Ты бродяга, ганфайтер, Чантри.
— Чтобы выручить ее из этой переделки, понадобится ганфайтер, и никто другой. Вы потеряли контроль над своими людьми и…
— Потерял контроль? Черта с два! Я могу…
— Я же говорил, что собираюсь осесть и заняться хозяйством, если вы отзовете свою команду.
— Почему это я «потерял контроль»?
— Ведь ваши парни гнались за Марни, верно? Один из них сказал, что она чересчур зазнается и они ей еще покажут.
— Надеюсь, ты убил наглеца?
— Он получил пулю в ногу, которая не принесет ему никакой пользы. Насколько я знаю, он все еще там. — Чантри встал. — Теперь вы все знаете, Мак Моуэтт. Я хочу ухаживать за Марни и пришел к вам как джентльмен к джентльмену. Отзовите своих ребят, иначе будет война.
— И сколько ты думаешь продержаться? — Мак Моуэтт тоже поднялся.
— У меня только один серьезный противник — Джейк Строун.
— А Том Фрика?
— Я думал, он возглавляет погоню за Марни. Мне доподлинно известно, что он убил по меньшей мере еще одну женщину. Уберите его из округи, или я убью его.
Мак Моуэтт потер подбородок.
— Черт возьми, Чантри, ты мне нравишься! Точно говорю, нравишься. Ты настоящий мужчина. Но у меня есть мои парни, а когда ты ведешь такую команду, ты должен вести ее, должен держаться впереди. Не знаю… Правда не знаю. А почему бы вам с Марни не убежать? В долине Сент-Луис есть проповедник, а в Санта-Фе и подавно.
— Это моя земля, Моуэтт. Я вернулся домой. Если твои парни хотят войны, они ее получат. Мой вам совет — держитесь Строуна. Он и ваш сын Фрэнк — единственные мужчины в этой компании.
Моуэтт пожал плечами. Он сделал свой выбор.
— Ты со своими фермерами, Чантри, много не стоишь. Мои ребята перебьют вас, как куропаток.
— Значит, война?
— Война, — ответил Моуэтт. — Но вот что я тебе скажу, Чантри: если ты каким-то образом останешься жив и Марни захочет увидеть в тебе своего мужчину, считай, что ты получил мое разрешение. Если так оно и выйдет, постарайся сделать ее счастливой. Она хорошая девушка.
Чантри повернулся и вошел в лес. Он ничего не выиграл.
Медленно и осторожно он пробирался обратно к своему коню, каждую секунду ожидая выстрела.
Он уловил смутный блеск луны на отполированной коже седла и услышал, как вороной переступил во тьме. Что-то мелькнуло в ночи, и низкий голос произнес:
— Мне всю жизнь хотелось убить большого человека, одного из самых известных ганфайтеров, и вот почему: я всегда считал, что вся их меткость и быстрота — не больше чем пустые разговоры. Ты знаешь, кто я, Чантри? Я Трэшер Бейнс, и ты у меня на мушке.
Внезапно Чантри почувствовал огромную усталость. Ему все надоело. Почему люди — такие неисправимые идиоты? Он никого не хотел убивать. Ему приходилось стрелять на войне — и не раз, ему приходилось стрелять служа закону, но он не хотел, никогда не хотел, прославиться как убийца.
Трэшер Бейнс стоял в темноте. Он заметил Чантри и ждал, когда тот ответит, потому что по звуку голоса можно узнать -его точное местоположение.
Оуэн Чантри тоже ждал, прислушиваясь к малейшему звуку. Если Трэшер шевельнется… Справа от Чантри стояло дерево, слева футов на шесть протянулась полянка, а за ней — его конь.
Трэшер снова заговорил. На сей раз голос его прозвучал на тон выше:
— В чем дело, Чантри? Испугался? Боишься разговаривать со мной? Я убью тебя.
Чантри не двигался. Его винтовка была направлена на голос, палец на спусковом крючке, свободный ход подтянут… Он знал, что стрелять нужно будет немедленно, и стрелять три раза — один на голос, второй — ниже и правее, а третий левее.
