Чиновник присоединился к их компании.
С этой стороны часть веток была спилена и открывался вид на лес. В золотых лучах предзакатного Просперо, косо падавших на яркую зелень листвы, плясали черные точки — далекие, неразличимые отсюда капризницы. А еще дальше над лесом возвышалось нечто, абсолютно невероятное здесь, в сотнях миль от побережья. Затонувшая «Атлантида».
Огромный корабль ушел под воду почти без крена, задрав нос и опустив корму. За долгие годы Великой зимы течения наполовину занесли безжизненный остов песком и илом, в том же положении он остался и потом, когда вода схлынула. «Атлантида» словно вечно тонула в безбрежном зеленом океане.
Сейчас через ржавые, облепленные ракушками останки переползали несметные орды орхидейных крабов; океанский гигант, превратившийся в яркую, разноцветную клумбу, казался чудом, превосходящим все хитросплетения Дворца Загадок.
Чиновник старался ухватить какое-то ускользавшее воспоминание — и не мог. Что-то такое про этот корабль рассказывали. Что-то интересное и важное. Что?
Он выбрал свободный столик, подтащил к нему стул и сел. Легкий бриз, дувший с далекого Океана, холодил лицо, шевелил волосы. Зашелестели листья, в воздух взвилась пернатая змея — бывшая малиновка, а может, и вилохвостый зяблик. Мысль о благородном древолазающем происхождении рода человеческого навевала странную умиротворенность. И почему только люди не возвращаются домой, это же так легко сделать.
Чиновник взглянул на стол и увидел контуры ворона. Надо было как-то реагировать, но он не успел — прямо на нарисованную птицу упала тень огромной птичьей головы. Рядом со столиком стоял Ворон.
«Грегорьян!» — отшатнулся чиновник, но тут же вспомнил рассказ Орфелина, затравленные глаза врача, его одержимость «Черным Зверем» и огляделся. Все столы, все перегородки этой забегаловки были украшены поблекшими изображениями птиц и животных. У страха глаза велики.
— Добро пожаловать в Приют Оборотня, — поклонился Ворон.
— У вас есть лаймовое? — Чиновник указал на рекламу ароматизированного пива. — Или апельсиновое.
— Это все имитация, по проводам, — пренебрежительно фыркнул официант. — Сугубо для железных ребят, настоящий человек такое дерьмо употреблять не станет.
— Ясно. Ну тогда, скажем, кружку светлого. И рассказ об этом вашем корабле.
Ворон вежливо кивнул и улетел; вскоре он вернулся, таща в клювике интерактивный прибор и кружку пива. Ресторанчик был организован, что называется, простенько, но со вкусом. Не хуже, подумал чиновник, любого из энвироментальных мест отдыха там, дома. Ветки, свисающие над головой, зелень леса, блеск далекой реки, да и вся обстановка создавали ненавязчивый, умиротворяющий эффект. На фоне этой тщательно просчитанной безыскусно-сти ярко-красный аппаратик резал глаза, казался чем-то диким и чужеродным. Пиво было жидкое.
Чиновник включил прибор.
— Привет, — улыбнулась с экрана молодая, довольно симпатичная особа, выряженная в шитую золотом жилетку; на кончиках ее бесчисленных косиц поблескивали крошечные серебряные колокольчики. — Меня звать Мариво Кине, я — типичная жительница Миранды, какими они были в прошлом Великом году. Я хорошо знакома со всеми существенными фактами нашей истории и подробностями повседневной жизни мирандианцев соответствующего периода. Советы, предсказания и порнографические развлечения находятся вне моей компетенции. Прибор, стоящий сейчас перед вами, опечатан лицензионной службой Комиссии по передаче технологий. Попытка вскрыть прибор или вмешаться в его нормальную работу любым иным способом не только преследуется по закону, но и связана с серьезным физическим риском.
— Да, я знаю.
