И жителей города.
- Ты хороший человек, - говорил ему Илья Муромец.
А Добрыня Никитич доливал ему в бокал пиво:
- Запей... Хорошо будет.
- Я не пью, - говорил Филидоров.
- Только один шахтер не пьет, - говорил Алеша Попович. - памятник на министерстве.
- Я не шахтер, - все более весело говорил Филидоров.
- Он шутит, - говорил Сапожников.
И профессор Филидоров уже ничего не боялся.
Только одни раз он испытал чувство ужаса и паники. Это когда все и он с ними, оглашая ночь песнями, спускались вниз к морю и в нижнем конце улицы увидели слепящую фару и услыхали треск милицейской коляски. Пропало все. Доброе имя, уважение общественности. Гости окружили патруль. Профессор отчаянно и благородно выступил вперед.
- Я профессор Филидоров... - сказал он. - А это мои ученики... Потише, граждане, -сказал милиционер. - Поздно уже.
С песней: "А кто твой муж, гуцулочка? Карп-аты!.."-гости двинулись в дом отдыха. А профессор Филидоров, Сапожников и тихий человек, которого все шахтеры называли Аркадий Максимович, сели возле тихого моря на теплую гальку. Последней подошла Неля.
- Стыдуха, - сказала Неля. - Ну прямо стыдуха.
Она сегодня шепелявила, у нее губа треснула. И еще она боялась лететь на самолете, а ей улетать послезавтра.
- А почему боишься? Тошнит?
- Да сто ты? Мозно аэрон принять. Я на самолете не боюсь... Просто если он навернется, сто тогда будет?.. Смотри, губа треснула... Слусай, а это не рак?
- Не надо на ветру целоваться, - сказал Сапожников.
- Да ты сто? Откуда целоваться? У меня зених в Донецке: Видись, ессе треснула? Это не рак?
- Рак, -сказал Сапожников. -Ну - что ты пристала?
- А мне серт с ним, сто рак, - сказала она. - Мне главное дело с родителями попроссяться... Ах, серт возьми, заль, сто не в Донецке заболела, не успею с родителями попроссятся...
- Не рак у тебя, не рак, успокойся, - сказал Сапожников.
- Сестпо?- Честно тебе говорю. Я знаю. Иди.
И Неля тоже ушла.
- Странно... - сказал профессор Филидоров. - Это чудовищная дикость, варварство... Водка эта, пиво... Но я никогда не проводил такого чудесного вечера... Все так непривычно... Вот вы шахтер, Аркадий Максимович... объясните мне...
- Я не шахтер, - сказал Аркадии Максимович. - Я археолог.
Он увидел светлячка и нагнулся, Сапожников увидел светлячка и нагнулся, и они стукнулись лбами.
Так Сапожников познакомился с Аркадием Максимовичем.
Так в эту ночь возник, и, быть может, главный для Сапожникова, поворот на его жизненной дороге проб и ошибок. Но он этого, конечно, не знал тогда, и тем более не знал, к каким это его приведет выводам.
Аркадий Максимович перебирал камешки на берегу теплого моря и вдруг сказал, что в сборнике фантастики он читал сапожниковский рассказ о Скурлатии Магоме, нерадивом ученике будущего, и что его, как археолога, привлекла там одна мысль.
- Какая? - спросил Сапожников.
Оказалось, мысль о том, что если машина времени возможно, то она уже изобретена в будущем, и в этом случае поездки в прошлое наших потомков неизбежны, а также неизбежны их скрещивания с нашими предками. и этим объясняется разнообразие рас. Это очень простое объяснение и очень смешное.
- Из-за того, что смешно, - сказал Сапожников, - редактор и не хотел печатать. Солидности ему не хватало... А без солидности какая наука?
- При чем здесь наука? - сказал Филидоров. - Это же фантастика. А фантастика для возбуждения фантазии. Аркадий Максимович засмеялся и стал вспоминать сапожниковский рассказ. А Филидоров засмеялся и сказал, что это, конечно, не литература и не наука, а черт те что, но читать можно.
