две разнопарые перчатки, ботинок, кошачий череп, роман «Фиеста», отсыревшая пачка сигарет, искусственная нога, дохлый кокер-спаниель, пара рогов на подставке и нижняя часть детской коляски.
Неудачный выдался день. А ведь сегодня вечером Ярмарка, причем под открытым небом.
Данникин не сводил глаз с воды. Никогда не знаешь, когда и что может подвернуться.
* * *
Старый Бейли развешивал сушиться постирушку. Наволочки и простыни развевались и трепыхались на ветру, гулявшем по крыше Сентр-Пойнт, неприглядного небоскреба, характерного для шестидесятых годов, который мозолит глаза в восточном конце Оксфорд-стрит, высоко над станцией «Тоттенхэм-Корт-роуд». Старый Бейли не шибко любил это здание, но, как он часто говорил птицам, вид с тамошней крыши несравненный, и более того: крыша Сентр-Пойнт – одно из немногих мест в Вест-Энде, откуда самого Сентр-Пойнт не видно.
Ветер топорщил перья в накидке Старого Бейли, отрывал по одному, уносил куда-то в Лондон. Старый Бейли не дулся. Как он так же часто говорил своим птицам, там, откуда взялись эти, всегда найдутся еще.
Из отверстия вентиляционной шахты, с которого давно отодрали решетку, выбрался большой черный крысюк и, оглядевшись по сторонам, направился прямиком к загаженной птицами палатке Старого Бейли. Взбежав по боку палатки, он прокрался по бельевой веревке, все это время настойчиво тараторя.
– Помедленней, помедленней, – сказал ему Старый Бейли.
Крысюк затараторил снова – на сей раз пониже тембром и не такой скороговоркой.
– Господи помилуй! – воскликнул Старый Бейли, побежал в палатку и вернулся с оружием – вилкой для жарки гренок и совочком для угля.
Потом опрометью вернулся в палатку и вынырнул со своими клетками и вывесками для Ярмарки. А затем медленно потащился в палатку, где, открыв деревянный сундук, вынул и убрал в карман серебряный ларчик.
– У меня, право слово, нет времени на эти глупости, – сказал он крысюку, выходя из палатки в последний раз. – Я очень занятой человек. Птицы, знаешь ли, сами себя не ловят.
Крысюк на него пискнул.
– Ну, – сказал крысюку Старый Бейли, отвязывая с пояса моток веревки, – тело могут забрать и другие. Я уже немолод, знаешь ли. И туннели мне не по нутру. Я ведь крышный человек до мозга костей.
Ответом ему стало грубое фырканье.
– Тише едешь – дальше будешь, – посоветовал крысюку Старый Бейли. – Видишь, уже иду. Молокосос. Я прапрадедушку твоего знал, брат мой крыса, поэтому нечего тут нос задирать… Ну и где у нас Ярмарка?
Крысюк ему сказал. Тогда, убрав его в карман, Старый Бейли перебросил ногу через парапет.
На сидящего на уступе в пластиковом шезлонге Данникина вдруг нахлынуло предчувствие богатства и процветания. Он ощущал, как они плывут с запада на восток, плывут к нему.
Данникин громко хлопнул в ладоши, и тут же к нему бросились, хватая на бегу багры и сети, мужчины, а с ними дети и женщины. Все выстроились вдоль скользкого уступа, изготовились в свете трещащих искрами зеленых клоачных фонарей. Вождь подал знак, и они стали ждать – молча, ведь именно так ждет Клоачный народец.
По каналу приплыло лицом вниз тело маркиза де Карабаса, течение несло его медленно и величественно, точно погребальную барку. В полном молчании Клоачный народец подтянул его баграми, вытащил сетями и вскоре уже выложил на уступе. Они сняли плащ и байкерские ботинки, забрали золотые часы и содержимое прочих карманов, но остальную одежду оставили на трупе.
Глядя на добычу, Данникин просиял. Он снова хлопнул в ладоши, и Клоачный народец начал готовиться к Ярмарке. Теперь у них и вправду было что продать.