Если нарушить девственность этой хреновины, произойдет имплозия. Осколки, конечно, не полетят, но все равно хорошего мало. Вряд ли хозяева ресторана потащат такой вот грошовый приборчик в Пидмонт. Бросят, наверное, и будет он валяться среди водорослей, рыбам на радость, пока соленая вода не проест корпус. А тогда — негромкий «чпок!», облако серебристых пузырьков, и поминай как звали.
— Мариво, расскажи мне, пожалуйста, про «Атлантиду».
На юном личике появилось торжественное выражение.
— Это была величайшая трагедия нашей эпохи. Да, мы были слишком самонадеянны. Мы делали ошибки. Именно эта последняя ошибка и привела к вмешательству внепланетных властей, остановила наш прогресс, отбросила нас на добрую сотню лет назад.
Упрощаешь ты все, красавица, ох упрощаешь. И даже малость передергиваешь, Это ясно любому дураку, знакомому хоть с азами истории.
— Другого выхода просто не было. Должны же все-таки быть какие-то рамки.
Мариво яростно рванула себя за косицу. Колокольчик несколько раз звякнул и смолк.
— Мы не были такими, как теперешнее тупое быдло! У нас была гордость! У нас были огромные достижения! У нас были собственные ученые, собственный путь развития. Наш вклад в просперианскую культуру был одним из важнейших. Нас знали по всем Семи Сестрам!
— Да, да, конечно. Расскажи мне о корабле.
— Первоначально «Атлантида»— была лайнером. Ни один наш порт не мог принять судно с такой осадкой, для посадки и высадки пассажиров приходилось использовать паромы. Так ее и переоборудовали — прямо в открытом море. Чудовищно огромный корабль, настоящий плавучий город; сейчас на виду остался только его нос.
На экране появился монтаж старинных изображений. Неизвестные, давно умершие зрители воспринимали корабль по-разному — надстройки меняли конфигурацию, то вздымались, то опадали.
— Ну, возможно, мне это только так казалось, ведь я видела его с очень многих точек зрения, в очень многих — и к тому же туманных — восприятиях. Но не стоит забегать вперед. Первой задачей было создание сети передатчиков, охватывавшей все Приливные Земли. Корпуса передатчиков были способны выдержать натиск прилива, их укрепляли на скальных породах при помощи углеродно-волоконных тросов.
Теперь пошли изображения толстых, приземистых башен, увенчанных сферическими куполами.
— Герметичные, не требующие обслуживания токамаки гарантировали им энергоснабжение на всю Великую зиму. Потребовалось десять малых лет, чтобы…
— Послушай, Мариво, у меня мало времени. Ограничься, пожалуйста, катастрофой.
— В тот день я была дома. — Голос «типичной жительницы» резко изменился, в нем зазвенели трагические ноты. — Мой дом стоял в Пидмонте чуть выше линии водопадов, с таким расчетом, чтобы при полном приливе он оказался на берегу. Я слегка позавтракала — пара тостов с вареньем из апельсинницы, посыпанных петрушкой с собственного огорода, и стакан стаута.
Комната маленького сельского домика. За окном дождь, в камине горят дрова. Мариво торопливо вытирает измазанный вареньем рот.
— А там, в море, погода была ясная и солнечная. Я порхала от человека к человеку, стремительная и счастливая, .как солнечный зайчик.
Смена кадра.
Огромный сачок, на палубу выливается поток зеленовато-желтых тел. Сачок поднимается, уходит из поля зрения. В первое мгновение беспорядочно барахтающиеся существа показались чиновнику совершенно незнакомыми. В зимней своей форме они почти не напоминали людей. Узкие рыбьи хвосты, вместо рук — длинные змеевидные отростки, сглаженные, обтекаемой формы головы, рты, распахнутые в беззвучном, мучительном крике. Существа судорожно извивались, то удлиняя, то укорачивая свои тела, непрерывно меняя форму в отчаянном стремлении адаптироваться к воздушной среде. Весь экран заполнило одно искаженное болью лицо. В широко раскрытых, молящих глазах светился разум.
