Чаще всего мы путешествовали поодиночке или же собирались по два-три человека.
Раз или два мы доходили аж до Джеймстауна, а Кейн О'Хара из нашего поселения даже побывал у испанцев, обосновавшихся к югу. Именно оттуда он и взял себе жену. До нас доходили разговоры об общине пилигримов, что жили на севере, но Янс был первым, кто рискнул отправиться туда.
Янс был любознателен, как индеец, и неудержим в своем стремлении узнать, как живут люди в других местах, а потому, укрывшись в лесу, он принялся наблюдать за деревней, пока не увидел Темперанс.
Тогда ей было всего шестнадцать, она была озорной и забавной, как шаловливый котенок. Шестнадцать — возраст, когда девочка-подросток становится молоденькой девушкой. Все ее проделки и детские шалости не приносили ей ничего, кроме неприятностей. Соседи ее были людьми неплохими, но уж чересчур серьезными, и жизнь их шла в соответствии с однажды заведенным порядком, который не оставлял времени для праздных забав и прочих глупостей.
Раз взглянув в ее сторону, Янс понял, что нашел то, что искал, и, дождавшись прихода ночи, направился к ее дому. Он вывесил перед дверью четверть оленьей туши и громко постучал в дверь, а потом бросился наутек и затаился.
Надо сказать, что лишь немногие из северных поселенцев по-настоящему знали толк в охоте. В Англии тех времен вся дичь объявлялась собственностью короля, а леса, в которых она обитала, находились на территории крупных поместий. Так что приходилось либо браконьерствовать, либо не охотиться вовсе. Тем более, что оружия у них тоже не было, разве что во время войны. Короче, мясом разжиться там было не просто, и даже когда пилигримы обосновались в Америке, где дичи было в изобилии, оказалось, что охотиться почти никто не умеет, а многие просто и не решались, так как поговаривали, что и здесь вся добыча принадлежит королю. А потому оленья ляжка у порога оказалась желанным угощением, которое они с радостью приняли и внесли в дом.
Если у самой Темперанс и были какие-то соображения на сей счет, она никому об этом не сказала, а просто продолжала как ни в чем не бывало резвиться, шалить и плести небылицы, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И только когда они поженились, она мне призналась, что пару раз видела Янса в лесу и на склоне, а поэтому у нее возникли кое-какие догадки о том, откуда взяться той оленине.
Через некоторое время, на исходе дня, Янс снова вышел из леса, прихватив с собой очередную часть оленьей туши. На этот раз он был встречен с почетом.
Видимо, они также надеялись узнать последние новости о том, что происходит в других колониях, хотя, зная Янса, я лично не думаю, что он тут же и рассказал им, откуда пришел. Как и подобает выходцу из Уэльса, Янс был хорошим рассказчиком, так как валлийцы имеют много общего с ирландцами, которые обладают природным чувством языка и больше всего на свете любят слышать звук собственного голоса. В тот вечер брат рассказывал всякие истории, при этом так ни разу и не взглянул в сторону Темперанс. Да та и сама прекрасно знала, к кому обращены его слова и почему.
Надо заметить, что во всем поселении, наверное, не нашлось бы такого мужчины (не говоря уж об изредка забредавших в эти края торговцах и странствующих лудильщиках), которому не пришлась бы по сердцу такая смышленая и дерзкая девчонка, как Темперанс. К тому же кое-кто из местных парней имел на нее виды, а тут вдруг появляется этот чужак в широкополой шляпе и в штанах из оленьей кожи. Им это пришлось не по вкусу.
К тому же Янс, как и все мы, был воспитан в духе свободомыслия. Отец верил в наше благоразумие и был поборником свободы слова, а Янс был не из тех, кто стал бы держать язык за зубами. Он оставался в поселении, ухаживая за Темперанс, пока не перешел дорогу кому-то из местных, за что и оказался закованным в колодки.
В то время существовало обыкновение швырять в колодочника гнилыми фруктами или комьями грязи, а потому, как местным мальчишкам и парням было не за что жалеть Янса, и потому, что для всех он был чужаком в «индейских» штанах из оленьей кожи, свою долю он получил сполна. Хотя и пытался по возможности уворачиваться. Смирившись на время, Янс стал дожидаться подходящего случая. Он не сомневался в том, что рано или поздно все же выберется; и более того, догадывался о том, что теперь постарается предпринять Темперанс. Надо сказать, она не обманула его ожиданий.
