– В Над-Лондон ты вернуться не можешь. Некоторым индивидуумам удается вести кое-какую полужизнь и там, и там: ты уже встречался с Илиастром и Лиром. Но это самое большее, на что ты можешь рассчитывать, а такая жизнь не сахар.
Д'Верь ласково тронула Ричарда за руку.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Но посмотри, сколько добра ты сделал. Ты добыл для нас ключ.
– Ну и какой с этого толк? Ты просто велела сделать тебе дубликат…
Снова появился брат Фулигин, на сей раз с джинсами Ричарда: они были заляпаны илом и запекшейся кровью, а еще от них воняло. Джинсы Чернец протянул настоятелю, который тут же начал ощупывать карманы.
Д'Верь лукаво улыбнулась:
– Без оригинала нечего было бы копировать.
Настоятель кашлянул, прочищая горло.
– Все вы очень глупые люди, – любезно сказал он, – и ровным счетом ничего не знаете.
Он поднял повыше серебряный ключ, блеснувший в свете от камина.
– Ричард прошел Испытание Ключом. Пока ключ снова не вернется к нам на хранение, он его хозяин. В ключе таится сила.
– Это же ключ к Небесам… – согласился Ричард, не зная в точности, к чему клонит настоятель.
– Это ключ ко всей реальности. – Голос старика звучал низко и мелодично. – Если Ричард хочет вернуться в Над-Лондон, то ключ перенесет его в Над-Лондон.
– Так ли все просто? – не поверил своим ушам Ричард. Слепой старец кивнул, качнулись складки капюшона.
– Когда мы могли бы это сделать? – спросил Ричард.
– Как только будешь готов.
Чернецы постирали и починили его одежду. Брат Фулигин провел его по аббатству, потом заставил подниматься по головокружительно крутым деревянным и каменным лестницам на самый верх колокольни, которая, казалось, соприкасалась с «небом» Подмирья. На верхней площадке имелся люк. Протиснувшись в этот люк, они очутились в узком колодце, где вдоль стены уводили вверх металлические скобы. Вскарабкавшись, казалось, на тысячи и тысячи футов по этой «лестнице», они очутились на темной и пыльной платформе метро.
соловьиный переулок,
гласили старые таблички по стенам. Пожелав Ричарду удачи, брат Фулигин велел ему ждать здесь – дескать, его заберут, потом стал сползать по скобам назад и вскоре растворился в темноте. Минут двадцать Ричард сидел на платформе, размышляя, что это за станция: она не казалась ни заброшенной, как «Британский музей», ни реальной, как «Блэкфрайерз», это было какое-то воображаемое место, забытое и странное. Еще он недоумевал, почему маркиз с ним не попрощался. Когда он задал этот вопрос д'Вери, девушка ответила, что не знает, но, может быть, де Карабас плохо умеет прощаться – еще хуже, чем кого-то утешать. А потом она сказала, что ей в глаз попала соринка, дала ему бумажку с указаниями и ушла.
Из темного жерла туннеля что-то приближалось, помахивая. Что-то белое.
Это был носовой платок на палке.
– Эй? – позвал Ричард.
Из темноты выкатился, семеня на коротких ножках, оперенный шар: Старый Бейли казался сконфуженным, словно ему тут очень не по себе. Он размахивал носовым платком Ричарда, а еще он потел.
– Это мой флаг, – сказал он, предъявив платок.
– Рад, что он тебе пригодился. Старый Бейли неуверенно улыбнулся.
– Верно. Просто хотел сказать… У меня для тебя кое-что есть. Вот.
Сунув руку в карман накидки, он достал длинное черное перо, отблескивавшее синим, зеленым и пурпуром. Вокруг стволика была обмотана красная нитка.
– Эхм-м. Ну… спасибо, – пробормотал Ричард, не зная, что ему полагается с ним делать.
– Это перо, – объяснил Старый Бейли. – И притом хорошее. На память. Сувенир. Подарок. От меня тебе. В знак признательности.
– Н-да… Спасибо. – Он убрал перо в карман. – Очень мило с твоей стороны.
По туннелю пронесся порыв теплого ветера. Приближался поезд.
– Это твой, – сказал Старый Бейли. – Я на поездах не езжу. По мне, нет ничего лучше хорошей крыши.
Пожав Ричарду руку, он поспешил исчезнуть.
На станцию въехал поезд, фары у него не горели, никто не стоял в кабине, все вагоны в нем были темные, ни одна дверь не открылась. Ричард постучал в ту, которая оказалась прямо перед ним, надеясь, что стучит не впустую. Двери разошлись, и воображаемую станцию залил теплый желтый свет. С поезда сошли два престарелых стражника с длинными горнами. Ричард узнал Дагварда и Холварда с Эрлова двора, хотя теперь уже не мог вспомнить, а как, собственно, определить, кто из этих джентльменов Холвард, а кто Дагвард. Поднеся горны к губам, они изобразили нестройный, но искренний туш.
