Он одарил её — одарил их всех — снисходительной улыбкой.
— Эта живущая оболочка принадлежит другому, слишком любопытному чародею, давным-давно случайно отыскавшему Тайное Святилище, но в процессе навсегда потерявшему своё сознание. Я присматриваю за ним с тех пор, чувствуя некоторую ответственность… — Пропустив дальнейшие объяснения, не упоминая, что в подземном Святилище может так разрушить мозг, мерцающая фигура взглянула на свои — позаимствованные — руки. — Плоть так хрупка. Земля и камень куда надёжнее и долговечнее…
— Ты! — задохнулась Кара, и глаза её распахнулись едва ли не так же широко, как рот. — Я узнала тебя! Он говорил с тобой, он даже повиновался тебе — великий Горазон так охотно повиновался тебе! — что до сих пор выглядело бессмысленным! Ты то присутствие, которое я ощущала, ты дух самого Святилища!
Он кивнул, по-прежнему не мигая.
— Да… со временем это даже обернулось вполне естественным ходом вещей…
Все ещё сражающийся с магией доспехов Бартука Норрек не сразу понял — а затем к нему пришёл ответ столь поразительный, что вся его защита едва не рухнула.
Горазон и Тайное Святилище — одно и то же.
— Мой собственный разум едва не помутился от всего, через что я прошёл, и я пришёл сюда, спасаясь от воспоминаний, спасаясь от ужаса, и построил своё святилище, и зарылся в песок, подальше от творящихся в мире событий. — Улыбка коснулась лица ненастоящего Горазона, улыбка того, кто почти забыл такие мелочи смертных, как эта улыбка. — И я продолжал переделывать моё жилище снова и снова по своему образу и подобию, оно проникало в меня, становилось мной, заменяя ту бренную оболочку, которую я носил, — пока наконец однажды я не оставил её внутри и не принял новую, более прочную и куда более долговечную форму… вот так я с тех пор и существовал.»
Горазон мог бы продолжать, но в этот момент мир перед глазами Норрека стал багровым. В нём кипела всепоглощающая ярость. Теперь ему не помешают! Горазон избежал его гнева, в Виж-жуне, но, даже если придётся испепелить всю пустыню, Полководец осуществит наконец последнее мщение!
Кукла Горазона снова взглянула в его сторону, протянула руку, словно прося что-то у фигуры в доспехах.
Перчатка — та самая, которую сорвал и выбросил Норрек, — оказалась на руке престарелого колдуна.
— Кровь взывает к крови… а я взываю к тебе, брат. Наша война окончена. Наше время истекло. Нам конец. Твоя сила отрицает мою. Моя — противоречит твоей. Присоединяйся ко мне, и уйдём туда, где нам и место… подальше от людских взглядов…
Вторая перчатка покинула Норрека и перелетела на, руку мерцающего старика. А затем непрерывным потоком, кусок за куском, кроваво-красные доспехи принялись отделяться от рук, ног, торса и перепархивать на дряхлое тело колдуна. Где-то в процессе изорванный грязный балахон отшельника исчез, сменившись другой, более приличествующей латам одеждой. Даже сапоги Бартука покинули Норрека, перекочевав вместе со всем остальным. Лже-Горазон воздел руки, его поразительная работа продолжалась, глаза не моргали, губы мрачно кривились.
С каждой потерей разум Норрека всё больше и больше приближался к тому, каким он был, прежде чем доспехи захватили его. Память и мысли теперь принадлежали только ему, а не убийце, хозяину демонов. Но всё же никогда солдату не освободиться от ужасных дней, минувших после гробницы, не сбежать от ужасов и смертей, в которых он играл пусть и невольную, но страшную роль.
И когда дело было окончено, седовласая фигура снова протянула руку в латной перчатке, призывая к себе шлем. Подхватив его, марионетка Горазона обвела взглядом Норрека и остальных.
— Пришло время миру забыть о Бартуке и Горазоне. Хорошо бы и вам сделать то же, всем вам.
— Погоди! — Кара осмелилась шагнуть к загадочной фигуре. — Один вопрос. Пожалуйста, скажи: это ты послал этого, — она показала на старика, вмещающего дух Горазона, — найти меня в Лат Голейне?
— Да… Я чувствовал, что что-то не так, и знал, что колдунья близко, — колдунья, которой не должно быть в городе наверху, — и что её надо привлечь к делу. Мне надо было, чтобы ты была рядом. Пока ты спала, пока ты ела, я узнал от тебя всё, что мне нужно. — Он шагнул прочь от неё, от них всех. — Наша беседа окончена. Я оставляю вас на самих себя. Однако помните:
Тайное Святилище существует во многих местах, в него много входов — но я советую вам никогда не искать его снова.