"Он только уснул, как вдруг услышал:
- ...И выходит, что интуиция, то есть предчувствие, - это момент восприятия информации из будущего, момент стыковки прошлого с будущим через настоящее, - сказал Скурлатий.
- Но если время движется вперед, почему оно вдруг с нами стыкуется? спросил Сапожников.
- А потому, что оно движется не только вперед, но и вихрем по спирали, и потому оно набегает сзади и проскакивает мимо нас, - сказал Скурлатий.
- И снова набегает сзади?
- Да... Но оно уже не то самое, что было... То есть мы то гонимся за прошлым, то отстаем от будущего и только моментами движемся с временем наравне. Мы не можем двигаться быстрее времени, но можем перескакивать на виток, бегущий обратно, или на виток большего диаметра и, значит, летящий быстрее... У нас поэтому и логика совершенно другая. У вас линейная...
- А у вас нелинейная, - сказал Сапожников. - Я давно об этом догадался.
- А если это мы догадались?
- Нет... Я сам до всего дошел, - сказал Сапожников.
- Почему ты так решил?
- А потому, что если в моей природе нет способности воспринимать будущее, то никакие сигналы не помогут. Это раз, а во-вторых, если у меня нет хотя бы зародыша этой способности, то и у вас бы ее не было... Вы - мои потомки, а не я - ваш. И выходит, что передача от меня к вам важнее, чем от вас - ко мне, - сказал Сапожников. И вдруг сообразил: - Но ведь тогда совсем по-другому объясняется такая вещь, как расы и прочая этнография... Вы прилетали уже изменившиеся во времени и плодились здесь, скрещивались и выводили новую породу.
- И не один раз, - сказал Скурлатий. - Саморазвитие - медленная штука. А так - мы вас развивали, а вы нас... Жизнь-то колесом катится, а не копьем летит.
- А что вам-то предстоит?
- Ну, судя по тому, что мы есть, - наше будущее нас не угробило.
- И то хлеб... - сказал Сапожников. - Интересно... Выходит, возникновение новых рас - это скрещивание с будущим... Будущее влияет на нас сознательно и бессознательно, а вовсе не только прошлое, как мы предполагали. То есть причины наших поступков лежат и после нас, а не только до нас... Но почему вы считаете, что если переменить причину, то изменятся и последствия?
- Как же иначе?
- Господи, уткнулись носом... Дескать, вот пара - молоток - гвоздь... Молоток ударил, гвоздь вошел в стену. А это все ерунда. Главная причина твое желание вбить гвоздь. А бить можно и не молотком, а микроскопом. А можно вообще не бить. Поставь с другой стороны магнит - гвоздь сам влезет... Каждое явление есть следствие бесчисленных причин, а не одной...
- Вот ты как... Это надо запомнить, - сказал Скурлатий. - Вообще мы тебя у нас в школах проходили... Ты у нас считаешься основоположником.
- А тебе сколько за меня поставили?
- Пару.
- Малограмотный, черт. Никакого от тебя толку... Хотя к двоечникам я почему-то испытываю слабость, А почему - непонятно.
- Понятно, - сказал Магома. - Мы развиваемся по неизвестной программе, а отличники по известной.
- А почему бы вам просто не улучшить нашу жизнь! Ну, сделать ее хотя бы похожей на вашу... А мы бы тем самым еще более улучшили бы вашу жизнь...
- А почему именно вашу жизнь улучшать? - спросил Магома Скурлатий. - А до вас что? Не люди жили?
- Тоже верно... Значит...
- Ага, - сказал Магома. - Мы этим и занимаемся... Мы ищем, как запустить в оборот такой главный фактор, который бы выстроил и выправил всю человеческую историю заново и сделал бы ее счастливою.
- Ну? И нашли такой фактор?
- Нет. Ты должен найти этот фактор.
- Я?!
- Ты.
- Ну почему я?! Почему опять я?! - завопил и заныл Сапожников и проснулся".
В черном небе стояли неподвижные звезды. Аркадий Максимович и Филидоров смеялись, когда вспоминали сапожниковский рассказ и его нелинейную логику. - Хотя в этом что-то сеть, - сказал Филидоров. - В нелинейной логике.