Так или иначе ей удалось раздобыть где-то ключи, отпереть колодки и освободить Янса. Будучи умен не по годам, Янс поспешил убраться подобру-поздорову подальше от тех мест; и стоит ли говорить о том, что по сообразительности мой брат просто-таки превзошел сам себя, потому что Темперанс он, разумеется, забрал с собой.
Возможно, он бы так не поступил, памятуя об уважении к ее семье и все такое прочее, но только уйти без нее было превыше его сил. К тому же, оказывается, и сама девица уже заранее все обдумала и повела его прямиком к проповеднику. Святой отец поначалу заупрямился, возражая против того, чтобы сочетать их церковным браком, пока девчонка не пригрозила, что все равно убежит с Янсом и станет жить во грехе. Только после этого проповедник сдался.
Темперанс поселилась у нас и время от времени передавала весточки домой с проходившими через наше селение торговцами или с путниками, направлявшимися в те края, чтобы родные знали, что она, как и приличествует всякой порядочной девушке, вышла замуж и что здесь есть кому о ней позаботиться. Теперь же ее семья была в беде, и они прислали за Янсом.
Шел 1630 год, и колония на берегу залива Массачусетс, где проживало семейство Пенни, существовала уже около десяти лет, но многие из ее жителей обосновались там лишь недавно и не имели ни малейшего представления об индейцах и всяком таком.
Мы же о пекотах были слишком хорошо наслышаны. К счастью, нам не пришлось самим столкнуться с ними, но земля слухом полнится, вот и нам кое-что рассказывали индейцы из других племен. Судя по всему, это было могучее, воинственное племя, не знавшее жалости к бледнолицым.
Я был склонен думать, что, скорее всего, за Янсом послала мать Темперанс. Это была добродетельная и очень набожная женщина, но, видимо, ей было достаточно лишь однажды взглянуть на Янса, чтобы распознать в нем настоящего мужчину.
— Так кто же увез тех девчонок? — переспросил я старика индейца.
— Пекоты.
Он чуть помедлил с ответом? Или мне только показалось? Если пленницы еще живы, отбить их у пекотов будет делом непростым. И тут во двор въехал Янс верхом на своем любимом гнедом жеребце. Лошади, которые шли следом, были навьючены связками шкур. Мне понадобилась всего пара минут, чтобы рассказать ему о случившемся.
— Я поеду один. Незачем тебе терять урожай.
И тогда я просто посмотрел на него в упор, а потом сказал:
— Отец всегда говорил нам: «Я хочу, чтобы вы запомнили это раз и навсегда. Ни один из рода Сэкеттов, пока он жив, никогда не оставит другого в беде». Кроме того, я могу пригодиться тебе, чтобы сдерживать тех пилигримов, покуда ты сам отправишься за индейцами.
— Только не воображай, будто справиться с пекотами проще простого. С ними шутки плохи. Так что, Сэкетт, потом — пеняй на себя.
— А как быть с этим? — Я указал на индейца. — Он стар и к тому же ранен.
— Я пойду, — быстро сказал старик. — Вы идете, я тоже иду. Вы не идете, я пойду один.
— Если ты от нас отстанешь, — предупредил его Янс, — мы тебя бросим.
— Хм. — Старик с негодованием глянул на Янса. — Отстанешь ты, и я брошу тебя!
Брат привязал лошадей и принялся за еду. Отправившись верхом, мы сможем довольно быстро проехать по Пути воина. Запасов мяса и муки у нас было достаточно, так что можно будет ехать, не останавливаясь для охоты.
— А та, другая, — поинтересовался я, — которую забрали вместе с дочкой Пенни? Кто она?
Наступило неловкое молчание. Оно длилось, наверное, целую минуту, прежде чем он наконец заговорил:
— Это девица Маклин. Женщина трав.
С чего это вдруг такая нерешительность? Что там случилось на самом деле? И куда смотрели местные мужчины? Разумеется, почти никто из них не мог толком ориентироваться в лесу (если не сказать большего). В прошлом почти все они были ремесленниками: ткачами, плотниками и тому подобное, а Янс был хорошим охотником, привычным к путешествиям по безлюдным тропам. К тому же он неплохо разбирался в повадках индейцев.
