Пел грустно под гитару «Где ж тебя носит, крейсер Аврора?» и глядел на карту, тыкал пальцем в Украину или Белоруссию, в которых жили сыто, и качал головой. Размазывал нарисованные границы пальцами. Глупый ты был, Эдик, в Украине и в Белоруссии жили сыто, пока кошек всех не поели, а потом… потом кошки закончились, и украинцы требовали провести трубопровод, по которому можно было поставлять кошек, а белорусы в это время тихонько переходили границу и становились русскими. Ты ведь просто хотел, чтобы тебя заметили, Эдик, верно? Ты делал все, чтобы тебя заметили, а тебя все равно никто не замечал. Есть такие люди, которых не замечают в любой ситуации. Человек орет, хочет помочь, образумить, надрывается ради чего-то, а его не видят. Я думаю, тебя бы не заметили, даже если б ты взорвал город ядерной бомбой…
Неподалеку завыла бродячая собака. Потом еще одна и еще. Они выли вразнобой, но пронзительно и тоскливо, и я даже поднял голову к небу, надеясь увидеть луну, на которую эти собаки воют, но луны не было; был голубиный помет, который попал мне точно на переносицу и который я долго стирал рукавом.
— Когда ты пропал, Эдик, тебя не искали, — сказал я трупу. — Мачеха твоя приехала, забрала документы, и кирдык. С месяц повисели плакаты «Разыскивается такой-то» с твоей фотографией, а потом и их не стало. Я, помнится, к одной твоей фотке ради смеха усы пририсовал маркером и козлиную бородку.
Собаки выли громче. Оглянувшись, я увидел серые тени, которые мелькали меж сожженных деревьев.
— Ты не нужен был тому времени и переместился в другое, Эдик, и мы радовались за тебя. Думали, что хоть там, в будущем, ты будешь счастлив. Не сообразили немножко, надо было под окно матрац хотя бы подложить или тент натянуть, чтоб тебе мягче падать было. Но кто знал? Мы думали, что ты упадешь в далеком-далеком будущем! Кто мог предположить, что твоя идиотская натура сработает и в этот раз и перенесет тебя в наши собачьи годы. Ты меня слышишь, Эдик? Идиот ты этакий!
Идиот не слышал. Идиот был мертв.
Я отвернулся и быстро зашагал прочь мимо пустых домов и свалок, мимо сгоревших деревьев и бетонных балок. Я успел пройти квартал, когда мне навстречу вышли собаки. Были они самых разнообразных пород и окрасов. Они рычали и пускали голодные слюни, эти тощие как на подбор псы, грязные, со свалявшейся шерстью и оборванными ушами.
Я остановился и медленно, следя за поведением собак, поднял с земли палку. Псы медленно приближались ко мне. Вперед рвались мелкие шавки, которые лаяли пискливо, но яростно. Они выпрыгивали из-под лап больших товарок, тявкали и кубарем катились назад.
— Какие же вы братья наши меньшие? — пробормотал я, пятясь. — Нет, после такого вы не братья, хотя и меньшие, конечно, но никак не братья. А ну пошли вон!
Собаки продолжали напирать. Я вдруг заметил, что у одной из них две головы, и судорожно сглотнул. Закрыл глаза и открыл. Так и есть! Одна голова была обычная, а сбоку к туловищу псины крепилась вторая, бульдожья. Бульдожья голова, судя по всему, недавно сдохла, и ее «носитель», рыжая дворняга, под весом «мертвого груза» клонила шею вбок. Шею дворняги обматывала проволока с прикрепленной к ней железной биркой; кажется, на ней был выплавлен номер.
— Мать твою… — пробормотал я.
— Мать здесь больше не живет, — прохрипел кто-то за моей спиной.
Я оглянулся. Сзади стоял крепкий мужик в ватнике, галифе и берцах. Волосы у него были грязные и редкие, в густой и черной как смоль бороде запутались сухие палочки и гнилые листья. В руках мужик держал кусок канализационной трубы. На голову он нахлобучил круглый аквариум с отбитым дном. На плечах мужика лежали дохлые рыбки, мечехвосты и скалярии.
Собаки смотрели на странного гостя с опаской — знали, наверное, — но не останавливались, шли навстречу.
Мужчина сказал мне, не отводя взгляда от собак:
— Иди за мной.
— Что еще за хрень у тебя на голове? — тихо пробормотал я.
— Иди… мать твою… за… мной.
— Ладно…
Мы отступали мимо свалок газовых плит и сгнившей мебели, мимо торчащей из земли арматуры и сгоревших пеньков, а собаки шли за нами, сохраняя дистанцию. А потом настал момент, когда они кинулись на нас все одновременно, мужчина оттолкнул меня в сторону и по-богатырски размахнулся трубой; собаки визжали, наседали и откатывались назад, скуля, с разбитыми в кровь мордами. Иные целились челюстями мужику в шею, но он выставлял вперед аквариумную свою голову, и собаки с визгом отскакивали. Одна все-таки сумела вцепиться в плотные брюки мужчины, но я хватил ее палкой по голове, и она замерла, — наверное, потеряла сознание, но зубов не расцепила.
