Я буркнул под нос: «Следующий!» — и стал проталкиваться к выходу.
У обитых коричневым дерматином дверей меня ждал Игорек. Прислонившись к дверному косяку, он скучающе почесывал небритую щеку и изучал плакат на стене. На плакате было написано: «Беспокоиться не о чем! Мясной кризис закончится в течение года!! Прогнозы профессионалов!!!» Ниже лепились друг на друга колонки текста, полные показного оптимизма и изрядно сдобренные восклицательными знаками. Рядом с заглавием художник намалевал большелапую, с клювом, как у вороны, черную курицу. Птица подмигивала читателю шафрановым глазом и всем своим видом обещала скоро вернуться в виде жареных крылышек и ножек.
— Ну как, проткнули задницу? — весело поинтересовался Игорек.
— Ирод там какой-то работает, а не медбрат, — зло отвечал я.
— Профессионал… — смакуя слово, сказал Игорь. — Знаешь, Киря, кто такие профессионалы? Нет, не те, которые знают больше других, иные: они кричат на каждом углу, что знают больше других. Как эти вот, например. — Он ткнул пальцем в плакат и постучал по куриному клюву.
— Опять на философию потянуло? — буркнул я, почесывая задницу. — Чтоб ты знал, санитар воткнул в меня иглу так, будто хотел продырявить насквозь. До сих пор болит. Наверное, он работал в гестапо в прошлой жизни. Я видел это в его глазах. Я видел это в его манере держать шприц.
— Забей, — предложил Игорь. — Ну что, на консультацию пойдем сегодня?
Я скривился:
— Не хочу. После всего — выходной мы заработали. Пошли гулять.
— Диплом на носу, а ему все гулять! — возмутился Игорь. — Выгонят к чертям, загребут в армию, что будешь делать?
— Служить.
— Опять остришь, Кирятор?
— Сам же предложил — забить.
— Я не про то.
— Зато я про это.
— Ладна-а… Деньги у тебя есть?
— Не-а.
— Тогда пошли на Голубиное Поле. Авось и сегодня нам что-нибудь перепадет.
Через сумрачные дворы, закрытые от голубого неба кронами деревьев, мы потопали навстречу солнцу, на восток то есть. Стоял май, природа цвела и зеленела, а с ветки на ветку прыгали, радуясь хорошей погоде, выжившие после зимы воробьи. Под ногами, как напоминание о голодном времени, хрустели сгнившие за осень листья и веточки. За эту зиму я похудел килограммов на десять, а Игорь так и вовсе напоминал ржавую железнодорожную рельсу.
Народа на улице было мало. Кто-то спал, суббота все-таки, а кто-то стоял в очереди на укол. По радио вчера передавали, что человеку подхватить мясной вирус тяжело, но возможно, поэтому советовали не уклоняться от прививок. Уклонистов было мало. За теми, кто все-таки уклонялся, приходили суровые милиционеры с горящими глазами, били дубинками по голове и почкам и ставили в самый конец очереди.
Мы миновали несколько старинных хрущевок и оказались в Шалыкинском переулке. Здесь отродясь не водилось асфальта, а многоэтажные дома заменяли покосившиеся домики из красного кирпича с обязательной верандой, оплетенной диким виноградом, и проржавевшим железном забором. На скамеечках перед домами сидели старики,, а рядом в песочке или прямо на дороге ковырялись малыши с ведерками и совочками. На нас, чужаков, старики поглядывали с подозрением. Игорек принял независимый вид, сунул руки в карманы и, небрежно насвистывая, двинулся вперед, перепрыгивая кочки и колдобины. Я догнал его и пошел рядом, тоже независимо и тоже перепрыгивая кочки и колдобины. Игорька я почитал за кумира. Тайно, конечно.
— Местные нас недолюбливают, — шепнул я другу.
Друг через шаг поплевывал по сторонам, но видно было, что волнуется: он шмыгал носом.
— Ничего, тут одно старичье, мужики и бабы сейчас трясутся от страха, но делают уколы. — Игорь подмигнул мне. — Все будет в ажуре.
