Спишь и видишь себя академиком? Или просто не тех книг начитался и ищешь приключений на афедрон? А ведь тебя предупреждали: Патрульная служба – это на 90 процентов нудота, на 10 процентов – работа, а приключения занимают ноль целых хрен десятых…
– Командир! – донеслось из пилотской кабины. – Выходим на цель!
– Понял! – Жилин поднялся и скомандовал: – Надеть брони!
Сто двадцать человек дружно встали и слитно отшагнули к боксам. Заученным движением Глеб влез в нижнюю часть легкого боевого спецкостюма. Руки сами хватали раскрытый «топик», похожий на задубевшую куртку, вывешенную сушиться на мороз, продевались в рукава, соединяли «верхушку» с «шароварами», защелкивали. Шлем– на голову. Кислородный баллон – в гнездо. Патрон регенератора – до упора, клапан открыть. Аккумуляторный пояс – в зацеп. Пистолет-парализатор – в держак. И – бегом на десантную палубу.
– По капсулам! Первая секция – пошла!
Громко топая, первая дюжина оперов пробежала в хвост стратолета, боком проскальзывая мимо боевых капсул, сделанных в форме линз.
– Вторая пошла! Третья!
В командирскую капсулу Жилин вошел последним, устроился на ложементе, скупой усмешечкой ответил операм, скалящимся от избытка жизненных сил, и отжал фиксаторы.
– Цель захвачена, – прошло сообщение с боевых постов.
– Кормовой биопарализатор… – затянули в пилотской кабине. – Залп!
Тело у Жилина онемело, словно под общим наркозом, но скоро чувствительность вернулась – забегали мурашки. Обзорный экран раскололо голубым парализующим лучом. Лоолмаласин была такой малюсенькой, что биопарализатор накрыл ее одним импульсом.
– Залп!
Н-да. Tempora mutantur. Сокрушить орду убийц, никого не лишив жизни! Уметь надо. «Проблему бескровного воздействия» все решали по-разному. Патрульные дирижабли Австралазии, например, сбрасывали шашки с усыпляющим газом. Продвинутые евроамериканцы предпочитали стан-бомбы в оглушающем или иммобилизующем режимах. А Патрульная служба Евразии приняла на вооружение волновую психотехнику – тут мы впереди планеты всей…
– Боевым постам – дробь! – четко прозвучало в интеркоме. – Вернуть стволы в диаметральную плоскость. Внимание! Тридцать секунд до десантирования! Дать команду на закрытие переходного люка!
– Даю команду, – сказал Жилин. Транспарант «Внешний люк открыт» погас.
– Понял вас, – отреагировали в пилотской кабине. – Расстыковку разрешаю.
– Команда «Расстыковка» подана. Начать десантирование!
Толчок, рывок, и боевые капсулы одна за другой просыпались в необъятный синий простор. Зеленая саванна с лиловеющими горами и красными прожилками дорог накренилась, опрокинулась вверх и плавно скатилась на место.
– Идем по программе, – бубнил в наушниках голос Луната. – Маскировка включена, «антирадарка» работает.
На пульте вспыхнул транспарант «Признак „Спуск“».
– Все в норме.
– Выровнять строй, – приказал Жилин, – спускаемся «кольцом». Держать дистанцию!
– Есть держать дистанцию!
– Начинается забортный шум… Скоро пойдут вибрации.
– Перегрузка?
– Перегрузка три. Шум увеличивается. Вибрации тоже… Ждем торможения. Всем приготовиться к высадке!
– Всегда готовы, – сказал Разумов и подмигнул вольноопределяющемуся Иловайскому. – У нас ушки на макушке, а в ручонках погремушки!
Ушли вверх облака, и на экранчике пульта открылся Серенгети – горы Банаги и Серонеры мстились совсем крохотными, с краю видна была Ленгаи, «гора господня» в переводе с масайского, а с другой стороны светилась серебристая полоса озера Укуреве. Жилин почувствовал резкий прилив тяжести.