Женщина трав? Что бы это могло означать? Может быть, то, что она собирала травы или хорошо разбиралась в них? Такая девушка должна чувствовать себя в лесу как дома.
— Будет лучше, если мы поторопимся, Кин. У меня такое ощущение, что нам придется заниматься этим в одиночку. Потому что никто из местных не станет отправляться на поиски Дианы Маклин.
В голосе брата угадывалась некая интонация, заставившая меня на минуту оторваться от сборов.
— Не станут? Но почему?
— Потому что все считают ее ведьмой. Они лишь вздохнут с облегчением: «Слава Богу, наконец-то отделались». И все.
— А как же дочь Пенни? — возразил я.
— Плохо, что она оказалась в такой компании. Можешь не сомневаться, Кин, там никто и палец о палец не ударит. Вся надежда только на нас. Иначе девчонки пропадут. Конец им, это я тебе говорю.
Глава 2
Мы выехали еще засветло, и к вечеру были уже довольно далеко от дома. Решили ехать по дальней тропе, что уходила в скалы, возвышавшиеся позади нашей хижины, петляя среди валунов и цветущих зарослей, — чтобы какой-нибудь случайный наблюдатель не приметил нашего отъезда. Все трое ехали верхом, и, должен признаться, я впервые в жизни увидел индейца на лошади. Старика звали Тенако.
Лошадей в наших колониях было мало. Наши были куплены у одного испанца, который решил-таки возвратиться обратно, и ради этого ему пришлось распродать всех своих коней. Вообще-то испанцам из Флориды не разрешалось торговать с англичанами, но, видать, такова человеческая натура, и к тому же у нас было много таких товаров, без которых им тоже было не обойтись. Так что торговля потихоньку шла. Мы платили золотом из своих запасов: немного нашли здесь, остальное было заработано отцом, который в свое время занимался торговлей.
Со всех сторон нас окружали индейские земли, и любой индеец там посчитал бы всякого чужака своей законной добычей. И все же были среди них и такие, которыми двигало простое человеческое любопытство и выгоды торговли; да и мы, со своей стороны, тоже не нарывались на неприятности.
Путь предстоял неблизкий, тропа вела нас сквозь дремучие заросли, где росли невиданные деревья, стволы которых оплетали лозы дикого винограда; это был край пустынных, нехоженых троп, где на каждом шагу нас могла подстерегать смертельная опасность, и Тенако знал об этом лучше любого из нас, так как индейцы убивали друг друга еще задолго до того, как на эту землю ступила нога белого человека.
Мы ехали по Пути воина, трое всадников, ведущие за собой вьючную лошадь, на которую был нагружен весь наш скарб.
Еще чего придумали: ведьма! Честно говоря, я никогда не верил в их существование, хотя и в Уэльсе, и в Англии бытовало немало историй о ведьмах, эльфах, гномах, привидениях и тому подобной нечисти. Поговаривали также, что нашему отцу был также присущ некий дар, кое-кто даже считал это проклятием, хотя ни отцу, ни мне, ни Лиле (которая якобы тоже была им наделена) не было до этих разговоров никакого дела.
Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.
Мы не заметили свежих следов, оставленных мокасинами или башмаками. Тропа вилась меж темных стволов старых сосен, уводя нас в полумрак, царивший под сенью ветвей, заставляя нас невольно задумываться о том, свидетелями каких событий пришлось стать этим древним склонам и что за люди, возможно, когда-то жили и умирали здесь задолго до нас.
Очень многими своими познаниями мы были обязаны Сакиму, ученому из далекой Азии. Саким верил в то, что он уже жил в этом мире в прежних жизнях.
У нас при себе были большие луки, сделанные на английский манер, так как отец и еще кое-кто из наших знали, что лук порою незаменим. С его помощью нам удавалось экономить порох и патроны. К тому же охота с луком была бесшумной, и нам не приходилось опасаться за то, что горное эхо предупредит врага.
Какими пустынными были эти погруженные в безмолвие холмы! С какой готовностью эхо подхватывало любое слово, сказанное человеком, как будто сама земля просила позаботиться о ней, готовая взамен одарить его благодатью урожая.
