Суд мог оправдать его действия, но мог и признать его виновным. Тогда он подлежал наказанию в соответствии с предъявленными ему обвинениями.
Женщина уравнивалась во всех правах с мужчиной. Однако жена не могла свидетельствовать против мужа, а муж против жены, равно как дети против родителей, а родители против детей. Признание вины обвиняемым не принималось судом во внимание. Адвокат допускался к следствию с момента задержания. Допрос обвиняемого мог вестись только в присутствии адвоката. Функции прокурора передавались пока Трибунам. Только с их согласия и санкции мог быть произведен арест. Все эти законы действовали, конечно, только в мирное время. На время войны их действие приостанавливалось, и всю полноту власти, как уже говорилось, брал на себя Президент.
Устанавливалась также независимость и автономия Высшей школы от государства. Первым ректором нашего университета был избран Виктор. Ректор избирался сроком на три года в том случае, если за него проголосовали две трети Ученого Совета, слушателей университета и младших преподавателей. Университет сам решал, какие ему открывать кафедры, какие дисциплины преподавать. Государство не вмешивалось. Но государство назначало выпускную комиссию и принимало от университета специалистов, определяя качество их подготовки. В зависимости от этого университет получал содержание. Мы рассчитывали, что к 2000 году в университете на всех факультетах будет учиться не менее сорока слушателей.
Особое внимание было уделено начальному и среднему образованию. Мы решили пока ограничиться всеобщим четырехлетним образованием. В течение пяти-шести лет мы на большее не могли рассчитывать. В начальную школу зачислялись дети семи лет. Мы строили программу обучения, учитывая их психологию и особенно яркое воображение, значительно превосходящее воображение взрослых. В первом классе учеба напоминала игры, поощряя развитие фантазии у детишек. Им читали сказки, предлагали самим сочинять что-нибудь подобное и рассказывать своим товарищам. Шутя и играя, они учились читать, писать и считать. Оценки не ставились. Любая выполненная работа или задание заслуживали похвалы. Если ребенок не справлялся с заданием, его не ругали, а давали задание полегче. Постепенно он втягивался в общий ритм. Во втором классе осторожно и постепенно в обучение вводились элементы логики. Учителям вменялось тщательно следить – к какой области знаний проявляет интерес ребенок и – способствовать развитию его интереса. Не было особой беды в том, что по другим предметам ребенок отставал.
Четвертый класс дети кончали со знанием арифметики, природоведения, географии, истории и Конституции. Четкие знания последней были обязательным условием. Наиболее способные продолжали учиться в школе второй ступени. Ее классы формировались по наклонностям учеников, и в соответствии с этим создавалась программа обучения. У нас были классы технического и гуманитарного направлений. В школе второй ступени основной упор делался на воспитание логики мышления. Программа составлялась так, что окончивший школу имел уже достаточно знаний для той или иной практической деятельности.
Наиболее способные поступали потом, в двухгодичный колледж, который профилировался в соответствии с факультетами университета.
Со временем такая организация дала свои плоды. Но вначале были трудности, и главная из них – недостаток в интеллигенции. Однако у нас были книги.
Исподволь, незаметно мы насаждали такой моральный климат, при котором чтение книг стало самым почетным занятием. Мы создали довольно мощный радиоузел и провели от него линии ко всем поселениям, даже установили громкоговорители на полях, где днем работало почти все население. Помимо оперативных сообщений, диктор читал какое-нибудь художественное или научно-популярное произведение. Почти целый месяц читалась «История государства Российского» Карамзина. Затем Карамзина сменил Шекспир, за Шекспиром последовал Гоголь, за Гоголем – Пушкин… Идея эта принадлежала Виктору. Так или иначе, но мы, кажется, хотя и медленно, но продвигались к цели.
Как-то лет через пять после описанных событий я зашел в четвертый класс третьей начальной школы в Згорянах. Мы туда приехали по делам с Алексеем. Шел урок истории.
– Дети, – спросил я, – кто из русских князей нанес первое поражение татарам?
– Дмитрий Донской и воевода Волынский! – хором ответил мне класс.
– Хорошо! А кого из писателей вы больше всего любите?
Поднялся шум. Кто кричал: «Джека Лондона!», кто называл Пушкина, кто Гоголя, а кто и Дюма. Дети читали, и это было главным.
