапожников.
Глава 6 УГЛОВАЯ СКАМЬЯ
- Внимание!.. Поезд номер сто одиннадцать Москва - Рига прибывает на пятую платформу... Внимание!
Сапожников смотрел на перрон и не торопился выходить. Виднелись черепичные крыши незнакомого города, солнце проваливалось в черные тени между домами, и воздух, влетевший в опущенную фрамугу, был сырой и незнакомый.
Сапожников взял свой кошель с барахлом и стал пробираться к выходу - и вышел на солнечный перрон. Была вторая половина дня.
Август.
Тут Сапожникова стали толкать, и покатились тележки с чемоданами берегись! - и ему это было приятно.
Он не торопился и оглядывался. А потом узнал Барбарисова. Полнеющий человек в замшевой молниеносной куртке, с плащом через руку, он все вглядывался в проходивших, потом надел черные очки, и лицо его стало стремительным.
- Здравствуй, - сказал Сапожников.
Они обнялись, и Сапожников поцеловал его в щеку.
- Сними очки, - попросил Сапожников. - Не надо стесняться.
- Сейчас сядем в электричку и поедем в Майори, в пионерлагерь, - сказал Барбарисов. - Я захвачу дочку, договорюсь о лекции - я там читаю третьего числа, а ты пока посмотришь море. Там и пообедаем. А потом вернемся в Ригу.
- Да, да.
Они прошли через вокзал, и Сапожников все оглядывался. Ему нравилось. Но чересчур быстро шли. Ему казалось, будто он пустился в авантюру, хотя причин для такого настроения не было вовсе. Просто город похож на иностранный. Впрочем, так с ним бывало, даже когда он заходил в соседний двор или подворотню или видел вывеску "Баня", или "Химчистка", или "Клуб завода Гознак", или "В этом доме жил артист Мерцалов-Задунайский", как будто артист помер, а дверную табличку не снял, плут этакий.
- Это Майори. Мы приехали, - сказал Барбарисов. - Нравится?
- Да.
От всей дороги у Сапожникова осталось только стеснение от незнакомого говора, серый блеск реки, перепутанный с гулом моста, и за окнами налетающий шум листвы. А теперь они проходили вдоль редких заборов, а за ними красивые дома и деревья, и урны для мусора не стояли на земле, а висели на заборах, как почтовые ящики с оторванными крышками.
Фонтан с чугунными рыбами, навес концертного зала, сырой воздух, трепет теней на асфальте, рай земной.
- Дай мне сумку. А вон там пляж. Мы сейчас придем, - сказал Барбарисов.
- Сапожников увидел дрожащий блеск на желтой стене, обогнул дом и увидел море.
Оно было огромное, до горизонта, темное, сине-зеленое, расписанное белыми барашками. Сапожников задохнулся и пошел по пляжу проваливаться ботинками в светлый песок. Немногие мужчины в шерстяных плавках и женщины в бикини лежали на песке, грелись, а если кто стоял загорелый и нарядный было видно, что ему холодно. Но все они были физически подкованные и закаленные хорошей жизнью. Летела живая чайка, и ветер заваливал ее на крыло. Сапожников дышал и дышал, он моря сто лет не видел, и ему стало почему-то обидно, и он вернулся с пляжа на старое место.
- Здравствуйте, - сказала девочка в клетчатой юбке, стоявшая рядом с Барбарисовым, у нее был прекрасный цвет лица.
- Здравствуйте.
- Ты Глашку зовешь на вы? - спросил Барбарисов. - Ей четырнадцать лет.
- Именно поэтому.
- Ты же ее видел в Москве прошлый раз?
- Господи, конечно, - сказал Сапожников. - Но у нее была коса.
- Она ее отрезала недавно.
- Ничего, ей идет.
- Папа, я есть хочу, - сказала Глаша.
- Это значит - пойдем в шашлычную, - сказал Сапожников.
- Откуда вы знаете?
- Это же ясно.
Они пошли по улицам-аллеям, и Сапожникову все хотелось протрещать прутиком по штакетнику, но он только два раза кинул окурки в висячие урны.
