Все это произошло в Пуату незадолго до 1440 года. А в 1680 году, спустя много лет после смерти графини Эржебет, на чердаке принадлежавшего графини Эрже-бет Батори замка Пиштян нашли хотя и не сорок, но по меньшей мере дюжину останков молодых служанок: старая ведьма Дарвуля в тщетных попытках уничтожить тела залила их целыми ведрами негашеной извести.
В XVI веке воды и горячие грязи Пиштяна уже были известны своими целебными свойствами. Здесь среди многих других можно было увидеть и Эржебет Батори. Отправляясь сюда, она брала с собой свою обычную, тщательно подобранную компанию, с помощью которой собиралась скрасить монотонность процедур. Здесь, посреди заросшей по обеим сторонам лесом долины, на берегу реки Ваг стоял ее замок, и жилось в нем весьма комфортно. Каждое утро элегантная компания по мосту в бричках перебиралась на противоположный берег. Там, рядом с бившими струями горячих источников, на лужайке рядом с лесом выстраивались в ряд красные и зеленые тенты графини и ее приближенных. Защищенная зонтиком от ярких солнечных бликов на воде, Эржебет, желавшая сохранить фигуру, погружала тело в целебную грязь, укрываясь от посторонних взглядов плотными занавесками. Так же как и остальные дамы и господа, чья кровь была испорчена обильными возлияниями за праздничным столом, она приезжала сюда в поисках облегчения от досаждавших ей болезненных приступов подагры и ревматизма, но не только за этим: первой ее заботой было сохранить красоту лица и тела.
Вероятно, именно благодаря грязям Пиштяна ей удалось избежать предательских признаков старения, появления которых она боялась больше всего. В Чейте она, страдая, прикладывала припарки из ядовитых листьев; но сюда она приехала в поисках тепла, чтобы погрузиться в мягкую, прогретую солнечными лучами грязь. Она обычно оставалась там безмолвная и недвижимая, всеми порами кожи стараясь впитать тайные силы, рожденные при гниении корней в черной земле, удобренной плесенью и мертвой растительностью.
Старшая дочь Эржебет Анна, решив, что ей тоже будут полезны воды Пиштяна, объявила, что скоро приедет вместе с мужем, Миклошем Зриньи, так как в Венгрии обычно женатые пары были неразлучны. Эржебет Батори была слишком занята, чтобы думать о детях, и только в ее отношении к младшей дочери Кате можно было усмотреть некоторую материнскую привязанность. Несмотря на это, она не могла не заверить Анну и Миклоша, что будет рада их видеть. Тем не менее она была раздражена предстоящим визитом. От членов этой семьи всегда можно было ожидать неожиданного появления в самый неподходящий момент. Предвкушая фантазии, которые не могли не возбудить в ней пары серных источников, она позаботилась о том, чтобы ее сопровождали Дорко и несколько тщательно отобранных девушек, хлопотавших сейчас вокруг нее, исполняя свои ежедневные обязанности.
Как только Эржебет получила известие об отбытии в Пиштян дочери и зятя, она собрала всю эту шумную и довольно подозрительную компанию и под надзором Дорко отправила в потайную часть замка, приказав верной надсмотрщице наказать девушек, потому что была в ярости от вторжения дочери в свои планы. Затем решила как следует заняться своей внешностью и провела несколько дней в заботах о лице и фигуре, кроме этого ни о чем больше не думая.
Определенно, Анна и ее муж чувствовали себя неловко в этой атмосфере; особенно это касалось Миклоша, который не мог понять образа мыслей и жизни своей тещи, ее привычки злоупотреблять косметикой и такого пугающего, мрачного блеска, остававшегося в ее глазах, несмотря на возраст и вдовство. А когда Анна пыталась говорить с ним об этих вещах, он лишь молчал в ответ.
Ванны, обеды и танцы между тем шли своим чередом. Лечебные процедуры были слишком утомительны, чтобы еще выезжать на охоту, и после обеда, когда на замок опускалась горячая полуденная тишина, все подолгу отдыхали в своих спальнях.