Мы миновали несколько дворов, а потом свернули на едва приметную тропинку, с одной стороны которой землю резал глубокий овраг, заросший бурьяном, а с другой теснились гаражи, фасадом глядящие на тихий Кузьминский переулок.
— Машке говоришь, откуда деньги берутся, Кирчик? — спросил Игорь.
Я помотал головой:
— А ты Наташе?
— Нет, ты что! Она у меня убежденная «зеленая». Хотя до кризиса, помнится, лопала все подряд; теперь только овощи ест. Оно и к лучшему, останется худенькой и сексапильной.
— Да ладно. Она у тебя и так тонкая как тростинка, — возразил я. — И сексапильная.
— А ну — цыц! Только я имею право называть Наташку сексапильной, Кирикс.
— Все равно она худющая.
— Ну-у… девушкам худеть всегда полезно. Это один из множества маленьких смыслов жизни, из которых потом складывается огромный и непонятный мне Женский Смысл.
— Скажешь тоже! — буркнул я, старательно проговаривая в уме и запоминая фразу.
— С Эдиком, Эдмэном нашим, если что-нибудь достанем, поделимся?
— Да пошел он! Сидит и вечно ноет. Надоел он мне. Дал Бог соседа по комнате. — Я скривился.
Игорек покачал головой:
— Нормальный он парень. Просто закомплексованный по самое не могу. Надо нам чаще его с собой брать. Может, поумнеет и пиво пить научится. Водку опять же. Водка полезная. Она учит жизни.
— Не думаю.
— Что водка учит жизни?
— Что Эдик захочет ее пить.
— Тсс… — Игорь прижал указательный палец к губами замедлил шаг. Я прислушался.
Впереди стоял забор: деревянный, в сучках и задоринках и с натянутой поверху колючей проволокой. С проволоки свисали лоскуты материи. Досок в некоторых местах не хватало. Влево забор шел по самому краю лога, а вправо прятался за гаражами.
За забором находился пустырь, прозванный Голубиным Полем. Назвали его так потому, что сюда с давних пор слетаются голуби и горлицы.
С пустыря доносились голоса.
Мы тихонько подкрались к забору и заглянули в щель между досками.
На поляне, заросшей пореем, стояли мальчишки. Были они загорелые и разноцветные: терракотовые, кофейные, бронзовые и любых других коричневых оттенков; стояли в майках и шортах или в одних шортах, потому что солнце припекало порядочно. Их было семеро. Трое в руках держали воздушки. Не детские пукалки, а взрослые машинки, серьезные. Мальчишки горячо спорили, потому что перед ними горкой лежали голубиные трупики, а пакет или сумку, чтобы сложить их туда, трупики эти, пацанята взять забыли.
— Сенька, сбегай домой за сумкой, — увещевал старший, парнишка лет двенадцати. У него была смуглая, черная почти, кожа и красные сгоревшие плечи; желтые волосы беспорядочно топорщились на круглой и бесформенной, как капустный кочан, голове, а хищными глазенками он старался подрезать собеседника. Старший обращался к угрюмому чернявому пареньку лет семи. Тот отворачивал голову и отвечал, насупившись:
— Чего, самого маленького нашли? Не пойду.
— Тогда майку дай! Мы из нее мешок сделаем и сложим туда голубей.
— Еще чего. Самого маленького нашли?
Старший злился:
— Сенька, блин, ты что, совсем тупой? Ты и есть самый маленький.
— Еще чего! Нашли тоже…
— Ну скажи тогда, кто тут младше тебя. Скажи!
У малыша задрожали губы, и он ничего не ответил. Я шепнул Игорьку:
— Ничего нам сегодня не обломится. Пошли.
— Нет, ты погоди, Киря, — ответил Игорь, и в глазах его загорелись недобрые огоньки. — Получается, зря перлись? Погоди…
— Но…
Игорь не слушал меня. Он протискивался в дырку в заборе. Я вздохнул и полез за ним. Моя черная футболка тут же испачкалась, а в нос полезли сладкие до приторности запахи сорных трав и голубиного помета.
Мальчишки посмотрели на нас с подозрением; старший задумчиво вертел в руках воздушку. Ребята стояли полукругом рядом с горкой птичьих трупиков; над дохлыми голубями жужжали мухи.