В то время как мы обозревали холмы, над которыми постепенно сгущались сумерки, я увидел, как в небо взлетела птица с красным оперением, словно частичка заходящего солнца. Вслед за ней вспорхнула целая стайка, примерно дюжина таких же птиц, которые быстро исчезли из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Раз или два мы доходили аж до Джеймстауна, а Кейн О'Хара из нашего поселения даже побывал у испанцев, обосновавшихся к югу. Именно оттуда он и взял себе жену. До нас доходили разговоры об общине пилигримов, что жили на севере, но Янс был первым, кто рискнул отправиться туда.
Янс был любознателен, как индеец, и неудержим в своем стремлении узнать, как живут люди в других местах, а потому, укрывшись в лесу, он принялся наблюдать за деревней, пока не увидел Темперанс.
Тогда ей было всего шестнадцать, она была озорной и забавной, как шаловливый котенок. Шестнадцать — возраст, когда девочка-подросток становится молоденькой девушкой. Все ее проделки и детские шалости не приносили ей ничего, кроме неприятностей. Соседи ее были людьми неплохими, но уж чересчур серьезными, и жизнь их шла в соответствии с однажды заведенным порядком, который не оставлял времени для праздных забав и прочих глупостей.
Раз взглянув в ее сторону, Янс понял, что нашел то, что искал, и, дождавшись прихода ночи, направился к ее дому. Он вывесил перед дверью четверть оленьей туши и громко постучал в дверь, а потом бросился наутек и затаился.
Надо сказать, что лишь немногие из северных поселенцев по-настоящему знали толк в охоте. В Англии тех времен вся дичь объявлялась собственностью короля, а леса, в которых она обитала, находились на территории крупных поместий. Так что приходилось либо браконьерствовать, либо не охотиться вовсе. Тем более, что оружия у них тоже не было, разве что во время войны. Короче, мясом разжиться там было не просто, и даже когда пилигримы обосновались в Америке, где дичи было в изобилии, оказалось, что охотиться почти никто не умеет, а многие просто и не решались, так как поговаривали, что и здесь вся добыча принадлежит королю. А потому оленья ляжка у порога оказалась желанным угощением, которое они с радостью приняли и внесли в дом.
Если у самой Темперанс и были какие-то соображения на сей счет, она никому об этом не сказала, а просто продолжала как ни в чем не бывало резвиться, шалить и плести небылицы, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И только когда они поженились, она мне призналась, что пару раз видела Янса в лесу и на склоне, а поэтому у нее возникли кое-какие догадки о том, откуда взяться той оленине.
Через некоторое время, на исходе дня, Янс снова вышел из леса, прихватив с собой очередную часть оленьей туши. На этот раз он был встречен с почетом.
Видимо, они также надеялись узнать последние новости о том, что происходит в других колониях, хотя, зная Янса, я лично не думаю, что он тут же и рассказал им, откуда пришел. Как и подобает выходцу из Уэльса, Янс был хорошим рассказчиком, так как валлийцы имеют много общего с ирландцами, которые обладают природным чувством языка и больше всего на свете любят слышать звук собственного голоса. В тот вечер брат рассказывал всякие истории, при этом так ни разу и не взглянул в сторону Темперанс. Да та и сама прекрасно знала, к кому обращены его слова и почему.
Надо заметить, что во всем поселении, наверное, не нашлось бы такого мужчины (не говоря уж об изредка забредавших в эти края торговцах и странствующих лудильщиках), которому не пришлась бы по сердцу такая смышленая и дерзкая девчонка, как Темперанс. К тому же кое-кто из местных парней имел на нее виды, а тут вдруг появляется этот чужак в широкополой шляпе и в штанах из оленьей кожи. Им это пришлось не по вкусу.
К тому же Янс, как и все мы, был воспитан в духе свободомыслия. Отец верил в наше благоразумие и был поборником свободы слова, а Янс был не из тех, кто стал бы держать язык за зубами. Он оставался в поселении, ухаживая за Темперанс, пока не перешел дорогу кому-то из местных, за что и оказался закованным в колодки.
В то время существовало обыкновение швырять в колодочника гнилыми фруктами или комьями грязи, а потому, как местным мальчишкам и парням было не за что жалеть Янса, и потому, что для всех он был чужаком в «индейских» штанах из оленьей кожи, свою долю он получил сполна. Хотя и пытался по возможности уворачиваться. Смирившись на время, Янс стал дожидаться подходящего случая. Он не сомневался в том, что рано или поздно все же выберется; и более того, догадывался о том, что теперь постарается предпринять Темперанс. Надо сказать, она не обманула его ожиданий.
