!
Двери зашипели, уравнивая давление, и разъехались. Через комингс перепрыгнула Настя. Она ревела, срывая с себя мягкую кислородную маску. Эдик схватил девушку и крепко обнял, отрывая от пола. Настя поджала ноги. Она всхлипывала, судорожно вздыхала и терлась носом о его плечо с погоном инспектора СОП.
Какая эта жизнь странная, думал Эдик. Две недели назад он даже не подозревал о существовании Анастасии Селезневой, сервис-инженерини с БОП. А теперь она ему стала родной… И это ощущение сильнее всякого биологического родства, прочнее его, ибо происходит от любви, а не силою невольного сожития.
Щелкали фиксаторы дверей. Голос к голосу прибавлял нервической радости и шуму, который есть выражение жизни.
– Ленка, выходи! Все кончилось!
– Слава богу! Я так боялась!
– Мари! Мари!
– Капитан! Что бы мы без вас делали! Ума не приложу!
– Мари… Мари…
– Какой-то кошмар, честное слово!
– Жизнь дается дважды, это точно!
– Трижды, Вальтер, трижды!
– Мари, я уже бояться начал…
Запел сигнал.
– Я открою! – заспешил Кленин.
Эдик кивнул и поцеловал пушистые Настины волосы. Они пахли по-детски, мылом «Земляничным»… Внезапно шум стих. Эдик обернулся. В дверях стоял рослый, сухощавый человек с твердостью в лице и резко-синими глазами. Из-под шейного выреза скафандра проглядывала черная форма евразийского космофлота, с серебром на погонах, нашивках и магнитных застежках. Из-за плеча офицера КФ светился Мохов. Кленин почему-то стоял навытяжку, по стойке «смирно».
– За нами… – выдохнул Мохов, набрал воздуху и договорил: – Прилетели!
– Флагман Славин, – представился офицер в черном. – Честь имею.
С праздника Эдику удалось сбежать. Конечно же, сначала он станцевал с Настей и не смог отказать Ксении, а уж потом, когда проводил обеих девушек и посадил на борт продовольственного танкера, присланного с Цереры-Главной, улизнул. Было много слез, и поцелуев, и клятв, и просьб… Трудно ему пришлось. Настя не хотела улетать без него, а он не мог улететь, потому что… Потому что это будет выглядеть дезертирством. Он решил выжить? Было такое. И он выжил. Пришла пора готовить абордажные крючья, точить палаши и разжигать фитили… Робинзонада кончилась, начиналась война. Пусть только она будет недолгой… А флагман дает «добро».
Утомившись от шума и гама, Эдик со Славиным удалились в каюту. Флагман смаковал желтое европеанское из НЗ, а Эдик, перепивший с непривычки, глядел на обзорный экран. Всю неделю он не включал визор, не хотел, чтобы нагоняла тоску Плоская долина, а теперь вот включил. Долина более не угнетала пустотой и безжизненной неизменностью. Загораживая Внешний кратер, растопыривал кольцо опор бот с Цереры. По его блестящему трапу медленно всходили круизники «Соляриса» – пятнадцать человек, по количеству мест. Остальные справляли праздник за переборкой. Переборка гудела.
И танкер, и кратер отражались в огромном полированном шаре «Хазри». Космический крейсер замыкал юроватую Плоскую долину, лишая ее пустырности.
– В космосе я чувствую себя как мой древний предок на море, – шевельнулся маленький жесткий рот Славина. – Ему, чтобы добраться из Константинополя в Новгород, требовались недели и недели пути. С тех пор Земля будто сдулась. Как воздушный шарик после праздников. Так теперь космический рейс длится неделями… Сидишь в каюте и терпишь, терпишь эту чертову необъятность. Летим поза… нет, два дня назад, а с Фобоса передают, что Локи захватил Сырт. Через шесть часов – я уже спать лег – доходит приказ из Совбеза: «Вам поручается…» Короче, заложников освободить, террористов изловить, изолировать и ждать дальнейших указаний. «Есть», – передаю и переворачиваюсь на другой бок. Нам еще лететь и лететь… А вчера скачали пакет новостей с Марса– ого! Какой-то собкор ВВ шпарит «клером» – на «Большом Сырте» собрано ополчение, командир – Жилин. Всего их там сорок человек, а уже успели три бота пурпуров сбить, а паскудного Тхакура твоего спалили вместе с танком высшей защиты!