А тем временем внизу, в подземелье, куда никто, кроме своих, не мог проникнуть, за толстыми стенами несколько молодых служанок плакали от голода. Вот уже восемь дней Дорко не кормила их, и в придачу к этому каждую ночь их вытаскивали наружу и подолгу держали в ледяной воде. Скоро умерла первая из них; остальные остекленевшими глазами смотрели через решетку узкого окна, как пышные подсолнухи в саду качают своими головами, полными семян, и их привкус, пусть даже горьковатый, мучил воображение несчастных девушек. Они уже не были способны самостоятельно передвигаться. Из узкой комнаты, в которой они лежали сбившись в кучу, они могли слышать беззаботные голоса, доносящиеся из полей и садов, и приглушенные, неясные звуки музыки и танцев в другой части замка.
Первых умерших Дорко спрятала под кроватью в одной из спален и закрыла их шкурами. Тем не менее, держа это в тайне, старалась делать так, чтобы видели, как она носит туда пищу, будто пленницы еще живы. Но вскоре запах разложения сделался невыносимым, и Дорко с трудом удалось убедить графиню закопать тела.
Когда пришло время покидать замок и возвращаться в Чейте, Эржебет послала за девушками, но выжившие были слишком слабы, чтобы идти. Она очень рассердилась и отругала Дорко за то, что та превысила свои полномочия. Неужели ей придется уезжать без их сопровождения и по дороге домой скучать до слез? Тогда наименее слабую из девушек все-таки затащили в карету графини. Она умерла по дороге. Об остальных никто не беспокоился; их оставили умирать под присмотром Дорко, и последующие несколько дней стали самыми неприятными в ее жизни. Некоторые тела она бросила в канал, окружавший замок. Трупы всплыли на поверхность, их пришлось вылавливать и искать более подходящее укрытие. Дорко решила спрятать их на маленьком клочке земли, где она уговорила кого-то из слуг их захоронить. Но длинноносая гончая Миклоша Зриньи разрыла их однажды во время прогулки с хозяином и прибежала к нему, неся в зубах гниющие части трупов. В тот раз он решил промолчать, но с этого дня смотрел на свою тещу с нескрываемым ужасом, ибо факты, в которых он прежде только подозревал графиню, теперь уже не подлежали сомнению.
Открытие, сделанное собакой, потрясло и лакеев, да так, что они наотрез отказались помогать Дорко. Теперь и она не осмеливалась закапывать тела, пока в доме были гости. Она облила известью те трупы, которые еще оставались на чердаке и издавали такой сильный запах, что слуги не решались приближаться к этой части замка. Оставшись в одиночестве, Дорко пять ночей провела в саду, копая могилы, и возвращалась, принося один за другим зловещие свертки. Покончив с этим, она отправилась в Чейте, проклиная смерть и широко шагая на освежающем осеннем воздухе, помогавшем ей избавиться от запаха, которым она пропиталась насквозь.

8
Как большинству вдов, ей приходилось рассчитывать в основном на себя, и ее собственное благополучие, как и благополучие ее детей, сохранность замков и других владений зависели только от нее самой. Венгрия взбунтовалась в октябре 1605-го. Бокшай восстал против императора. Предлогом послужила старая вражда между католиками и протестантами. Вся Трансильвания встала под его знамена. Остатки войск и гайдуки перешли на его сторону, когда Бокшай объявил себя князем и правителем Трансильвании — вместо семьи Батори. Надо заметить, что турки подлили масла в огонь, подкупив гайдуков и склонив их к мятежу против императора. Вену охватило пламя.
Нойштадт был окружен. Пресбург оказался в большой опасности.
Эржебет Батори сильно надеялась на обещания Турзо защитить ее замки в Шарваре и Чейте, находившиеся в опасной близости от Нойштадта и Пресбурга. Ведь одно ее имя вызывало ненависть у восставших: венгры слишком хорошо помнили об ужасах того времени, когда страной правили ее кузен Сигизмунд и дядя Андраш. Теперь Эржебет, как и остальным венгерским феодалам, попрятавшимся в своих замках, тогда как их соотечественники сражались против австрийцев, предстояло самим позаботиться об укреплении замков и усилении их гарнизонов. Эржебет надеялась, что герцог Турзо успеет предупредить ее в случае возникновения крайней ситуации, тот самый Турзо, которого позднее, в конце 1609-го, 150 членов парламента изберут пфальцграфом Венгрии. Однако, полагаясь только на него, она не могла чувствовать себя по-настоящему защищенной. И Эржебет часто, на превосходной латыни, пис.ала письма во Францию министрам императора, прося денег и покровительства. В письмах как бы подразумевалось, что к ней, слабой женщине, измученной невзгодами и вдовством, вряд ли смогут отнестись без внимания.