Так или иначе ей удалось раздобыть где-то ключи, отпереть колодки и освободить Янса. Будучи умен не по годам, Янс поспешил убраться подобру-поздорову подальше от тех мест; и стоит ли говорить о том, что по сообразительности мой брат просто-таки превзошел сам себя, потому что Темперанс он, разумеется, забрал с собой.
Возможно, он бы так не поступил, памятуя об уважении к ее семье и все такое прочее, но только уйти без нее было превыше его сил. К тому же, оказывается, и сама девица уже заранее все обдумала и повела его прямиком к проповеднику. Святой отец поначалу заупрямился, возражая против того, чтобы сочетать их церковным браком, пока девчонка не пригрозила, что все равно убежит с Янсом и станет жить во грехе. Только после этого проповедник сдался.
Темперанс поселилась у нас и время от времени передавала весточки домой с проходившими через наше селение торговцами или с путниками, направлявшимися в те края, чтобы родные знали, что она, как и приличествует всякой порядочной девушке, вышла замуж и что здесь есть кому о ней позаботиться. Теперь же ее семья была в беде, и они прислали за Янсом.
Шел 1630 год, и колония на берегу залива Массачусетс, где проживало семейство Пенни, существовала уже около десяти лет, но многие из ее жителей обосновались там лишь недавно и не имели ни малейшего представления об индейцах и всяком таком.
Мы же о пекотах были слишком хорошо наслышаны. К счастью, нам не пришлось самим столкнуться с ними, но земля слухом полнится, вот и нам кое-что рассказывали индейцы из других племен. Судя по всему, это было могучее, воинственное племя, не знавшее жалости к бледнолицым.
Я был склонен думать, что, скорее всего, за Янсом послала мать Темперанс. Это была добродетельная и очень набожная женщина, но, видимо, ей было достаточно лишь однажды взглянуть на Янса, чтобы распознать в нем настоящего мужчину.
— Так кто же увез тех девчонок? — переспросил я старика индейца.
— Пекоты.
Он чуть помедлил с ответом? Или мне только показалось? Если пленницы еще живы, отбить их у пекотов будет делом непростым. И тут во двор въехал Янс верхом на своем любимом гнедом жеребце. Лошади, которые шли следом, были навьючены связками шкур. Мне понадобилась всего пара минут, чтобы рассказать ему о случившемся.
— Я поеду один. Незачем тебе терять урожай.
И тогда я просто посмотрел на него в упор, а потом сказал:
— Отец всегда говорил нам: «Я хочу, чтобы вы запомнили это раз и навсегда. Ни один из рода Сэкеттов, пока он жив, никогда не оставит другого в беде». Кроме того, я могу пригодиться тебе, чтобы сдерживать тех пилигримов, покуда ты сам отправишься за индейцами.
— Только не воображай, будто справиться с пекотами проще простого. С ними шутки плохи. Так что, Сэкетт, потом — пеняй на себя.
— А как быть с этим? — Я указал на индейца. — Он стар и к тому же ранен.
— Я пойду, — быстро сказал старик. — Вы идете, я тоже иду. Вы не идете, я пойду один.
— Если ты от нас отстанешь, — предупредил его Янс, — мы тебя бросим.
— Хм. — Старик с негодованием глянул на Янса. — Отстанешь ты, и я брошу тебя!
Брат привязал лошадей и принялся за еду. Отправившись верхом, мы сможем довольно быстро проехать по Пути воина. Запасов мяса и муки у нас было достаточно, так что можно будет ехать, не останавливаясь для охоты.
— А та, другая, — поинтересовался я, — которую забрали вместе с дочкой Пенни? Кто она?
Наступило неловкое молчание. Оно длилось, наверное, целую минуту, прежде чем он наконец заговорил:
— Это девица Маклин. Женщина трав.
С чего это вдруг такая нерешительность? Что там случилось на самом деле? И куда смотрели местные мужчины? Разумеется, почти никто из них не мог толком ориентироваться в лесу (если не сказать большего). В прошлом почти все они были ремесленниками: ткачами, плотниками и тому подобное, а Янс был хорошим охотником, привычным к путешествиям по безлюдным тропам. К тому же он неплохо разбирался в повадках индейцев.