Если он попадет с первого выстрела и Трэшер начнет падать, у Чантри будет хорошая возможность всадить вторую пулю.
— Трусишь, да?
Сейчас сбегутся все. Это всего лишь вопрос времени.
Чантри выстрелил на звук. Один раз, потом второй и третий — так быстро, как мог передергивать затвор. Затем он подошел к коню, рывком развязал узел и забрался в седло.
Позади кто-то бился в кустах. Потом затихло.
Оуэн Чантри знал, где и как бежит тропа. Он погнал вороного галопом. Он сделал все, что нужно было сделать; то, что случилось сейчас, остается на их совести. Он и не надеялся, что сумеет отговорить их от драки, ибо знал человеческую природу и знал, что нельзя требовать от нее слишком многого. И тем не менее он рассказал Маку Моуэтту о том, что его шайка выходит из подчинения.
Под деревьями он чуть замедлил бег коня, но ехал ходко. Воздух был прохладным, легкий ветер с гор освежающим. Тропу заливал яркий свет луны.
Он попросил руки девушки прежде, чем спросил саму девушку или даже рассказал ей о своей любви. Ну не дурак ли он? Сможет ли она или любая другая женщина полюбить его?
Сможет ли он быть достойным мужем Марни Фокс… если выживет?
Он объявил им войну, и это была война одного против многих. Его война. Они убили его брата. Это его земля, из-за которой разгорелся спор. То, что оставил Клайв, — его наследство, будь это сокровище, знания или мечта.
Ранчо не сгорело дотла, твердые, хорошо подогнанные бревна выдержали огонь, только лишь обуглились немного. Выгорела часть крыши, но послеполуденный дождь, обычный в этих горах, потушил пламя. Чтобы починить дом, нормальному человеку с инструментом потребуется пара дней, а чтобы полностью устранить последствия пожара — не больше недели.
Тем не менее туда нельзя возвращаться. Дом слишком уязвим.
Теперь банда Моуэтта будет за ним охотиться. Он спешился и отвел коня напиться. Отошел подальше от воды, уложил седло под голову, вытянулся и смотрел, как заходит луна.
Оуэн задремал, проснулся, чтобы прислушаться к ночи, и вновь задремал. Он знал не только все звуки ночи, но и то, что они означают. Его конь тоже все время был настороже, словно дикий мустанг, слишком долго живущий бок о бок с опасностью. -
Чантри почти не помнил времени, когда спал всю ночь напролет. Он давно приучил себя просыпаться при малейшем звуке или дуновении ветра.
Когда небо только начало сереть на востоке, он сел, натянул сапоги и пару раз топнул, чтобы они удобнее сели. Снова напоил коня, оседлал его и задумался.
Вероятно, придется перебить всех людей из банды Моуэтта. Он не желал такого конца, и тем не менее он был один, против многих. А поражение будет означать его смерть.
Он думал о предстоящем без сожаления и жалости. Единственное, что осталось теперь от недавнего джентльмена, — это его великолепный вороной конь.
Добравшись до дома, он собрал несколько полусгоревших тряпок и связал их крепкой бечевкой, которой Керноган стягивал стебли кукурузы.
Затем Оуэн Чантри сел на вороного и выехал навстречу битве. Не было ни развевающихся стягов, ни боевых труб, однако ирландцы привыкли воевать бесстрашно даже в заведомо проигранном деле.
Он выехал на битву, и его единственным оружием были хитрость и горький опыт прошлого.
Глава 15
Во время долгой ночной поездки от ранчо до Затерянного каньона Оуэн Чантри пересек каньон ручья Индейки и на южном склоне повернул на запад, исследуя местность.
Если они пойдут по его следам, они поедут там, где сейчас едет он. А они обязательно пойдут по следу, потому что иначе потеряют его.
В роще, откуда открывался вид на тропу, он спешился, приласкал вороного и поговорил с ним. Конь повернул голову и толкнул Чантри носом.
