Осколки стекла, оставшиеся в раме, глубоко вскрыли левую ладонь. Ткань висела лоскутом, были видны белые сухожилия. Обильно шла кровь. «Пустяки! Несколько швов и две недели покоя!», – подумала молодая женщина. Она нагнулась, оборвала оборку платья и крепко, помогая себе зубами, стянула рану, чтобы уменьшить потерю крови.
В человеке, бывшем под шкафом, она узнала Ивана Петровича, с которым познакомилась сегодня утром. Сидя на полу, Иван Петрович шевелил правой ногой и приговаривал:
– Ай, ай! Ай, ай!
Потом он схватил себя за бородку исцарапанной рукой, посмотрел на Веру Георгиевну и очень быстро заговорил;
– Ну, ну!! Что же это? Я всё думал, пока там лежал. Это не у нас в лабораториях! Вздор! У нас все меры приняты! Ерунда! Да и взрываться у нас нечему… Это на улице. Или во дворе. А? Да что же вы стоите! – вдруг закричал Иван Петрович. – Идите! Идите! Вам нужно на перевязку! И узнайте, что там. Кому-нибудь скажите, что мне отдавило ногу! Да идите же!..
Вера Георгиевна побежала к выходу. О раненой руке она забыла. Сейчас её вдруг охватила страшная, невыносимая тревога за мужа. Ведь с ним тоже могло что-нибудь случиться!
Когда молодая женщина оказалась во дворе, она вдруг почувствовала, что сейчас упадёт. Она вспомнила об артериях, вскрытых в тканях ладони. «Я не сумела хорошо стянуть рану… дрянь, слабая девчонка, не смей падать», – говорила она себе. У неё ещё хватило сил спросить кого-то:
– Где Алексей Фёдорович? Где он?
Но ответа она не успела услышать…
Глава четвёртая
ЧЕРВЬ У КОРНЯ
1
Ровно в двенадцать часов дня большой автомобиль, пробежав по шоссе, ведущему от столицы на северо-восток, замедлил ход, свернул в сторону по узкой тропе и остановился на поляне, в густом лесу.
Было жарко и душно. Парило. Чувствовалась, что к концу дня соберётся гроза.
Шесть человек разлеглись на поляне с видом горожан, приехавших на пикник. Щербиненко взял с собой из машины чемоданчик размером не многим больше набитого бумагами делового портфеля и присоединился к компании.
Теперь все семеро расположились в тени трёх старых берёз, посредине закрытой от дороги лесом широкой поляны, так что никто, оставаясь незамеченным, не мог бы подслушать их беседу. Поэтому Щербиненко нисколько не смутился, когда по краю поляны прошёл человек с корзинкой, прикрытой листьями, в левой руке. Прохожий, по виду немолодой рабочий, наклонился, сорвал гриб и прошёл дальше, срезая на ходу корень ножом. Щербиненко проводил его глазами и продолжал подробно и точно объяснять своим подручным, что и как нужно сделать. Он предусмотрел всё и распределил роли. Терпеливо добился полного понимания и остался доволен общей решимостью выполнить заданное.
Затем он дал каждому из шестерых по автоматическому пистолету не совсем обычного вида. Стволы оканчивались толстыми, раза в три больше диаметра канала ствола, цилиндрами длиной в восемь сантиметров.
Щербиненко, лёжа, выстрелил в берёзу. Пуля, брызнув корой, исчезла в дереве. Звука же выстрела не было. Лёгкое шипенье… и только! Продемонстрировав совершенство глушителя, «хозяин» раздал широкие ножи испытанной «западной» стали с вытравленными на клинках фигурками «человечков» из точек и чёрточек. Потом Щербиненко встал.
– Вы останетесь со мной, – сказал он Заклинкину. – Остальные едут в моей машине. Не торопитесь. Время есть. Встретимся ровно в три, на углу, как я говорил. Отправляйтесь!
Пять человек сели в автомобиль, молча, с серьёзными лицами. Машина вышла на шоссе и направилась к городу.