- Давай мне сумку, - сказал он. - Чего ты ее тащишь?
- Мы уже пришли. Обязательно возьмем вина... Надо разрядиться. Ты письмо от Глеба привез?
- Да, привез... - нехотя сказал Сапожников.
Они вошли в угловую шашлычную и сели за столик у окна. Тень. А на улице ровные одноэтажные дома и магазины.
- Вы будете пить целую бутылку вина? - спросила Глаша.
- О господи, - сказал Сапожников.
Он думал, что Барбарисов возьмет коньяку, и теперь только косился на эту педагогическую бутылку кисленького винца, он даже названия вин не знал, и сказал: "О господи". И стал есть шашлык.
- Глаша, ты знаешь, раньше он был меланхоликом, - рассказывал Барбарисов. - В нем было что-то байроническое.
- Это оттого, что у меня были грязные ногти, - сказал Сапожников.
Он повеселел. Что-то ему начинало становиться почти совсем хорошо, и обида прошла.
- Почему? - спросила Глаша.
- Так полагалось влюбленным. Меланхолия и грязные ногти.
У Сапожникова даже обида прошла. О море он старался не думать. Может быть, он даже еще искупается. Море-то было общее. В крайнем случае он будет купаться в сторонке, чтобы не видели, как у него живот растет.
Обратную дорогу Сапожников не запомнил.
Потом они долго поднимались на четвертый этаж старинного дома. Блеклые каменные ступени, незнакомый запах на площадках, чугунные перила и хорошие выцветшие двери. А потом вдруг Сапожников вспомнил стихи про юродивого, который позвонил в квартиру за милостыней, а была зима.
Солидные запахи сна и еды,
Дощечек дверных позолота,
На лестничной клетке босые следы
Оставил невидимый кто-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Он не служит.
- А что же он там делает?
- Борется.
- Сапожников, вот тебе записка. Попроси мать зайти в библиотеку.
Сапожников попросил.
- Сапожников, почему ты перестал ходить в библиотеку? - спросил учитель. - Библиотекарша говорит, что за этот месяц ты взял всего одну книгу... Да и ту про марионеток. Вот, - он опустил очки. - "Деревянные актеры" называется.
- Я туда не пойду.
- В чем дело?
- Вы сказали, что я дефективный.
- Я сказал? А ну пойдем вместе. Пришли. Сапожников остался в зале, а учитель прошел за прилавок и скрылся за полками.
- Я сказал, что у Сапожникова есть дефект - чересчур конкретное воображение.
- Ну и что? - сказала библиотекарша.
- У каждого человека может быть какой-нибудь дефект... Вот у меня вместо левой ноги протез - разве я дефективный?
- Почему вы меня обвиняете? Я этого про вас не сказала...
- А зачем же вы про Сапожникова?
- Но у него же в мозгу дефект!..
- А вы знаете, что Сапожников на районном конкурсе юных изобретателей занял первое место?.. Он придумал оригинальный спасательный пояс.
- Какой пояс? Что я вам сделала?
Библиотекарша заплакала. Учитель и Сапожников ушли.
- В библиотеку будешь ходить. Я тебе составлю список книг, которые ты должен обязательно прочесть, - сказал учитель, хлюпая по лужам. - Нет, список составлять не буду... Почему ты взял книжку "Деревянные актеры", зачем тебе деревянные человечки?
- Там написано, как они устроены.
Помолчали. Одни ботинки хлюп-хлюп, другие хлюп-хлюп-хлюп. А в результате идут рядом и никто никого не обгоняет. Интересно.
- Кстати, ты можешь мне подробно рассказать весь процесс, который привел тебя к решению задачи с поясом?
- А что такое процесс? - спросил Сапожников. Хлюп-хлюп. Хлюпхлюп-хлюп.
- Ну хорошо... Была поставлена задача - придумать новый спасательный пояс...
- ОСВОД поставил, - сказал Сапожников.