Суровость его тона не оставила людям сомнений, что старик не шутит. Горазон не желал вновь стать частью мира живых. Тот, кто потревожит его, многим рискует.
Внезапно колдун словно потерял разом форму и содержание — он начал рассыпаться, будто плоть и железо превратились в крупицы песка. С каждой секундой маг в доспехах все меньше походил на смертное создание и все больше напоминал часть окружающего пейзажа.
— Норрек Вижаран, — раздался в последний раз гулкий, отдающийся эхом голос. — Время создавать собственное наследие…
Оказавшийся в той же одежде, в которой он был до того, как вошёл в гробницу Бартука, — даже привычные сапоги каким-то чудом вернулись на ноги, — Норрек стряхнул с себя руки мстителей и бросился вперёд.
— Подожди! Что ты хочешь этим сказать?
Но оболочка Горазона, песочный человек, только покачала головой. Теперь лишь его глаза сохранили что-то человеческое. Не успел Норрек приблизиться, как фигура осела, и песчинки слились с дюнами пустыни. Ветеран подбежал к месту, где только что стоял чародей, — слишком поздно… лишь маленький комок лёгких крупиц песка напоминал о недавнем присутствии здесь Горазона.
А спустя мгновение не осталось даже его.
— Все, — тихо заметила Кара.
— Да… все, — согласился Сэдан Трист.
Что-то в его голосе заставило Норрека повернуться. Странное выражение жило в их глазах, словно они ждали, что должно случиться ещё что-то.
Колдунья догадалась первой:
— Ваш поиск окончен, так? Как и у Горазона, ваше время в этом мире истекло.
Фаузтин кивнул. Сэдан грустно усмехнулся — или, возможно, это просто показалось из-за отваливающейся плоти и висящих мускулов.
— Он пришёл… когда почувствовал… что доспехи… проснулись… но опоздал… так что он… послал нас… в погоню… но пообещал… что когда всё кончится… пропадём… и мы.
— Он? — хором выдохнули Норрек и Кара. А девушка добавила:
— Но это же моё заклинание и мой кинжал вызвали вас!
— Мошенник… провёл тебя… — Меньший из нежити огляделся по сторонам. — Благочестивый… ублюдок… даже не намекнул… как все… кончится…
Однако, едва он закончил, всех четверых вдруг залил ослепительный голубой свет, делая крохотный клочок пустыни ярче безоблачного полудня.
Сэдан Трист сплюнул бы от отвращения, если бы подобный простой поступок был всё ещё доступен ему. Вместо этого он тряхнул головой — или, точнее, позволил ей качнуться назад и вперёд — и прибавил:
— Я… мог бы… и догадаться. Вот… чёртов… напыщенный… ангел!
Ангел? Норрек поднял глаза к свету, но не нашёл его источника, а тем более ангела. Но чем ещё можно объяснить происходящее?
Оживший труп озирался.
— Хотя бы… покажись…— Когда же ничего не случилось, он взглянул на Норрека и добавил: — Типично. Вся его… порода… прячется… в тенях… делая вид… что выше всего… но прибирая к рукам… все это…
— Я знаю этот свет, — пробормотала Кара. — Он мелькал в гробнице. Он отвлёк меня от ваших тел.
— Он любит… свои фокусы… как всякий… архангел. — Трист посмотрел на снова кивнувшего Фаузтина. И тощий мститель продолжил для двух живых: — А этот… последний…
— Проклятие, Сэдан, нет! — Норрек бросил сердитый взгляд в небеса, невидимому архангелу. — Так нечестно! У них не было выбора…
— Пожалуйста… время пришло… и мы хотим… чтобы было так… Норрек…
— Не может быть!
Сэдан сипло хихикнул:
— Клянусь… своей… жизнью… друг.
Голубой свет неожиданно сконцентрировался на восставших из смерти, окунув их в такое сияние, что Норреку пришлось заслонить глаза. Фаузтина и Сэдана становилось всё сложнее и сложнее разглядеть.
— Время… купить… ту ферму… которую ты… всегда… хотел… Норрек…
Затем свет вспыхнул, ослепляя бойца и его спутницу. К счастью для обоих, длилось это всего несколько секунд, но к тому времени, когда зрение вернулось к ним, они обнаружили, что исчезло не только небесное свечение — с ним пропали и две нежити.
Норрек уставился в одну точку, не в силах заговорить.
До его запястья мягко дотронулись. Кара Ночная Тень смотрела на солдата с сочувствием:
— Они сделали следующий шаг в вечном путешествии, получив новую роль, помогая поддерживать равновесие мира.
