– Рассказывай. Что случилось?
Она замотала головой, стиснув при этом зубы так, что под кожей рельефно обозначились лицевые мышцы.
Нет, не люблю я, ну не люблю давить на своих ребят. Это не дворовый хулиган с дебильными мозгами, после поллитры возомнивший себя крутым до невозможности. Это мои ребятки, они… Они это чувствуют. И могут не простить. А мне раздрай в команде не нужен. Я таких по объявлению в газете не наберу, это не менеджеры среднего звена, которых, как редиску, на рынке пучками продают. Это штучные спецы, таланты, где-то даже гении. Но уж очень мне Мариночка в этот момент не нравилась. И я надавил.
– Не молчи, не надо, – ласково проговорил я, заглядывая ей в зрачки. – Ты мне скажи, облегчи душу. Не надо это в себе держать.
И давил, давил.
– Ты же сама знаешь, что так будет лучше. Не надо бояться. Говори. Я тебе помогу, обещаю.
И снова давил. Мариночка очень крепкая девочка. Кремень. Трудно на нее давить. То есть выдавливать.
– Ты мне веришь?
Она слабенько, едва заметно кивнула.
– Вот молодчинка. Давай поговорим, – источал я елей. А самому противно. Мерзко. Ох и аукнется мне это. – Я тебе обещаю, все будет хорошо. Расскажи, не держи в себе. Давай вместе подумаем, как тебе помочь.
И она сказала. Я поначалу даже не понял. Тихо так, шепотом произнесла:
– Я люблю…
Что? Это признание? Меня она?.. Не хватало мне еще с подчиненной про амуры выяснять!
– …его.
Та-ак. Но уже лучше.
– Вот и молодец. Только что же в этом плохого? Очень хорошо. Ты молодая, красивая. И он тебя любит…
Она посмотрела на меня огромными глазами, каких я у нее сроду не видывал. Обычно она смотрит как будто с прищуром, холодно и недоверчиво. И тут я осекся.
– Павла? – прошептал я, хотя нужды шептать не было. Просто голос сел. Напрочь. Я и это-то единственное слово с трудом из себя выдавил. Да и сам я чуть не сел прямо там, где стоял. Был бы еще один директор на полу. Какой-то нехороший здесь пол.
Всяких служебных романов я навидался, сам, признаться, грешен. В прошлом, в прошлом, конечно. Но чтобы Марина с Павлом? Они же меж собой не то чтоб на ножах, но и дружескими их отношения тоже не назовешь. Холодок между ними очень хорошо чувствуется, где-то даже неприязнь. Одно время меня очень беспокоило, чтобы этот холодок не перешел в открытую вражду. Где-то бывает, что вражда между отдельными членами коллектива даже полезна, это, как говорится, позволяет поддерживать баланс сил и создает атмосферу здоровой конкуренции. Но не у нас. Нам вражда может очень дорого обойтись. У нас как на погранзаставе, где каждый с оружием с первого дня, где враг не какой-то там мифический, замполитом придуманный, тоже, кстати, его не видевшим, а самый натуральный, которого, считай, каждый день видишь. Или он тебя. Через прицел.
Надеюсь, я не очень долго болтался в прострации перед тем, как сумел задать следующий вопрос, пропустив несколько промежуточных.
– А при чем тут Паша?
Она все смотрела на меня, как кролик на удава во время обеда.
– Ты говори, не бойся. Вместе-то оно лучше, ведь так, девочка моя? Расскажи мне, и мы вместе что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем. Только не держи в себе.
Говорил, а сам уже чувствовал, что дело плохо. До того, что даже думать на эту тему не хотелось. Есть вещи, которых лучше вообще не знать. Да и говорил-то больше по инерции, потому что начал, потому что передо мной подчиненная, потому что нельзя в грязь лицом, слабость нельзя показывать. Самому же больше всего хотелось повернуться и бежать из этого терминала или хоть с Терминатором отношения выяснять. Ну нахамили бы друг другу, покричали бы, попугали от души и разошлись каждый в свою норку дуть коньяк и тихо злиться, обещая каждый сам себе больше не иметь дел с этим идиотом. Это была бы нормальная рабочая ситуация. А здесь же… Ох!
– Это он, – наконец проговорила Марина.
– Что «он»? Я не понял. Объясни мне, пожалуйста.
Да понял, понял. Догадался уже.
– Это он сделал.
– Что сделал, Мариночка?
– Все. И с тиграми, и вообще.
Лучше бы я не давил на нее. Лучше бы не давил! Ну за что, за что мне такое?! Нет, не может быть. Просто не может, и все тут. Ну как, объясните мне, как? Как это возможно? Нет, я понимаю, Павел очень сильный спец, грамотный, он не то что львов, он телефоны заговаривает. Но чтобы воровать?