– Есть торможение! Высота пятьсот метров… Триста метров… Сто… Внимание! Сработали двигатели мягкой посадки!
Скакнула перегрузка, затемнив глаза, и капсулу резко ударило под днище. Ничего себе мягкая…
– Начать блокирование зоны! – отчеканил Жилин. – Пошли!
Сегментный люк отвалился трапом, и вся секция побежала вокруг капсулы, занимая круговую оборону. Левее и правее, выдвинув тонкие опоры, вязли в красном латерите капсулы Хруста и Бура. Закамуфлированные киберразведчики мчались по широким спиралям, высматривая опасность. Проявившись полупрозрачными чечевицами, с неба упали большие грузовые капсулы. Глухо загрохотав, вытянули до самой земли трепещущие факелы оранжевого огня. Мягко просели, выпустили шасси и скрылись в туче красной пыли. По откинувшимся сегментникам выкатились на гусеницах объемистые, мощные боевые киберы типа «Вий». Мгновенно перекрасившись по варианту «Саванна», «Вии» окружили деревню, и миниатюрный пульт управления у Жилина на обручье запестрел сигналами готовности.
А вокруг была Африка, цвела бешеным разноцветием, купалась в солнечном горении и пахла – горько, надсадно, одуряюще. Зелено-дымная саванна звенела, дышала, бурлила жизнью. Совсем рядом с командирской капсулой выпирал из земли массивный, чудовищной толщины ствол баобаба-мбуйу, невысоко распадаясь множеством огромных узловатых сучьев. Оплывшие бока гиганта были исчерчены бивнями слонов-тембо. Эти стояли рядышком – спины заляпаны птичьими кляксами, на боках светлые полосы царапин. Выдрав пучок травы с корнем, слоны околачивали землю о бивень или ногу и пихали в рот. Из-за кустов терновника и перистых ветвей казуарин выглядывали рога антилоп. Винтообразные, соображал Жилин, это куду. Отсюда не видно – большой или малый. Лировидные украшали импал, а ориксы покачивали рогами-«шпагами». Косматая гну, опустив к земле лошадиную морду и по-коровьи взбрыкивая ногами, запылила в тень тамаринда, спугивая желто-черно-белую газель Томпсона, по-простому – «томми».
На ветвях акаций, подле своих перевернутых гнезд, гомонили, качаясь вниз головой, ткачики. Леопард-чюи искусно прятался в развилке раскидистой сейбы, но его выдавал свесившийся хвост – он слегка подергивался, «кошке» снилась «мышь».
За сухим руслом речки, изрытым «слоновьими колодцами», пылилось давно не сеянное поле-шамба. Последние рядки подходили к боме, изгороди из срубленных колючих кустов, обносящей по кругу Лоолмаласин – нищую деревушку, убогую и вшивую, но с фаллическим силуэтом минарета над соломенными крышами.
– Выдвигаемся, – скомандовал Жилин. Крайний слон, обсыпавший себя пылью, вдруг оставил это занятие и встопорщил уши, неуверенно поднимая хобот – юркие киберразведчики, похожие на огромных богомолов, пугали серого великана. Жилин отозвал скибров. Слон похлопал ушами, подумал и вернулся к «банным процедурам».
– Строимся «клиньями»! – сказал Жилин. – «Вии» прикрывают тыл и фланги!
Шаг за шагом подкрадывались опера к деревушке, тошнотворно неопрятной, смрадной, унылой, с тучей ревущих мух, подкрадывались не к базе, не к лагерю – к загону, запакощенному, пыльному, заставленному круглыми хижинами, обмазанными навозом пополам с глиной, нездоровому, угрожающему, душному и чадному, полному одуревших тощих коров и злых людей, все никак не желавших сложить оружие и упорно продолжавших вредить… и вести свою бессмысленную войну… и убивать, убивать, убивать…
Главную улицу, пыльную и замусоренную, перегораживал полосатый бронеход пурпуров, зализанный, со свернутым набок метателем. Из люка свешивался усыпленный исполнитель в черном комбинезоне, перепачканном известкой. На широкой гусенице почивал, пуская слюни, вершитель в белом, измаранный копотью. Пахло гарью и раскаленным металлом.