– М-молодцы! – сказал Эдик с воодушевлением, ударился с размаху локтем и сморщился от боли в «электрической» косточке.
– Это точно… Сейчас дождемся только автозаправщика и сразу стартуем. Пойдем на тройном ускорении…
– Надо весь флот вызывать! – развоевался Эдик. – И пр-рямой наводкой!
Славин покачал головой.
– Какой флот? – спросил он. – У меня под командованием вот этот крейсер и еще два эсминца. И все! И это на всю Систему! Вон у Евроамерики пара крейсеров – «Терра» и «Гея» плюс суперкрейсер класса «Джон Браун». И у Австралазии два крейсерка – «Янцзы» и «Эдокко». Одни мы как бедные родственники! И это после «Востока», после «Ареса» и «Хиуса»! Дурость какая-то – выбьемся в лидеры и ждем чего-то, отстаем и опять вдогонку бросаемся…
Чувствовалось, что эта тема для Славина была весьма болезненной.
– Подождите, подождите… – растерялся Эдик. – Это что же получается – в космосе, что ли, мы самые слабые?
– Что ли, – кивнул флагман. – А вы думаете, почему на меня опять «бочку покатили»? Именно поэтому – что не хочу «космической Бизерты»! Хожу, хожу, убеждаю, убеждаю! Нельзя так относиться! Флот – единственная защита не то что Евразии – Земли! Планеты! А они мне хором: «Да здравствует мир во всем мире!»
– Политики… – вздохнул Эдик. – Теперь они заткнутся еще лет на десять. Космические пираты – это вам не что-нибудь…
Флагман фыркнул.
– Скажут, что мы все сами же и организовали. Вот увидите! – Славин поднялся и посмотрел на часы. – Ладно… Пойдемте сменим вахтенных – пусть тоже потанцуют, а то скоро все девушки разлетятся! Заодно познакомитесь с экипажем. Я вас поселю в третьем жилом отсеке, там есть лишняя койка…
Глава 33
«БОЛЬШОЙ СЫРТ», ТЕХКУПОЛ
Тяжелые, гулкие шаги в жилом коридоре. Они топчут приятное сновидение.
– Группа, подъем!
Антон сел и чуть не треснулся головой о низкий закругленный потолок. «Бора»?! «Соам»?..
– Вставай, Антон, – слышится бодрый, хрипловатый голос Васи Вожжеватова, и Стажер держит удар. Он в техкуполе, в секторе «Г». В казарме.
Возвращаются вчерашний страх, вчерашняя тоска и наваливаются, гнут, давят… Хочется сбежать и спрятаться. А нельзя!
Антон сползает с верхней полки, нащупывая босой ногой подножку, едва не срывается и ступает на холодный пол. Какой неуют… Подушка притягивает с силой восьми "g".
Вася, встрепанный, с красной полоской на щеке, уже почти одет. Из пластмассового шкафчика он достает сапоги и, покряхтывая, обувается.
– Давай шевелись, – пыхтит Вожжеватов, – скоро контакт!
Задвинув койку, Вася расстегивает ширинку и семенит в закуток санблока. Быт определяет бытие… Потянувшись как следует, поприседав, Антон очухался и убрал в стену спальное место.
Казарма когда-то служила общежитием для строителей города-порта и представляла собой жилой блок с широким коридором и двумя вереницами модулей. На тонкую перегородку Вася повесил «живые» постеры. Один плакат, до этого пустой и темный, осветился, и в него вошла юная девушка в бикини. Расстегнула лифчик, уронила его, приподняла ладонями груди, начала было снимать трусики, но вдруг замерла, ушла из окна и вернулась к началу цикла.
Коридор полнился звуками – шарканьем, кашлем, стуком задвигаемых кроватей, гоготом. Тянуло запахом сигарет и нестираных носков. Из санблока донеслось хриплое урчание разрегулированного унитаза-автомата.