Пахло олеандрами и прочими магнолиями, и посторонний мужчина в шляпе и белой майке скрипел галькой, укладываясь спать у тихою моря на надувном матрасе.
- Слава богу, машина времени принципиально невозможна, - сказал Филидоров. - Иначе пришлось бы допустить, что время это материя.
- Я допускаю, - сказал Сапожников.
- Ну, это понятно... Нет, я серьезно! - сказал Филидоров. - Это я понял... Все сверхъестественное вам по душе.
- Кстати о сверхъестественном, - сказал Сапожников. - Если завтра кто-то пройдет пешком по воде - это тут же перестанет быть сверхъестественным... Доказать же, что такого не может быть ни при каких условиях, - тоже невозможно. Если захотеть, можно придумать, как это сделать... Можно только сомневаться, так ли это было, как рассказано в мифе... Да и в мифе, я думаю, фантастичны не факты, а их объяснение.
- Вы это к чему? - спросил Аркадий Максимович и напрягся.
- Возьмите Посейдона, - сказал Сапожников. - Что в древние времена мог подумать человек, впервые увидевший колесницу, которая летит по морю-окияну, а перед ней мчатся дельфины? Он решил бы, что колесницу везут дельфины... А что подумали бы мы, впервые увидев это? Мы бы начали искать скрытый мотор. Чье же объяснение фантастичней, если факт относится к прошлому? Конечно, наше. Потому что дрессировать дельфинов можно было и тогда, а для мотора нужна технология... А что это значит еще?
- Что?
- Что люди уже знали колесницу и могли ее отличить от лодки.
- Колесница Посейдона - это просто метафора, - сказал Филидоров. - Это метафора.
- Пусть метафора. Но за метафорой лежит нечто реальное и привычнее, иначе не поймешь, что с чем сравнивается, что на что похоже... За мифом всегда почва... Если завтра окажется, что гравитации нет вовсе, то ньютоновское притяжение окажется мифом, и от него откажутся. Но это не будет означать, что яблони перестанут падать на землю.
- ...Значит, вы считаете, что был некто реальный, кто мчался по морю на чем-то похожем на колесницу? - спросил Филидоров.
- Я пока ничего не считаю, -сказал Сапожников. - Я думаю... А вообще нужна сравнительная мифология... Есть такая наука?
- Нет пока, - сказал Аркадии Максимович.
И вдруг занервничал так очевидно, будто пытался заглушить некое соображение, которое явно просилось наружу.
- Что с вами? - не выдержал Сапожников.
- Значит, вы считаете, что в мифе фантастичны не факты, а их объяснения? - спросил Аркадий Максимович.
- Ну?
- Я с этим согласен... И я считаю, что была цивилизация в Атлантике...
- Атлантида? - обрадовался легкомысленный Сапожников.
- Ну, пусть Атлантида, -сказал Аркадий Максимович. - Я гоню от себя эту идею... и не могу прогнать.
- Ха-ха-ха... - сказал Филидоров. - Я вас вполне понимаю.
Еще бы не понимал! У него самого сапожниковский абсолютный двигатель не шел из ума. Сапожникова всегда поражало, что научные люди относятся к некоторым проблемам со злорадством и негодованием. И даже самый интерес к этим проблемам грозит человеку потерей респектабельности.
- Ну почему же вы так мучаетесь и страдаете, Аркадий Максимович? спросил Сапожников. - Ведь если вам пришла в голову мысль, то ведь она же пришла вам в голову почему-нибудь?
- Так-то так... - ответил Аркадий Максимович.
- Ведь ничего из ничего не рождается, закон сохранения энергии не велит. Вот спросите у профессора. Все из чего-нибудь во что-нибудь перетекает, - сказал Сапожников. - Значит, были у вас причины, чтобы появилась эта мысль. Вот и исследуйте все это дело, если оно вас волнует. Почему вы должны отгонять ее от себя, как будто она гулящая девка, а вы неустойчивый монашек?
- Так-то оно так, - сказал Аркадий Максимович. - Но вокруг проблемы Атлантиды образовался такой моральный климат, что ученого, который за нее возьмется, будут раздраженно и свысока оплевывать, как будто он еще один псих, который вечный двигатель изобрел.