Женщина трав? Что бы это могло означать? Может быть, то, что она собирала травы или хорошо разбиралась в них? Такая девушка должна чувствовать себя в лесу как дома.
— Будет лучше, если мы поторопимся, Кин. У меня такое ощущение, что нам придется заниматься этим в одиночку. Потому что никто из местных не станет отправляться на поиски Дианы Маклин.
В голосе брата угадывалась некая интонация, заставившая меня на минуту оторваться от сборов.
— Не станут? Но почему?
— Потому что все считают ее ведьмой. Они лишь вздохнут с облегчением: «Слава Богу, наконец-то отделались». И все.
— А как же дочь Пенни? — возразил я.
— Плохо, что она оказалась в такой компании. Можешь не сомневаться, Кин, там никто и палец о палец не ударит. Вся надежда только на нас. Иначе девчонки пропадут. Конец им, это я тебе говорю.
Глава 2
Мы выехали еще засветло, и к вечеру были уже довольно далеко от дома. Решили ехать по дальней тропе, что уходила в скалы, возвышавшиеся позади нашей хижины, петляя среди валунов и цветущих зарослей, — чтобы какой-нибудь случайный наблюдатель не приметил нашего отъезда. Все трое ехали верхом, и, должен признаться, я впервые в жизни увидел индейца на лошади. Старика звали Тенако.
Лошадей в наших колониях было мало. Наши были куплены у одного испанца, который решил-таки возвратиться обратно, и ради этого ему пришлось распродать всех своих коней. Вообще-то испанцам из Флориды не разрешалось торговать с англичанами, но, видать, такова человеческая натура, и к тому же у нас было много таких товаров, без которых им тоже было не обойтись. Так что торговля потихоньку шла. Мы платили золотом из своих запасов: немного нашли здесь, остальное было заработано отцом, который в свое время занимался торговлей.
Со всех сторон нас окружали индейские земли, и любой индеец там посчитал бы всякого чужака своей законной добычей. И все же были среди них и такие, которыми двигало простое человеческое любопытство и выгоды торговли; да и мы, со своей стороны, тоже не нарывались на неприятности.
Путь предстоял неблизкий, тропа вела нас сквозь дремучие заросли, где росли невиданные деревья, стволы которых оплетали лозы дикого винограда; это был край пустынных, нехоженых троп, где на каждом шагу нас могла подстерегать смертельная опасность, и Тенако знал об этом лучше любого из нас, так как индейцы убивали друг друга еще задолго до того, как на эту землю ступила нога белого человека.
Мы ехали по Пути воина, трое всадников, ведущие за собой вьючную лошадь, на которую был нагружен весь наш скарб.
Еще чего придумали: ведьма! Честно говоря, я никогда не верил в их существование, хотя и в Уэльсе, и в Англии бытовало немало историй о ведьмах, эльфах, гномах, привидениях и тому подобной нечисти. Поговаривали также, что нашему отцу был также присущ некий дар, кое-кто даже считал это проклятием, хотя ни отцу, ни мне, ни Лиле (которая якобы тоже была им наделена) не было до этих разговоров никакого дела.
Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.
Мы не заметили свежих следов, оставленных мокасинами или башмаками. Тропа вилась меж темных стволов старых сосен, уводя нас в полумрак, царивший под сенью ветвей, заставляя нас невольно задумываться о том, свидетелями каких событий пришлось стать этим древним склонам и что за люди, возможно, когда-то жили и умирали здесь задолго до нас.
Очень многими своими познаниями мы были обязаны Сакиму, ученому из далекой Азии. Саким верил в то, что он уже жил в этом мире в прежних жизнях.
У нас при себе были большие луки, сделанные на английский манер, так как отец и еще кое-кто из наших знали, что лук порою незаменим. С его помощью нам удавалось экономить порох и патроны. К тому же охота с луком была бесшумной, и нам не приходилось опасаться за то, что горное эхо предупредит врага.
Какими пустынными были эти погруженные в безмолвие холмы! С какой готовностью эхо подхватывало любое слово, сказанное человеком, как будто сама земля просила позаботиться о ней, готовая взамен одарить его благодатью урожая.
В то время как мы обозревали холмы, над которыми постепенно сгущались сумерки, я увидел, как в небо взлетела птица с красным оперением, словно частичка заходящего солнца. Вслед за ней вспорхнула целая стайка, примерно дюжина таких же птиц, которые быстро исчезли из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35