– С отливом! – поприветствовал Васю агент Родин.
– Не копайся, – строго, командирским тоном сказал Вася и застегнул ширинку.
Антон кинулся к своему шкафчику, мигом натянул комбез, обулся, умылся, воспользовавшись выдвижным умывальником, и причесался перед зеркалом. Зеркало кое-где отлипло от стенки, вздулось пузырями, как обои на брошенной даче, но заспанную физиономию отражало один к одному.
– Я готов! – доложился Антон.
– Пошли! Не закрывай, а то уборщику не забраться…
Вожжеватов повел Антона на таинственный «контакт».
– Ты смотри, – поучал он «салагу», – поосторожнее с нашими. Толкнут – надо дать сдачи. А то и опомниться не успеешь, как тебя отовсюду повыталкивают! Короче, как себя поставишь, так и жить будешь.
В коридоре их догнал распределитель питания. За ним ехал транспортный кибер с тележкой, груженной пищевыми рационами.
– Вожжеватов Василий, Родин Антон, – сонливо сказал Цыпленок. Сунул каждому по пакету на завтрак и погнал робота дальше – тот тормозил и упирался.
– Мы, конечно, не БГ, – говорил Вожжеватов, – но что бы они без нас делали! Я не спорю, на абордаж или там в десант, идут они. А кто готовит им боты? Мы, Производственная Группа! Кто программирует киберов? Опять мы! Кто следит за броней? А кто же еще, кроме нас? Пришли, – утишил он голос. – Я к своим, а ты здесь будь.
Антон осмотрелся. Вася привел его в бывший лабораторный блок – круглый и довольно просторный. Нейтринный микроскоп был сдвинут к вогнутой стене и накрыт чехлом. А вот все остальное – столики, пара громоздких хемостазеров, экспресс-лаборатории, камеры биофак-импульсов – лежало сваленное в кучу.
Пурпуры из ПГ, в одинаковых белых комбинезонах вершителей, толпились перед большим экраном. Антон расковырял свой рацион, достал пластет с колой и приложился к соску.
– Эй ты! – послышался глумливый голос, и Антона довольно неучтиво ткнули в спину. – К тебе обращаются!
Антон обернулся. На него уставился Зигги Римайер, вершитель седьмого разряда. Сравнив свои кулаки с кулаками Зигфрида, Антон горько пожалел, что не занимался субаксом. Но сдачу отсчитать все равно придется…
Антон не стал посылать Римайера ни по одному из известных ему адресов, а отделался нейтральным «Отстань!».
– Да ты знаешь, кто я?! – набычился Зигги.
Изо всех сил заботясь о том, чтобы внутренняя трясца не была замечена снаружи, Антон выпалил присказку Тагвелла Гейтсби:
– Ты не самая большая лягушка в этом болоте!
В толпе хихикнули. Злобно заворчав, Римайер потянулся за квантовым пистолетом.
– Не советую, – предупредил Антон подрагивающим голосом и переложил пластет с колой в левую руку. – Я успею и выпить, и прострелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.
Злость поднималась в стажере, и он радовался ей. Когда злишься – страх пропадает. Проверено.
Дружок Римайера, с приплюснутым носом, стриженный «под горшок», сказал густым баском:
– Тормози базар, стрелок. Я сам видел, как Зигги разрядил плазмоган по столбу за одну сек!
– Да что ты говоришь?! – комически изумился Антон. – А тот столб стрелял в ответ?
В толпе засмеялись.
– Тихо! – рявкнул вершитель пятого разряда Семь и торжественно включил визор.
Антон оторопел. С экрана на него глядело страшненькое, землистое лицо Локи. Щели зрачков у отвратительного уродца слегка подрагивали, мимики – ноль.
