.. Это, может быть, не говорит еще о происхождении жизни, но это говорит о ее воспроизводстве... Если на молекулярном уровне у существ все вещества парные по законам физики, то по крайней мере на клеточном уровне имеется парность существ, то есть симбиоз, а в дальнейшем парность парностей и так далее до организмов многоклеточных. Пары существ обмениваются веществами. Отходы одних сеть пища других... Вот, может быть, основной признак живого. Отсюда индивидуальная изменчивость и видовая стойкость... Поэтому, когда природа отбраковывает вид в целом, она это делает не на уровне индивида, отдельного существа, который вовсе и не знает, что его отбраковали, и спокойно доживает до смерти, хотя почему-то не дает потомства, а на уровне симбиоза, из которого этот вид состоит. Симбиоз распадается не погибая, а собирается в другой вид, то есть в другой симбиоз. Потому виды и не скрещиваются, так как пару, живущую дружно, но устраивают отходы, то есть пища другой пары... Потому, может, и чужие сердца не приживаются. Я думаю, что, может быть, главный фактор в эволюции - это метаморфоза... Ведь если считать, что жизнь существует не только на земле, то почему предполагать, что на каждой планете она зарождается от нуля? Почему не представить себе, что некие ее зачатки разносятся по космосу и приживаются там, где для этого есть условия? Такое предположение существует. Панспермия. И второе - у всего живого обнаружен один набор генетических кирпичей. Но если это так, то эволюция это не просто эволюция симбиоза, но у этой эволюции есть программа, то есть, иначе говоря, постоянное воздействие силы, энергии, нарушающей равновесие белка, но не разрушающей сам белок. Эта энергия - время. Я имею в виду время не в том смысле, сколько веков прошло или который час, а время как особый вид энергии особого вида материи... Время материально, имеет массу и энергию. Я думаю, сказал тогда Сапожников, - что жизнь возникла не из обычных веществ, а из материи времени...
- Что он мелет... что он мелет... - сказал доктор Шура.
Сапожников посмотрел на него и сказал:
- Я думаю, что человек произошел от обезьяны потому, что он ушел от обезьяны. А ушел он от нее к морю.
- А зачем вам это все надо? - спросил Филидоров.
- Я думаю, что мозг человека развился и стал человеческим до Атлантиды, потому что кроманьонец рос вместе с каким-то напарником, которого он потерял после катастрофы, когда ушел от моря...Я думаю, что дельфины, - это его охотничьи собаки, которые до сих пор ищут своего хозяина... и свистят ему... и не понимают, что с ним и почему он не откликается...
- Какое странное предположение, - сказал Толя.
- А человек изобрел орудия, которые стали оружием, и так и далее... И потому война - это рак развития, это разъединение... а мир - это состояние здоровья, это симбиоз... И потому я думаю, что назревают две цивилизации цивилизация рака и цивилизация симбиоза: все молчали, потому что видели, как бьется его душа в надежде сформулировать невероятное. Авось кто-нибудь подхватит.
- Симбиоз, симбиоз... - начал Дунаев. - Раньше проще говорили пролетарии всех стран, соединяйтесь... это я согласен... А пролетарии всех стран, разъединяйтесь - я не согласен... От этого и война. Ребенку понятно.
- Это не проще, - мягко сказал Филидоров. - До этого тоже тысячи лет додумывались.
- Шура... что вы обо всем этом думаете как биолог? - спросил Толя.
- Оставьте меня в покое! - закричал доктор Шура. - Оставьте! - И выскочил, хлопнув дверью.
- Вдали от тебя я тоскую, - сказала Вика. - А вблизи я заболеваю от твоих фантазий...
- Вы считаете, он на них права не имеет? - спросил Дунаев.
- Он не имеет права подчинять им свою жизнь и мою.
- А ты не подчиняйся, - сказала Нюра. - Вот бог, а вот порог. Ты ему не годишься.
- Нюра! - сказал Дунаев.
- Жизнь состоит из времени, - промямлил Сапожников.
- Опять вы за свое, - рассердился Филидоров. - Толя, налейте ему боржому.
Тогда Вика перестала расчесывать волосы и приготовилась скандалить. Филидоров и Толя демократически ушли, а Дунаев остался. Он эти дела вот как знал. У него у самого этот симбиоз распадался тыщу раз из-за Нюриных фантазий.
- Я сейчас приберу, - сказала Вика.
- Сама приберу, - сказала Нюра.
- Ну что ж... тогда я уйду.
- Ага... Ступай, - сказала Нюра.
- Ладно... - Сапожников махнул рукой. - Ладно. Иди.
- Ты меня неверно понял, - сказала Вика.
- Я тебя верно понял.
- Я ухожу потому, что с тобой я становлюсь такой же сумасшедшей, как ты.