— Так это же оборотни!
На левой половине экрана появилась Мариво, печальная и торжественная, как Мадонна.
— Да, — кивнула девушка. — Это они, лапочки.
На палубу «Атлантиды» вышла женщина в высоких рыбацких сапогах. Подойдя к оборотню, она выстрелила ему в затылок из большого блестящего пистолета и тут же, не оборачиваясь, направилась к следующей жертве. После каждого выстрела одно из мокрых зеленоватых тел судорожно дергалось.
— Ну вот, с этим покончено. Теперь за борт.
Неожиданно на экране возникла сцена, снятая с точки зрения оборотня, падавшего в океан. Поверхность воды стремительно надвигалась, белый пенный взрыв, и вот уже оборотень мчится прочь от корабля. Слева и справа плыли его соплеменники — прекрасные, обезумевшие от радости, свободные.
На палубе команда копошилась у двух излучателей.
— Сейчас отловим новую порцию. Теперь сети лучше будет…
И снова в кадре комната с так и не убранными со стола остатками завтрака. Стук в дверь.
— Входите!
Через порог шагнула женщина, поразительно похожая на Мариво, только чуть постарше и пожестче.
— Гогетта! Заходи, раздевайся. Почему так рано? Есть будешь или уже позавтракала?
— Я бы выпила фруктового чаю. — Гогетта присела к столу. — Я пришла пораньше, чтобы отметить наступление Прилива в обществе своей младшей сестренки. Это что, запрещается?
— Ну что ты ерунду говоришь, я же всегда тебе рада. Ой, а там Мушкет вышла на палубу.
Широкие плечи, высокая, агрессивно выпяченная грудь, тяжелый, упрямый подбородок — да, странноватое имя вполне соответствовало воинственному виду особы, появившейся в левой части экрана.
— Мушкет… — чуть задумалась Гогетта. — Она что, командир — так, кажется?
— Да, и у нее интрижка со штурманом.
Командиршу на мгновение сменил стройный, изящный мужчина с живыми, насмешливыми глазами.
— Штурман — человек сдержанный, даже чуть-чуть нелюдимый. — Теперь Мариво обращалась к чиновнику. Гогетта, похоже, не замечала, что в ее беседе с сестрой участвует кто-то третий. — А об их романе знают теперь все. Это смущает штурмана, унижает. А Мушкет, наоборот, в полном восторге. Прямо упивается его унижением.
— Извини, пожалуйста, — прервал ее чиновник, — но откуда ты все это знаешь?
— Разве вы не заметили серьги?
Мариво откинула завесу из косичек; с мочки нежного, розового ушка свисал янтарный листик с серебряными прожилками, тонкий и изящный, как стрекозиное крылышко. Изображение листика надвинулось, заполнило весь экран. Теперь чиновник мог различить элементы схемы — телевизионный приемопередатчик, процессор, блок памяти, декодер нервных сигналов. Элегантное, простое в применении устройство, обладательница которого могла, не прибегая ни к какой иной технике, болтать с подружками, принимать любые телевизионные программы, сохранять для нового просмотра любые зрительные впечатления, вроде особо прекрасного заката, а также копировать, собственной своей рукой, рисунки старых мастеров, заниматься исследовательской работой, учиться и преподавать, да все, что угодно — хотя бы даже отсылать свои сны на машинный анализ. Ее мозг становился элементом невидимой интерактивной системы, круга настолько огромного, что центр его находился в каждой точке, а граница нигде.
— Внепланетчики, и те не имели ничего подобного, — с горечью заметила Мариво. — Одни только мы сумели слить все средства общения воедино. Ни с чем не сравнимые ощущения — словно пребываешь в нескольких мирах одновременно, словно живешь и своей собственной жизнью и второй, невидимой. А вы мастерили тем временем этот свой мнемонический дворец, неуклюжий и безобразный. Наша методика была несравненно выше. И все это рухнуло в одночасье. Не случись этой проклятой катастрофы, сейчас и в ваших ушах были бы такие серьги.