Я обратился к одному из ребят:
– Скажи, что, на твой взгляд, главное в человеке?
Десятилетний мальчуган подумал и серьезно ответил:
– Разум, свобода, достоинство и жизнь.
– Почему ты на первое место поставил разум? – спросил я.
– А как же? – ответил он. – Разум – это главное, без него не будет остального.
– Ну, а жизнь ты ставишь на последнее место. Почему?
– Потому, что без разума, свободы и достоинства жизнь не имеет полной ценности, следовательно, зависит от первых трех, – серьезно ответил мальчик.
– Все так думают?
В классе поднялся шум. Дети начали спорить и на меня уже не обращали внимания. Я вышел.
Каждый из этих мальчишек и девчонок имел свое мнение и не боялся его отстаивать. И, пожалуй, самое главное было то, что мое присутствие их не стесняло. – Они были именно такими, какими я хотел их видеть.
Глава XXXVII
ПУТЧ
Я открыл глаза и тотчас их зажмурил, ослепленный ярким светом фонаря. В висок мне уперся какой-то холодный металлический предмет.
– Спокойно, не шумите, – проговорил тихо, но решительно мужской голос.
Я снова открыл глаза. Луч фонаря отвели в сторону, и я увидел в комнате людей в офицерской форме. Двое стояли у постели. Один из них направил на меня пистолет.
– Тихо встаньте и оденьтесь! – приказал второй, в котором я узнал Покровского.
– Военный переворот? – стараясь быть спокойным, насмешливо спросил я.
– Вы догадливы, – ответил Покровский. – Надеюсь, мы будем удачливее. Думаю, вам не нужно разъяснять сложившуюся ситуацию. Полагаю, что вы проявите благоразумие и избавите нас от необходимости принимать жесткие меры.
Один из офицеров подал мне одежду.
– Старайтесь не шуметь, – попросил Покровский, – нам бы не хотелось тревожить сон вашей семьи.
Меня тихо вывели из дома и повели к зданию главного корпуса стационара. Во дворе бесшумно сновали люди. Однако вскоре послышались крики. Это ворвавшиеся в стационар офицеры арестовали ребят. Входя в подъезд корпуса, я услышал выстрелы, доносившиеся со стороны стоявшего на отшибе домика, где жил Алексей. Прозвучали две-три автоматные очереди, взревели двигатели танков. Уже спускаясь в подвал, я по шуму определил, что танки последовали к Грибовичам.
«Удалось ли Алексею уйти?» – этот вопрос занимал меня больше всего. Кроме меня, его и Паскевича, в стационаре из главных моих помощников никого не было, Кандыба жил в Грибовичах, Юрий был в отъезде.
Итак, военный переворот. «Интересно, – подумал я, – примкнул ли к нему Голубев? Вряд ли. Покровскому известна его роль в разложении и ликвидации „Армии Возрождения“.
Голубев жил в Озерске. Возможно, что его арестовали еще раньше. Меня закрыли в той самой камере, где когда-то мы держали пленного мальчишку из банды Бронислава. Здесь было маленькое закрытое решеткой окошко, выходящее во двор. Постепенно рассвело. Со стороны Грибовичей послышались выстрелы. Ухнула пушка танка, потом еще и еще.
Дверь каморки растворилась, и в нее втолкнули Паскевича. Он был без очков и подслеповато щурил глаза. Судя по свежему фонарю под глазом и по тому, как его грубо толкнули, он сопротивлялся при аресте.
– А, мы уже здесь! – разглядев наконец меня, сказал он и сел рядом.
– Не знаешь, Алексей бежал?
Сашка пожал плечами.
– Что, шеф, финита ля комедия? – спросил он после минутного молчания. – Я тебя предупреждал!
Сашка действительно не раз предупреждал меня о подозрительных хождениях офицеров к своему бывшему командующему. Он даже предложил немедленно арестовать Покровского и наиболее подозрительных офицеров. Я колебался. На аресте настаивал и Кандыба. Однако Алексей категорически возражал.
– Ты можешь предъявить им конкретные обвинения? – спросил он Паскевича. – Нет? Какие же основания для ареста? Мало ли кто с кем видится? Тем более, что эти визиты вполне естественны. Они служили вместе. Не вижу оснований не то что для ареста, но и вообще для каких бы то ни было претензий. Кто с кем встречается – это личное дело.