Трава здешних троп была высокая и более сухая, деревьев было меньше. Он взглянул на небо; по нему плыли обычные ватные комочки облаков. К полудню они разрастутся, и тогда, вероятно, пойдет дождь.
Чантри знал, как запереть врагов в ловушку.
Он увидел поднятую всадниками пыль прежде, чем различил их самих. Тонкий темный столб, поднимающийся от сухой травы. Он подошел к коню, взял поводья и вспрыгнул в седло. Шайка шла по его следу, как он и рассчитывал.
Чантри послюнявил палец и поднял его. Ветер дул с востока, по направлению к Затерянному каньону. Преследующая его шайка потеряет время на краю каньона, поскольку там тропа пролегала по скалам, и им придется спуститься на скальный отрог, где они на какое-то время потеряют его следы..
Когда они проехали, Чантри двинулся за ними. Действовать нужно быстро, потому что длина тупикового каньона была не больше мили.
Увидев их следы, Чантри натянул поводья и определил поперечную лини, по по отношению к меньшему каньону, затем зажег спичку и поднес ее к свертку, который сделал из собранных в доме полуобгоревших тряпок и сухой травы. Сверток был большим, и чтобы поджечь его, он провозился дольше, чем хотелось бы. Когда тряпки разгорелись, он прыгнул в седло, накинул другой конец бечевки на луку и повел коня на запад, волоча за собой горящий сверток. Ветер был недостаточно сильным, но огонь поднимет свой ветер.
Он вел вороного по каньону. Вначале занялась трава, за ней кустарник. Чантри перевел коня на рысь, и, проехав вход, отвязал бечевку. Затем развернулся — и быстро прочь. Через полмили оглянулся. Сзади поднимались клубы дыма, он увидел стрелы огня, когда полыхнуло сухое, смолянистое дерево.
Он понимал, что не причинит им вреда. Это были слишком опытные люди. Они найдут место, где огонь не занялся, либо переждут в небольшом пруде на краю каньона. Все, что он хотел, — это не дать им успокоиться, заставить их все время ждать нападения. Пусть знают, что легко им не будет, пусть думают о возможности поражения, о смерти. Пусть попотеют, пусть охота за ним опротивит им так, что они сбегут.
Чантри ехал рысью, высматривая тропу к лагерю. Он не боялся, что пожар перекинется в Затерянный каньон, потому что путь ему преграждали голые скалы тупика.
Я подкидывал в костер хворост, когда увидел, как он спускается по склону. Похоже, сколько и где бы он ни ездил, он всегда будет сидеть в седле как на военном параде. Я даже позавидовал ему. Он конечно же был джентльмен, хоть и несколько пообтерся на обшлагах.
— Чувствуете дым? — спросил я его.
— Не волнуйся, Доби. Огонь прекратится через несколько минут.
От ручья к нам шла Марни, на ходу причесывая волосы. Радость в ее глазах беспокоила меня еще больше, чем Чантри. Что она в нем нашла, таком старике?
— Как Керноган? — спросил Чантри.
— Ему лучше. Он съел суп и попил кофе. Думаю, дело идет к поправке. — Она взглянула на его осунувшееся лицо, кажущееся еще более худым в утренних лучах солнца. — Ты хоть немного спал, Оуэн?
Надо же, называет его по имени!
— Достаточно. Но если у вас найдется что-нибудь поесть…
— Все готово.
— Где старик?
— Исчез в лесу.
На земле прыгали солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листву. Чантри немного поел, потом уселся с винтовкой на коленях. Кажется, он никогда с ней не расставался. И пусть даже сейчас ему хотелось спать — в любую секунду он готов был встрепенуться и открыть огонь.
Подошла Марни, чтобы налить ему новую кружку кофе, но он уже спал.
— Совсем устал, — заметил я. — Скорее всего, скакал всю ночь. Хотел бы я знать, чем он там занимался.
— Я рада, что он вернулся, — сказала Марни. — Вместе с тобой и стариком…
— Не нравится мне этот старик. Говорит, что живет здесь чуть ли не со времен потопа, но я его тут никогда не видел. Не знаю, что у него на уме, — вряд ли что-то хорошее, да и сам он…
— Он говорил, как его зовут?