– Ты уверена, что маркиз будет на Ярмарке? – спросил Ричард у д'Вери, когда тропа начала понемногу подниматься вверх.
– Он нас не подведет, – сказала она, насколько могла убежденно. – Уверена, он там будет.
Глава четырнадцатая
Боевой корабль стандартного образца «Белфаст» – одиннадцатитонный эсминец, спущенный на воду в 1939 году, прошел активную боевую службу во Второй мировой войне. С тех пор он стоял намертво пришвартованный на южном берегу Темзы, в «открыточной стране» между Лондонским и Башенным мостами, напротив лондонского Тауэра. С его палубы видны собор Святого Павла и позолоченная верхушка «Монумента», спроектированного, как и многое в Лондоне, Кристофером Реном в память о Великом пожаре. Корабль служит плавучим музеем, мемориалом, тренировочным плацдармом.
С берега на борт ведет крытый переход. Вот по нему поднимались по двое, и по трое, и даже дюжинами подмирцы, торопясь первыми расставить свои палатки и козлы. Тут сошлись все племена и баронии Под-Лондона, объединенные Ярмарочным Перемирием и взаимным желанием расположиться как можно дальше от клеенок Клоачного народца.
Столетием раньше было решено, что Клоачный народец может раскладывать на грязных клеенках и брезенте свой улов только на тех Ярмарках, которые устраивают под открытым небом. Данникин и его народец вывалили свои трофеи огромной кучей на кусок брезента под большой орудийной башней. Никто никогда не подходил к ним сразу: они придут под конец Ярмарки – завсегдатаи распродаж, любопытные и немногие счастливчики, над которыми смилостивилось мироздание, лишив их обоняния.
Ричард, Охотник и д'Верь проталкивались через толпу на палубе. Ричард поймал себя на том, что каким-то образом утратил потребность то и дело останавливаться, разинув глаза и рот. Покупатели, продавцы и зеваки не стали менее странными, чем были на прошлой Передвижной Ярмарке, но, надо думать, изменился он сам, став не менее странным.
Он пробежал глазами по лицам в толпе, на ходу выискивая ироничную улыбку маркиза.
– Я его не вижу, – сказал он.
Они подходили к палатке кузнеца. Ее владелец, который, если не обращать внимания на всклокоченную русую бороду, вполне мог бы сойти за небольшую гору, бросил на наковальню ком докрасна раскаленного металла. Ричард никогда прежде не видел ни наковальни, ни раскаленного металла. Зато жар от него почувствовал уже с расстояния десяти футов.
– Продолжай искать. Де Карабас появится, – сказала, оглядываясь по сторонам, д'Верь. – Проныра, как легкий пенни, всегда вынырнет. – Она на секунду задумалась. – Кстати, а что такое легкий пенни? – А потом, не успел Ричард ответить, вдруг пискнула: – Кузнец!
Перестав бить по раскаленному металлу, бородач поднял взгляд и взревел:
– Клянусь Темплем и Арчем! Леди д'Верь!
И подхватил ее на руки, будто она весила не больше мышки.
– Привет, Кузнец, – сказала д'Верь. – Я очень надеялась тебя тут найти.
– Я Ярмарок не пропускаю, госпожа, – весело пророкотал он, а потом доверительно – ни дать ни взять взорвавшийся секрет – сообщил: – Дела-то ведь тут обделываются, сами понимаете. А теперь, – сказал он, вспомнив про остывающий на наковальне ком металла, – подождите-ка минутку тут!
Он посадил д'Верь приблизительно на высоту своих глаз – на крышу палатки в семи футах над палубой.
И принялся бить молотом по металлу, поворачивая его приспособлением, которое Ричард совершенно верно принял за щипцы. Под ударами молота из бесформенного оранжевого кома рождалась прекрасная черная роза. Работа была поразительно тонкой, каждый железный в совершенстве сформированный лепесток стоял отдельно. Кузнец окунул розу в ведро холодной воды возле наковальни. Цветок зашипел, из ведра повалил пар. Остудив и вытерев розу, Кузнец протянул ее толстяку в кольчуге, который терпеливо ждал в сторонке. Толстяк выразил свое удовлетворение и взамен дал Кузнецу зеленый пластиковый пакет «Маркс энд Спенсер», набитый кусками самых разных сыров.