- От себя далеко не уйдешь.
- Поцелуй меня, - сказала она, - сейчас или никогда.
- Не хочется.
- Не сдавайся, Сапожников. Я тебе не гожусь, - сказала Вика. - Ни за что не сдавайся.
И ушла.
Легко сказать, не сдавайся. Пожить бы немножко просто так, как трава растет.
- Ишь чего захотел, - сказал Дунаев.
Нелеп и смешон был Сапожников до удивления. Он был похож на человека, который удачно идет по утонувшим в воде камушкам, в полной уверенности, что идет по воде и что, стало быть, вообще по воде ходить можно, и он удивляется, почему это другие люди не ходят по морю, аки посуху.
Раздался звонок в дверь, и Филидоров с Толей все же вернулись. Но без доктора Шуры.
Филидоров и Толя топтались в ночном дворе, чтобы не мешать Вике скандалить с Нюрой из-за Сапожникова. Потом из подъезда пробежала Вика. Наверно, и им пора было по домам, но что-то их удержало. Филидоров припомнил, как на диспуте Сапожников кинул цитату из Менделеева - лучше какая-нибудь гипотеза, чем никакой. И, вспомнив Сапожниковы бредни, Толя и Филидоров подумали - чем черт не шутит? И вернулись.
Ну а потом, как уже рассказано вначале, сели пить чай. Вошла летающая собака. О ней высказались разноречиво, и Сапожников, грубо нарушая приличия, ушел спать.
Вечерок не получился.
- Вы с ним не так разговариваете, - сказал Дунаев. - Это все бесполезно. Когда с ним так разговаривают, он становится тупицей.
- А он и в детстве был дефективный, - сказала Нюра.
- Какой?
- Дефективный.
- А как с ним разговаривать? Как?
- А вы его разжалобите.
- Что?
- Ну да... - сказала Нюра. - Слезу подпустите... Он жалостливый.
- Чушь какая-то, - нахмурился Толя. - При чем тут жалость?
Жалости в науке не место.
- Место, место, - сказал Дунаев. - Вы ему растолкуйте, кому без этой вашей штуковины не жить... Он и раскиснет... Он вам враз все придумает.
- Детский сад!
- Это точно, - сказал Дунаев.
- Погодите, - повеселел Филидоров. - Тут что-то есть.
- Вы ешьте компот... Он пастеризованный, - убедительно сказала Нюра.
- И теперь Филидоров после слов Нюры понял так, что все сапожниковские теории - потому что он ученых пожалел, так, что ли?
Но если нужна гипотеза, которую мог бы понять и ребенок, то, может быть, ее и должен высказать ребенок, подумал Филидоров и пошел будить Сапожникова.
- Вставайте... - сказал он, - потолкуем... У меня самолет в два ноль-ноль...
Сапожников открыл глаза.
- Нужна гипотеза, которую бы понял ребенок, - сказал Филидоров.
- А что? -. спросил Сапожников. - Вы бы тогда хорошо жили?
- Наверно.
- Это можно.
Филидоров подмигнул Толе.
- Что можно? - спросил Толя.
- Можно сделать, - сказал Сапожников. - Можно сделать гипотезу, которую поймет ребенок.
Филидоров засмеялся.
Тут вошел Дунаев и сказал, что звонил доктор Шура, очень веселый, и просил передать Сапожникову, что он знает, кто такой Сапожников.
- Ну и кто же он такой? - спросил Филидоров.
- Летающая собака.
- Оставьте меня в покое! - закричал Толя рыдающим голосом доктора Шуры. - Оставьте меня!
И они уселись потолковать.
Вот уже Нюра ушла спать, доверившись тем, кто остался додумывать тайны до конца и посильно. Никого лишнего в квартире Дунаевых. Остались четверо, которые не боятся, и пожилая женщина, которая знает то, чего этим четверым вовек не узнать, потому что они знают умом, даже иногда сердцем, если повезет, а она знает, потому что знает. Есть такое знание, когда доказывать ничего не надо.
- Ну, Дунаев, - сказал Сапожников, - они хотят гипотезу, понятную ребенку... Ладно, выручай. Есть такая гипотеза. Но я ее на тебе попробую.
- Дурацкая твоя привычка лезть туда, где ты ни хрена не смыслишь, сказал Дунаев.
- А я и не лезу. Однако есть область, где все смыслят более или менее одинаково. Кроме полных кретинов.
- Какая же это область?
- Область здравого смысла.
- Вот как раз тут у меня большие сомнения, - ухмыльнулся Филидоров.
- Скажи, Дунаев, если два авторитета утверждают противоположное, имею я право не поверить им обоим?
- Можешь. А конкретно?
- Один великий ученый сказал, что свет - это частицы, а другой великий ученый сказал, что свет это волна.