— Упоминал какие-то имена, да ни одно из них не его, это точно. Когда он говорил, то вроде как улыбался. Он их даже и не помнит как следует. Не верю, что он тут долго живет. Мы бы его видели.
— Доби, сколько медведей ты видел в этих горах?
— Вообще ни одного. Когуаров тоже, но они здесь водятся.
— Правильно.
Я взглянул на нее по-другому.
— Понял, что вы хотите сказать, — признался я. — Он вроде как когуар или медведь. Если я их не видал, это не значит, что тут их нет.
Она подошла к отцу. Тот открыл глаза и посмотрел на нее. Этим утром он не бредил и казался лучше, как она и сказала. Никогда не чувствовал себя в своей тарелке рядом с больными, потому что не знал, что с ними делать. Несколько раз собирался просить отца, чтобы он объяснил мне, да наблюдал иной раз, что в таких случаях делают другие. Особенно женщины: они, похоже, от рождения знают, как обращаться с больными, но откуда — хоть убей, не понимаю.
Я взял винтовку и пошел к ручью, чтобы прислушаться к окрестностям, но ручей звенел громко и слышно было плохо. Тогда я прошел с полмили вверх по течению, но не увидел ничего, кроме множества форели, а когда вернулся обратно в лагерь, Чантри уже проснулся и чистил револьверы. Никогда не видел, чтобы человек так трясся над револьверами. И еще над конем. Проходя мимо него, я по этому поводу что-то буркнул, и Чантри взглянул на меня:
— Мы ими живем, Доби. Человек без оружия и лошади в этих краях полностью беспомощен. Позаботься о них, и они позаботятся о тебе.
Конечно, то, что он сказал, имело смысл, но все равно слишком уж он над ними трясся. Отец тоже всегда меня ругал — не мог видеть, как я ставлю нечищенное ружье после охоты.
Потом вернулся старик, он все время хихикал. Налил себе кофе, посмотрел на Чантри и захихикал еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Чтобы выручить ее из этой переделки, понадобится ганфайтер, и никто другой. Вы потеряли контроль над своими людьми и…
— Потерял контроль? Черта с два! Я могу…
— Я же говорил, что собираюсь осесть и заняться хозяйством, если вы отзовете свою команду.
— Почему это я «потерял контроль»?
— Ведь ваши парни гнались за Марни, верно? Один из них сказал, что она чересчур зазнается и они ей еще покажут.
— Надеюсь, ты убил наглеца?
— Он получил пулю в ногу, которая не принесет ему никакой пользы. Насколько я знаю, он все еще там. — Чантри встал. — Теперь вы все знаете, Мак Моуэтт. Я хочу ухаживать за Марни и пришел к вам как джентльмен к джентльмену. Отзовите своих ребят, иначе будет война.
— И сколько ты думаешь продержаться? — Мак Моуэтт тоже поднялся.
— У меня только один серьезный противник — Джейк Строун.
— А Том Фрика?
— Я думал, он возглавляет погоню за Марни. Мне доподлинно известно, что он убил по меньшей мере еще одну женщину. Уберите его из округи, или я убью его.
Мак Моуэтт потер подбородок.
— Черт возьми, Чантри, ты мне нравишься! Точно говорю, нравишься. Ты настоящий мужчина. Но у меня есть мои парни, а когда ты ведешь такую команду, ты должен вести ее, должен держаться впереди. Не знаю… Правда не знаю. А почему бы вам с Марни не убежать? В долине Сент-Луис есть проповедник, а в Санта-Фе и подавно.
— Это моя земля, Моуэтт. Я вернулся домой. Если твои парни хотят войны, они ее получат. Мой вам совет — держитесь Строуна. Он и ваш сын Фрэнк — единственные мужчины в этой компании.
Моуэтт пожал плечами. Он сделал свой выбор.
— Ты со своими фермерами, Чантри, много не стоишь. Мои ребята перебьют вас, как куропаток.
— Значит, война?