– Кузнец? – окликнула со своего насеста д'Верь. – Познакомься, это мои друзья.
Рука Ричарда почти скрылась в огромной, как лопата, лапище. Кузнец пожал ее с воодушевлением, но очень мягко, словно в прошлом уже – по несчастной случайности – имел немало неприятностей с пожиманием рук и потому практиковался в этом особом ритуале, пока не научился делать все как надо.
– Очень рад, – загудел он.
– Ричард, – ответил Ричард. Кузнец просиял.
– Ричард! Отличное имя! У меня был конь по имени Ричард. – Отпустив руку Ричарда, он повернулся к Охотнику. – А ты… Охотник? Охотник! Да будь я проклят! И впрямь Охотник.
Покраснев, как мальчишка, Кузнец плюнул себе на ладонь и неловко попытался пригладить волосы. Потом протянул руку, но сообразил, что только что на нее плюнул, и, переминаясь с ноги на ногу, поспешил вытереть ее о кожаный передник.
– Здравствуй, Кузнец, – с карамельной улыбкой откликнулась Охотник.
– Кузнец? – позвала д'Верь. – Сними меня, пожалуйста.
Он пристыженно обернулся.
– Прошу прощения, госпожа, – сказал он и осторожно поставил ее на землю.
Тут Ричарду пришло в голову, что Кузнец знал д'Верь совсем маленькой девочкой, и поймал себя на приступе необъяснимой ревности к здоровяку.
– А теперь, – спросил, обращаясь к д'Вери, Кузнец, – чем могу быть вам полезен?
– Кое-чем, – ответила она. – Но сначала… – Она повернулась к Ричарду. – У меня есть для тебя поручение, Ричард.
– Для него? – подняла бровь Охотник. Д'Верь кивнула.
– Для вас обоих. Не могли бы вы пойти поискать нам чего-нибудь поесть? Пожалуйста.
Ричард испытал прилив необычайной гордости. Он с честью выдержал испытание. Его приняли в команду. Он совершит подвиг: он Пойдет и Принесет Еду. Он даже грудь выпятил от гордости.
– Я твоя телохранительница, – возразила Охотник. – Я останусь с тобой.
Многоцветные глаза д'Вери вспыхнули.
– На Ярмарке? – усмехнулась она. – Да будет тебе, Охотник. Ярмарочное Перемирие – это Ярмарочное Перемирие. Здесь меня никто не тронет. К тому же Ричард больше меня нуждается в присмотре.
Ричард немедленно сдулся, но этого никто не заметил.
– А что, если кто-то нарушит Перемирие? – спросила Охотник.
– Нарушит Ярмарочное Перемирие? Бр-р-р! – Несмотря на жар от мехов, Кузнец поежился.
– Это не произойдет. Идите. Вдвоем. Принесите мне что-нибудь с карри, пожалуйста. И еще хорошо бы пахлавы. Только, пожалуйста, пряной.
Охотник провела ладонью по волосам. Потом повернулась и без единого слова направилась в самую гущу толпы, Ричард потащился следом.
– А что будет, если кто-то нарушит Ярмарочное Перемирие? – спросил он, продираясь сквозь толчею вслед за Охотником.
Над этим она минуту подумала.
– В последний раз такое случилось около трехсот лет назад. Двое друзей поссорились на Ярмарке из-за женщины. Один выхватил нож, и другой погиб. Зачинщик бежал.
– Что с ним сталось? Его убили?
Охотник покачала головой.
– Совсем наоборот. Он по сей день жалеет, что это не он тогда умер.
– Он еще жив? Охотник поджала губы.
– Вроде как, – сказала она, помолчав немного. – Вроде как жив.
– Бэ-э! – Ричарду показалось, его сейчас стошнит. – Это еще что за вонь?
– Клоачный народец.
Отвернув лицо, Ричард решил не дышать через нос, пока они не отойдут подальше от стойбища Клоачного народца.