Щербиненко и Заклинкин шли некоторое время лесом, без дороги. Очевидно, чемоданчик был очень тяжёл, так как Андрей Иванович часто перекладывал его из руки в руку. Вскоре Щербиненко свернул влево, к шоссе. Он посмотрел на часы и ускорил шаг. Выйдя на магистраль, они некоторое время шли молча по обочине, пока их не догнал автомобиль светлокоричневой окраски Щербиненко и Заклинкин сели в него. Андрей Иванович вытирал обильный пот с лица. Они продолжали удаляться от города. Но на первом скрещении дорог автомобиль, повернул, переехал железнодорожный путь и по другой дороге направился в город.
Тем временем автомобиль с пятью пассажирами шёл по магистрали с допустимой скоростью около сорока километров в час. Он уже приближался к тому месту, где шоссе проходит под Окружной железной дорогой, когда его стала быстро настигать трёхтонная грузовая машина.
Вероятно, на грузовике внезапно испортилось рулевое управление, так как, обогоняя, он метнулся вправо, потом влево. Шофёр резко затормозил. Грузовик пошёл юзом и развернулся поперёк дороги. Со стороны казалось, что-он сейчас перевернётся. Автомобиль, в котором ехали люди Щербиненко, успел тоже затормозить, но всё же ударился о кузов грузовой машины.
К месту аварии бежал милиционер. Движение здесь, было очень сильное, и пробка из машин, двигавшихся по правой стороне магистрали, росла с каждой минутой.
Пять человек, из которых один прихрамывал, а другой ушиб голову, вышли из своей повреждённой машины и стали совещаться, как продолжать путь. В это время к ним подошла группа людей в военной форме с малиновыми околышками фуражек.
…А Щербиненко и Заклинкин прогуливались тем временем около угла улицы вблизи Института Энергии и ждали. Время шло. Щербиненко поглядывал на городские часы. Наконец, он пробормотал что-то на своём языке и сказал Заклинкину по-русски:
– Пора, идём!
– Но как же они? – замялся было Заклинкин.
– Не рассуждайте!
2
В последние дни августа пусто в аудиториях высших учебных заведений. Да и в их длинных коридорах немного людей. Испытания окончены, и только у дверей приёмных комиссий и в канцеляриях толпится молодёжь. Так и в Старом Корпусе Института Энергии, где находится излюбленный кабинет Фёдора Александровича. Тихо и спокойно здесь. Здесь он дома и здесь ему думается лучше всего.
Кругом тишина, – но если представить себе, что напряжение мысли и чувства можно было бы измерить, подобно давлению пара в котле, то установивший такой чудесный манометр сейчас заметил бы, что стрелка его дрожит и движется вправо, показывая повышение давления.
На вокзалах и в вагонах поездов куда чаще, чем обычно, слышатся молодые голоса. Уже готовится в путь, движется к центрам знания молодость со всех близких и дальних концов обширной советской земли. К общим целям направлены мысли и чувства учащихся.
Ещё день, два или три – и всё закипит, зашумит в зданиях учебных заведений.
Поднимутся на тысячи кафедр профессора и преподаватели, затихнут во внимательном ожидании наполненные молодёжью аудитории, и тысячи разных голосов почти в одну и ту же минуту произнесут почти одни и те же слова:
– Товарищи! Мы начинаем новый учебный год…
…В кабинет Фёдора Александровича стучат. Дверь не закрыта.
– Прошу войти, – говорит Фёдор Александрович, не поднимая головы. – Прошу садиться, чем могу быть полезен? – продолжает академик, глядя на двоих, стоящих у дверей. И в то же время думает: «Разве секретаря нет на месте?..» Один из вошедших держит в левой руке небольшой чемоданчик. – «Когда-то такие носили врачи, нет… акушерки», – мелькает в голове Фёдора Александровича.