— Господи! — в ужасе воскликнул чиновник. — Так это ты что, о Травме рассказываешь? Да, действительно, там же был какой-то корабль — видимо, эта самая ваша «Атлантида». И каждый член экипажа непрерывно передавал все свои ощущения.
— Вы сами будете рассказывать или послушаете все-таки меня? Да, конечно, весь экипаж состоял из актеров, импровизаторов — как называются сейчас люди, живущие сверхинтенсивно, напоказ?
— Таких у нас больше нет. А что они делают с оборотнями?
— Навешивают им приемодатчики, что же еще. Именно с этой целью и затеяли весь этот проект.
— Господи, столько труда — и зачем?
— Вот и я тоже спрашиваю, — вмешалась Гогетта, обнаружившая наконец третьего собеседника. Сеть — вещь очень полезная, тут нет никаких сомнений. Сеть учит и воспитывает, приобщает к достижениям культуры и развлекает. Но слушать ощущения каких-то там полуразумных тварей, почти животных, — нет, просто ума не приложу.
— Но как же они прекрасны, эти животные! — хихикнула Мариво. — Впрочем, мы немного отвлеклись. Вы, — она снова обращалась к чиновнику, — воспринимаете драму «Атлантиды» очень ограниченно, в узенькой полосе среднего диапазона. Вы не чувствуете такие мелкие, но неизмеримо важные вещи, как боль в ладони, обожженной тросом, как запах океана и прохладное дуновение соленого бриза. Вам недоступны и мощные переживания актеров, « вы о них только догадываетесь по внешним проявлениям. Спектакль оставит вас почти равнодушным, так что я ограничусь показом двух его второстепенных персонажей — хирурга и тралмастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
С этой стороны часть веток была спилена и открывался вид на лес. В золотых лучах предзакатного Просперо, косо падавших на яркую зелень листвы, плясали черные точки — далекие, неразличимые отсюда капризницы. А еще дальше над лесом возвышалось нечто, абсолютно невероятное здесь, в сотнях миль от побережья. Затонувшая «Атлантида».
Огромный корабль ушел под воду почти без крена, задрав нос и опустив корму. За долгие годы Великой зимы течения наполовину занесли безжизненный остов песком и илом, в том же положении он остался и потом, когда вода схлынула. «Атлантида» словно вечно тонула в безбрежном зеленом океане.
Сейчас через ржавые, облепленные ракушками останки переползали несметные орды орхидейных крабов; океанский гигант, превратившийся в яркую, разноцветную клумбу, казался чудом, превосходящим все хитросплетения Дворца Загадок.
Чиновник старался ухватить какое-то ускользавшее воспоминание — и не мог. Что-то такое про этот корабль рассказывали. Что-то интересное и важное. Что?
Он выбрал свободный столик, подтащил к нему стул и сел. Легкий бриз, дувший с далекого Океана, холодил лицо, шевелил волосы. Зашелестели листья, в воздух взвилась пернатая змея — бывшая малиновка, а может, и вилохвостый зяблик. Мысль о благородном древолазающем происхождении рода человеческого навевала странную умиротворенность. И почему только люди не возвращаются домой, это же так легко сделать.
Чиновник взглянул на стол и увидел контуры ворона. Надо было как-то реагировать, но он не успел — прямо на нарисованную птицу упала тень огромной птичьей головы. Рядом со столиком стоял Ворон.
«Грегорьян!» — отшатнулся чиновник, но тут же вспомнил рассказ Орфелина, затравленные глаза врача, его одержимость «Черным Зверем» и огляделся. Все столы, все перегородки этой забегаловки были украшены поблекшими изображениями птиц и животных. У страха глаза велики.