— Здорово, хлопцы! — громко крикнул Игорь и остановился. Руки в боки, он весело смотрел на хмурых пацанят.
Я замер сзади и гадал, что задумал мой друг.
— Хорошее местечко, — прищурив глаза, сказал Игорь. — Трава, солнышко. Опять же место не совсем обычное, голуби сюда слетаются. Много-много голубей. И, что удивительно, людей не боятся совсем, подходи и голыми руками бери. В детстве, помню, мы подкармливали их частенько. Я жил тут неподалеку, на Киргизской.
— Чего вам надо? — баском поинтересовался старший; свою воздушку он сжимал в руках так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Мы вас не знаем. Я сам с Киргизской, если что.
— Да гуляли мы тут, — доверительно сообщил Игорь. — Детство вспоминали, то-се. На голубей пришли полюбоваться, семечек им насыпать. Любишь семечки, братишка? Нет? А чего так? Вот голуби, они любят.
Пацаны переглянулись. Самый младший всхлипнул и сказал:
— А я говорил, говорил вам, нельзя, не надо было этого делать. Голуби — птички добрые, они — птички мира, мне бабушка рассказывала…
— Молчи, Сенька, — шикнул на него старший. Малец замолчал, но продолжал плакать.
— Да, кстати, — сказал Игорь, — мы из Государственной Живодерни. Следим, чтоб произвола не случалось. Охоты левой, то-се. — Он достал из заднего кармана студенческий, раскрыл и помахал им в воздухе. Потом быстренько захлопнул и вернул на место, в карман то есть. Естественно, ребята не успели заметить, что там написано на самом деле. — Так что, детишки, придется вашим родителям платить штраф, и немалый. За браконьерство.
— Почему браконьерство? — неуверенно протянул старший. — Мы тут недалеко живем. Поэтому имеем право. Наверное.
— «Наверное», — передразнил его Игорек. И гаркнул:— А ну пшли вон отсюда, пока не начал проверять, у кого из вас есть письменное разрешение на оружие! Что это у тебя, малыш?.. Сдается мне, «Соболь». Какая скорость у пульки начальная? Кажется, гораздо выше разрешенной!
Малыш Сенька повиновался сразу и протопал мимо нас, плача совсем уже навзрыд, и исчез за забором. Неуверенно потянулись за ним и остальные шкеты. Старший тоскливо смотрел на голубей и пускал голодные слюни.
— Можно хоть одного забрать? — уныло протянул он. — Не для себя, но для братишки младшего. Голодный он у меня, мяса недели две не ел, пусть хоть крылышка жареного отведает.
— Бери и сваливай, — вздохнул Игорь и демонстративно отвернулся.
Радостный старший подхватил измазанную в грязи птицу, сунул под майку и, прижимая ее к груди, помчался вон с пустыря.
Вскоре на Голубиной Поляне остались только мы и куча дохлых голубей. Голуби аппетитно жарились на солнышке. У меня у самого потекли слюнки. «Часть продадим, часть съедим сегодня, запивая холодным пивком», — вот что думал я.
Игорек вытащил из-за пазухи плотный черный пакет и принялся складывать туда голубей. Я стоял у дыры в заборе, на шухере значит. Игорь крикнул мне:
— Кирчик, иди сюда, помоги! Не бойся, не прибегут они обратно, небось в штаны уже наложили. Дети тупые, всему верят.
Я подошел к нему. Увидел, что у Игорька из носа течет кровь, и протянул ему свой платок. Игорь кивнул, платок взял и продолжил собирать голубей. Левой рукой он прижал платок к лицу. На нем быстро расплылось темно-красное пятно.
— Не жаль детей? — спросил я.
— Наташка продуктовую мясную карточку потеряла, не успела продать, — ответил Игорь рассеянно. — А есть-то хочется.
— Она ж «зеленая» у тебя!
— И чего? Карточки всем дают.
— А…
— Лови их!!
Возле забора зашумело и заскрипело. Думать было некогда. Игорь бросил оставшихся голубей, подхватил пакет и перекинул его через плечо; мы дунули направо, к другой дыре в заборе. Сзади надрывался старший, голос которого стал писклявым и совсем детским:
— Я знал! Я знал! Семен узнал их! Они сюда часто приходят, голубей наших таскают! Студенты они! Гады! Гады!