Ни тот, что ниже ростом и старше, ни другой – молодой, – оба незнакомы ему. Вид у обоих напряжённо-натянутый. «Наверно, изобретатели», – мелькает мысль. Здесь изобретатели нередкие гости. Вчера какой-то инженер говорил с академиком по телефону и просил разрешения встретиться. Не он ли это?
– Прошу садиться!
Первый сел в кресло против стола. Второй прикрыл дверь. Первый начал говорить. Очень вежливо, любезно улыбаясь.
Речь его звучала чётко и негромко. Он знает, что учёный владеет несколькими европейскими языками, поэтому он говорит на своём языке – с акцентом западного континента. Мы даём дословный перевод:
– Многоуважаемый господин профессор! Я буду очень и очень краток. Позвольте выразить вам моё уважение перед вами, учёным мирового масштаба. Я уполномочен просить вас немедленно выехать в… (тут он на звал государство, на языке которого он говорил). Только у нас ваши знания будут оценены. Только у нас вам воздадут должное. Ваши патенты дадут вам миллионы в полноценной валюте. Все ресурсы нашего государства будут в вашем распоряжении. Всё готово к вашему отъезду. И я вынужден сказать, что… у вас нет выбора.
Продолжая любезно улыбаться, посетитель показал Фёдору Александровичу большой пистолет.
Щербиненко очень торопился. И, несмотря на любезный тон, он даже не пытался скрыть, что никакой надежды на успех своего предложения у него нет.
Откинувшись на жёсткую спинку кресла, Фёдор Александрович молча смотрел на нежданного гостя. Он рассматривал его весьма внимательно и, кажется, при виде пистолета под седыми усами прошла усмешка. Не вспомнил ли он подрядчика с его взяткой? Боже, как давно это было…
Вежливо, не повышая голоса, Фёдор Александрович ответил на том же языке, но чистом, без акцента:
– Сожалею, что не имею удовольствия знать вашего имени. Полагаю, что вам нужен психиатр. Вы изволили ошибиться адресом. Прошу меня извинить – психиатрия не моя специальность!
– Я не шучу, профессор! Выбирайте, – сказал посетитель. Он встал и направил пистолет на Фёдора Александровича. Стоявший у двери сделал шаг влево и достал пистолет.
Фёдор Александрович поднялся. Опираясь о стол, он смотрел на них не больше секунды. Густые, седые, стриженные бобриком волосы, крутой лоб с двумя резкими вертикальными морщинами, подстриженные усы, ограниченные правильными складками щёк, и широкий бритый подбородок устремились вперёд. Он крикнул по-русски:
– Гадина! Вон!!!
Громадная комната была заставлена шкафами с книгами и приборами. Влево от входа шкафы отходили от стены. За ними было нечто вроде отдельного помещения. Стоя там и прислушиваясь к звукам незнакомой речи, Степан Семёнович протирал микроскоп новой конструкции, присланный Фёдору Александровичу в подарок одним из заводов точной механики.
Он выскочил на крик, не выпуская прибора из рук. Беззвучные пули убийцы, стоявшего у двери, ударили его в живот и в лицо. Звякнули стёкла шкафов, разбитых пулями, отскочившими рикошетом от микроскопа. Степан Семёнович упал ничком и остался лежать без движения.
Первый из посетителей, отделённый от Фёдора Александровича только шириной стола, держа по привычке гангстеров заокеанской страны, когда они стреляют в упор, пистолет перед грудью, разрядил его в академика. Выстрелов не было слышно, но пистолет не бил руку, и убийца знал, что пули попали в цель.
Фёдор Александрович, подавшись грудью вперёд, стоял, упираясь в стол. Казалось, что из его глаз вырывалось пламя. Убийца, бывший у двери, стремительно метнулся вперёд, споткнулся о Степана Семёновича, взмахнул руками, но удержался на ногах и рукояткой тяжёлого пистолета ударил Фёдора Александровича по голове.
Руки Фёдора Александровича согнулись в локтях, и он лёг лицом на стол. Заклинкин опять замахнулся, но его спутник удержал его за руку.