— Добро пожаловать в Приют Оборотня, — поклонился Ворон.
— У вас есть лаймовое? — Чиновник указал на рекламу ароматизированного пива. — Или апельсиновое.
— Это все имитация, по проводам, — пренебрежительно фыркнул официант. — Сугубо для железных ребят, настоящий человек такое дерьмо употреблять не станет.
— Ясно. Ну тогда, скажем, кружку светлого. И рассказ об этом вашем корабле.
Ворон вежливо кивнул и улетел; вскоре он вернулся, таща в клювике интерактивный прибор и кружку пива. Ресторанчик был организован, что называется, простенько, но со вкусом. Не хуже, подумал чиновник, любого из энвироментальных мест отдыха там, дома. Ветки, свисающие над головой, зелень леса, блеск далекой реки, да и вся обстановка создавали ненавязчивый, умиротворяющий эффект. На фоне этой тщательно просчитанной безыскусно-сти ярко-красный аппаратик резал глаза, казался чем-то диким и чужеродным. Пиво было жидкое.
Чиновник включил прибор.
— Привет, — улыбнулась с экрана молодая, довольно симпатичная особа, выряженная в шитую золотом жилетку; на кончиках ее бесчисленных косиц поблескивали крошечные серебряные колокольчики. — Меня звать Мариво Кине, я — типичная жительница Миранды, какими они были в прошлом Великом году. Я хорошо знакома со всеми существенными фактами нашей истории и подробностями повседневной жизни мирандианцев соответствующего периода. Советы, предсказания и порнографические развлечения находятся вне моей компетенции. Прибор, стоящий сейчас перед вами, опечатан лицензионной службой Комиссии по передаче технологий. Попытка вскрыть прибор или вмешаться в его нормальную работу любым иным способом не только преследуется по закону, но и связана с серьезным физическим риском.
— Да, я знаю.
Если нарушить девственность этой хреновины, произойдет имплозия. Осколки, конечно, не полетят, но все равно хорошего мало. Вряд ли хозяева ресторана потащат такой вот грошовый приборчик в Пидмонт. Бросят, наверное, и будет он валяться среди водорослей, рыбам на радость, пока соленая вода не проест корпус. А тогда — негромкий «чпок!», облако серебристых пузырьков, и поминай как звали.
— Мариво, расскажи мне, пожалуйста, про «Атлантиду».
На юном личике появилось торжественное выражение.
— Это была величайшая трагедия нашей эпохи. Да, мы были слишком самонадеянны. Мы делали ошибки. Именно эта последняя ошибка и привела к вмешательству внепланетных властей, остановила наш прогресс, отбросила нас на добрую сотню лет назад.
Упрощаешь ты все, красавица, ох упрощаешь. И даже малость передергиваешь, Это ясно любому дураку, знакомому хоть с азами истории.
— Другого выхода просто не было. Должны же все-таки быть какие-то рамки.
Мариво яростно рванула себя за косицу. Колокольчик несколько раз звякнул и смолк.
— Мы не были такими, как теперешнее тупое быдло! У нас была гордость! У нас были огромные достижения! У нас были собственные ученые, собственный путь развития. Наш вклад в просперианскую культуру был одним из важнейших. Нас знали по всем Семи Сестрам!
— Да, да, конечно. Расскажи мне о корабле.
— Первоначально «Атлантида»— была лайнером. Ни один наш порт не мог принять судно с такой осадкой, для посадки и высадки пассажиров приходилось использовать паромы. Так ее и переоборудовали — прямо в открытом море. Чудовищно огромный корабль, настоящий плавучий город; сейчас на виду остался только его нос.
На экране появился монтаж старинных изображений. Неизвестные, давно умершие зрители воспринимали корабль по-разному — надстройки меняли конфигурацию, то вздымались, то опадали.