Кто-то пальнул нам вслед из воздушки. Пулька чиркнула меня по бедру; было не очень больно, но все же ощутимо, и я ускорился, едва не взлетая над землей. Споткнулся, но на ногах удержался. Игорь был уже у забора. Он кинул пакет в дыру на пыльную дорогу, а сам полез следом. Я — за ним.
— Лови их!
— Воры!
— Г-г-гады!
Мы выскочили на грунтовую дорогу, на которой тут и там лежали стебли сухого бурьяна и коровьи лепешки. Лепешки высохли до невозможности и напоминали теперь мумий самих себя. Коров здесь в последнее время не водится.
Сзади пути к отступлению закрывал забор, спереди-частные дома, а слева и справа клубы пыли и матерные крики. С обеих сторон к нам, медленно и вальяжно ступая, приближались местные. Человек десять, подростки. Были среди них и ребята нашего возраста. Самый здоровый, в майке и серых спортивных штанах, обильно измазанных пометом, намотал на руку цепь от велосипеда, другие приготовили финки и раскладные ножи из тех, которые с открывалкой. Почти на всех были джинсовые кепки с черным околышем и вышитой белой нитью надписью спереди: «МЯСО — ЭТО ТОЛЬКО У ТЕБЯ В МОЗГУ». «Странная мода у местных, — подумал я, любуясь кепками. — Странная, но красивая. Надо будет себе такую кепочку прикупить. Если выживем».
— Засада, — буркнул Игорь, поднимая с земли пакет с голубями. От птиц попахивало.
— Допрыгались, студентики? — крикнул парень с цепью. У него был противный, визгливый голос. — Мы за вами давно следим! Доигрались, мажоры?! Думали, ребята с окраины, тупые, не просекут, что тут творится, не проверят, кто их законное мясо таскает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
У обитых коричневым дерматином дверей меня ждал Игорек. Прислонившись к дверному косяку, он скучающе почесывал небритую щеку и изучал плакат на стене. На плакате было написано: «Беспокоиться не о чем! Мясной кризис закончится в течение года!! Прогнозы профессионалов!!!» Ниже лепились друг на друга колонки текста, полные показного оптимизма и изрядно сдобренные восклицательными знаками. Рядом с заглавием художник намалевал большелапую, с клювом, как у вороны, черную курицу. Птица подмигивала читателю шафрановым глазом и всем своим видом обещала скоро вернуться в виде жареных крылышек и ножек.
— Ну как, проткнули задницу? — весело поинтересовался Игорек.
— Ирод там какой-то работает, а не медбрат, — зло отвечал я.
— Профессионал… — смакуя слово, сказал Игорь. — Знаешь, Киря, кто такие профессионалы? Нет, не те, которые знают больше других, иные: они кричат на каждом углу, что знают больше других. Как эти вот, например. — Он ткнул пальцем в плакат и постучал по куриному клюву.
— Опять на философию потянуло? — буркнул я, почесывая задницу. — Чтоб ты знал, санитар воткнул в меня иглу так, будто хотел продырявить насквозь. До сих пор болит. Наверное, он работал в гестапо в прошлой жизни. Я видел это в его глазах. Я видел это в его манере держать шприц.
— Забей, — предложил Игорь. — Ну что, на консультацию пойдем сегодня?
Я скривился:
— Не хочу. После всего — выходной мы заработали. Пошли гулять.
— Диплом на носу, а ему все гулять! — возмутился Игорь. — Выгонят к чертям, загребут в армию, что будешь делать?
— Служить.
— Опять остришь, Кирятор?
— Сам же предложил — забить.
— Я не про то.
— Зато я про это.
— Ладна-а… Деньги у тебя есть?
— Не-а.
— Тогда пошли на Голубиное Поле. Авось и сегодня нам что-нибудь перепадет.
Через сумрачные дворы, закрытые от голубого неба кронами деревьев, мы потопали навстречу солнцу, на восток то есть. Стоял май, природа цвела и зеленела, а с ветки на ветку прыгали, радуясь хорошей погоде, выжившие после зимы воробьи. Под ногами, как напоминание о голодном времени, хрустели сгнившие за осень листья и веточки. За эту зиму я похудел килограммов на десять, а Игорь так и вовсе напоминал ржавую железнодорожную рельсу.