– «Из всех решений выбирай самое доброе», – раздался голос. – Так учат те, кто считает нас с вами злыми и нехорошими. А вы не верьте. «Пурпуры аморальны», – твердят они, потому как мы творим насилие, а насилие есть зло… А кто, собственно, сказал, что добро всегда нравственно? «Добро – это добро, а зло – это зло»? Но так не бывает… Это имена действий, и нету блага, отдельного от зла, – они не раздвоимы… И не слушайте тех, кто жмется в сумрак великих теней! Если вас ударили по левой щеке – воздайте поднявшему руку! Избейте его до полусмерти! Или убейте на месте. Подставлять щеку – означает не противиться злу, что вдвойне аморально, ибо тождественно равно соучастию в злом деянии…
Антон заслушался. И видел краем глаза застывшие лица пурпуров. Даже Зигги перестал сопеть и шмыгать носом. А голос звучал и звучал, мороком стелясь, заплетая паутиной рассудок. Звучал высоко, холодно. Хотя фонодемонстратор был выключен, да и губы у Локи не двигались. Ни разу не дрогнули даже. Ну и пусть… Антону было хорошо. Так, как бывает после долгого пути через пургу, когда вваливаешься, еле живой, в теплое и тихое жилище, где горит огонь в очаге, и томится горячий ужин, и ждет интересная книга перед сном, и мягкая постель, и все выходные впереди…
– Добро – не пассивная данность, – вещал Локи, – а сила действия. Актив. Пассивна Норма, и она есть идеал. Это тот уровень, на который поднялась цивилизация. Что люди считают идеалом? Работу, друзей и любовь. Хлеб и безопасность. Все это мы имели. Нас лишили работы – и мы потеряли товарищей. Праздность обессмыслила семью, и мы потеряли любовь. Человечество раскололось надвое, и о какой безопасности речь? Все, что нам дано, – это дармовой хлеб от Фонда изобилия… Это упадок. Это Зло, явленное в занижении Нормы… Добро есть противодействие Злу, оно – великая сила гомеостазиса, оберегающая Норму. Мы – носители этой силы, ибо в хотениях наших – вернуться к нормальной жизни!
Голос звучал прямо в голове. Даже не звучал, а как бы возникал из ниоткуда – высокомерный, снисходительно-пренебрежительный, дозволяющий внимать. Голос унижал, голос уценивал, голос умалял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Двери зашипели, уравнивая давление, и разъехались. Через комингс перепрыгнула Настя. Она ревела, срывая с себя мягкую кислородную маску. Эдик схватил девушку и крепко обнял, отрывая от пола. Настя поджала ноги. Она всхлипывала, судорожно вздыхала и терлась носом о его плечо с погоном инспектора СОП.
Какая эта жизнь странная, думал Эдик. Две недели назад он даже не подозревал о существовании Анастасии Селезневой, сервис-инженерини с БОП. А теперь она ему стала родной… И это ощущение сильнее всякого биологического родства, прочнее его, ибо происходит от любви, а не силою невольного сожития.
Щелкали фиксаторы дверей. Голос к голосу прибавлял нервической радости и шуму, который есть выражение жизни.
– Ленка, выходи! Все кончилось!
– Слава богу! Я так боялась!
– Мари! Мари!
– Капитан! Что бы мы без вас делали! Ума не приложу!
– Мари… Мари…
– Какой-то кошмар, честное слово!
– Жизнь дается дважды, это точно!
– Трижды, Вальтер, трижды!
– Мари, я уже бояться начал…
Запел сигнал.
– Я открою! – заспешил Кленин.
Эдик кивнул и поцеловал пушистые Настины волосы. Они пахли по-детски, мылом «Земляничным»… Внезапно шум стих. Эдик обернулся. В дверях стоял рослый, сухощавый человек с твердостью в лице и резко-синими глазами. Из-под шейного выреза скафандра проглядывала черная форма евразийского космофлота, с серебром на погонах, нашивках и магнитных застежках. Из-за плеча офицера КФ светился Мохов. Кленин почему-то стоял навытяжку, по стойке «смирно».
– За нами… – выдохнул Мохов, набрал воздуху и договорил: – Прилетели!
– Флагман Славин, – представился офицер в черном. – Честь имею.