- Что поставил? Помолчи. В котором не было бы недостатков пробкового пояса -громоздкости - и надувного - долго надувать, когда человек тонет... Я правильно формулирую?
- Вы правильно формулируете.
- Ну и что дальше? Дальше ты начал читать книги насчет поясов...
- Зачем?
- То есть как зачем? Чтобы узнать, что придумали до тебя.
- А зачем?
- Ты действительно дефективный! Чтобы прежние выдумки помогли новым.
- Так ведь никому не помогли, - сказал Сапожников. Иначе бы конкурс не объявили.
Помолчали.
- Объявили потому, что осознали ограниченность обоих вариантов, строго сказал учитель. - Это очень сложно... Это диалектика... Тебе не понять. Мал еще... В каждом явлении есть противоречие... Что такое противоречие, знаешь? Нет? Ну, хоть так: в каждой вещи есть для нас полезная сторона и есть вредная - и так и так, понятно?
- И так и так - понятно.
- Ну и расскажи, как ты придумал свой пояс: Только подробно.
- Да вы же сами сказали - и так и так.
- Ну и что?
- Ну, надо взять от двух поясов только полезное, а остальное не брать.
- Ну, а как ты взял, как? Другие же не взяли?
- А-а... вон про что, - сказал Сапожников.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
- Насколько я понимаю, суть твоей выдумки в следующем: берутся две гибкие пластины разной длины и прикрепляются к двум стенкам плоского мешка из водонепроницаемой ткани.
- Можно из плаща сделать мешок, - сказал Сапожников. - Он резиной покрыт.
- Молчи... Получается плоский мешок, где две стенки состоят из гибких пластин.
- Можно в чемодан положить и ехать на пароходе, - сказал Сапожников.
- Да подожди ты с пароходом... Подожди! - сказал учитель. - Дальше... В случае нужды человек огибает вокруг талии короткую пластину, образуя круг малого диаметра, в то время как длинная пластина образует круг большого диаметра... Правильно я формулирую?
- Вы правильно формулируете... Мешок растопыривается - а в нем воздух. И надувать не надо. Только пробку завинтить. В большой пластине же дыра с пробкой на цепочке?
- Ну и как ты рассуждал, когда это придумывал?
- Как - рассуждал?
- Ну хорошо. Что тебе прежде всего в голову пришло? Взять пластины одну длинней, другую короче...
- Нет, - сказал Сапожников. - Пластины я потом придумал.
- Потом?
- Ага. Я сначала разозлился. Шину велосипедную накачал насосом. Долго очень пояс надувать. Надо, чтобы он сам воздух всасывал, как велосипедный насос, когда обратно тянешь. И у насоса одна стенка от другой отходит...ну, поршень, а внутрь воздух всасывается... Дырку если заткнуть пробкой, то насос плавать будет... Ну а пластины потом... когда сообразил, что насос надо вокруг живота обогнуть...
- Так-так, - сказал учитель.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
Они шли сквозь осеннюю ночь и очень боялись друг друга. Учитель боялся, что мальчик спросит его: "А почему чересчур конкретное воображение - это дефект?" А Сапожников боялся, что учитель поймет, что он наврал, когда сказал насчет велосипедного насоса. Потому что главное было в том, что Сапожников разозлился. Насос просто подвернулся под руку в этот момент. А разозлился Сапожников потому, что ему жалко было кукольников, которые бродили по Франции со своими деревянными человечками и всякая сволочь могла их обидеть, потому что они бедные и за них заступиться некому и спасти, а они ведь никому ничего плохого не сделали, а только хорошее. И тут он придумал, как он их спасет, когда они все плывут на пароходе, и сволочи и кукольники, все. И вдруг капитан кричит: "Граждане! Тонем! Пароход тонет! Спасательных кругов на всех не хватит! Спасайся кто может!"