– Маркиза все еще не видать? – спросил он. Охотник покачала головой, а ведь могла бы протянуть руку и его коснуться.
Они поднялись по сходням к палаткам с едой и более привлекательным ароматам.
Старый Бейли нашел Клоачный народец без особого труда – положившись на обоняние. Он знал, что ему предстоит сделать, и немного подурачился, превратив все в небольшой спектакль: внимательно рассмотрел дохлого кокер-спаниеля, искусственную ногу, отсыревший и заплесневелый сотовый телефон и на каждый предмет скорбно качал головой. Потом он подчеркнуто сделал вид, что только-только заметил тело маркиза. Почесал задумчиво нос. Надел очки и внимательно через них всмотрелся. Потом мрачно кивнул самому себе, надеясь изобразить покупателя, которому нужен труп, но который, разочаровавшись в выборе, смирился с судьбой, понимая, что придется обходиться тем, что предлагают. И лишь затем поманил к себе Данникина и указал на труп.
Блаженно улыбаясь, Данникин развел руки, возвел очи горе, изображая процветание и счастье, которые принесли в жизнь его народа останки маркиза. Он поднес руку ко лбу, потом опустил, приняв вид удрученный, дабы показать, какой трагедией обернется утрата столь замечательного трупа.
Тогда Старый Бейли опустил руку в карман, извлек наполовину использованный шариковый дезодорант и протянул Данникину. Вождь прищурился на флакон, лизнул и, не удовлетворившись, вернул назад. Старый Бейли убрал его в карман и снова поглядел на труп маркиза де Карабаса – полуодетый, босой, еще мокрый после своего путешествия по канализации. Цвет у тела был мертвенно-бледный, землистый, кровь вытекла из множества порезов, больших и малых, а кожа от долгого пребывания в воде сморщилась, как черносливина.
Вытащив из-под накидки бутылочку, на три четверти наполненную желтой жидкостью, Старый Бейли бросил ее Данникину. На эту Данникин поглядел подозрительно. Клоачный народец знает, как выглядит флакон «Шанель № 5», а потому, расширив глаза, все как один члены племени собрались вокруг Данникина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Неудачный выдался день. А ведь сегодня вечером Ярмарка, причем под открытым небом.
Данникин не сводил глаз с воды. Никогда не знаешь, когда и что может подвернуться.
* * *
Старый Бейли развешивал сушиться постирушку. Наволочки и простыни развевались и трепыхались на ветру, гулявшем по крыше Сентр-Пойнт, неприглядного небоскреба, характерного для шестидесятых годов, который мозолит глаза в восточном конце Оксфорд-стрит, высоко над станцией «Тоттенхэм-Корт-роуд». Старый Бейли не шибко любил это здание, но, как он часто говорил птицам, вид с тамошней крыши несравненный, и более того: крыша Сентр-Пойнт – одно из немногих мест в Вест-Энде, откуда самого Сентр-Пойнт не видно.
Ветер топорщил перья в накидке Старого Бейли, отрывал по одному, уносил куда-то в Лондон. Старый Бейли не дулся. Как он так же часто говорил своим птицам, там, откуда взялись эти, всегда найдутся еще.
Из отверстия вентиляционной шахты, с которого давно отодрали решетку, выбрался большой черный крысюк и, оглядевшись по сторонам, направился прямиком к загаженной птицами палатке Старого Бейли. Взбежав по боку палатки, он прокрался по бельевой веревке, все это время настойчиво тараторя.
– Помедленней, помедленней, – сказал ему Старый Бейли.
Крысюк затараторил снова – на сей раз пониже тембром и не такой скороговоркой.
– Господи помилуй! – воскликнул Старый Бейли, побежал в палатку и вернулся с оружием – вилкой для жарки гренок и совочком для угля.
Потом опрометью вернулся в палатку и вынырнул со своими клетками и вывесками для Ярмарки. А затем медленно потащился в палатку, где, открыв деревянный сундук, вынул и убрал в карман серебряный ларчик.