– Не будьте ослом, – довольно!
Но Заклинкин рвался:
– Дайте ещё, ещё, Андрей Иванович!.. Я ему ещё!..
– Не дурить! – Щербиненко ткнул его пистолетом в бок и отбросил в сторону. Заклинкин отскочил, опять зацепился за лежащего Степана Семёновича и злобно ударил ногой безжизненное тело.
Пока Заклинкин сопел и отдувался у двери, Щербиненко открыл чемодан, пальцем дважды обвёл стрелку по полной окружности и оставил её на цифре «II». Он сказал:
– Готово, машина заведена!
Щербиненко положил чемодан под стол к неподвижным ногам Фёдора Александровича и толкнул Заклинкина к двери.
Всё, описанное нами, заняло не больше пяти минут. Секретаря Фёдора Александровича всё ещё не было на своём месте.
Убийцы прошли по пустынному коридору, спустились по массивной каменной лестнице в обширный актовый зал Старого Корпуса. Их шаги гулко прозвучали в вестибюле. Щербиненко, любезно улыбаясь, кивнул швейцару.
Они шли медленно. На улице Щербиненко взял Заклинкина под руку и почувствовал, что тот дрожит мелкой дрожью. Он повернул к нему своё ничего не выражающее лицо и тихо сказал:
– Болван, возьми себя в руки!
Убийцы пошли влево и скоро повернули за угол.
3
Нелегко заставить уйти из жизни человека, который ещё должен что-то сделать!
Мы имеем основание думать, что технический служитель Фёдора Александровича очнулся сразу же после ухода убийц или даже немного раньше. Может быть, его привёл в себя удар, нанесённый Заклинкиным. Он пошевелил головой и приподнялся на руках. Ног он не ощущал. Подползая к столу, он старался увидеть, где Фёдор Александрович. Уцепившись за кресло, он подтягивался к нему.
Когда его голова поднялась над уровнем стола, он увидел седую голову, под которой расплывалось красное пятно. Вероятно, он думал сейчас только об одном: убили, убили, убили…
Он всё ещё поднимался, хотя ему очень мешали тяжёлые неподвижные ноги, и тянулся к стоящему на столе телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
В человеке, бывшем под шкафом, она узнала Ивана Петровича, с которым познакомилась сегодня утром. Сидя на полу, Иван Петрович шевелил правой ногой и приговаривал:
– Ай, ай! Ай, ай!
Потом он схватил себя за бородку исцарапанной рукой, посмотрел на Веру Георгиевну и очень быстро заговорил;
– Ну, ну!! Что же это? Я всё думал, пока там лежал. Это не у нас в лабораториях! Вздор! У нас все меры приняты! Ерунда! Да и взрываться у нас нечему… Это на улице. Или во дворе. А? Да что же вы стоите! – вдруг закричал Иван Петрович. – Идите! Идите! Вам нужно на перевязку! И узнайте, что там. Кому-нибудь скажите, что мне отдавило ногу! Да идите же!..
Вера Георгиевна побежала к выходу. О раненой руке она забыла. Сейчас её вдруг охватила страшная, невыносимая тревога за мужа. Ведь с ним тоже могло что-нибудь случиться!
Когда молодая женщина оказалась во дворе, она вдруг почувствовала, что сейчас упадёт. Она вспомнила об артериях, вскрытых в тканях ладони. «Я не сумела хорошо стянуть рану… дрянь, слабая девчонка, не смей падать», – говорила она себе. У неё ещё хватило сил спросить кого-то:
– Где Алексей Фёдорович? Где он?
Но ответа она не успела услышать…
Глава четвёртая
ЧЕРВЬ У КОРНЯ
1
Ровно в двенадцать часов дня большой автомобиль, пробежав по шоссе, ведущему от столицы на северо-восток, замедлил ход, свернул в сторону по узкой тропе и остановился на поляне, в густом лесу.
Было жарко и душно. Парило. Чувствовалась, что к концу дня соберётся гроза.