С праздника Эдику удалось сбежать. Конечно же, сначала он станцевал с Настей и не смог отказать Ксении, а уж потом, когда проводил обеих девушек и посадил на борт продовольственного танкера, присланного с Цереры-Главной, улизнул. Было много слез, и поцелуев, и клятв, и просьб… Трудно ему пришлось. Настя не хотела улетать без него, а он не мог улететь, потому что… Потому что это будет выглядеть дезертирством. Он решил выжить? Было такое. И он выжил. Пришла пора готовить абордажные крючья, точить палаши и разжигать фитили… Робинзонада кончилась, начиналась война. Пусть только она будет недолгой… А флагман дает «добро».
Утомившись от шума и гама, Эдик со Славиным удалились в каюту. Флагман смаковал желтое европеанское из НЗ, а Эдик, перепивший с непривычки, глядел на обзорный экран. Всю неделю он не включал визор, не хотел, чтобы нагоняла тоску Плоская долина, а теперь вот включил. Долина более не угнетала пустотой и безжизненной неизменностью. Загораживая Внешний кратер, растопыривал кольцо опор бот с Цереры. По его блестящему трапу медленно всходили круизники «Соляриса» – пятнадцать человек, по количеству мест. Остальные справляли праздник за переборкой. Переборка гудела.
И танкер, и кратер отражались в огромном полированном шаре «Хазри». Космический крейсер замыкал юроватую Плоскую долину, лишая ее пустырности.
– В космосе я чувствую себя как мой древний предок на море, – шевельнулся маленький жесткий рот Славина. – Ему, чтобы добраться из Константинополя в Новгород, требовались недели и недели пути. С тех пор Земля будто сдулась. Как воздушный шарик после праздников. Так теперь космический рейс длится неделями… Сидишь в каюте и терпишь, терпишь эту чертову необъятность. Летим поза… нет, два дня назад, а с Фобоса передают, что Локи захватил Сырт. Через шесть часов – я уже спать лег – доходит приказ из Совбеза: «Вам поручается…» Короче, заложников освободить, террористов изловить, изолировать и ждать дальнейших указаний. «Есть», – передаю и переворачиваюсь на другой бок. Нам еще лететь и лететь… А вчера скачали пакет новостей с Марса– ого! Какой-то собкор ВВ шпарит «клером» – на «Большом Сырте» собрано ополчение, командир – Жилин. Всего их там сорок человек, а уже успели три бота пурпуров сбить, а паскудного Тхакура твоего спалили вместе с танком высшей защиты!
– М-молодцы! – сказал Эдик с воодушевлением, ударился с размаху локтем и сморщился от боли в «электрической» косточке.
– Это точно… Сейчас дождемся только автозаправщика и сразу стартуем. Пойдем на тройном ускорении…
– Надо весь флот вызывать! – развоевался Эдик. – И пр-рямой наводкой!
Славин покачал головой.
– Какой флот? – спросил он. – У меня под командованием вот этот крейсер и еще два эсминца. И все! И это на всю Систему! Вон у Евроамерики пара крейсеров – «Терра» и «Гея» плюс суперкрейсер класса «Джон Браун». И у Австралазии два крейсерка – «Янцзы» и «Эдокко». Одни мы как бедные родственники! И это после «Востока», после «Ареса» и «Хиуса»! Дурость какая-то – выбьемся в лидеры и ждем чего-то, отстаем и опять вдогонку бросаемся…
Чувствовалось, что эта тема для Славина была весьма болезненной.
– Подождите, подождите… – растерялся Эдик. – Это что же получается – в космосе, что ли, мы самые слабые?
– Что ли, – кивнул флагман. – А вы думаете, почему на меня опять «бочку покатили»? Именно поэтому – что не хочу «космической Бизерты»! Хожу, хожу, убеждаю, убеждаю! Нельзя так относиться! Флот – единственная защита не то что Евразии – Земли! Планеты! А они мне хором: «Да здравствует мир во всем мире!»
– Политики… – вздохнул Эдик. – Теперь они заткнутся еще лет на десять. Космические пираты – это вам не что-нибудь…
Флагман фыркнул.