Филидоров засмеялся.
- Ну и что особенного, - сказал Сапожников. - Я вечный двигатель изобрел.
- То есть как? - спросил Аркадий Максимович. - Вы же сами говорите, что энергию нельзя получить из ничего?
- А зачем ее брать из ничего? - спросил Сапожников. - Надо ее брать из чего-нибудь.
А Филидоров только крякнул.
- Но тогда это не будет вечный двигатель.
- Материя движется вечно. Если на пути движения поставить вертушку, то она будет давать электричество.
Аркадий Максимович догадался сам про себя, что Сапожников говорит серьезно, и посмотрел на него с испугом.
- Однако вернемся на землю, - сказал Филидоров и посмотрел на часы. Ну, что у нас на земле?
Часы на земле показывали без десяти полночь.
- Пора... В дом отдыха не пустят, - сказал Аркадий Максимович. - На земле у меня трудности... Я не выдержал нервного напряжения, и мне достали путевку.
- И заторопился: - И жена от меня, кажется, сбежала, и вообще!
- Что вообще? - спросил Сапожников.
И Филидоров тоже поднял голову от своего светящегося циферблата. Потому что слово "вообще" Аркадий Максимович выкрикнул.
И тут Аркадий Максимович заговорил медленно и наизусть:
- Я, Приск... Сын Приска...
...Я, Приск, сын Приска, на склоне лет хочу поведать о событиях сокрушительных и важных, свидетелем которых я был, чтобы не угасли они в людской памяти, столь легко затемняемой страстями.
Сегодня пришел ко мне владелец соседнего поместья и сказал:
- Приск, запиши все, что ты мне рассказывал. Оно не идет у меня из ума и сердца. Ходят слухи о новом нашествии савроматов, я буду прятать в тайники самое ценное имущество. Но кто знает, что сегодня ценно, а что нет, когда люди сошли с ума и царства колеблются. Запиши, Приск, все, что ты мне рассказывал, и мы спрячем свиток в амфору, неподвластную времени, и зальем ее воском, выдержанным на солнце, который употребляют живописцы из Александрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Ты хороший человек, - говорил ему Илья Муромец.
А Добрыня Никитич доливал ему в бокал пиво:
- Запей... Хорошо будет.
- Я не пью, - говорил Филидоров.
- Только один шахтер не пьет, - говорил Алеша Попович. - памятник на министерстве.
- Я не шахтер, - все более весело говорил Филидоров.
- Он шутит, - говорил Сапожников.
И профессор Филидоров уже ничего не боялся.
Только одни раз он испытал чувство ужаса и паники. Это когда все и он с ними, оглашая ночь песнями, спускались вниз к морю и в нижнем конце улицы увидели слепящую фару и услыхали треск милицейской коляски. Пропало все. Доброе имя, уважение общественности. Гости окружили патруль. Профессор отчаянно и благородно выступил вперед.
- Я профессор Филидоров... - сказал он. - А это мои ученики... Потише, граждане, -сказал милиционер. - Поздно уже.
С песней: "А кто твой муж, гуцулочка? Карп-аты!.."-гости двинулись в дом отдыха. А профессор Филидоров, Сапожников и тихий человек, которого все шахтеры называли Аркадий Максимович, сели возле тихого моря на теплую гальку. Последней подошла Неля.
- Стыдуха, - сказала Неля. - Ну прямо стыдуха.
Она сегодня шепелявила, у нее губа треснула. И еще она боялась лететь на самолете, а ей улетать послезавтра.
- А почему боишься? Тошнит?
- Да сто ты? Мозно аэрон принять. Я на самолете не боюсь... Просто если он навернется, сто тогда будет?.. Смотри, губа треснула... Слусай, а это не рак?
- Не надо на ветру целоваться, - сказал Сапожников.
- Да ты сто? Откуда целоваться? У меня зених в Донецке: Видись, ессе треснула? Это не рак?
- Рак, -сказал Сапожников. -Ну - что ты пристала?
- А мне серт с ним, сто рак, - сказала она. - Мне главное дело с родителями попроссяться... Ах, серт возьми, заль, сто не в Донецке заболела, не успею с родителями попроссятся...