– Нечетные секции чистят, – распорядился Жилин. – Четные патрулируют. Бур, погрузчики где?
– Ща причапают!
– Давай быстро…
Все деревенские лежали в лежку – исполнители, вершители, босые масаи в заношенных куртках из тетраткани, дородные негритянки, бритые наголо и с уймищем бус на шеях. Стандартная блок-операция. Все было как в том месяце, как в том году – десантные капсулы приземляются, охватывая зону ЧП плотным кольцом блокады. Выскакивают бравые опера, рассыпаются по кривым, вонючим закоулочкам, и уже слышны горячие выхлопы пистолетов-парализаторов, и бравые киберпогрузчики хватают обездвиженных пурпуров и тащат их, словно черти, влекущие во ад души грешные, и бравый капитан Жилин выходит на рыночную площадь. Лощеный, подтянутый, высокий, широкоплечий и узкобедрый – краткими отрывистыми фразами он отдает приказания… И совершенно по-дурацки, сиволапо и срамно, попадает в засаду.
С минарета, с той площадки, откуда муэдзин скликает правоверных на молитву, вдруг забил лазер-мегаваттник. Фиолетовый луч бил часто и прицельно – старшего оперативника Ляхова он прожег насквозь, еще и полосатый танк продырявил, насадив человека и машину на вертел сверхсолнечного огня. Лопнула пробитая цистерна с протухшей водой и расплескалась ржавым кипятком. Мощным фугасом рванула заправка с корявой надписью «Hidrogen mixt», рухнула стена, кирпичи облились скворчащей глазурью.
– «Виям» – по минарету! – заорал Жилин. – Огонь!
Ансамблем провыли лучеметы, и струи высокотемпературной плазмы слились в лиловый клуб. Ветхая башня не выдержала – посыпалась пыль, большущие куски штукатурки полетели вниз, оголяя кладку. Минарет стал тяжко оседать, словно проваливаясь под землю, и густая пыльная туча закутала площадь, гася и свет, и звук. «!.. – рычал и матерился Жилин. – Чтоб я еще раз связался с… летунами! Облучили, называется!»
В клубившемся рыжем облаке затявкал крупнокалиберный пулемет – и где только инсургенты откапывают подобное ржавье? Тяжелые разрывные пули не прошибали боекостюм, но бойца метров на пять отбрасывали. Длинные очереди трассирующими скрещивались и расходились, перегрызая столбы навесов, разрывая обездвиженные тела – и своих, и чужих. И вдруг грохот и визг пальбы пропал, и трассеры погасли, и ПП – табельные пистолеты-парализаторы – перестали прыскать тускло-голубыми лучиками. Чувство провала, несказанно мучительное ощущение падения в бездну, придавило сознание. Глебу казалось, он вскипает и испаряется, распадаясь на клеточки в гибельном холоде и в ужасающем мраке…
Жилин вынырнул из нави, непонятно как возвращая целокупность телу, неизвестно чем отыскивая ориентиры, утраченные рассудком. Злым упрямством, быть может? Ноги подкосились, он упал лицом в истоптанную, унавоженную, липкую красную глину – и разбил нос об лицевой щиток. Очухался и отжался. «Что это было? – вяло подумал Жилин. – Похоже на психоатаку… Словно попал под удар гипноиндуктора…»
В оседающей пыли к нему шел человек – маленький совсем, «полтора метра с кепкой», но с громадной головой, как на детском рисунке, и с глазами змеи. Локи! Жилин испытал внутренний нервный взрыв и содрогнулся от удивительного, оргастического удовольствия. Однотонные мысли замкнулись в цепь, а в пустой голове зазвучал высокий, холодный голос: «Повинуйся, слуга!» Напрягшись до слома, Жилин сложил три буквы: «Нет!» – «Подчинись моей воле!» – «Нет, я сказал!» – «Клянись в верности!» – «Фиг!»