– У меня, право слово, нет времени на эти глупости, – сказал он крысюку, выходя из палатки в последний раз. – Я очень занятой человек. Птицы, знаешь ли, сами себя не ловят.
Крысюк на него пискнул.
– Ну, – сказал крысюку Старый Бейли, отвязывая с пояса моток веревки, – тело могут забрать и другие. Я уже немолод, знаешь ли. И туннели мне не по нутру. Я ведь крышный человек до мозга костей.
Ответом ему стало грубое фырканье.
– Тише едешь – дальше будешь, – посоветовал крысюку Старый Бейли. – Видишь, уже иду. Молокосос. Я прапрадедушку твоего знал, брат мой крыса, поэтому нечего тут нос задирать… Ну и где у нас Ярмарка?
Крысюк ему сказал. Тогда, убрав его в карман, Старый Бейли перебросил ногу через парапет.
На сидящего на уступе в пластиковом шезлонге Данникина вдруг нахлынуло предчувствие богатства и процветания. Он ощущал, как они плывут с запада на восток, плывут к нему.
Данникин громко хлопнул в ладоши, и тут же к нему бросились, хватая на бегу багры и сети, мужчины, а с ними дети и женщины. Все выстроились вдоль скользкого уступа, изготовились в свете трещащих искрами зеленых клоачных фонарей. Вождь подал знак, и они стали ждать – молча, ведь именно так ждет Клоачный народец.
По каналу приплыло лицом вниз тело маркиза де Карабаса, течение несло его медленно и величественно, точно погребальную барку. В полном молчании Клоачный народец подтянул его баграми, вытащил сетями и вскоре уже выложил на уступе. Они сняли плащ и байкерские ботинки, забрали золотые часы и содержимое прочих карманов, но остальную одежду оставили на трупе.
Глядя на добычу, Данникин просиял. Он снова хлопнул в ладоши, и Клоачный народец начал готовиться к Ярмарке. Теперь у них и вправду было что продать.
– Ты уверена, что маркиз будет на Ярмарке? – спросил Ричард у д'Вери, когда тропа начала понемногу подниматься вверх.
– Он нас не подведет, – сказала она, насколько могла убежденно. – Уверена, он там будет.
Глава четырнадцатая
Боевой корабль стандартного образца «Белфаст» – одиннадцатитонный эсминец, спущенный на воду в 1939 году, прошел активную боевую службу во Второй мировой войне. С тех пор он стоял намертво пришвартованный на южном берегу Темзы, в «открыточной стране» между Лондонским и Башенным мостами, напротив лондонского Тауэра. С его палубы видны собор Святого Павла и позолоченная верхушка «Монумента», спроектированного, как и многое в Лондоне, Кристофером Реном в память о Великом пожаре. Корабль служит плавучим музеем, мемориалом, тренировочным плацдармом.
С берега на борт ведет крытый переход. Вот по нему поднимались по двое, и по трое, и даже дюжинами подмирцы, торопясь первыми расставить свои палатки и козлы. Тут сошлись все племена и баронии Под-Лондона, объединенные Ярмарочным Перемирием и взаимным желанием расположиться как можно дальше от клеенок Клоачного народца.
Столетием раньше было решено, что Клоачный народец может раскладывать на грязных клеенках и брезенте свой улов только на тех Ярмарках, которые устраивают под открытым небом. Данникин и его народец вывалили свои трофеи огромной кучей на кусок брезента под большой орудийной башней. Никто никогда не подходил к ним сразу: они придут под конец Ярмарки – завсегдатаи распродаж, любопытные и немногие счастливчики, над которыми смилостивилось мироздание, лишив их обоняния.
Ричард, Охотник и д'Верь проталкивались через толпу на палубе. Ричард поймал себя на том, что каким-то образом утратил потребность то и дело останавливаться, разинув глаза и рот. Покупатели, продавцы и зеваки не стали менее странными, чем были на прошлой Передвижной Ярмарке, но, надо думать, изменился он сам, став не менее странным.
Он пробежал глазами по лицам в толпе, на ходу выискивая ироничную улыбку маркиза.
– Я его не вижу, – сказал он.