— Война, — ответил Моуэтт. — Но вот что я тебе скажу, Чантри: если ты каким-то образом останешься жив и Марни захочет увидеть в тебе своего мужчину, считай, что ты получил мое разрешение. Если так оно и выйдет, постарайся сделать ее счастливой. Она хорошая девушка.
Чантри повернулся и вошел в лес. Он ничего не выиграл.
Медленно и осторожно он пробирался обратно к своему коню, каждую секунду ожидая выстрела.
Он уловил смутный блеск луны на отполированной коже седла и услышал, как вороной переступил во тьме. Что-то мелькнуло в ночи, и низкий голос произнес:
— Мне всю жизнь хотелось убить большого человека, одного из самых известных ганфайтеров, и вот почему: я всегда считал, что вся их меткость и быстрота — не больше чем пустые разговоры. Ты знаешь, кто я, Чантри? Я Трэшер Бейнс, и ты у меня на мушке.
Внезапно Чантри почувствовал огромную усталость. Ему все надоело. Почему люди — такие неисправимые идиоты? Он никого не хотел убивать. Ему приходилось стрелять на войне — и не раз, ему приходилось стрелять служа закону, но он не хотел, никогда не хотел, прославиться как убийца.
Трэшер Бейнс стоял в темноте. Он заметил Чантри и ждал, когда тот ответит, потому что по звуку голоса можно узнать -его точное местоположение.
Оуэн Чантри тоже ждал, прислушиваясь к малейшему звуку. Если Трэшер шевельнется… Справа от Чантри стояло дерево, слева футов на шесть протянулась полянка, а за ней — его конь.
Трэшер снова заговорил. На сей раз голос его прозвучал на тон выше:
— В чем дело, Чантри? Испугался? Боишься разговаривать со мной? Я убью тебя.
Чантри не двигался. Его винтовка была направлена на голос, палец на спусковом крючке, свободный ход подтянут… Он знал, что стрелять нужно будет немедленно, и стрелять три раза — один на голос, второй — ниже и правее, а третий левее.
Если он попадет с первого выстрела и Трэшер начнет падать, у Чантри будет хорошая возможность всадить вторую пулю.
— Трусишь, да?
Сейчас сбегутся все. Это всего лишь вопрос времени.
Чантри выстрелил на звук. Один раз, потом второй и третий — так быстро, как мог передергивать затвор. Затем он подошел к коню, рывком развязал узел и забрался в седло.
Позади кто-то бился в кустах. Потом затихло.
Оуэн Чантри знал, где и как бежит тропа. Он погнал вороного галопом. Он сделал все, что нужно было сделать; то, что случилось сейчас, остается на их совести. Он и не надеялся, что сумеет отговорить их от драки, ибо знал человеческую природу и знал, что нельзя требовать от нее слишком многого. И тем не менее он рассказал Маку Моуэтту о том, что его шайка выходит из подчинения.
Под деревьями он чуть замедлил бег коня, но ехал ходко. Воздух был прохладным, легкий ветер с гор освежающим. Тропу заливал яркий свет луны.
Он попросил руки девушки прежде, чем спросил саму девушку или даже рассказал ей о своей любви. Ну не дурак ли он? Сможет ли она или любая другая женщина полюбить его?
Сможет ли он быть достойным мужем Марни Фокс… если выживет?
Он объявил им войну, и это была война одного против многих. Его война. Они убили его брата. Это его земля, из-за которой разгорелся спор. То, что оставил Клайв, — его наследство, будь это сокровище, знания или мечта.
Ранчо не сгорело дотла, твердые, хорошо подогнанные бревна выдержали огонь, только лишь обуглились немного. Выгорела часть крыши, но послеполуденный дождь, обычный в этих горах, потушил пламя. Чтобы починить дом, нормальному человеку с инструментом потребуется пара дней, а чтобы полностью устранить последствия пожара — не больше недели.
Тем не менее туда нельзя возвращаться. Дом слишком уязвим.