Непослушной рукой капитан Патруля выцарапал из кобуры ПП и открыл огонь. Перед глазами мерцание, ствол дрожит и расплывается. А синие лучики никак не могли попасть, били и били в пыль, лишь случайно зацепив ногу Локи. Хромая, психократ отступил. «Типа герой!» – снасмешничал голос. Локи сорвал что-то с пояса и швырнул Жилину под ноги. Мина-паук! Блестящий шарик, размером с бейсбольный, выпустил проволочные лапки, пробежал с полметра и прыгнул… Сегундо скакнул наперерез, но его отбросило взрывом.
Раскололось небо. Земля закувыркалась в огненной свистопляске. Нечеловеческая сила разодрала на Жилине спецкостюм и оторвала обе ноги, вывалила в красную латеритовую грязь сизые кишки, хрястко изломила спину… Страшно. Кто-то знакомый, размазывая по щекам слезы, сажу и кровь, запихивал Глеба в стандартный реанимационный бокс. Голос в наушниках: «!.. Где стратоплан, я спрашиваю?! Живо сюда! Командир ранен!»
Чьи-то руки помогали уложить как надо жалкий человеческий обрубок в горелом камуфляже. И докатилась боль – резучая, нылая, палящая боль, и Жилин провалился в цветущую пустоту…
В Новгороде Великом есть улицы Розважа и Прусская, Рогатица и Людинцева, через Волхов перекинут Великий мост, а ниже его тянется набережная Буян.
Москвичи ходят по Остоженке и Садовому кольцу, живут в Хамовниках, а работают в «Останкино». А Одесса? Ланжерон и Аркадия, Дерибасовская и Портофранковская, Французский бульвар, Молдаванка, Пересыпь, Привоз! Это не топонимы. Это музыка.
Целые поколения складывали их, веками держались, и оттого они особенны и неповторимы. От каждого такого названия веет давнопрошлой жизнью – дымком и парком русской бани… запахом смолистых досок… парным молочком… смородиновым листом, растертым в пальцах… Не всякий город мог с давности хранить в памяти людской похожие знаки, выделявшие его из прочих человечьих селений, подведенных, увы, под общий знаменатель стандарта. Севастополь – смог.
Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Командир! – донеслось из пилотской кабины. – Выходим на цель!
– Понял! – Жилин поднялся и скомандовал: – Надеть брони!
Сто двадцать человек дружно встали и слитно отшагнули к боксам. Заученным движением Глеб влез в нижнюю часть легкого боевого спецкостюма. Руки сами хватали раскрытый «топик», похожий на задубевшую куртку, вывешенную сушиться на мороз, продевались в рукава, соединяли «верхушку» с «шароварами», защелкивали. Шлем– на голову. Кислородный баллон – в гнездо. Патрон регенератора – до упора, клапан открыть. Аккумуляторный пояс – в зацеп. Пистолет-парализатор – в держак. И – бегом на десантную палубу.
– По капсулам! Первая секция – пошла!
Громко топая, первая дюжина оперов пробежала в хвост стратолета, боком проскальзывая мимо боевых капсул, сделанных в форме линз.
– Вторая пошла! Третья!
В командирскую капсулу Жилин вошел последним, устроился на ложементе, скупой усмешечкой ответил операм, скалящимся от избытка жизненных сил, и отжал фиксаторы.
– Цель захвачена, – прошло сообщение с боевых постов.
– Кормовой биопарализатор… – затянули в пилотской кабине. – Залп!
Тело у Жилина онемело, словно под общим наркозом, но скоро чувствительность вернулась – забегали мурашки. Обзорный экран раскололо голубым парализующим лучом. Лоолмаласин была такой малюсенькой, что биопарализатор накрыл ее одним импульсом.
– Залп!