— Ну, возможно, мне это только так казалось, ведь я видела его с очень многих точек зрения, в очень многих — и к тому же туманных — восприятиях. Но не стоит забегать вперед. Первой задачей было создание сети передатчиков, охватывавшей все Приливные Земли. Корпуса передатчиков были способны выдержать натиск прилива, их укрепляли на скальных породах при помощи углеродно-волоконных тросов.
Теперь пошли изображения толстых, приземистых башен, увенчанных сферическими куполами.
— Герметичные, не требующие обслуживания токамаки гарантировали им энергоснабжение на всю Великую зиму. Потребовалось десять малых лет, чтобы…
— Послушай, Мариво, у меня мало времени. Ограничься, пожалуйста, катастрофой.
— В тот день я была дома. — Голос «типичной жительницы» резко изменился, в нем зазвенели трагические ноты. — Мой дом стоял в Пидмонте чуть выше линии водопадов, с таким расчетом, чтобы при полном приливе он оказался на берегу. Я слегка позавтракала — пара тостов с вареньем из апельсинницы, посыпанных петрушкой с собственного огорода, и стакан стаута.
Комната маленького сельского домика. За окном дождь, в камине горят дрова. Мариво торопливо вытирает измазанный вареньем рот.
— А там, в море, погода была ясная и солнечная. Я порхала от человека к человеку, стремительная и счастливая, .как солнечный зайчик.
Смена кадра.
Огромный сачок, на палубу выливается поток зеленовато-желтых тел. Сачок поднимается, уходит из поля зрения. В первое мгновение беспорядочно барахтающиеся существа показались чиновнику совершенно незнакомыми. В зимней своей форме они почти не напоминали людей. Узкие рыбьи хвосты, вместо рук — длинные змеевидные отростки, сглаженные, обтекаемой формы головы, рты, распахнутые в беззвучном, мучительном крике. Существа судорожно извивались, то удлиняя, то укорачивая свои тела, непрерывно меняя форму в отчаянном стремлении адаптироваться к воздушной среде. Весь экран заполнило одно искаженное болью лицо. В широко раскрытых, молящих глазах светился разум.
— Так это же оборотни!
На левой половине экрана появилась Мариво, печальная и торжественная, как Мадонна.
— Да, — кивнула девушка. — Это они, лапочки.
На палубу «Атлантиды» вышла женщина в высоких рыбацких сапогах. Подойдя к оборотню, она выстрелила ему в затылок из большого блестящего пистолета и тут же, не оборачиваясь, направилась к следующей жертве. После каждого выстрела одно из мокрых зеленоватых тел судорожно дергалось.
— Ну вот, с этим покончено. Теперь за борт.
Неожиданно на экране возникла сцена, снятая с точки зрения оборотня, падавшего в океан. Поверхность воды стремительно надвигалась, белый пенный взрыв, и вот уже оборотень мчится прочь от корабля. Слева и справа плыли его соплеменники — прекрасные, обезумевшие от радости, свободные.
На палубе команда копошилась у двух излучателей.
— Сейчас отловим новую порцию. Теперь сети лучше будет…
И снова в кадре комната с так и не убранными со стола остатками завтрака. Стук в дверь.
— Входите!
Через порог шагнула женщина, поразительно похожая на Мариво, только чуть постарше и пожестче.
— Гогетта! Заходи, раздевайся. Почему так рано? Есть будешь или уже позавтракала?
— Я бы выпила фруктового чаю. — Гогетта присела к столу. — Я пришла пораньше, чтобы отметить наступление Прилива в обществе своей младшей сестренки. Это что, запрещается?
— Ну что ты ерунду говоришь, я же всегда тебе рада. Ой, а там Мушкет вышла на палубу.
Широкие плечи, высокая, агрессивно выпяченная грудь, тяжелый, упрямый подбородок — да, странноватое имя вполне соответствовало воинственному виду особы, появившейся в левой части экрана.