Шесть человек разлеглись на поляне с видом горожан, приехавших на пикник. Щербиненко взял с собой из машины чемоданчик размером не многим больше набитого бумагами делового портфеля и присоединился к компании.
Теперь все семеро расположились в тени трёх старых берёз, посредине закрытой от дороги лесом широкой поляны, так что никто, оставаясь незамеченным, не мог бы подслушать их беседу. Поэтому Щербиненко нисколько не смутился, когда по краю поляны прошёл человек с корзинкой, прикрытой листьями, в левой руке. Прохожий, по виду немолодой рабочий, наклонился, сорвал гриб и прошёл дальше, срезая на ходу корень ножом. Щербиненко проводил его глазами и продолжал подробно и точно объяснять своим подручным, что и как нужно сделать. Он предусмотрел всё и распределил роли. Терпеливо добился полного понимания и остался доволен общей решимостью выполнить заданное.
Затем он дал каждому из шестерых по автоматическому пистолету не совсем обычного вида. Стволы оканчивались толстыми, раза в три больше диаметра канала ствола, цилиндрами длиной в восемь сантиметров.
Щербиненко, лёжа, выстрелил в берёзу. Пуля, брызнув корой, исчезла в дереве. Звука же выстрела не было. Лёгкое шипенье… и только! Продемонстрировав совершенство глушителя, «хозяин» раздал широкие ножи испытанной «западной» стали с вытравленными на клинках фигурками «человечков» из точек и чёрточек. Потом Щербиненко встал.
– Вы останетесь со мной, – сказал он Заклинкину. – Остальные едут в моей машине. Не торопитесь. Время есть. Встретимся ровно в три, на углу, как я говорил. Отправляйтесь!
Пять человек сели в автомобиль, молча, с серьёзными лицами. Машина вышла на шоссе и направилась к городу.
Щербиненко и Заклинкин шли некоторое время лесом, без дороги. Очевидно, чемоданчик был очень тяжёл, так как Андрей Иванович часто перекладывал его из руки в руку. Вскоре Щербиненко свернул влево, к шоссе. Он посмотрел на часы и ускорил шаг. Выйдя на магистраль, они некоторое время шли молча по обочине, пока их не догнал автомобиль светлокоричневой окраски Щербиненко и Заклинкин сели в него. Андрей Иванович вытирал обильный пот с лица. Они продолжали удаляться от города. Но на первом скрещении дорог автомобиль, повернул, переехал железнодорожный путь и по другой дороге направился в город.
Тем временем автомобиль с пятью пассажирами шёл по магистрали с допустимой скоростью около сорока километров в час. Он уже приближался к тому месту, где шоссе проходит под Окружной железной дорогой, когда его стала быстро настигать трёхтонная грузовая машина.
Вероятно, на грузовике внезапно испортилось рулевое управление, так как, обогоняя, он метнулся вправо, потом влево. Шофёр резко затормозил. Грузовик пошёл юзом и развернулся поперёк дороги. Со стороны казалось, что-он сейчас перевернётся. Автомобиль, в котором ехали люди Щербиненко, успел тоже затормозить, но всё же ударился о кузов грузовой машины.
К месту аварии бежал милиционер. Движение здесь, было очень сильное, и пробка из машин, двигавшихся по правой стороне магистрали, росла с каждой минутой.
Пять человек, из которых один прихрамывал, а другой ушиб голову, вышли из своей повреждённой машины и стали совещаться, как продолжать путь. В это время к ним подошла группа людей в военной форме с малиновыми околышками фуражек.
…А Щербиненко и Заклинкин прогуливались тем временем около угла улицы вблизи Института Энергии и ждали. Время шло. Щербиненко поглядывал на городские часы. Наконец, он пробормотал что-то на своём языке и сказал Заклинкину по-русски:
– Пора, идём!
– Но как же они? – замялся было Заклинкин.
– Не рассуждайте!