— Может быть…
Куда бы они ни ушли, Норрек знал, что не мог помочь им. Лучшее, что он может сделать, — это хранить память о них и как-то изменить свою жизнь ради их дружбы. Он снова взглянул вверх, в первый раз заметив, что неизменные грозовые тучи, наконец, успокоились. В сущности, они уже начали рассеиваться, намекая на то, что скоро в вышине появятся лоскуты чистого неба.
— Что ты будешь теперь делать? — спросила девушка.
— Не знаю. — Он посмотрел в сторону Лат Голейна, единственного оплота цивилизации на много дней пути отсюда. — Наверное, сперва отправлюсь туда. Посмотрю, не требуется ли им помощь в уборке. А потом… нет, правда, не знаю. А ты?
Девушка тоже повернулась к отдалённому городу, давая мужчине возможность изучить её профиль.
— Да, Лат Голейн — это имеет смысл. Кроме того, я хочу разузнать, там ли капитан Джероннан и «Королевский щит». Я перед ним в долгу. Он обращался со мной словно с дочерью, и, наверное, боится, что я утонула в море.
Не чувствуя желания расставаться с девушкой, Норрек отозвался:
— Тогда я пойду с тобой, если не возражаешь.
Слова его вызвали у Кары неожиданную улыбку.
И Норреку очень понравилась улыбка черноволосой женщины.
— Отнюдь.
Припомнив поведение многих благородных господ, которым служил, Норрек вежливо предложил ей руку, которую она, после секундного колебания, приняла. И усталая пара, вместе преодолев остатки разрушенной дюны, отправилась назад к цивилизации. Ни один из них не обернулся, не взглянул туда, где лежали, уже полузанесенные дрейфующим песком, голова и туловище командующего Августаса Злорадного, туда, где растворились в безбрежной пустыне Горазон и доспехи. Измученный солдат не стремился к тому, чтобы что-то напоминало ему о том, что случилось — и что могло случиться, если бы победа осталась на стороне Тьмы.
Наследие Бартука, наследие Кровавого Полководца, снова погребено вдали от взглядов и знания людей… на этот раз, по-видимому, навсегда.
Эпилог
Ночь пала на пустыню Аранох, мрачная, задумчивая ночь. Дневные создания поспешили в безопасность своих нор, а те, кто охотится во тьме, вышли на поиски беспечной добычи…
Из-под песка медленно выползло чудовище, от которого разбежались бы в панике обезумевшие песчаные магготы, скарабеи, грифы и хищные демоны. Жвала, щёлкая, несколько раз открылись и закрылись, выпученные жёлтые шары глаз слабо горели во мраке, осторожно и внимательно ощупывая унылый ландшафт, разыскивая… разыскивая что-то ужасное.
Ксазакс, пошатываясь, поднялся из скопившейся под ним омерзительной лужи чёрной жижи. Рана, нанесённая кинжалом колдуньи, не поддавалась исцелению привычными ему средствами, и богомол знал, что не имеет права взывать сейчас к своему владыке Белиалу и молить его о помощи. Белиал уже в курсе его провала и, хуже того, уничтожения адского войска, призванного на подмогу командующему Злорадному.
Даже убежав и спрятавшись, богомол чувствовал выброс зловещего заклинания. Он мог только предполагать, кто в ответе за него, но колдовство это означало верный конец для большинства низших демонов. Столь поспешный призыв такого большого количества воинов Тьмы в начальной стадии привязывал их к смертной оболочке, приданной им. По прошествии времени, ну хотя бы месяца, они бы уже приспособились к существованию на уровне смертных и способны были бы сбросить скорлупки. Но это новое заклинание слишком скоро оборвало их земные якоря. Только самые сильные способны пережить резкое разделение, вызванное к тому же такой огромной силой. Для человека это всё равно что вырвать дитя из лона матери за месяц до того как придёт время ему появиться на свет. Выжить могли только сильнейшие…
Немногие оставшиеся обречены скитаться по Араноху, неспособные без проводника вернуться в преисподнюю. В отличие от Ксазакса, большинство демонов лишены настоящего разума и не в состоянии планировать что-то дальше текущего мгновения; Белиал и в этом положился на своего подчинённого, предоставив ему руководить адскими солдатами.
Впрочем, вот она, единственная надежда богомола на искупление. Его тёмный владыка может простить его, если Ксазакс соберёт тех, кто остался, и пошлёт их обратно в преисподнюю. Для этого демону потребуется ещё один человек-простофиля, способный к колдовству, но таких всегда в избытке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46