Н-да. Tempora mutantur. Сокрушить орду убийц, никого не лишив жизни! Уметь надо. «Проблему бескровного воздействия» все решали по-разному. Патрульные дирижабли Австралазии, например, сбрасывали шашки с усыпляющим газом. Продвинутые евроамериканцы предпочитали стан-бомбы в оглушающем или иммобилизующем режимах. А Патрульная служба Евразии приняла на вооружение волновую психотехнику – тут мы впереди планеты всей…
– Боевым постам – дробь! – четко прозвучало в интеркоме. – Вернуть стволы в диаметральную плоскость. Внимание! Тридцать секунд до десантирования! Дать команду на закрытие переходного люка!
– Даю команду, – сказал Жилин. Транспарант «Внешний люк открыт» погас.
– Понял вас, – отреагировали в пилотской кабине. – Расстыковку разрешаю.
– Команда «Расстыковка» подана. Начать десантирование!
Толчок, рывок, и боевые капсулы одна за другой просыпались в необъятный синий простор. Зеленая саванна с лиловеющими горами и красными прожилками дорог накренилась, опрокинулась вверх и плавно скатилась на место.
– Идем по программе, – бубнил в наушниках голос Луната. – Маскировка включена, «антирадарка» работает.
На пульте вспыхнул транспарант «Признак „Спуск“».
– Все в норме.
– Выровнять строй, – приказал Жилин, – спускаемся «кольцом». Держать дистанцию!
– Есть держать дистанцию!
– Начинается забортный шум… Скоро пойдут вибрации.
– Перегрузка?
– Перегрузка три. Шум увеличивается. Вибрации тоже… Ждем торможения. Всем приготовиться к высадке!
– Всегда готовы, – сказал Разумов и подмигнул вольноопределяющемуся Иловайскому. – У нас ушки на макушке, а в ручонках погремушки!
Ушли вверх облака, и на экранчике пульта открылся Серенгети – горы Банаги и Серонеры мстились совсем крохотными, с краю видна была Ленгаи, «гора господня» в переводе с масайского, а с другой стороны светилась серебристая полоса озера Укуреве. Жилин почувствовал резкий прилив тяжести.
– Есть торможение! Высота пятьсот метров… Триста метров… Сто… Внимание! Сработали двигатели мягкой посадки!
Скакнула перегрузка, затемнив глаза, и капсулу резко ударило под днище. Ничего себе мягкая…
– Начать блокирование зоны! – отчеканил Жилин. – Пошли!
Сегментный люк отвалился трапом, и вся секция побежала вокруг капсулы, занимая круговую оборону. Левее и правее, выдвинув тонкие опоры, вязли в красном латерите капсулы Хруста и Бура. Закамуфлированные киберразведчики мчались по широким спиралям, высматривая опасность. Проявившись полупрозрачными чечевицами, с неба упали большие грузовые капсулы. Глухо загрохотав, вытянули до самой земли трепещущие факелы оранжевого огня. Мягко просели, выпустили шасси и скрылись в туче красной пыли. По откинувшимся сегментникам выкатились на гусеницах объемистые, мощные боевые киберы типа «Вий». Мгновенно перекрасившись по варианту «Саванна», «Вии» окружили деревню, и миниатюрный пульт управления у Жилина на обручье запестрел сигналами готовности.
А вокруг была Африка, цвела бешеным разноцветием, купалась в солнечном горении и пахла – горько, надсадно, одуряюще. Зелено-дымная саванна звенела, дышала, бурлила жизнью. Совсем рядом с командирской капсулой выпирал из земли массивный, чудовищной толщины ствол баобаба-мбуйу, невысоко распадаясь множеством огромных узловатых сучьев. Оплывшие бока гиганта были исчерчены бивнями слонов-тембо. Эти стояли рядышком – спины заляпаны птичьими кляксами, на боках светлые полосы царапин. Выдрав пучок травы с корнем, слоны околачивали землю о бивень или ногу и пихали в рот. Из-за кустов терновника и перистых ветвей казуарин выглядывали рога антилоп. Винтообразные, соображал Жилин, это куду. Отсюда не видно – большой или малый. Лировидные украшали импал, а ориксы покачивали рогами-«шпагами». Косматая гну, опустив к земле лошадиную морду и по-коровьи взбрыкивая ногами, запылила в тень тамаринда, спугивая желто-черно-белую газель Томпсона, по-простому – «томми».