- Не рак у тебя, не рак, успокойся, - сказал Сапожников.
- Сестпо?- Честно тебе говорю. Я знаю. Иди.
И Неля тоже ушла.
- Странно... - сказал профессор Филидоров. - Это чудовищная дикость, варварство... Водка эта, пиво... Но я никогда не проводил такого чудесного вечера... Все так непривычно... Вот вы шахтер, Аркадий Максимович... объясните мне...
- Я не шахтер, - сказал Аркадии Максимович. - Я археолог.
Он увидел светлячка и нагнулся, Сапожников увидел светлячка и нагнулся, и они стукнулись лбами.
Так Сапожников познакомился с Аркадием Максимовичем.
Так в эту ночь возник, и, быть может, главный для Сапожникова, поворот на его жизненной дороге проб и ошибок. Но он этого, конечно, не знал тогда, и тем более не знал, к каким это его приведет выводам.
Аркадий Максимович перебирал камешки на берегу теплого моря и вдруг сказал, что в сборнике фантастики он читал сапожниковский рассказ о Скурлатии Магоме, нерадивом ученике будущего, и что его, как археолога, привлекла там одна мысль.
- Какая? - спросил Сапожников.
Оказалось, мысль о том, что если машина времени возможно, то она уже изобретена в будущем, и в этом случае поездки в прошлое наших потомков неизбежны, а также неизбежны их скрещивания с нашими предками. и этим объясняется разнообразие рас. Это очень простое объяснение и очень смешное.
- Из-за того, что смешно, - сказал Сапожников, - редактор и не хотел печатать. Солидности ему не хватало... А без солидности какая наука?
- При чем здесь наука? - сказал Филидоров. - Это же фантастика. А фантастика для возбуждения фантазии. Аркадий Максимович засмеялся и стал вспоминать сапожниковский рассказ. А Филидоров засмеялся и сказал, что это, конечно, не литература и не наука, а черт те что, но читать можно.
"Он только уснул, как вдруг услышал:
- ...И выходит, что интуиция, то есть предчувствие, - это момент восприятия информации из будущего, момент стыковки прошлого с будущим через настоящее, - сказал Скурлатий.
- Но если время движется вперед, почему оно вдруг с нами стыкуется? спросил Сапожников.
- А потому, что оно движется не только вперед, но и вихрем по спирали, и потому оно набегает сзади и проскакивает мимо нас, - сказал Скурлатий.
- И снова набегает сзади?
- Да... Но оно уже не то самое, что было... То есть мы то гонимся за прошлым, то отстаем от будущего и только моментами движемся с временем наравне. Мы не можем двигаться быстрее времени, но можем перескакивать на виток, бегущий обратно, или на виток большего диаметра и, значит, летящий быстрее... У нас поэтому и логика совершенно другая. У вас линейная...
- А у вас нелинейная, - сказал Сапожников. - Я давно об этом догадался.
- А если это мы догадались?
- Нет... Я сам до всего дошел, - сказал Сапожников.
- Почему ты так решил?
- А потому, что если в моей природе нет способности воспринимать будущее, то никакие сигналы не помогут. Это раз, а во-вторых, если у меня нет хотя бы зародыша этой способности, то и у вас бы ее не было... Вы - мои потомки, а не я - ваш. И выходит, что передача от меня к вам важнее, чем от вас - ко мне, - сказал Сапожников. И вдруг сообразил: - Но ведь тогда совсем по-другому объясняется такая вещь, как расы и прочая этнография... Вы прилетали уже изменившиеся во времени и плодились здесь, скрещивались и выводили новую породу.
- И не один раз, - сказал Скурлатий. - Саморазвитие - медленная штука. А так - мы вас развивали, а вы нас... Жизнь-то колесом катится, а не копьем летит.
- А что вам-то предстоит?
- Ну, судя по тому, что мы есть, - наше будущее нас не угробило.
- И то хлеб... - сказал Сапожников. - Интересно... Выходит, возникновение новых рас - это скрещивание с будущим... Будущее влияет на нас сознательно и бессознательно, а вовсе не только прошлое, как мы предполагали. То есть причины наших поступков лежат и после нас, а не только до нас... Но почему вы считаете, что если переменить причину, то изменятся и последствия?