Стоп-стоп-стоп! Нестыковочка! Ведь я же помню, что он против заговоренных зверей, превращенных в безобидные игрушки, защиту строил. Он что же, не знал, выходит, что они заговоренные? Или притворялся? Ну, допустим, допустим. Чего в жизни не бывает. Но ведь строил он по-настоящему. В полную силу, без дураков. Это видно, это не сымитируешь. Я видел, как он напрягался. Меня-то не обманешь, я сразу вижу, всерьез ты работаешь или так себе, шаляй-валяй. Что, тоже для обмана?
– А почему ты так решила?
– След его.
Вот это уже серьезно. След. В таких делах Марина у нас дока. Нюхачка. Это все равно что хорошая легавая, которую охотник пустил по следу, а она вышла на зверя и лаем дает это знать. Тут либо охотник ей верит и идет к ней, либо не верит, но тогда, спрашивается, за каким дьяволом ему нужна такая собака. Марине я верил. Если она сказала, что там, на хищниках, был след Павла, то так оно и есть. К тому же она любит его… Или это ее игры? Эх, женщины, душа ваша – потемки непроглядные.
– Мариночка, ты уверена? Ты не ошиблась?
От напряжения я не заметил, как раздавил зажатую в пальцах сигарету. Почувствовал только, как табак по пальцам сыпется.
– Его, – сказала она.
– Ладно, – я убрал напор на нее, и она сразу расслабилась. – Давай так. Сейчас ты поедешь к нам. Пойдем, я тебя провожу. Поезжай, успокойся. Кофейку попей.
– А вы?
Чувствую, она хотела спросить про Павла, но сделикатничала, обобщила нас. Что ж, и на том спасибо.
– Мы тоже скоро будем. Ты нам кофе приготовишь, и мы тут как тут. Уставшие, голодные, а ты нам сразу раз – и кофе с булочками. А то и коньячком. Ты сама-то как насчет коньячка? Пятьдесят грамм я сегодня разрешаю. Для бодрости.
Я говорил, точнее, забалтывал ее, а сам потихоньку вел ее вниз, потом по терминалу к выходу, на улицу, потом к машине.
Сейчас очень важно было увести ее отсюда, отправить подальше. Мне нужно многое проверить, посмотреть своими глазами, понюхать. Марина нюхач первоклассный, таких в Москве, может, человека четыре наберется, да и то еще посмотреть надо, но безоглядно верить кому бы то ни было я давно разучился. Опытный. Это у молодых что ни день, то открытие. Они думают, что если сегодня что-то новое узнали, то до них этого никто не ведал. Да только все в мире уже было. Как было предательство, как была любовь, как были ведуны и колдуньи, в позднейшие времена называемые инженерами сверхчувствительных восприятий – оцените! – и еще по-всякому. Так были и наведенные следы.
Это можно сравнить, скажем, с отпечатком человеческой стопы на снегу. Как утверждают криминалисты, каждая нога, как и папиллярный узор на пальцах, форма ушей и рисунок радужной оболочки глаза, у каждого человека строго индивидуальны. Так и маг, работая по объекту, оставляет на нем свой индивидуальный след. Тут самая близкая аналогия – запах или отпечаток пальца, которые в обыденности далеко не каждый способен идентифицировать, хотя слышали про них все. Даже не каждый маг, пусть и очень хороший, умеет. А вот Марина может. Это ее конек. Думаю, эти ее способности развились во многом из-за ее сбрендившей матушки, бездумно разбрасывающей черные кляксы проклятий по своему жилью. Если б не Марина, отыскивающая эту дрянь в самых невероятных местах квартиры и уничтожающая, они обе давно бы приказали долго жить, а то и похуже чего. Вот иногда говорят о живых мертвецах. А что это такое на самом деле, так сказать вживую, никто, считай, и не знает. Да и хорошо, что не знает. Только если кто поживет пару месяцев в такой испоганенной квартире, то выйдет оттуда тем самым живым мертвецом. Не приведи, Господи! Есть, наверное, вещи пострашнее, но и это не подарок, и еще какой.
Так вот след. Хоть он и сугубо индивидуален, но при известном навыке и его можно подделать. Конечно, специальная экспертиза может отличить его от настоящего, но это долго, сложно и дорого, потому что, во-первых, таких экспертов всего два, и за свои услуги они берут немалые деньги, а во-вторых, для этого требуется некоторое весьма дорогое оборудование, которого у меня с собой, естественно, не было. Зато был эксперт. Я.