На ветвях акаций, подле своих перевернутых гнезд, гомонили, качаясь вниз головой, ткачики. Леопард-чюи искусно прятался в развилке раскидистой сейбы, но его выдавал свесившийся хвост – он слегка подергивался, «кошке» снилась «мышь».
За сухим руслом речки, изрытым «слоновьими колодцами», пылилось давно не сеянное поле-шамба. Последние рядки подходили к боме, изгороди из срубленных колючих кустов, обносящей по кругу Лоолмаласин – нищую деревушку, убогую и вшивую, но с фаллическим силуэтом минарета над соломенными крышами.
– Выдвигаемся, – скомандовал Жилин. Крайний слон, обсыпавший себя пылью, вдруг оставил это занятие и встопорщил уши, неуверенно поднимая хобот – юркие киберразведчики, похожие на огромных богомолов, пугали серого великана. Жилин отозвал скибров. Слон похлопал ушами, подумал и вернулся к «банным процедурам».
– Строимся «клиньями»! – сказал Жилин. – «Вии» прикрывают тыл и фланги!
Шаг за шагом подкрадывались опера к деревушке, тошнотворно неопрятной, смрадной, унылой, с тучей ревущих мух, подкрадывались не к базе, не к лагерю – к загону, запакощенному, пыльному, заставленному круглыми хижинами, обмазанными навозом пополам с глиной, нездоровому, угрожающему, душному и чадному, полному одуревших тощих коров и злых людей, все никак не желавших сложить оружие и упорно продолжавших вредить… и вести свою бессмысленную войну… и убивать, убивать, убивать…
Главную улицу, пыльную и замусоренную, перегораживал полосатый бронеход пурпуров, зализанный, со свернутым набок метателем. Из люка свешивался усыпленный исполнитель в черном комбинезоне, перепачканном известкой. На широкой гусенице почивал, пуская слюни, вершитель в белом, измаранный копотью. Пахло гарью и раскаленным металлом.
– Нечетные секции чистят, – распорядился Жилин. – Четные патрулируют. Бур, погрузчики где?
– Ща причапают!
– Давай быстро…
Все деревенские лежали в лежку – исполнители, вершители, босые масаи в заношенных куртках из тетраткани, дородные негритянки, бритые наголо и с уймищем бус на шеях. Стандартная блок-операция. Все было как в том месяце, как в том году – десантные капсулы приземляются, охватывая зону ЧП плотным кольцом блокады. Выскакивают бравые опера, рассыпаются по кривым, вонючим закоулочкам, и уже слышны горячие выхлопы пистолетов-парализаторов, и бравые киберпогрузчики хватают обездвиженных пурпуров и тащат их, словно черти, влекущие во ад души грешные, и бравый капитан Жилин выходит на рыночную площадь. Лощеный, подтянутый, высокий, широкоплечий и узкобедрый – краткими отрывистыми фразами он отдает приказания… И совершенно по-дурацки, сиволапо и срамно, попадает в засаду.
С минарета, с той площадки, откуда муэдзин скликает правоверных на молитву, вдруг забил лазер-мегаваттник. Фиолетовый луч бил часто и прицельно – старшего оперативника Ляхова он прожег насквозь, еще и полосатый танк продырявил, насадив человека и машину на вертел сверхсолнечного огня. Лопнула пробитая цистерна с протухшей водой и расплескалась ржавым кипятком. Мощным фугасом рванула заправка с корявой надписью «Hidrogen mixt», рухнула стена, кирпичи облились скворчащей глазурью.
– «Виям» – по минарету! – заорал Жилин. – Огонь!
Ансамблем провыли лучеметы, и струи высокотемпературной плазмы слились в лиловый клуб. Ветхая башня не выдержала – посыпалась пыль, большущие куски штукатурки полетели вниз, оголяя кладку. Минарет стал тяжко оседать, словно проваливаясь под землю, и густая пыльная туча закутала площадь, гася и свет, и звук. «!.. – рычал и матерился Жилин. – Чтоб я еще раз связался с… летунами! Облучили, называется!»