Они подходили к палатке кузнеца. Ее владелец, который, если не обращать внимания на всклокоченную русую бороду, вполне мог бы сойти за небольшую гору, бросил на наковальню ком докрасна раскаленного металла. Ричард никогда прежде не видел ни наковальни, ни раскаленного металла. Зато жар от него почувствовал уже с расстояния десяти футов.
– Продолжай искать. Де Карабас появится, – сказала, оглядываясь по сторонам, д'Верь. – Проныра, как легкий пенни, всегда вынырнет. – Она на секунду задумалась. – Кстати, а что такое легкий пенни? – А потом, не успел Ричард ответить, вдруг пискнула: – Кузнец!
Перестав бить по раскаленному металлу, бородач поднял взгляд и взревел:
– Клянусь Темплем и Арчем! Леди д'Верь!
И подхватил ее на руки, будто она весила не больше мышки.
– Привет, Кузнец, – сказала д'Верь. – Я очень надеялась тебя тут найти.
– Я Ярмарок не пропускаю, госпожа, – весело пророкотал он, а потом доверительно – ни дать ни взять взорвавшийся секрет – сообщил: – Дела-то ведь тут обделываются, сами понимаете. А теперь, – сказал он, вспомнив про остывающий на наковальне ком металла, – подождите-ка минутку тут!
Он посадил д'Верь приблизительно на высоту своих глаз – на крышу палатки в семи футах над палубой.
И принялся бить молотом по металлу, поворачивая его приспособлением, которое Ричард совершенно верно принял за щипцы. Под ударами молота из бесформенного оранжевого кома рождалась прекрасная черная роза. Работа была поразительно тонкой, каждый железный в совершенстве сформированный лепесток стоял отдельно. Кузнец окунул розу в ведро холодной воды возле наковальни. Цветок зашипел, из ведра повалил пар. Остудив и вытерев розу, Кузнец протянул ее толстяку в кольчуге, который терпеливо ждал в сторонке. Толстяк выразил свое удовлетворение и взамен дал Кузнецу зеленый пластиковый пакет «Маркс энд Спенсер», набитый кусками самых разных сыров.
– Кузнец? – окликнула со своего насеста д'Верь. – Познакомься, это мои друзья.
Рука Ричарда почти скрылась в огромной, как лопата, лапище. Кузнец пожал ее с воодушевлением, но очень мягко, словно в прошлом уже – по несчастной случайности – имел немало неприятностей с пожиманием рук и потому практиковался в этом особом ритуале, пока не научился делать все как надо.
– Очень рад, – загудел он.
– Ричард, – ответил Ричард. Кузнец просиял.
– Ричард! Отличное имя! У меня был конь по имени Ричард. – Отпустив руку Ричарда, он повернулся к Охотнику. – А ты… Охотник? Охотник! Да будь я проклят! И впрямь Охотник.
Покраснев, как мальчишка, Кузнец плюнул себе на ладонь и неловко попытался пригладить волосы. Потом протянул руку, но сообразил, что только что на нее плюнул, и, переминаясь с ноги на ногу, поспешил вытереть ее о кожаный передник.
– Здравствуй, Кузнец, – с карамельной улыбкой откликнулась Охотник.
– Кузнец? – позвала д'Верь. – Сними меня, пожалуйста.
Он пристыженно обернулся.
– Прошу прощения, госпожа, – сказал он и осторожно поставил ее на землю.
Тут Ричарду пришло в голову, что Кузнец знал д'Верь совсем маленькой девочкой, и поймал себя на приступе необъяснимой ревности к здоровяку.
– А теперь, – спросил, обращаясь к д'Вери, Кузнец, – чем могу быть вам полезен?
– Кое-чем, – ответила она. – Но сначала… – Она повернулась к Ричарду. – У меня есть для тебя поручение, Ричард.
– Для него? – подняла бровь Охотник. Д'Верь кивнула.
– Для вас обоих. Не могли бы вы пойти поискать нам чего-нибудь поесть? Пожалуйста.