Теперь банда Моуэтта будет за ним охотиться. Он спешился и отвел коня напиться. Отошел подальше от воды, уложил седло под голову, вытянулся и смотрел, как заходит луна.
Оуэн задремал, проснулся, чтобы прислушаться к ночи, и вновь задремал. Он знал не только все звуки ночи, но и то, что они означают. Его конь тоже все время был настороже, словно дикий мустанг, слишком долго живущий бок о бок с опасностью. -
Чантри почти не помнил времени, когда спал всю ночь напролет. Он давно приучил себя просыпаться при малейшем звуке или дуновении ветра.
Когда небо только начало сереть на востоке, он сел, натянул сапоги и пару раз топнул, чтобы они удобнее сели. Снова напоил коня, оседлал его и задумался.
Вероятно, придется перебить всех людей из банды Моуэтта. Он не желал такого конца, и тем не менее он был один, против многих. А поражение будет означать его смерть.
Он думал о предстоящем без сожаления и жалости. Единственное, что осталось теперь от недавнего джентльмена, — это его великолепный вороной конь.
Добравшись до дома, он собрал несколько полусгоревших тряпок и связал их крепкой бечевкой, которой Керноган стягивал стебли кукурузы.
Затем Оуэн Чантри сел на вороного и выехал навстречу битве. Не было ни развевающихся стягов, ни боевых труб, однако ирландцы привыкли воевать бесстрашно даже в заведомо проигранном деле.
Он выехал на битву, и его единственным оружием были хитрость и горький опыт прошлого.
Глава 15
Во время долгой ночной поездки от ранчо до Затерянного каньона Оуэн Чантри пересек каньон ручья Индейки и на южном склоне повернул на запад, исследуя местность.
Если они пойдут по его следам, они поедут там, где сейчас едет он. А они обязательно пойдут по следу, потому что иначе потеряют его.
В роще, откуда открывался вид на тропу, он спешился, приласкал вороного и поговорил с ним. Конь повернул голову и толкнул Чантри носом.
Трава здешних троп была высокая и более сухая, деревьев было меньше. Он взглянул на небо; по нему плыли обычные ватные комочки облаков. К полудню они разрастутся, и тогда, вероятно, пойдет дождь.
Чантри знал, как запереть врагов в ловушку.
Он увидел поднятую всадниками пыль прежде, чем различил их самих. Тонкий темный столб, поднимающийся от сухой травы. Он подошел к коню, взял поводья и вспрыгнул в седло. Шайка шла по его следу, как он и рассчитывал.
Чантри послюнявил палец и поднял его. Ветер дул с востока, по направлению к Затерянному каньону. Преследующая его шайка потеряет время на краю каньона, поскольку там тропа пролегала по скалам, и им придется спуститься на скальный отрог, где они на какое-то время потеряют его следы..
Когда они проехали, Чантри двинулся за ними. Действовать нужно быстро, потому что длина тупикового каньона была не больше мили.
Увидев их следы, Чантри натянул поводья и определил поперечную лини, по по отношению к меньшему каньону, затем зажег спичку и поднес ее к свертку, который сделал из собранных в доме полуобгоревших тряпок и сухой травы. Сверток был большим, и чтобы поджечь его, он провозился дольше, чем хотелось бы. Когда тряпки разгорелись, он прыгнул в седло, накинул другой конец бечевки на луку и повел коня на запад, волоча за собой горящий сверток. Ветер был недостаточно сильным, но огонь поднимет свой ветер.
Он вел вороного по каньону. Вначале занялась трава, за ней кустарник. Чантри перевел коня на рысь, и, проехав вход, отвязал бечевку. Затем развернулся — и быстро прочь. Через полмили оглянулся. Сзади поднимались клубы дыма, он увидел стрелы огня, когда полыхнуло сухое, смолянистое дерево.
Он понимал, что не причинит им вреда. Это были слишком опытные люди. Они найдут место, где огонь не занялся, либо переждут в небольшом пруде на краю каньона. Все, что он хотел, — это не дать им успокоиться, заставить их все время ждать нападения. Пусть знают, что легко им не будет, пусть думают о возможности поражения, о смерти. Пусть попотеют, пусть охота за ним опротивит им так, что они сбегут.