Потом мужик крикнул.
— Сюда! — и открыл дверцу холодильника, который находился в основании очередной кучи мусора. Задумываться было некогда, и я нырнул в холодильник, а мужик полез за мной, захлопнув за собой дверцу. Снаружи рычали, бились в дверцу головами и царапали пластик собаки.
Потом они как по команде завыли.
У холодильника не было задней стенки, вместо нее я увидел темный низкий тоннель, по которому и пополз, стараясь не поднимать голову. Мужик подталкивал меня сзади, и я полз быстрее. Вскоре мы очутились в некоем подобии пещеры, где стенами и сводом служили нагромождения мусора. Сквозь щели в мусоре пробивался тусклый свет. В углу я увидел стопки книг и лежанку, сооруженную из старого холщового мешка, а также пневматическое ружье с погнутым стволом.
— Вот так-то вот, — сказал мужик и закашлялся. Стянул через голову «шлем», высморкался в холщовую лежанку, пробормотал: — Раньше отстреливался, сейчас приходится с трубой бегать.
— Жилые дома в двух кварталах начинаются, — пробормотал я. — Можно новое купить… лицензия сейчас не требуется, разве что на самые бронебойные виды воздушек…
Он не ответил. И впрямь, откуда деньги у мужика? И вообще, зачем он тут живет? Бомжевать можно и среди цивилизации. Да и не походит на бомжа, книжки читает…
— Ты зачем аквариум на голове носишь? — спросил я.
— Отпугивает собак, — отвечал он. — Опять же вдруг голод застанет меня в пути, помотаю головой из стороны в сторону, дохлую рыбку зубами схвачу и проглочу. Жаль, вода через щели вытекает, мог ведь и жажду таким образом победить.
— Ы… — пробормотал я и заткнулся.
Мужик сел по-турецки и стал освобождать штанину от челюстей собаки. Собака, кстати, оказалась та самая, двухголовая.
— Здесь мутанты водятся, да? — тихо спросил я.
— Какие, на хрен, мутанты? — скривился мужик. — Здесь кинологическая лаборатория недалеко была, опыты там проводили. Молодым псам пришивали головы старых собак, и старые молодели. Ученые искали способ достичь бессмертия для людей.
— Не может быть… — пробормотал я.
— Может, может. — Он наконец расцепил собачьи челюсти, вытащил из заначки топорик и замахнулся. Я зажмурил глаза и долго не открывал их. Собака булькнула, а когда я открыл глаза, обе ее головы лежали в стороне, оскаленными мордами вверх, а мужик вытирал руки о грязную простыню. Тело пса он подвесил за специальный крючок под потолком и оставил стекать кровь в специальную ямку.
Потом мужик посмотрел на меня и сказал, оскалившись:
— Я в той лаборатории работал. Потом нас закрыли, и я остался здесь. Все равно наука была и будет моей жизнью. Семьи у меня нет. Родственников тоже. Кому я нужен? А здесь…. здесь интересно. Очень простая экосистема. Собаки жрут кошек. Кошки жрут крыс. Крысы жрут дерьмо. Я как человек, вершина то есть пищевой цепочки, жру их всех.
— Но ведь город очень близко, — промямлил я, с опаской поглядывая на топорик. — Вы могли уйти! Они все… могут уйти.
— Пожрут друг друга и уйдут, — деловито ответил ученый, доставая из очередной заначки большую жестяную флягу. — Те, которые выживут, конечно. Хочешь? — Он отвинтил пробку и протянул мне сосуд, из которого пахло отвратной сивухой.
— Нет, спасибо.
— Зря. Ладно, потопали.
— Ы?
— Скоро ночь. Хочешь остаться здесь? Нет? Тогда давай-давай, двигайся.
Он натянул на голову аквариум, закинул туда выпавших рыбок и прополз мимо меня, открыл дверцу газовой плиты и полез внутрь. Я, царапая бока о ржавые края, пополз за ним.
У плиты не было задней стенки. В кромешной темноте я не видел спины моего спутника и ориентировался по резкому запаху: от него воняло псиной.
Посветлело. Совсем скоро мы выползли из кучи мусора и оказались на крохотном пятачке, который со всех сторон, кроме одной, был окружен свалкой. Впереди высился бетонный забор. Где-то за забором скрипели качели и кричала детвора.
Мужик порылся в мусоре и вытащил старую, но крепкую лестницу, прислонил ее к забору.
— Поднимайся.