– Скажут, что мы все сами же и организовали. Вот увидите! – Славин поднялся и посмотрел на часы. – Ладно… Пойдемте сменим вахтенных – пусть тоже потанцуют, а то скоро все девушки разлетятся! Заодно познакомитесь с экипажем. Я вас поселю в третьем жилом отсеке, там есть лишняя койка…
Глава 33
«БОЛЬШОЙ СЫРТ», ТЕХКУПОЛ
Тяжелые, гулкие шаги в жилом коридоре. Они топчут приятное сновидение.
– Группа, подъем!
Антон сел и чуть не треснулся головой о низкий закругленный потолок. «Бора»?! «Соам»?..
– Вставай, Антон, – слышится бодрый, хрипловатый голос Васи Вожжеватова, и Стажер держит удар. Он в техкуполе, в секторе «Г». В казарме.
Возвращаются вчерашний страх, вчерашняя тоска и наваливаются, гнут, давят… Хочется сбежать и спрятаться. А нельзя!
Антон сползает с верхней полки, нащупывая босой ногой подножку, едва не срывается и ступает на холодный пол. Какой неуют… Подушка притягивает с силой восьми "g".
Вася, встрепанный, с красной полоской на щеке, уже почти одет. Из пластмассового шкафчика он достает сапоги и, покряхтывая, обувается.
– Давай шевелись, – пыхтит Вожжеватов, – скоро контакт!
Задвинув койку, Вася расстегивает ширинку и семенит в закуток санблока. Быт определяет бытие… Потянувшись как следует, поприседав, Антон очухался и убрал в стену спальное место.
Казарма когда-то служила общежитием для строителей города-порта и представляла собой жилой блок с широким коридором и двумя вереницами модулей. На тонкую перегородку Вася повесил «живые» постеры. Один плакат, до этого пустой и темный, осветился, и в него вошла юная девушка в бикини. Расстегнула лифчик, уронила его, приподняла ладонями груди, начала было снимать трусики, но вдруг замерла, ушла из окна и вернулась к началу цикла.
Коридор полнился звуками – шарканьем, кашлем, стуком задвигаемых кроватей, гоготом. Тянуло запахом сигарет и нестираных носков. Из санблока донеслось хриплое урчание разрегулированного унитаза-автомата.
– С отливом! – поприветствовал Васю агент Родин.
– Не копайся, – строго, командирским тоном сказал Вася и застегнул ширинку.
Антон кинулся к своему шкафчику, мигом натянул комбез, обулся, умылся, воспользовавшись выдвижным умывальником, и причесался перед зеркалом. Зеркало кое-где отлипло от стенки, вздулось пузырями, как обои на брошенной даче, но заспанную физиономию отражало один к одному.
– Я готов! – доложился Антон.
– Пошли! Не закрывай, а то уборщику не забраться…
Вожжеватов повел Антона на таинственный «контакт».
– Ты смотри, – поучал он «салагу», – поосторожнее с нашими. Толкнут – надо дать сдачи. А то и опомниться не успеешь, как тебя отовсюду повыталкивают! Короче, как себя поставишь, так и жить будешь.
В коридоре их догнал распределитель питания. За ним ехал транспортный кибер с тележкой, груженной пищевыми рационами.
– Вожжеватов Василий, Родин Антон, – сонливо сказал Цыпленок. Сунул каждому по пакету на завтрак и погнал робота дальше – тот тормозил и упирался.
– Мы, конечно, не БГ, – говорил Вожжеватов, – но что бы они без нас делали! Я не спорю, на абордаж или там в десант, идут они. А кто готовит им боты? Мы, Производственная Группа! Кто программирует киберов? Опять мы! Кто следит за броней? А кто же еще, кроме нас? Пришли, – утишил он голос. – Я к своим, а ты здесь будь.
Антон осмотрелся. Вася привел его в бывший лабораторный блок – круглый и довольно просторный. Нейтринный микроскоп был сдвинут к вогнутой стене и накрыт чехлом. А вот все остальное – столики, пара громоздких хемостазеров, экспресс-лаборатории, камеры биофак-импульсов – лежало сваленное в кучу.
Пурпуры из ПГ, в одинаковых белых комбинезонах вершителей, толпились перед большим экраном. Антон расковырял свой рацион, достал пластет с колой и приложился к соску.