И конечно, сволочи богатые расхватали все пробковые пояса, а кому не хватило, те начали надувать свои надувные. Дуют, дуют, а пароход тонет, а кукольники стоят кучкой и прижимают к себе деревянных человечков - и должны все погибнуть, потому что чудес не бывает. Ах, не бывает?! И тут Сапожников спокойно так открывает чемодан, и у него там весь чемодан набит плоскими широкими поясами, как у пожарников, в одном чемодане помещается целая куча этих поясов. И он говорит кукольникам: "Берите пояса". А они говорят: "Спасибо, мальчик. Нам ничто не поможет. Чудес не бывает". А Сапожников говорит: "Берите. Это конкретное чудо, и все рано или поздно объяснится. Эти мне Аграрий сказал". Они берут пояса и надевают на себя, оборачивая, конечно, вокруг тела. И вдруг все видят: как только пояс обернут вокруг живота, так он уже надутый, а если обратно снять - он плоский.
Тут все кукольники с радостью надели пояса, прыгнули в воду и поплыли, а сволочи дрались из-за пробковых и надувных поясов, потому что ихний капитан приказал им: "Спасайся кто может!" А кукольники плыли, плыли и поддерживали Сапожникова, потому что ему пояса не хватило, и они выплыли на берег к городу Калязину и обсохли на том берегу, где росло дерево самшит, только еще маленькое. Ну, тут залаяла собачонка Мушка, и миражи пропали. Сапожников закончил накачивать велосипедную шину, отвинтил насос, а на ниппель навинтил колпачок на цепочке. Вот как он изобрел спасательный пояс для того конкурса, про который им в классе объявил учитель. А остальное было просто. Надо было только сообразить, из каких материалов сделать пояс.
Как все это расскажешь учителю? Потому Сапожников соврал про насос, чтобы учителю было понятно.
- Может быть, основной принцип изобретательства, - сказал учитель, это осознать в явлении главное противоречие и искать выход за пределами этого противоречия...
- Может быть, - вежливо поддакнул Сапожников.
Учитель вздохнул.
- Ну, иди, - сказал учитель. - Маме скажешь, что был со мной. Физику можешь сегодня не готовить. Я завтра тебя спрашивать не буду. Ботинки на печку не ставь. Кожа от высокой температуры ссыхается и трескается, потому что процессы, в ней происходящие... В общем, до утра так просохнут. И спать, спать! Почему ты галоши не носишь?
- Я их теряю, - сказал Сапожников.
Глава 6 УГЛОВАЯ СКАМЬЯ
- Внимание!.. Поезд номер сто одиннадцать Москва - Рига прибывает на пятую платформу... Внимание!
Сапожников смотрел на перрон и не торопился выходить. Виднелись черепичные крыши незнакомого города, солнце проваливалось в черные тени между домами, и воздух, влетевший в опущенную фрамугу, был сырой и незнакомый.
Сапожников взял свой кошель с барахлом и стал пробираться к выходу - и вышел на солнечный перрон. Была вторая половина дня.
Август.
Тут Сапожникова стали толкать, и покатились тележки с чемоданами берегись! - и ему это было приятно.
Он не торопился и оглядывался. А потом узнал Барбарисова. Полнеющий человек в замшевой молниеносной куртке, с плащом через руку, он все вглядывался в проходивших, потом надел черные очки, и лицо его стало стремительным.
- Здравствуй, - сказал Сапожников.
Они обнялись, и Сапожников поцеловал его в щеку.
- Сними очки, - попросил Сапожников. - Не надо стесняться.
- Сейчас сядем в электричку и поедем в Майори, в пионерлагерь, - сказал Барбарисов. - Я захвачу дочку, договорюсь о лекции - я там читаю третьего числа, а ты пока посмотришь море. Там и пообедаем. А потом вернемся в Ригу.
- Да, да.
Они прошли через вокзал, и Сапожников все оглядывался. Ему нравилось. Но чересчур быстро шли. Ему казалось, будто он пустился в авантюру, хотя причин для такого настроения не было вовсе. Просто город похож на иностранный. Впрочем, так с ним бывало, даже когда он заходил в соседний двор или подворотню или видел вывеску "Баня", или "Химчистка", или "Клуб завода Гознак", или "В этом доме жил артист Мерцалов-Задунайский", как будто артист помер, а дверную табличку не снял, плут этакий.