– Смотрите! – предупредил Паскевич. – Чтобы потом ко мне не было претензий.
Разговор этот состоялся в январе. В феврале я встретился с Покровским. Беседа, как мне показалось, прошла довольно дружески. Покровский сделал ряд ценных замечаний и советов. В частности, он сообщил координаты нескольких крупных поселений, о существовании которых не знал и Голубев. Эти поселения находились от нас километрах в пятистах на левобережье Днепра. Мы хотели войти с ними в контакт уже этой осенью. Единственное, в чем разошлись наши взгляды – о праве населения на владение оружием. Покровский сказал, что это создает взрывоопасную ситуацию и может привести к кровопролитию.
– Как вы вообще решились на это? Живете на пороховой бочке, которая в любую минуту может взорваться. По любому пустяку. Скажем, не поделили бабу или еще что-то. Один выстрел – и все летит к черту!
– До сих пор ничего же не произошло, – возразил я.
– Это может случиться в любой момент. Поверьте, я присмотрелся к вашей организации. В ней много рационального, но вы в любую минуту можете все потерять. Все труды пойдут насмарку из-за одного сумасшедшего или ревнивца.
– Ваши товарищи разделяют это мнение? – как бы невзначай спросил я.
Если бы он мне сказал тогда, что на эту тему у него не было разговора с его бывшими офицерами, немедленно арестовал бы его. Но он спокойно ответил:
– Естественно! Мы не раз обсуждали эту тему и все как один высказывали свою обеспокоенность. Видите ли, вы не первый, кто пытается создать гарантии демократии посредством вооружения народа. Ваши предшественники в конце концов вынуждены были проводить акции изъятия оружия у населения. Если это им не удавалось, то такое правительство неизбежно бывало низложено. Вспомните корниловский мятеж. Тогда Временное правительство раздало рабочим винтовки и через месяц было низложено.
– Мы не имеем хорошо известной информации по этому поводу. Во всяком случае, согласитесь, Временное правительство не препятствовало этому, хотя и могло бы, – он говорил спокойно, как бы нехотя, – если хотите стабилизации положения – постарайтесь изъять оружие у населения. Правда, это теперь сделать не так-то просто.
– Право владения оружием закреплено Конституцией.
– Разве вы не контролируете положение? – удивился он.
– Контролирую, пока мои действия совпадают с положениями Конституции и интересами нашей общины. Но, если я вдруг предложу что-то идущее вразрез с этим, то не думаю, что встречу понимание.
– Жаль!
Больше мы к этой теме не возвращались и до сегодняшней ночи не встречались.
Между тем со стороны Грибовичей продолжали доноситься пулеметные очереди и выстрелы пушек. Очевидно, жители оказали серьезное сопротивление. Насколько оно было организованным, покажет будущее. Я не думал, что Покровскому удалось набрать себе много сторонников. Скорее всего, это были приближенные к нему ранее офицеры. Тем не менее, первый раунд он выиграл. Ему удалось застать нас врасплох и захватить танки, которые фактически не охранялись. Мы были так уверены в своем положении, что около них дежурили только два или три бойца. Мы не ожидали нападения изнутри и спали спокойно, полагаясь на внешнюю охрану, которая выставлялась в десяти-двадцати километрах от поселений. Они были снабжены рациями и должны были предупредить о появлении противника.
В камеру вошли два офицера и потребовали, чтобы Александр Иванович следовал за ними. Я остался один. Мое внимание привлекли события, происходящие во дворе. На площадь вывели всех ребят, простите, я это по старой памяти, вернее сказать, – мужчин, живших в главном корпусе стационара. Их было немного. Всего человек двадцать. Остальные с семьями переселились в другие места. Кто в Грибовичи, кто в Остров, а кто – на берег озера. Они стояли плотной группой под охраной четырех офицеров, вооруженных автоматами.
На крыльцо вышел Покровский. Он успел переодеться в генеральскую форму. Когда он меня арестовал, то был еще без погон.
– Что это за сброд? – громко произнес он. – Капитан, постройте их!
– В две шеренги становись! – зычно подал команду капитан.
Толпа дрогнула, но осталась на месте. Охранники угрожающе подняли стволы автоматов.