Чантри ехал рысью, высматривая тропу к лагерю. Он не боялся, что пожар перекинется в Затерянный каньон, потому что путь ему преграждали голые скалы тупика.
Я подкидывал в костер хворост, когда увидел, как он спускается по склону. Похоже, сколько и где бы он ни ездил, он всегда будет сидеть в седле как на военном параде. Я даже позавидовал ему. Он конечно же был джентльмен, хоть и несколько пообтерся на обшлагах.
— Чувствуете дым? — спросил я его.
— Не волнуйся, Доби. Огонь прекратится через несколько минут.
От ручья к нам шла Марни, на ходу причесывая волосы. Радость в ее глазах беспокоила меня еще больше, чем Чантри. Что она в нем нашла, таком старике?
— Как Керноган? — спросил Чантри.
— Ему лучше. Он съел суп и попил кофе. Думаю, дело идет к поправке. — Она взглянула на его осунувшееся лицо, кажущееся еще более худым в утренних лучах солнца. — Ты хоть немного спал, Оуэн?
Надо же, называет его по имени!
— Достаточно. Но если у вас найдется что-нибудь поесть…
— Все готово.
— Где старик?
— Исчез в лесу.
На земле прыгали солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листву. Чантри немного поел, потом уселся с винтовкой на коленях. Кажется, он никогда с ней не расставался. И пусть даже сейчас ему хотелось спать — в любую секунду он готов был встрепенуться и открыть огонь.
Подошла Марни, чтобы налить ему новую кружку кофе, но он уже спал.
— Совсем устал, — заметил я. — Скорее всего, скакал всю ночь. Хотел бы я знать, чем он там занимался.
— Я рада, что он вернулся, — сказала Марни. — Вместе с тобой и стариком…
— Не нравится мне этот старик. Говорит, что живет здесь чуть ли не со времен потопа, но я его тут никогда не видел. Не знаю, что у него на уме, — вряд ли что-то хорошее, да и сам он…
— Он говорил, как его зовут?
— Упоминал какие-то имена, да ни одно из них не его, это точно. Когда он говорил, то вроде как улыбался. Он их даже и не помнит как следует. Не верю, что он тут долго живет. Мы бы его видели.
— Доби, сколько медведей ты видел в этих горах?
— Вообще ни одного. Когуаров тоже, но они здесь водятся.
— Правильно.
Я взглянул на нее по-другому.
— Понял, что вы хотите сказать, — признался я. — Он вроде как когуар или медведь. Если я их не видал, это не значит, что тут их нет.
Она подошла к отцу. Тот открыл глаза и посмотрел на нее. Этим утром он не бредил и казался лучше, как она и сказала. Никогда не чувствовал себя в своей тарелке рядом с больными, потому что не знал, что с ними делать. Несколько раз собирался просить отца, чтобы он объяснил мне, да наблюдал иной раз, что в таких случаях делают другие. Особенно женщины: они, похоже, от рождения знают, как обращаться с больными, но откуда — хоть убей, не понимаю.
Я взял винтовку и пошел к ручью, чтобы прислушаться к окрестностям, но ручей звенел громко и слышно было плохо. Тогда я прошел с полмили вверх по течению, но не увидел ничего, кроме множества форели, а когда вернулся обратно в лагерь, Чантри уже проснулся и чистил револьверы. Никогда не видел, чтобы человек так трясся над револьверами. И еще над конем. Проходя мимо него, я по этому поводу что-то буркнул, и Чантри взглянул на меня:
— Мы ими живем, Доби. Человек без оружия и лошади в этих краях полностью беспомощен. Позаботься о них, и они позаботятся о тебе.
Конечно, то, что он сказал, имело смысл, но все равно слишком уж он над ними трясся. Отец тоже всегда меня ругал — не мог видеть, как я ставлю нечищенное ружье после охоты.
Потом вернулся старик, он все время хихикал. Налил себе кофе, посмотрел на Чантри и захихикал еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22