Ричард переступил порог, и они последовали за ним.
Сидя на деревянном троне в конце вагона, эрл гладил ирландского волкодава. Рядом стоял шут, Ричард даже вспомнил, как его звать: Тули. Если не считать их и двух стражников, в вагоне никого не было.
– Кто пришел? – пророкотал эрл.
– Это он, дядюшка, – ответил шут. – Ричард Мейхью. Тот, кто победил Зверя.
– Воин? – Эрл задумчиво поскреб в рыжей с сединой бороде. – Пусть подойдет.
Ричард сделал несколько шагов к трону эрла, который меланхолично оглядел его с головы до ног, но никак не показал, что помнит, встречал ли когда-либо своего гостя раньше.
– Думал, росту в тебе будет поболе, – наконец сказал эрл.
– Извините.
– Ладно, пора переходить к делу. – Встав, он обратился к пустому вагону: – Добрый вечер. Мы собрались, чтобы воздать почести молодому Мейбери. Как там поют барды? – И процитировал ритмичным ревом: «Был как прибой/Булатный бой/И с круч мечей/Журчал ручей/Гремел кругом/Кровавый гром/Но твой шелом/Шел напролом…» Только вот шлема у него нет, да, Тули?
– И я не вижу шлема, твоя светлость. Эрл простер руку.
– Дай мне твой меч, Воин.
Ричард достал из-за пояса данный Охотником нож.
– Это подойдет? – спросил он.
– Да-да, – отозвался эрл, забирая у него оружие.
– На колени! – театральным шепотом подсказал Тули и для ясности ткнул пальцем на пол вагона. Ричард опустился на одно колено. Эрл несильно ударил его острием ножа по каждому плечу.
– Встань! – загремел он. – Встань, сэр Ричард из Мейбери! Этим ножом посвящаю тебя в рыцари и дарую тебе волю во всем Подмирье. Отныне тебе дозволено ходить беспрепятственно, ни у кого не прося пропуска… и так далее, и тому подобное… Et cetera [23]… бла-бла-бла… – Он умолк.
– Спасибо, – сказал Ричард. – На самом деле моя фамилия Мейхью.
Но поезд уже тормозил.
– Тебе здесь выходить, – сказал эрл и, вернув Ричарду его нож – нож Охотника, – похлопал его по спине и подтолкнул к двери.
Сошел Ричард отнюдь не на платформу. Это было не метро, хотя отчасти напоминало вокзал Сент-Панкрас: та же огроменная, вычурная псевдоготика. Но тут ощущалась и странность, говорившая о том, что это место – часть Под-Лондона. Свет был призрачно-серым, какой иногда видишь незадолго до рассвета и сразу после заката, когда мир кажется размытым и невозможно определить цвета или расстояния.
На скамейке сидел мужчина, который смотрел на него в упор, и, не разобрав в сером сумраке, кто же это, Ричард настороженно приблизился. В руке у него все еще был нож Охотника – нет, его собственный нож, – и теперь он, чтобы чувствовать себя увереннее, крепче сжал рукоять. Когда Ричард подошел ближе, человек вдруг вскочил. Он потянул себя за челку – такой жест Ричард раньше видел только в экранизациях классических романов на канале Би-би-си-2. Выглядел он одновременно комично и отталкивающе. Ричард узнал лорда Крысослова.
– Ну-ну. Да-да, – возбужденно затараторил крысослов, начав с полуфразы. – Просто говоря про девушку Анастезию. Мы тебя не виним. Крысы по-прежнему тебе друзья. И крысословы тоже. Ты к нам приходи. Мы тебя всегда примем.
– Спасибо, – сказал Ричард и вспомнил: «Анастезия его отведет. Она ценности не представляет».
Пошарив под скамейкой, лорд Крысослов подал Ричарду черную спортивную сумку на молнии, которая показалась ему крайне знакомой.
– Все на месте. Все до последней мелочи. Можешь проверить.
Ричард открыл сумку. Все его пожитки были на месте, включая лежащий поверх аккуратно сложенных запасных джинсов бумажник. Застегнув молнию, он повесил сумку на плечо и ушел, даже не поблагодарив Крысослова, даже не оглянувшись.
Дойдя до края платформы, он спустился по серым каменным ступеням.
Кругом царила тишина. Пустота. По передней площадке ветер гнал мертвые осенние листья, целый шквал желтого, охряного и бурого – внезапный водоворот красок в полумраке.