– Кто вы такие, чтобы нами командовать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Женщина уравнивалась во всех правах с мужчиной. Однако жена не могла свидетельствовать против мужа, а муж против жены, равно как дети против родителей, а родители против детей. Признание вины обвиняемым не принималось судом во внимание. Адвокат допускался к следствию с момента задержания. Допрос обвиняемого мог вестись только в присутствии адвоката. Функции прокурора передавались пока Трибунам. Только с их согласия и санкции мог быть произведен арест. Все эти законы действовали, конечно, только в мирное время. На время войны их действие приостанавливалось, и всю полноту власти, как уже говорилось, брал на себя Президент.
Устанавливалась также независимость и автономия Высшей школы от государства. Первым ректором нашего университета был избран Виктор. Ректор избирался сроком на три года в том случае, если за него проголосовали две трети Ученого Совета, слушателей университета и младших преподавателей. Университет сам решал, какие ему открывать кафедры, какие дисциплины преподавать. Государство не вмешивалось. Но государство назначало выпускную комиссию и принимало от университета специалистов, определяя качество их подготовки. В зависимости от этого университет получал содержание. Мы рассчитывали, что к 2000 году в университете на всех факультетах будет учиться не менее сорока слушателей.
Особое внимание было уделено начальному и среднему образованию. Мы решили пока ограничиться всеобщим четырехлетним образованием. В течение пяти-шести лет мы на большее не могли рассчитывать. В начальную школу зачислялись дети семи лет. Мы строили программу обучения, учитывая их психологию и особенно яркое воображение, значительно превосходящее воображение взрослых. В первом классе учеба напоминала игры, поощряя развитие фантазии у детишек. Им читали сказки, предлагали самим сочинять что-нибудь подобное и рассказывать своим товарищам. Шутя и играя, они учились читать, писать и считать. Оценки не ставились. Любая выполненная работа или задание заслуживали похвалы. Если ребенок не справлялся с заданием, его не ругали, а давали задание полегче. Постепенно он втягивался в общий ритм. Во втором классе осторожно и постепенно в обучение вводились элементы логики. Учителям вменялось тщательно следить – к какой области знаний проявляет интерес ребенок и – способствовать развитию его интереса. Не было особой беды в том, что по другим предметам ребенок отставал.
Четвертый класс дети кончали со знанием арифметики, природоведения, географии, истории и Конституции. Четкие знания последней были обязательным условием. Наиболее способные продолжали учиться в школе второй ступени. Ее классы формировались по наклонностям учеников, и в соответствии с этим создавалась программа обучения. У нас были классы технического и гуманитарного направлений. В школе второй ступени основной упор делался на воспитание логики мышления. Программа составлялась так, что окончивший школу имел уже достаточно знаний для той или иной практической деятельности.
Наиболее способные поступали потом, в двухгодичный колледж, который профилировался в соответствии с факультетами университета.
Со временем такая организация дала свои плоды. Но вначале были трудности, и главная из них – недостаток в интеллигенции. Однако у нас были книги.
Исподволь, незаметно мы насаждали такой моральный климат, при котором чтение книг стало самым почетным занятием. Мы создали довольно мощный радиоузел и провели от него линии ко всем поселениям, даже установили громкоговорители на полях, где днем работало почти все население. Помимо оперативных сообщений, диктор читал какое-нибудь художественное или научно-популярное произведение. Почти целый месяц читалась «История государства Российского» Карамзина. Затем Карамзина сменил Шекспир, за Шекспиром последовал Гоголь, за Гоголем – Пушкин… Идея эта принадлежала Виктору. Так или иначе, но мы, кажется, хотя и медленно, но продвигались к цели.
Как-то лет через пять после описанных событий я зашел в четвертый класс третьей начальной школы в Згорянах. Мы туда приехали по делам с Алексеем. Шел урок истории.
– Дети, – спросил я, – кто из русских князей нанес первое поражение татарам?
– Дмитрий Донской и воевода Волынский! – хором ответил мне класс.
– Хорошо! А кого из писателей вы больше всего любите?
Поднялся шум. Кто кричал: «Джека Лондона!», кто называл Пушкина, кто Гоголя, а кто и Дюма. Дети читали, и это было главным.