- Как же иначе?
- Господи, уткнулись носом... Дескать, вот пара - молоток - гвоздь... Молоток ударил, гвоздь вошел в стену. А это все ерунда. Главная причина твое желание вбить гвоздь. А бить можно и не молотком, а микроскопом. А можно вообще не бить. Поставь с другой стороны магнит - гвоздь сам влезет... Каждое явление есть следствие бесчисленных причин, а не одной...
- Вот ты как... Это надо запомнить, - сказал Скурлатий. - Вообще мы тебя у нас в школах проходили... Ты у нас считаешься основоположником.
- А тебе сколько за меня поставили?
- Пару.
- Малограмотный, черт. Никакого от тебя толку... Хотя к двоечникам я почему-то испытываю слабость, А почему - непонятно.
- Понятно, - сказал Магома. - Мы развиваемся по неизвестной программе, а отличники по известной.
- А почему бы вам просто не улучшить нашу жизнь! Ну, сделать ее хотя бы похожей на вашу... А мы бы тем самым еще более улучшили бы вашу жизнь...
- А почему именно вашу жизнь улучшать? - спросил Магома Скурлатий. - А до вас что? Не люди жили?
- Тоже верно... Значит...
- Ага, - сказал Магома. - Мы этим и занимаемся... Мы ищем, как запустить в оборот такой главный фактор, который бы выстроил и выправил всю человеческую историю заново и сделал бы ее счастливою.
- Ну? И нашли такой фактор?
- Нет. Ты должен найти этот фактор.
- Я?!
- Ты.
- Ну почему я?! Почему опять я?! - завопил и заныл Сапожников и проснулся".
В черном небе стояли неподвижные звезды. Аркадий Максимович и Филидоров смеялись, когда вспоминали сапожниковский рассказ и его нелинейную логику. - Хотя в этом что-то сеть, - сказал Филидоров. - В нелинейной логике.
Пахло олеандрами и прочими магнолиями, и посторонний мужчина в шляпе и белой майке скрипел галькой, укладываясь спать у тихою моря на надувном матрасе.
- Слава богу, машина времени принципиально невозможна, - сказал Филидоров. - Иначе пришлось бы допустить, что время это материя.
- Я допускаю, - сказал Сапожников.
- Ну, это понятно... Нет, я серьезно! - сказал Филидоров. - Это я понял... Все сверхъестественное вам по душе.
- Кстати о сверхъестественном, - сказал Сапожников. - Если завтра кто-то пройдет пешком по воде - это тут же перестанет быть сверхъестественным... Доказать же, что такого не может быть ни при каких условиях, - тоже невозможно. Если захотеть, можно придумать, как это сделать... Можно только сомневаться, так ли это было, как рассказано в мифе... Да и в мифе, я думаю, фантастичны не факты, а их объяснение.
- Вы это к чему? - спросил Аркадий Максимович и напрягся.
- Возьмите Посейдона, - сказал Сапожников. - Что в древние времена мог подумать человек, впервые увидевший колесницу, которая летит по морю-окияну, а перед ней мчатся дельфины? Он решил бы, что колесницу везут дельфины... А что подумали бы мы, впервые увидев это? Мы бы начали искать скрытый мотор. Чье же объяснение фантастичней, если факт относится к прошлому? Конечно, наше. Потому что дрессировать дельфинов можно было и тогда, а для мотора нужна технология... А что это значит еще?
- Что?
- Что люди уже знали колесницу и могли ее отличить от лодки.
- Колесница Посейдона - это просто метафора, - сказал Филидоров. - Это метафора.
- Пусть метафора. Но за метафорой лежит нечто реальное и привычнее, иначе не поймешь, что с чем сравнивается, что на что похоже... За мифом всегда почва... Если завтра окажется, что гравитации нет вовсе, то ньютоновское притяжение окажется мифом, и от него откажутся. Но это не будет означать, что яблони перестанут падать на землю.
- ...Значит, вы считаете, что был некто реальный, кто мчался по морю на чем-то похожем на колесницу? - спросил Филидоров.