В клубившемся рыжем облаке затявкал крупнокалиберный пулемет – и где только инсургенты откапывают подобное ржавье? Тяжелые разрывные пули не прошибали боекостюм, но бойца метров на пять отбрасывали. Длинные очереди трассирующими скрещивались и расходились, перегрызая столбы навесов, разрывая обездвиженные тела – и своих, и чужих. И вдруг грохот и визг пальбы пропал, и трассеры погасли, и ПП – табельные пистолеты-парализаторы – перестали прыскать тускло-голубыми лучиками. Чувство провала, несказанно мучительное ощущение падения в бездну, придавило сознание. Глебу казалось, он вскипает и испаряется, распадаясь на клеточки в гибельном холоде и в ужасающем мраке…
Жилин вынырнул из нави, непонятно как возвращая целокупность телу, неизвестно чем отыскивая ориентиры, утраченные рассудком. Злым упрямством, быть может? Ноги подкосились, он упал лицом в истоптанную, унавоженную, липкую красную глину – и разбил нос об лицевой щиток. Очухался и отжался. «Что это было? – вяло подумал Жилин. – Похоже на психоатаку… Словно попал под удар гипноиндуктора…»
В оседающей пыли к нему шел человек – маленький совсем, «полтора метра с кепкой», но с громадной головой, как на детском рисунке, и с глазами змеи. Локи! Жилин испытал внутренний нервный взрыв и содрогнулся от удивительного, оргастического удовольствия. Однотонные мысли замкнулись в цепь, а в пустой голове зазвучал высокий, холодный голос: «Повинуйся, слуга!» Напрягшись до слома, Жилин сложил три буквы: «Нет!» – «Подчинись моей воле!» – «Нет, я сказал!» – «Клянись в верности!» – «Фиг!»
Непослушной рукой капитан Патруля выцарапал из кобуры ПП и открыл огонь. Перед глазами мерцание, ствол дрожит и расплывается. А синие лучики никак не могли попасть, били и били в пыль, лишь случайно зацепив ногу Локи. Хромая, психократ отступил. «Типа герой!» – снасмешничал голос. Локи сорвал что-то с пояса и швырнул Жилину под ноги. Мина-паук! Блестящий шарик, размером с бейсбольный, выпустил проволочные лапки, пробежал с полметра и прыгнул… Сегундо скакнул наперерез, но его отбросило взрывом.
Раскололось небо. Земля закувыркалась в огненной свистопляске. Нечеловеческая сила разодрала на Жилине спецкостюм и оторвала обе ноги, вывалила в красную латеритовую грязь сизые кишки, хрястко изломила спину… Страшно. Кто-то знакомый, размазывая по щекам слезы, сажу и кровь, запихивал Глеба в стандартный реанимационный бокс. Голос в наушниках: «!.. Где стратоплан, я спрашиваю?! Живо сюда! Командир ранен!»
Чьи-то руки помогали уложить как надо жалкий человеческий обрубок в горелом камуфляже. И докатилась боль – резучая, нылая, палящая боль, и Жилин провалился в цветущую пустоту…
В Новгороде Великом есть улицы Розважа и Прусская, Рогатица и Людинцева, через Волхов перекинут Великий мост, а ниже его тянется набережная Буян.
Москвичи ходят по Остоженке и Садовому кольцу, живут в Хамовниках, а работают в «Останкино». А Одесса? Ланжерон и Аркадия, Дерибасовская и Портофранковская, Французский бульвар, Молдаванка, Пересыпь, Привоз! Это не топонимы. Это музыка.
Целые поколения складывали их, веками держались, и оттого они особенны и неповторимы. От каждого такого названия веет давнопрошлой жизнью – дымком и парком русской бани… запахом смолистых досок… парным молочком… смородиновым листом, растертым в пальцах… Не всякий город мог с давности хранить в памяти людской похожие знаки, выделявшие его из прочих человечьих селений, подведенных, увы, под общий знаменатель стандарта. Севастополь – смог.
Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61