Я обратился к одному из ребят:
– Скажи, что, на твой взгляд, главное в человеке?
Десятилетний мальчуган подумал и серьезно ответил:
– Разум, свобода, достоинство и жизнь.
– Почему ты на первое место поставил разум? – спросил я.
– А как же? – ответил он. – Разум – это главное, без него не будет остального.
– Ну, а жизнь ты ставишь на последнее место. Почему?
– Потому, что без разума, свободы и достоинства жизнь не имеет полной ценности, следовательно, зависит от первых трех, – серьезно ответил мальчик.
– Все так думают?
В классе поднялся шум. Дети начали спорить и на меня уже не обращали внимания. Я вышел.
Каждый из этих мальчишек и девчонок имел свое мнение и не боялся его отстаивать. И, пожалуй, самое главное было то, что мое присутствие их не стесняло. – Они были именно такими, какими я хотел их видеть.
Глава XXXVII
ПУТЧ
Я открыл глаза и тотчас их зажмурил, ослепленный ярким светом фонаря. В висок мне уперся какой-то холодный металлический предмет.
– Спокойно, не шумите, – проговорил тихо, но решительно мужской голос.
Я снова открыл глаза. Луч фонаря отвели в сторону, и я увидел в комнате людей в офицерской форме. Двое стояли у постели. Один из них направил на меня пистолет.
– Тихо встаньте и оденьтесь! – приказал второй, в котором я узнал Покровского.
– Военный переворот? – стараясь быть спокойным, насмешливо спросил я.
– Вы догадливы, – ответил Покровский. – Надеюсь, мы будем удачливее. Думаю, вам не нужно разъяснять сложившуюся ситуацию. Полагаю, что вы проявите благоразумие и избавите нас от необходимости принимать жесткие меры.
Один из офицеров подал мне одежду.
– Старайтесь не шуметь, – попросил Покровский, – нам бы не хотелось тревожить сон вашей семьи.
Меня тихо вывели из дома и повели к зданию главного корпуса стационара. Во дворе бесшумно сновали люди. Однако вскоре послышались крики. Это ворвавшиеся в стационар офицеры арестовали ребят. Входя в подъезд корпуса, я услышал выстрелы, доносившиеся со стороны стоявшего на отшибе домика, где жил Алексей. Прозвучали две-три автоматные очереди, взревели двигатели танков. Уже спускаясь в подвал, я по шуму определил, что танки последовали к Грибовичам.
«Удалось ли Алексею уйти?» – этот вопрос занимал меня больше всего. Кроме меня, его и Паскевича, в стационаре из главных моих помощников никого не было, Кандыба жил в Грибовичах, Юрий был в отъезде.
Итак, военный переворот. «Интересно, – подумал я, – примкнул ли к нему Голубев? Вряд ли. Покровскому известна его роль в разложении и ликвидации „Армии Возрождения“.
Голубев жил в Озерске. Возможно, что его арестовали еще раньше. Меня закрыли в той самой камере, где когда-то мы держали пленного мальчишку из банды Бронислава. Здесь было маленькое закрытое решеткой окошко, выходящее во двор. Постепенно рассвело. Со стороны Грибовичей послышались выстрелы. Ухнула пушка танка, потом еще и еще.
Дверь каморки растворилась, и в нее втолкнули Паскевича. Он был без очков и подслеповато щурил глаза. Судя по свежему фонарю под глазом и по тому, как его грубо толкнули, он сопротивлялся при аресте.
– А, мы уже здесь! – разглядев наконец меня, сказал он и сел рядом.
– Не знаешь, Алексей бежал?
Сашка пожал плечами.
– Что, шеф, финита ля комедия? – спросил он после минутного молчания. – Я тебя предупреждал!
Сашка действительно не раз предупреждал меня о подозрительных хождениях офицеров к своему бывшему командующему. Он даже предложил немедленно арестовать Покровского и наиболее подозрительных офицеров. Я колебался. На аресте настаивал и Кандыба. Однако Алексей категорически возражал.
– Ты можешь предъявить им конкретные обвинения? – спросил он Паскевича. – Нет? Какие же основания для ареста? Мало ли кто с кем видится? Тем более, что эти визиты вполне естественны. Они служили вместе. Не вижу оснований не то что для ареста, но и вообще для каких бы то ни было претензий. Кто с кем встречается – это личное дело.