2
В последние дни августа пусто в аудиториях высших учебных заведений. Да и в их длинных коридорах немного людей. Испытания окончены, и только у дверей приёмных комиссий и в канцеляриях толпится молодёжь. Так и в Старом Корпусе Института Энергии, где находится излюбленный кабинет Фёдора Александровича. Тихо и спокойно здесь. Здесь он дома и здесь ему думается лучше всего.
Кругом тишина, – но если представить себе, что напряжение мысли и чувства можно было бы измерить, подобно давлению пара в котле, то установивший такой чудесный манометр сейчас заметил бы, что стрелка его дрожит и движется вправо, показывая повышение давления.
На вокзалах и в вагонах поездов куда чаще, чем обычно, слышатся молодые голоса. Уже готовится в путь, движется к центрам знания молодость со всех близких и дальних концов обширной советской земли. К общим целям направлены мысли и чувства учащихся.
Ещё день, два или три – и всё закипит, зашумит в зданиях учебных заведений.
Поднимутся на тысячи кафедр профессора и преподаватели, затихнут во внимательном ожидании наполненные молодёжью аудитории, и тысячи разных голосов почти в одну и ту же минуту произнесут почти одни и те же слова:
– Товарищи! Мы начинаем новый учебный год…
…В кабинет Фёдора Александровича стучат. Дверь не закрыта.
– Прошу войти, – говорит Фёдор Александрович, не поднимая головы. – Прошу садиться, чем могу быть полезен? – продолжает академик, глядя на двоих, стоящих у дверей. И в то же время думает: «Разве секретаря нет на месте?..» Один из вошедших держит в левой руке небольшой чемоданчик. – «Когда-то такие носили врачи, нет… акушерки», – мелькает в голове Фёдора Александровича.
Ни тот, что ниже ростом и старше, ни другой – молодой, – оба незнакомы ему. Вид у обоих напряжённо-натянутый. «Наверно, изобретатели», – мелькает мысль. Здесь изобретатели нередкие гости. Вчера какой-то инженер говорил с академиком по телефону и просил разрешения встретиться. Не он ли это?
– Прошу садиться!
Первый сел в кресло против стола. Второй прикрыл дверь. Первый начал говорить. Очень вежливо, любезно улыбаясь.
Речь его звучала чётко и негромко. Он знает, что учёный владеет несколькими европейскими языками, поэтому он говорит на своём языке – с акцентом западного континента. Мы даём дословный перевод:
– Многоуважаемый господин профессор! Я буду очень и очень краток. Позвольте выразить вам моё уважение перед вами, учёным мирового масштаба. Я уполномочен просить вас немедленно выехать в… (тут он на звал государство, на языке которого он говорил). Только у нас ваши знания будут оценены. Только у нас вам воздадут должное. Ваши патенты дадут вам миллионы в полноценной валюте. Все ресурсы нашего государства будут в вашем распоряжении. Всё готово к вашему отъезду. И я вынужден сказать, что… у вас нет выбора.
Продолжая любезно улыбаться, посетитель показал Фёдору Александровичу большой пистолет.
Щербиненко очень торопился. И, несмотря на любезный тон, он даже не пытался скрыть, что никакой надежды на успех своего предложения у него нет.
Откинувшись на жёсткую спинку кресла, Фёдор Александрович молча смотрел на нежданного гостя. Он рассматривал его весьма внимательно и, кажется, при виде пистолета под седыми усами прошла усмешка. Не вспомнил ли он подрядчика с его взяткой? Боже, как давно это было…
Вежливо, не повышая голоса, Фёдор Александрович ответил на том же языке, но чистом, без акцента:
– Сожалею, что не имею удовольствия знать вашего имени. Полагаю, что вам нужен психиатр. Вы изволили ошибиться адресом. Прошу меня извинить – психиатрия не моя специальность!
– Я не шучу, профессор! Выбирайте, – сказал посетитель. Он встал и направил пистолет на Фёдора Александровича. Стоявший у двери сделал шаг влево и достал пистолет.