- Я в физике ничего не смыслю.
- Да не в физике, а в здравом смысле, - сказал Сапожников. - Два авторитета не сговорились - можешь ты им не поверить обоим?
- Так и не сговорились? - спросил Дунаев.
- Фактически нет. Просто порешили считать, что у света есть признаки и волны и частицы. Порешили - и точка.
- Но ведь, наверно, это установили?
- Ага, - сказал Сапожников. - Но не объяснили, как это может быть.
- А ты объяснил?
- А я объяснил.
- Кому?
- Себе, конечно... Жить-то ведь как-то надо? - сказал Сапожников.
- Ну и как же ты объяснил? - спросил Дунаев.
- Свет не иллюзия... - сказал Сапожников. - Это штука материальная. Это установлено. Давление света и прочее. Значит, это какое-то состояние вещества. Значит, должно быть вещество, у которого возникло состояние под названием "свет". И у этого состояния две характеристики - он и на волну похож, бежит, как волна, частота колебаний и амплитуда... слово "амплитуда" понятно?
- Слово "амплитуда" понятно, - сказал Дунаев.
- Ну вот... он и на частицу похож, свет... бьет порциями, квантами... Слово "квант" слыхал?
- Слыхал.
- Ты на бильярде играешь?
- Малость.
- Если шары поставить вдоль борта и по последнему вдарить, что будет?
- Первый отлетит.
- А остальные? - спросил Сапожников.
- На месте останутся... А что?
- Ага... - сказал Сапожников. - Остальные стукнутся друг об
друга и на месте останутся... По ним пробежит дрожь, то есть волна, а отлетит только последняя порция, то есть шар.
- Квант? - спросил Дунаев.
- Ага.
- Ну и что из этого вытекает?
- А то вытекает, что для того, чтобы последний шар отлетел, нужны промежуточные шары, которые вздрогнут и успокоятся... То есть, чтобы был свет, нужна среда, материя, в которой бы он распространялся... как звук в воде...
Покурили немножко. У Филидорова и Толи были спокойные лица людей, которые видят, как человек идет по карнизу и они не знают, окликать его или нет, поскольку не решили еще, лунатик это или верхолаз. Потом Дунаев сказал:
- А кто эти великие ученые?.. Ну, которые не сошлись характерами?
- Один Эйнштейн, - сказал Сапожников.
- Ого!.. А другой?
- А второй Бор.
- Слушай, - сказал Дунаев. - Ты уж лучше помалкивай.
- Я и помалкиваю, - сказал Сапожников. - А все-таки, если представить себе, что каждая элементарная частица это вихрь более тонкой материи, ну, скажем, материи времени...
- Что?
- Не мешайте ему, - сказал Филидоров.
- Тогда ничего противоречивого нет в том, что при столкновении двух частиц рождается пять новых, размером больших, чем первые две... а вовсе не обломки двух первых.
- Чушь! - не удержался Филидоров.
- Что же тут непонятного? - с упорством осла продолжал Сапожников. Столкновение двух частиц рождает возмущение той материи, из которой они сами состоят... Два вихря рождают пять более
крупных... Что ж тут непонятного? Обыкновенная лавина... Резонанс... детонация... Высвобождение скрытых запасов. Время, - сказал Сапожников. Материя времени. Единственная материя, у которой все процессы происходят в одну сторону. Несимметричная... Но и ее несимметричность только кажущаяся. Так как и она заворачивается на себя... Всякий поток - это часть витка...
Филидоров долго молчал.
- Тогда понятно и такое явление, когда одна частица проходит, так сказать, через другую, - сказал Сапожников. - Просто вы не ту
модель берете... паровозики какие-то... вагончики... Вагон сквозь вагон, конечно, не пройдет, а водоворот сквозь водоворот проходит... сам наблюдал... В Калязине...
- Где? - спросил Филидоров. - Я такого института не знаю.
- Я тоже, - подтвердил Сапожников. - Вода сместилась, а воронка на месте стоит... потому что условия образования воронок не сдвинулись с места... неровности дна и прочее... а вода бежит вниз к морю...
- Значит, вы считаете, что время - это не условное понятие, а вполне реальная материя?
- Вполне реальная, - сказал Сапожников. - Она тоже отражается в нашем сознании, а не только ее отдельные вихри, то сеть тела... Таким образом, все, что мы вспоминаем, унеслось от нас не назад, как принято считать, а вперед... а мы, как воронки, на месте стоим или, как лодки, плывем медленней, чем рока бежит... и тогда совсем другой метод прогноза. Все молчали.
- Может быть, для этого я жил, чтобы открыть это, - сказал Сапожников. - Но помирать не хочется... Хочется, чтобы и мне кое-что досталось от общего пирога...
- Вам хочется, чтобы она вернулась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44