Перейдя площадку, он спустился в подземный переход. Не успел он сделать и несколько шагов, как в полутьме что-то дрогнуло. Ричард настороженно обернулся. В переходе за ним их было с десяток, они не шли, а почти беззвучно скользили к нему, только шорох темного бархата и временами перезвон серебряных украшений выдавал их присутствие. От опавших листьев на ветру шуму было больше, чем от этих бледных женщин.
И они не сводили с него взгляда огромных голодных глаз.
Тут Ричард по-настоящему испугался. Верно, у него есть нож. Но он так же не мог им сражаться, как не смог бы перепрыгнуть Темзу. Оставалось только надеяться, что вид оружия их отпугнет. На него пахнуло жимолостью, ландышем и мускусом.
Из-за спин остальных Бархатных выступила Ламия. Вспомнив холодную страсть ее объятий, вспомнив, какими холодными, какими манящими были ее губы, Ричард замахнулся ножом.
Но она только ему улыбнулась и мило наклонила голову. Потом подмигнула и, поднеся к губам кончики пальцев, послала Ричарду воздушный поцелуй.
Ричард опустил глаза и поежился.
Что-то дрогнуло в темноте подземного перехода, а когда он посмотрел снова, там уже не было ничего, кроме теней.
Поднявшись по ступеням из перехода, он очутился на вершине небольшого поросшего травой холма. Заря только-только занималась. Свет был странным и каким-то утомленным, но Ричард все же разглядел пейзаж: почти безлистные дубы и ясени, а еще так легко узнаваемые по пятнистым стволам березы. Широкая и чистая река медленно петляла меж зеленых лугов. Оглядевшись, он понял, что стоит на каком-то островке: две маленькие речки сливались в одну большую, отрезая его холм от полей и дальнего леса.
И тут он понял, сам не зная почему, но с полнейшей уверенностью: он в Лондоне, но в том Лондоне, каким он был, вероятно, за три тысячи лет до того, как лег первый камень первого человеческого поселения.
Расстегнув молнию, он убрал нож в сумку, положив его на джинсы рядом с бумажником. Потом снова застегнул. Небо начало светлеть, но и заря была незнакомой. Солнечные лучи казались моложе тех, к каким он привык, – чище, наверное. Оранжево-красное солнце поднялось на востоке, там, где когда-то будут доки, и Ричард смотрел, как его лучи заливают леса и пустоши, которые он по привычке называл Гринвичем и Кентом.
– Эй, – окликнула д'Верь.
Он не видел, как она подошла. Под потертой кожаной курткой одежда на ней была другая, но все равно это были мятые и заплатанные наслоения, хотя на сей раз – тафты и кружев, парчи и шелка. В рассветных лучах ее короткие волосы блестели, как начищенная медь.
– Привет, – сказал Ричард.
Став с ним рядом, она сжала его длинные пальцы маленькими своими, взяв за здоровую правую руку.
– Где мы? – спросил он.
– На великом и ужасном острове Вестминстер, – сказала она, и ее слова прозвучали так, будто она что-то цитирует, но он не мог поверить, что когда-то слышал эту фразу раньше.
Рука об руку они пошли по высокой, влажной от тающей изморози траве. За ними, отмечая, где они ступали, протянулся темно-зеленый след.
– Знаешь, – сказала д'Верь, – теперь, когда ангела нет, в Под-Лондоне многое нужно уладить. И все падет на меня. Мой отец хотел объединить Под-Лондон… Наверное, мне следует попытаться закончить то, что он начал.
Они шли на север, прочь от Темзы. В небе над головой кружились и кричали белые чайки.
– И ты слышал, как Ислингтон упомянул о том, что на всякий случай велел оставить в живых мою сестру. Может быть, я не единственная, кто выжил. К тому же ты спас мне жизнь. И не раз. – Она помолчала, а потом протараторила, словно боялась не сказать: – Ты был мне настоящим, самым настоящим другом, Ричард. И мне почти уже стало нравиться, когда ты рядом. Пожалуйста, не уходи.
Левой, покалеченной, рукой он неуклюже потрепал ее по затылку.
– Ну… мне тоже стало нравиться, когда ты рядом. Но я не принадлежу этому миру. В моем Лондоне… ну… самая большая опасность, какая может тебя поджидать, это спешащее куда-то такси. Ты мне тоже нравишься. Очень нравишься. Но я должен вернуться домой.
Она смотрела на него снизу вверх многоцветными глазами, в которых мешались зелень, голубизна и пламень.
– Тогда мы больше никогда не увидимся.
– Наверное, ты права.
– Спасибо за все, что ты сделал, – сказала она. А потом вдруг обхватила его шею руками и стиснула так крепко, что у него заболели синяки на ребрах, и он тоже обнял ее в ответ так же крепко – на что синяки отчаянно запротестовали, откликнулись болью, но ему было наплевать.
– Что ж, – наконец сказал он. – Очень рад был с тобой познакомиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46