Фёдор Александрович поднялся. Опираясь о стол, он смотрел на них не больше секунды. Густые, седые, стриженные бобриком волосы, крутой лоб с двумя резкими вертикальными морщинами, подстриженные усы, ограниченные правильными складками щёк, и широкий бритый подбородок устремились вперёд. Он крикнул по-русски:
– Гадина! Вон!!!
Громадная комната была заставлена шкафами с книгами и приборами. Влево от входа шкафы отходили от стены. За ними было нечто вроде отдельного помещения. Стоя там и прислушиваясь к звукам незнакомой речи, Степан Семёнович протирал микроскоп новой конструкции, присланный Фёдору Александровичу в подарок одним из заводов точной механики.
Он выскочил на крик, не выпуская прибора из рук. Беззвучные пули убийцы, стоявшего у двери, ударили его в живот и в лицо. Звякнули стёкла шкафов, разбитых пулями, отскочившими рикошетом от микроскопа. Степан Семёнович упал ничком и остался лежать без движения.
Первый из посетителей, отделённый от Фёдора Александровича только шириной стола, держа по привычке гангстеров заокеанской страны, когда они стреляют в упор, пистолет перед грудью, разрядил его в академика. Выстрелов не было слышно, но пистолет не бил руку, и убийца знал, что пули попали в цель.
Фёдор Александрович, подавшись грудью вперёд, стоял, упираясь в стол. Казалось, что из его глаз вырывалось пламя. Убийца, бывший у двери, стремительно метнулся вперёд, споткнулся о Степана Семёновича, взмахнул руками, но удержался на ногах и рукояткой тяжёлого пистолета ударил Фёдора Александровича по голове.
Руки Фёдора Александровича согнулись в локтях, и он лёг лицом на стол. Заклинкин опять замахнулся, но его спутник удержал его за руку.
– Не будьте ослом, – довольно!
Но Заклинкин рвался:
– Дайте ещё, ещё, Андрей Иванович!.. Я ему ещё!..
– Не дурить! – Щербиненко ткнул его пистолетом в бок и отбросил в сторону. Заклинкин отскочил, опять зацепился за лежащего Степана Семёновича и злобно ударил ногой безжизненное тело.
Пока Заклинкин сопел и отдувался у двери, Щербиненко открыл чемодан, пальцем дважды обвёл стрелку по полной окружности и оставил её на цифре «II». Он сказал:
– Готово, машина заведена!
Щербиненко положил чемодан под стол к неподвижным ногам Фёдора Александровича и толкнул Заклинкина к двери.
Всё, описанное нами, заняло не больше пяти минут. Секретаря Фёдора Александровича всё ещё не было на своём месте.
Убийцы прошли по пустынному коридору, спустились по массивной каменной лестнице в обширный актовый зал Старого Корпуса. Их шаги гулко прозвучали в вестибюле. Щербиненко, любезно улыбаясь, кивнул швейцару.
Они шли медленно. На улице Щербиненко взял Заклинкина под руку и почувствовал, что тот дрожит мелкой дрожью. Он повернул к нему своё ничего не выражающее лицо и тихо сказал:
– Болван, возьми себя в руки!
Убийцы пошли влево и скоро повернули за угол.
3
Нелегко заставить уйти из жизни человека, который ещё должен что-то сделать!
Мы имеем основание думать, что технический служитель Фёдора Александровича очнулся сразу же после ухода убийц или даже немного раньше. Может быть, его привёл в себя удар, нанесённый Заклинкиным. Он пошевелил головой и приподнялся на руках. Ног он не ощущал. Подползая к столу, он старался увидеть, где Фёдор Александрович. Уцепившись за кресло, он подтягивался к нему.
Когда его голова поднялась над уровнем стола, он увидел седую голову, под которой расплывалось красное пятно. Вероятно, он думал сейчас только об одном: убили, убили, убили…
Он всё ещё поднимался, хотя ему очень мешали тяжёлые неподвижные ноги, и тянулся к стоящему на столе телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38