- Это Майори. Мы приехали, - сказал Барбарисов. - Нравится?
- Да.
От всей дороги у Сапожникова осталось только стеснение от незнакомого говора, серый блеск реки, перепутанный с гулом моста, и за окнами налетающий шум листвы. А теперь они проходили вдоль редких заборов, а за ними красивые дома и деревья, и урны для мусора не стояли на земле, а висели на заборах, как почтовые ящики с оторванными крышками.
Фонтан с чугунными рыбами, навес концертного зала, сырой воздух, трепет теней на асфальте, рай земной.
- Дай мне сумку. А вон там пляж. Мы сейчас придем, - сказал Барбарисов.
- Сапожников увидел дрожащий блеск на желтой стене, обогнул дом и увидел море.
Оно было огромное, до горизонта, темное, сине-зеленое, расписанное белыми барашками. Сапожников задохнулся и пошел по пляжу проваливаться ботинками в светлый песок. Немногие мужчины в шерстяных плавках и женщины в бикини лежали на песке, грелись, а если кто стоял загорелый и нарядный было видно, что ему холодно. Но все они были физически подкованные и закаленные хорошей жизнью. Летела живая чайка, и ветер заваливал ее на крыло. Сапожников дышал и дышал, он моря сто лет не видел, и ему стало почему-то обидно, и он вернулся с пляжа на старое место.
- Здравствуйте, - сказала девочка в клетчатой юбке, стоявшая рядом с Барбарисовым, у нее был прекрасный цвет лица.
- Здравствуйте.
- Ты Глашку зовешь на вы? - спросил Барбарисов. - Ей четырнадцать лет.
- Именно поэтому.
- Ты же ее видел в Москве прошлый раз?
- Господи, конечно, - сказал Сапожников. - Но у нее была коса.
- Она ее отрезала недавно.
- Ничего, ей идет.
- Папа, я есть хочу, - сказала Глаша.
- Это значит - пойдем в шашлычную, - сказал Сапожников.
- Откуда вы знаете?
- Это же ясно.
Они пошли по улицам-аллеям, и Сапожникову все хотелось протрещать прутиком по штакетнику, но он только два раза кинул окурки в висячие урны.
- Давай мне сумку, - сказал он. - Чего ты ее тащишь?
- Мы уже пришли. Обязательно возьмем вина... Надо разрядиться. Ты письмо от Глеба привез?
- Да, привез... - нехотя сказал Сапожников.
Они вошли в угловую шашлычную и сели за столик у окна. Тень. А на улице ровные одноэтажные дома и магазины.
- Вы будете пить целую бутылку вина? - спросила Глаша.
- О господи, - сказал Сапожников.
Он думал, что Барбарисов возьмет коньяку, и теперь только косился на эту педагогическую бутылку кисленького винца, он даже названия вин не знал, и сказал: "О господи". И стал есть шашлык.
- Глаша, ты знаешь, раньше он был меланхоликом, - рассказывал Барбарисов. - В нем было что-то байроническое.
- Это оттого, что у меня были грязные ногти, - сказал Сапожников.
Он повеселел. Что-то ему начинало становиться почти совсем хорошо, и обида прошла.
- Почему? - спросила Глаша.
- Так полагалось влюбленным. Меланхолия и грязные ногти.
У Сапожникова даже обида прошла. О море он старался не думать. Может быть, он даже еще искупается. Море-то было общее. В крайнем случае он будет купаться в сторонке, чтобы не видели, как у него живот растет.
Обратную дорогу Сапожников не запомнил.
Потом они долго поднимались на четвертый этаж старинного дома. Блеклые каменные ступени, незнакомый запах на площадках, чугунные перила и хорошие выцветшие двери. А потом вдруг Сапожников вспомнил стихи про юродивого, который позвонил в квартиру за милостыней, а была зима.
Солидные запахи сна и еды,
Дощечек дверных позолота,
На лестничной клетке босые следы
Оставил невидимый кто-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44