Ричард испытал прилив необычайной гордости. Он с честью выдержал испытание. Его приняли в команду. Он совершит подвиг: он Пойдет и Принесет Еду. Он даже грудь выпятил от гордости.
– Я твоя телохранительница, – возразила Охотник. – Я останусь с тобой.
Многоцветные глаза д'Вери вспыхнули.
– На Ярмарке? – усмехнулась она. – Да будет тебе, Охотник. Ярмарочное Перемирие – это Ярмарочное Перемирие. Здесь меня никто не тронет. К тому же Ричард больше меня нуждается в присмотре.
Ричард немедленно сдулся, но этого никто не заметил.
– А что, если кто-то нарушит Перемирие? – спросила Охотник.
– Нарушит Ярмарочное Перемирие? Бр-р-р! – Несмотря на жар от мехов, Кузнец поежился.
– Это не произойдет. Идите. Вдвоем. Принесите мне что-нибудь с карри, пожалуйста. И еще хорошо бы пахлавы. Только, пожалуйста, пряной.
Охотник провела ладонью по волосам. Потом повернулась и без единого слова направилась в самую гущу толпы, Ричард потащился следом.
– А что будет, если кто-то нарушит Ярмарочное Перемирие? – спросил он, продираясь сквозь толчею вслед за Охотником.
Над этим она минуту подумала.
– В последний раз такое случилось около трехсот лет назад. Двое друзей поссорились на Ярмарке из-за женщины. Один выхватил нож, и другой погиб. Зачинщик бежал.
– Что с ним сталось? Его убили?
Охотник покачала головой.
– Совсем наоборот. Он по сей день жалеет, что это не он тогда умер.
– Он еще жив? Охотник поджала губы.
– Вроде как, – сказала она, помолчав немного. – Вроде как жив.
– Бэ-э! – Ричарду показалось, его сейчас стошнит. – Это еще что за вонь?
– Клоачный народец.
Отвернув лицо, Ричард решил не дышать через нос, пока они не отойдут подальше от стойбища Клоачного народца.
– Маркиза все еще не видать? – спросил он. Охотник покачала головой, а ведь могла бы протянуть руку и его коснуться.
Они поднялись по сходням к палаткам с едой и более привлекательным ароматам.
Старый Бейли нашел Клоачный народец без особого труда – положившись на обоняние. Он знал, что ему предстоит сделать, и немного подурачился, превратив все в небольшой спектакль: внимательно рассмотрел дохлого кокер-спаниеля, искусственную ногу, отсыревший и заплесневелый сотовый телефон и на каждый предмет скорбно качал головой. Потом он подчеркнуто сделал вид, что только-только заметил тело маркиза. Почесал задумчиво нос. Надел очки и внимательно через них всмотрелся. Потом мрачно кивнул самому себе, надеясь изобразить покупателя, которому нужен труп, но который, разочаровавшись в выборе, смирился с судьбой, понимая, что придется обходиться тем, что предлагают. И лишь затем поманил к себе Данникина и указал на труп.
Блаженно улыбаясь, Данникин развел руки, возвел очи горе, изображая процветание и счастье, которые принесли в жизнь его народа останки маркиза. Он поднес руку ко лбу, потом опустил, приняв вид удрученный, дабы показать, какой трагедией обернется утрата столь замечательного трупа.
Тогда Старый Бейли опустил руку в карман, извлек наполовину использованный шариковый дезодорант и протянул Данникину. Вождь прищурился на флакон, лизнул и, не удовлетворившись, вернул назад. Старый Бейли убрал его в карман и снова поглядел на труп маркиза де Карабаса – полуодетый, босой, еще мокрый после своего путешествия по канализации. Цвет у тела был мертвенно-бледный, землистый, кровь вытекла из множества порезов, больших и малых, а кожа от долгого пребывания в воде сморщилась, как черносливина.
Вытащив из-под накидки бутылочку, на три четверти наполненную желтой жидкостью, Старый Бейли бросил ее Данникину. На эту Данникин поглядел подозрительно. Клоачный народец знает, как выглядит флакон «Шанель № 5», а потому, расширив глаза, все как один члены племени собрались вокруг Данникина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46