Недалеко от клеток воинственно прохаживался мужик в камуфляже, грозно поглядывая вокруг. Клоун! Теперь-то чего их охранять? Легким щелчком я отправил его в сторону ворот – пусть прогуляется, – а сам занялся животными.
Редкий эксперт-криминалист проводит идентификацию следов на месте преступления. Те же отпечатки снимаются и везутся в лабораторию, где уже и проходит их идентификация. Оброненный волос или орудие преступления аккуратно запаковываются в целлофановый мешочек – и туда же, в лабораторию.
Мне мешочки были без нужды; след мага в них не сохранишь. Да и разобраться бы надо как можно скорее, желательно на месте. Только я еще помню, что спешка нужна только при ловле насекомых-паразитов, а не в квалифицированном расследовании. Но, правда, и время меня поджимало.
Я отобрал тигрицу. Следы работы мага на ней были видны очень хорошо. При желании, наличии времени и еще кое-чего я мог бы даже сказать, какой именно формулой ее подчинили, превратив из хищника в мурлыкающую, ласкающуюся кошку. При приближении к ней левая щека, по которой недавно прошелся шершавый наждак львиного языка, стала гореть. Ну почему у собак языки мягкие, а у кошачьих как терка? Ведь рацион у них, в принципе, одинаковый, и образ жизни тоже.
Я лишний раз убедился, что Марина нюхач классный. Я не сомневаюсь, что она с первой минуты распознала след, едва только зверей этих увидела. Задним числом я припоминаю, что при виде их она как-то быстро переменилась, нет, не испугалась, я бы сказал, похмурнела. А я не придал этому значения. Могу себя оправдать только тем, что в тот момент мне было совсем не до ее переживаний. И никому бы до них не было дела.
Минут пять я терся около хищницы и вынужден был признать, что это действительно след Павла. Точнее, похожий на него. Но – очень похожий. И идентичность с остатками заплаток наблюдается. На всякий случай я взял образец. Ну, это как бы слепок. Только криминалист гипсовый слепок следа прячет в свой портфель, а я, если без подробностей, свой кладу в память. Что-то вроде цифрового фотоаппарата.
И, надо сказать, успел вовремя, потому что со стороны офиса ко мне уже неслась девица, исполняющая при Терминаторе роль секретарши.
– Господин Горнин, господин Горнин! – заверещала она издали, отважно несясь прямо на клетки со зверями. – Борис Яковлевич вас ждет.
– Да? Ну, скажите, что сейчас приду.
– Он вас просит срочно.
Эх, сказать бы ей, кого и когда он может просить срочно, да что толку. В такие головки истины нужно вбивать, а не вкладывать, что хамоватые начальники с успехом и проделывают, дрессируя своих девок, как цирковых обезьянок, чередуя кнут и пряник. Причем, как я заметил, многие этот финт проделывают на чистой интуиции. Этакие природные дрессировщики. Вот у Марины от природы дар быть нюхачкой, а у других – дрессировать обезьянок.
Проходя по коридору, я увидел Павла, лежащего на диванчике спиной к проходу. Он спал, но даже по затылку было видно, что он улыбается. И чему тут можно улыбаться? Впрочем, впрочем… Вспомнив осеннюю россыпь евриков, я подумал, что, в принципе, в этой ситуации повод для веселья найти можно.
Терминатор уже переоделся, так что на своем директорском месте смотрелся если не внушительно, то вполне достойно. Грозный вид, брови надвинуты на переносицу, короткий ежик волос воинственно торчит, ярчайший оранжевый галстук поверх светло-серой рубашки призывает к вниманию. Словом, разборки начинаются. Ладно, я тоже, можно считать, готов. Злости во мне через край.
– Господин Горнин, – начал он, едва я переступил порог его кабинета. Такого шикарного, напоказ, со светлой кожаной мебелью, с плазменной панелью на стене напротив хозяина, с навороченными телефонами и личным баром. А еще там за дверкой личные покои с душем и диваном для отдыха. Стоит только поглядеть на его секретаршу, как характер отдыха становится понятен. Впрочем, он и других баб не пропускает. Терминатор!
– Коньячком не угостите? – нагло спросил я.
– Что?!
Я демонстративно посмотрел на часы. Шарахнуть его, что ли? Да нет, нельзя, все-таки клиент. Хотя, похоже, уже бывший. И я уже устал. Эх, как погано день начинается.
– Да, действительно. Рановато для коньяка. Весь день впереди. Может, кофе угостите?
Я без приглашения сел поближе к нему, ощущая, как от него прут волны злости. Что ж, я его понимаю. Очень хорошо понимаю. Только мне тоже несладко.
– Вы, кажется, не представляете, что произошло.
Он сменил тон на низкий, угрожающий.
– А, собственно, что произошло? Что вы имеете в виду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49