- Я пока ничего не считаю, -сказал Сапожников. - Я думаю... А вообще нужна сравнительная мифология... Есть такая наука?
- Нет пока, - сказал Аркадии Максимович.
И вдруг занервничал так очевидно, будто пытался заглушить некое соображение, которое явно просилось наружу.
- Что с вами? - не выдержал Сапожников.
- Значит, вы считаете, что в мифе фантастичны не факты, а их объяснения? - спросил Аркадий Максимович.
- Ну?
- Я с этим согласен... И я считаю, что была цивилизация в Атлантике...
- Атлантида? - обрадовался легкомысленный Сапожников.
- Ну, пусть Атлантида, -сказал Аркадий Максимович. - Я гоню от себя эту идею... и не могу прогнать.
- Ха-ха-ха... - сказал Филидоров. - Я вас вполне понимаю.
Еще бы не понимал! У него самого сапожниковский абсолютный двигатель не шел из ума. Сапожникова всегда поражало, что научные люди относятся к некоторым проблемам со злорадством и негодованием. И даже самый интерес к этим проблемам грозит человеку потерей респектабельности.
- Ну почему же вы так мучаетесь и страдаете, Аркадий Максимович? спросил Сапожников. - Ведь если вам пришла в голову мысль, то ведь она же пришла вам в голову почему-нибудь?
- Так-то так... - ответил Аркадий Максимович.
- Ведь ничего из ничего не рождается, закон сохранения энергии не велит. Вот спросите у профессора. Все из чего-нибудь во что-нибудь перетекает, - сказал Сапожников. - Значит, были у вас причины, чтобы появилась эта мысль. Вот и исследуйте все это дело, если оно вас волнует. Почему вы должны отгонять ее от себя, как будто она гулящая девка, а вы неустойчивый монашек?
- Так-то оно так, - сказал Аркадий Максимович. - Но вокруг проблемы Атлантиды образовался такой моральный климат, что ученого, который за нее возьмется, будут раздраженно и свысока оплевывать, как будто он еще один псих, который вечный двигатель изобрел.
Филидоров засмеялся.
- Ну и что особенного, - сказал Сапожников. - Я вечный двигатель изобрел.
- То есть как? - спросил Аркадий Максимович. - Вы же сами говорите, что энергию нельзя получить из ничего?
- А зачем ее брать из ничего? - спросил Сапожников. - Надо ее брать из чего-нибудь.
А Филидоров только крякнул.
- Но тогда это не будет вечный двигатель.
- Материя движется вечно. Если на пути движения поставить вертушку, то она будет давать электричество.
Аркадий Максимович догадался сам про себя, что Сапожников говорит серьезно, и посмотрел на него с испугом.
- Однако вернемся на землю, - сказал Филидоров и посмотрел на часы. Ну, что у нас на земле?
Часы на земле показывали без десяти полночь.
- Пора... В дом отдыха не пустят, - сказал Аркадий Максимович. - На земле у меня трудности... Я не выдержал нервного напряжения, и мне достали путевку.
- И заторопился: - И жена от меня, кажется, сбежала, и вообще!
- Что вообще? - спросил Сапожников.
И Филидоров тоже поднял голову от своего светящегося циферблата. Потому что слово "вообще" Аркадий Максимович выкрикнул.
И тут Аркадий Максимович заговорил медленно и наизусть:
- Я, Приск... Сын Приска...
...Я, Приск, сын Приска, на склоне лет хочу поведать о событиях сокрушительных и важных, свидетелем которых я был, чтобы не угасли они в людской памяти, столь легко затемняемой страстями.
Сегодня пришел ко мне владелец соседнего поместья и сказал:
- Приск, запиши все, что ты мне рассказывал. Оно не идет у меня из ума и сердца. Ходят слухи о новом нашествии савроматов, я буду прятать в тайники самое ценное имущество. Но кто знает, что сегодня ценно, а что нет, когда люди сошли с ума и царства колеблются. Запиши, Приск, все, что ты мне рассказывал, и мы спрячем свиток в амфору, неподвластную времени, и зальем ее воском, выдержанным на солнце, который употребляют живописцы из Александрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44