— Мушкет… — чуть задумалась Гогетта. — Она что, командир — так, кажется?
— Да, и у нее интрижка со штурманом.
Командиршу на мгновение сменил стройный, изящный мужчина с живыми, насмешливыми глазами.
— Штурман — человек сдержанный, даже чуть-чуть нелюдимый. — Теперь Мариво обращалась к чиновнику. Гогетта, похоже, не замечала, что в ее беседе с сестрой участвует кто-то третий. — А об их романе знают теперь все. Это смущает штурмана, унижает. А Мушкет, наоборот, в полном восторге. Прямо упивается его унижением.
— Извини, пожалуйста, — прервал ее чиновник, — но откуда ты все это знаешь?
— Разве вы не заметили серьги?
Мариво откинула завесу из косичек; с мочки нежного, розового ушка свисал янтарный листик с серебряными прожилками, тонкий и изящный, как стрекозиное крылышко. Изображение листика надвинулось, заполнило весь экран. Теперь чиновник мог различить элементы схемы — телевизионный приемопередатчик, процессор, блок памяти, декодер нервных сигналов. Элегантное, простое в применении устройство, обладательница которого могла, не прибегая ни к какой иной технике, болтать с подружками, принимать любые телевизионные программы, сохранять для нового просмотра любые зрительные впечатления, вроде особо прекрасного заката, а также копировать, собственной своей рукой, рисунки старых мастеров, заниматься исследовательской работой, учиться и преподавать, да все, что угодно — хотя бы даже отсылать свои сны на машинный анализ. Ее мозг становился элементом невидимой интерактивной системы, круга настолько огромного, что центр его находился в каждой точке, а граница нигде.
— Внепланетчики, и те не имели ничего подобного, — с горечью заметила Мариво. — Одни только мы сумели слить все средства общения воедино. Ни с чем не сравнимые ощущения — словно пребываешь в нескольких мирах одновременно, словно живешь и своей собственной жизнью и второй, невидимой. А вы мастерили тем временем этот свой мнемонический дворец, неуклюжий и безобразный. Наша методика была несравненно выше. И все это рухнуло в одночасье. Не случись этой проклятой катастрофы, сейчас и в ваших ушах были бы такие серьги.
— Господи! — в ужасе воскликнул чиновник. — Так это ты что, о Травме рассказываешь? Да, действительно, там же был какой-то корабль — видимо, эта самая ваша «Атлантида». И каждый член экипажа непрерывно передавал все свои ощущения.
— Вы сами будете рассказывать или послушаете все-таки меня? Да, конечно, весь экипаж состоял из актеров, импровизаторов — как называются сейчас люди, живущие сверхинтенсивно, напоказ?
— Таких у нас больше нет. А что они делают с оборотнями?
— Навешивают им приемодатчики, что же еще. Именно с этой целью и затеяли весь этот проект.
— Господи, столько труда — и зачем?
— Вот и я тоже спрашиваю, — вмешалась Гогетта, обнаружившая наконец третьего собеседника. Сеть — вещь очень полезная, тут нет никаких сомнений. Сеть учит и воспитывает, приобщает к достижениям культуры и развлекает. Но слушать ощущения каких-то там полуразумных тварей, почти животных, — нет, просто ума не приложу.
— Но как же они прекрасны, эти животные! — хихикнула Мариво. — Впрочем, мы немного отвлеклись. Вы, — она снова обращалась к чиновнику, — воспринимаете драму «Атлантиды» очень ограниченно, в узенькой полосе среднего диапазона. Вы не чувствуете такие мелкие, но неизмеримо важные вещи, как боль в ладони, обожженной тросом, как запах океана и прохладное дуновение соленого бриза. Вам недоступны и мощные переживания актеров, « вы о них только догадываетесь по внешним проявлениям. Спектакль оставит вас почти равнодушным, так что я ограничусь показом двух его второстепенных персонажей — хирурга и тралмастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38