– Смотрите! – предупредил Паскевич. – Чтобы потом ко мне не было претензий.
Разговор этот состоялся в январе. В феврале я встретился с Покровским. Беседа, как мне показалось, прошла довольно дружески. Покровский сделал ряд ценных замечаний и советов. В частности, он сообщил координаты нескольких крупных поселений, о существовании которых не знал и Голубев. Эти поселения находились от нас километрах в пятистах на левобережье Днепра. Мы хотели войти с ними в контакт уже этой осенью. Единственное, в чем разошлись наши взгляды – о праве населения на владение оружием. Покровский сказал, что это создает взрывоопасную ситуацию и может привести к кровопролитию.
– Как вы вообще решились на это? Живете на пороховой бочке, которая в любую минуту может взорваться. По любому пустяку. Скажем, не поделили бабу или еще что-то. Один выстрел – и все летит к черту!
– До сих пор ничего же не произошло, – возразил я.
– Это может случиться в любой момент. Поверьте, я присмотрелся к вашей организации. В ней много рационального, но вы в любую минуту можете все потерять. Все труды пойдут насмарку из-за одного сумасшедшего или ревнивца.
– Ваши товарищи разделяют это мнение? – как бы невзначай спросил я.
Если бы он мне сказал тогда, что на эту тему у него не было разговора с его бывшими офицерами, немедленно арестовал бы его. Но он спокойно ответил:
– Естественно! Мы не раз обсуждали эту тему и все как один высказывали свою обеспокоенность. Видите ли, вы не первый, кто пытается создать гарантии демократии посредством вооружения народа. Ваши предшественники в конце концов вынуждены были проводить акции изъятия оружия у населения. Если это им не удавалось, то такое правительство неизбежно бывало низложено. Вспомните корниловский мятеж. Тогда Временное правительство раздало рабочим винтовки и через месяц было низложено.
– Мы не имеем хорошо известной информации по этому поводу. Во всяком случае, согласитесь, Временное правительство не препятствовало этому, хотя и могло бы, – он говорил спокойно, как бы нехотя, – если хотите стабилизации положения – постарайтесь изъять оружие у населения. Правда, это теперь сделать не так-то просто.
– Право владения оружием закреплено Конституцией.
– Разве вы не контролируете положение? – удивился он.
– Контролирую, пока мои действия совпадают с положениями Конституции и интересами нашей общины. Но, если я вдруг предложу что-то идущее вразрез с этим, то не думаю, что встречу понимание.
– Жаль!
Больше мы к этой теме не возвращались и до сегодняшней ночи не встречались.
Между тем со стороны Грибовичей продолжали доноситься пулеметные очереди и выстрелы пушек. Очевидно, жители оказали серьезное сопротивление. Насколько оно было организованным, покажет будущее. Я не думал, что Покровскому удалось набрать себе много сторонников. Скорее всего, это были приближенные к нему ранее офицеры. Тем не менее, первый раунд он выиграл. Ему удалось застать нас врасплох и захватить танки, которые фактически не охранялись. Мы были так уверены в своем положении, что около них дежурили только два или три бойца. Мы не ожидали нападения изнутри и спали спокойно, полагаясь на внешнюю охрану, которая выставлялась в десяти-двадцати километрах от поселений. Они были снабжены рациями и должны были предупредить о появлении противника.
В камеру вошли два офицера и потребовали, чтобы Александр Иванович следовал за ними. Я остался один. Мое внимание привлекли события, происходящие во дворе. На площадь вывели всех ребят, простите, я это по старой памяти, вернее сказать, – мужчин, живших в главном корпусе стационара. Их было немного. Всего человек двадцать. Остальные с семьями переселились в другие места. Кто в Грибовичи, кто в Остров, а кто – на берег озера. Они стояли плотной группой под охраной четырех офицеров, вооруженных автоматами.
На крыльцо вышел Покровский. Он успел переодеться в генеральскую форму. Когда он меня арестовал, то был еще без погон.
– Что это за сброд? – громко произнес он. – Капитан, постройте их!
– В две шеренги становись! – зычно подал команду капитан.
Толпа дрогнула, но осталась на месте. Охранники угрожающе подняли стволы автоматов.
– Кто вы такие, чтобы нами командовать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60