– Эй ты! – послышался глумливый голос, и Антона довольно неучтиво ткнули в спину. – К тебе обращаются!
Антон обернулся. На него уставился Зигги Римайер, вершитель седьмого разряда. Сравнив свои кулаки с кулаками Зигфрида, Антон горько пожалел, что не занимался субаксом. Но сдачу отсчитать все равно придется…
Антон не стал посылать Римайера ни по одному из известных ему адресов, а отделался нейтральным «Отстань!».
– Да ты знаешь, кто я?! – набычился Зигги.
Изо всех сил заботясь о том, чтобы внутренняя трясца не была замечена снаружи, Антон выпалил присказку Тагвелла Гейтсби:
– Ты не самая большая лягушка в этом болоте!
В толпе хихикнули. Злобно заворчав, Римайер потянулся за квантовым пистолетом.
– Не советую, – предупредил Антон подрагивающим голосом и переложил пластет с колой в левую руку. – Я успею и выпить, и прострелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.
Злость поднималась в стажере, и он радовался ей. Когда злишься – страх пропадает. Проверено.
Дружок Римайера, с приплюснутым носом, стриженный «под горшок», сказал густым баском:
– Тормози базар, стрелок. Я сам видел, как Зигги разрядил плазмоган по столбу за одну сек!
– Да что ты говоришь?! – комически изумился Антон. – А тот столб стрелял в ответ?
В толпе засмеялись.
– Тихо! – рявкнул вершитель пятого разряда Семь и торжественно включил визор.
Антон оторопел. С экрана на него глядело страшненькое, землистое лицо Локи. Щели зрачков у отвратительного уродца слегка подрагивали, мимики – ноль.
– «Из всех решений выбирай самое доброе», – раздался голос. – Так учат те, кто считает нас с вами злыми и нехорошими. А вы не верьте. «Пурпуры аморальны», – твердят они, потому как мы творим насилие, а насилие есть зло… А кто, собственно, сказал, что добро всегда нравственно? «Добро – это добро, а зло – это зло»? Но так не бывает… Это имена действий, и нету блага, отдельного от зла, – они не раздвоимы… И не слушайте тех, кто жмется в сумрак великих теней! Если вас ударили по левой щеке – воздайте поднявшему руку! Избейте его до полусмерти! Или убейте на месте. Подставлять щеку – означает не противиться злу, что вдвойне аморально, ибо тождественно равно соучастию в злом деянии…
Антон заслушался. И видел краем глаза застывшие лица пурпуров. Даже Зигги перестал сопеть и шмыгать носом. А голос звучал и звучал, мороком стелясь, заплетая паутиной рассудок. Звучал высоко, холодно. Хотя фонодемонстратор был выключен, да и губы у Локи не двигались. Ни разу не дрогнули даже. Ну и пусть… Антону было хорошо. Так, как бывает после долгого пути через пургу, когда вваливаешься, еле живой, в теплое и тихое жилище, где горит огонь в очаге, и томится горячий ужин, и ждет интересная книга перед сном, и мягкая постель, и все выходные впереди…
– Добро – не пассивная данность, – вещал Локи, – а сила действия. Актив. Пассивна Норма, и она есть идеал. Это тот уровень, на который поднялась цивилизация. Что люди считают идеалом? Работу, друзей и любовь. Хлеб и безопасность. Все это мы имели. Нас лишили работы – и мы потеряли товарищей. Праздность обессмыслила семью, и мы потеряли любовь. Человечество раскололось надвое, и о какой безопасности речь? Все, что нам дано, – это дармовой хлеб от Фонда изобилия… Это упадок. Это Зло, явленное в занижении Нормы… Добро есть противодействие Злу, оно – великая сила гомеостазиса, оберегающая Норму. Мы – носители этой силы, ибо в хотениях наших – вернуться к нормальной жизни!
Голос звучал прямо в голове. Даже не звучал, а как бы возникал из ниоткуда – высокомерный, снисходительно-пренебрежительный, дозволяющий внимать. Голос унижал, голос уценивал, голос умалял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61