Жизнь Эржебет в Чейте была полна сложностей. Хотя феодалы по-прежнему владели своими крестьянами и теми ремесленниками, которые составляли часть их «имущества», в их владениях уже стали появляться свободные жители — торговцы и ремесленники, которые подчинялись мэрам и их советникам — «сельским старостам». Хотя Чейте был небольшим населенным пунктом, он имел статус «свободного города», что давало все установленные для города привилегии.
Поэтому Эржебет не могла делать там все, что ей хотелось. Например, она не смогла бы поставить на центральной площади виселицу и вздернуть на ней преступника, что послужило бы примером остальным, — это противоречило бы гражданскому сознанию и доброму имени деревни. Местные же члены совета имели право изучать все инциденты и в случае несогласия выражать протест. Тогда ей бы пришлось обратиться к властям в Пресбурге, и, если бы поднялось восстание, для восстановления порядка власти отправили бы три сотни солдат королевской армии. А они бы разграбили город, набив свои карманы и пополнив королевскую казну. Именно поэтому Эржебет предпочла замкнуться в гордом одиночестве в стенах своего замка, где все было в ее власти.
Ее великолепие — приемы, меха, драгоценности — стоило дорого. К тому же после смерти мужа часть дохода от поместья необходимо было делить между детьми, оставляя львиную долю для наследника Пала На-дашди, за чем бдительно следил его опекун.
Эржебет вечно не хватало денег: все, что поступало из-за границы, стоило очень дорого. И особенно дорогими были вещи, привлекавшие ее, привыкшую жить в обществе людей с изысканными вкусами, для которых синонимом прекрасного служило необычайное. Даже внутри страны меха выделывались специально приглашенными из Италии мастерами, и конечно же у людей знатного происхождения драгоценности должны были быть из Парижа, шелк — из Лиона, а бархат — из Венеции или Генуи.
В ведении домашнего хозяйства феодалы оставались типичными венграми: консервативными и медлительными; хозяйство заботило их в последнюю очередь. О комфорте никто не думал, венгерские дамы и господа просто не замечали жестких деревянных табуретов и зимних холодов. Два камина в замке не могли победить вечную промозглость, даже обогреть одну комнату. Однако предметы роскоши — совсем другое дело. Благородные венгерские дамы купались в привозных жемчугах.
В своей слабо освещенной, плохо отапливаемой комнате, обстановка которой понравилась бы разве что человеку со вкусом варвара, посреди беспорядка Эрже-бет прохаживалась перед испанскими зеркалами, нависающими над дубовыми столами. На туалетном столике перед ней выстроились маленькие, обтянутые парчой кувшины, в которых содержались настои, приготовленные Дарвулей из растений, купленных у местного травника.
Итак, Эржебет Батори крайне нуждалась в деньгах. Уже несколько раз она обращалась за помощью к первому министру. Наконец, ничего не добившись, несмотря на настойчивость, она решилась на единственный шаг, к которому ее подталкивали сложившиеся обстоятельства: начала продавать те многочисленные замки, которыми владела лично. Однако вскоре оказалось, что потеря доходов от них достаточно весома. И вот, чтобы привлечь удачу, сделать свою красоту, поддержание которой стоило больших денег, еще более неотразимой, Эржебет обратилась к магии.
В том же году, когда умер Ференц Надащди, Дарвуля сильнее приобщила Эржебет к жестоким радостям, научила наслаждаться зрелищем человеческой смерти, помогая постигнуть тайный смысл этого наслаждения. Раньше графиня, получавшая удовольствие от мучений своих слуг, просто жестоко наказывала их за мельчайшие провинности и упущения. Однако теперь кровь лилась во имя крови и смерть вершилась во имя смерти. Дарвуля спускалась в подвал и отбирала девушек, казавшихся ей наиболее здоровыми и крепкими. С помощью Дорко она тащила их наверх по ступеням и плохо освещенным переходам, ведущим в прачечную, где хозяйка уже ждала, сидя как изваяние на высоком резном стуле. Девушки были полуобнажены, с распущенными волосами. Все — прекрасны и не старше 18 лет, а некоторым не было даже по 12; Дарвуля требовала, чтобы они были совсем юными и невинными, иначе их кровь не будет иметь магической силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65