Я топтался на месте и мялся, не зная, что сказать. Выдавил через силу:
— Спасибо…
Он отвел взгляд и буркнул со злостью:
— Дуй отсюда. Ночь скоро.
Я протянул ему руку и сказал:
— Нет, правда, огромное вам спасибо. Меня зовут Кирилл. Я… я благодарен вам.
— Вот что я скажу тебе, Кирилл, — сказал он тихо. — Когда кто-то покинет эти проклятые места, когда кто-то окажется один, моли Бога, чтобы то был я. Чтобы я таки остался на вершине пищевой цепочки. Понял?
— Вариант хуже, но все еще терпимый, если останется единственным самый низ пищевой цепочки, — сострил я.
— Чего? — Кажется, он удивился.
— Дерьмо. — Я улыбнулся.
Он в ответ захлопал своими рыбьими глазищами и пустил слюну, а потом взял трубу на изготовку и двинулся на меня:
— А ну пошел отсюда! Я ему о серьезном, а он…
— Ладно, не кипятись… — Я схватился за перекладину и стал карабкаться наверх. Через пару секунд был уже на вершине. Мужик орал внизу, бессмысленно размахивал трубой и грозился отрубить мне голову. Я не слушал его. Оседлав верх забора, оглянулся: мужик плакал. Размахивая трубой, он случайно расколошматил аквариум и теперь рыдал, ползая в грязи, собирая осколки и рыбок, разговаривая с ними, называя их по именам. С расцарапанного его лица на сырую землю стекала кровь.
— Я труп… — шептал мужик. — Я труп.
— Не парься! — крикнул я. — Аквариум — не главное, главное то, что у тебя внутри, в сердце. Ты смелый мужик, и когда сдохнешь, случится это не из-за того, что аквариум разбился, а оттого, что ты чокнутый, как Мартовский Заяц, и хочешь победить всех собак, кошек и крыс в округе.
Я спрыгнул с забора с другой стороны и оказался в тихом, но уютном спальном районе, в одном квартале от моего дома. По сторонам девятиэтажные дома царапали низкое небо, а прямо перед собой я увидел песочницу. Детская площадка.
Двор был безлюдным, только долговязая девчонка каталась на качелях и с любопытством глядела на меня. Когда я проходил мимо, она спросила:
— А что там, за забором?
— Свалка, — ответил я и остановился. Было что-то трагическое в этом моменте. Я стыдился зато, что обидел мужика. Он испоганил себе жизнь, но ведь это его выбор, верно? Не мне судить!
Я посмотрел девочке в глаза, а она посмотрела в мои, и я подумал вдруг, что между нами возникла какая-то связь, телепатическая, быть может. Я подумал, что сейчас девочка чувствует то же, что и я, что сейчас она откроет ротик и спросит тихо: «Там, за забором, правда так страшно?»
Девочка открыла ротик и попросила:
— Раскачайте меня, пожалуйста.
На площадке между десятым и одиннадцатым этажами стоял мужчина в черном двубортном костюме, распахнутом настежь сером плаще и начищенных остроносых ботинках, из-под которых выглядывали разноцветные носки; начищал ботинки он, наверное, в спешке, потому что у подошвы остались прилипшие комочки гуталина. На глаза мужчины была надвинута широкополая черная шляпа. Мужчина стоял, прислонившись к подоконнику по правую руку от самодельной пепельницы. Он курил, выпуская дым из-под шляпы прямо в пол.
Я остановился рядом с ним, потому что в груди закололо, а перед глазами заплясали образы. Глюк?
Мужчина в сером плаще должен был погибнуть через час. Погрешность — полчаса. Или даже сорок минут.
Двумя пальцами, в которых мужчина держал сигарету, он поправил шляпу, сдвинув ее набок, и сказал неожиданно писклявым голосом:
— Гражданин, пошевеливайтесь.
Я кивнул, качнувшись в его сторону всем телом, как ванька-встанька, рукой схватился за перила, чтоб удержаться, и пошел наверх. У меня горели щеки. Чуть не свалился на пол перед этим болваном, а он все видел!
Дверь в квартиру Громова была приоткрыта и поскрипывала несмазанными петлями на сквозняке; изнутри раздавались странные звуки. Там кто-то бухтел под нос, бранился шепотом и передвигал мебель. А еще из квартиры несло крепким дешевым табаком.
— Да стой же ты… — пробормотал кто-то. Голос был незнакомый, и я замер на месте. Мужик в плаще прожигал взглядом мой затылок. Он ждал, что я сделаю дальше.
А следовало сделать вот что: воткнуть ключ в замочную скважину, провернуть против часовой стрелки два раза и войти в свою квартиру. Спокойно. Не дергаясь. Захлопнуть дверь и забыть.
Но я стоял на месте.
А потом свернул в квартиру Громова. Чтобы помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50