Народа на улице было мало. Кто-то спал, суббота все-таки, а кто-то стоял в очереди на укол. По радио вчера передавали, что человеку подхватить мясной вирус тяжело, но возможно, поэтому советовали не уклоняться от прививок. Уклонистов было мало. За теми, кто все-таки уклонялся, приходили суровые милиционеры с горящими глазами, били дубинками по голове и почкам и ставили в самый конец очереди.
Мы миновали несколько старинных хрущевок и оказались в Шалыкинском переулке. Здесь отродясь не водилось асфальта, а многоэтажные дома заменяли покосившиеся домики из красного кирпича с обязательной верандой, оплетенной диким виноградом, и проржавевшим железном забором. На скамеечках перед домами сидели старики,, а рядом в песочке или прямо на дороге ковырялись малыши с ведерками и совочками. На нас, чужаков, старики поглядывали с подозрением. Игорек принял независимый вид, сунул руки в карманы и, небрежно насвистывая, двинулся вперед, перепрыгивая кочки и колдобины. Я догнал его и пошел рядом, тоже независимо и тоже перепрыгивая кочки и колдобины. Игорька я почитал за кумира. Тайно, конечно.
— Местные нас недолюбливают, — шепнул я другу.
Друг через шаг поплевывал по сторонам, но видно было, что волнуется: он шмыгал носом.
— Ничего, тут одно старичье, мужики и бабы сейчас трясутся от страха, но делают уколы. — Игорь подмигнул мне. — Все будет в ажуре.
Мы миновали несколько дворов, а потом свернули на едва приметную тропинку, с одной стороны которой землю резал глубокий овраг, заросший бурьяном, а с другой теснились гаражи, фасадом глядящие на тихий Кузьминский переулок.
— Машке говоришь, откуда деньги берутся, Кирчик? — спросил Игорь.
Я помотал головой:
— А ты Наташе?
— Нет, ты что! Она у меня убежденная «зеленая». Хотя до кризиса, помнится, лопала все подряд; теперь только овощи ест. Оно и к лучшему, останется худенькой и сексапильной.
— Да ладно. Она у тебя и так тонкая как тростинка, — возразил я. — И сексапильная.
— А ну — цыц! Только я имею право называть Наташку сексапильной, Кирикс.
— Все равно она худющая.
— Ну-у… девушкам худеть всегда полезно. Это один из множества маленьких смыслов жизни, из которых потом складывается огромный и непонятный мне Женский Смысл.
— Скажешь тоже! — буркнул я, старательно проговаривая в уме и запоминая фразу.
— С Эдиком, Эдмэном нашим, если что-нибудь достанем, поделимся?
— Да пошел он! Сидит и вечно ноет. Надоел он мне. Дал Бог соседа по комнате. — Я скривился.
Игорек покачал головой:
— Нормальный он парень. Просто закомплексованный по самое не могу. Надо нам чаще его с собой брать. Может, поумнеет и пиво пить научится. Водку опять же. Водка полезная. Она учит жизни.
— Не думаю.
— Что водка учит жизни?
— Что Эдик захочет ее пить.
— Тсс… — Игорь прижал указательный палец к губами замедлил шаг. Я прислушался.
Впереди стоял забор: деревянный, в сучках и задоринках и с натянутой поверху колючей проволокой. С проволоки свисали лоскуты материи. Досок в некоторых местах не хватало. Влево забор шел по самому краю лога, а вправо прятался за гаражами.
За забором находился пустырь, прозванный Голубиным Полем. Назвали его так потому, что сюда с давних пор слетаются голуби и горлицы.
С пустыря доносились голоса.
Мы тихонько подкрались к забору и заглянули в щель между досками.
На поляне, заросшей пореем, стояли мальчишки. Были они загорелые и разноцветные: терракотовые, кофейные, бронзовые и любых других коричневых оттенков; стояли в майках и шортах или в одних шортах, потому что солнце припекало порядочно. Их было семеро. Трое в руках держали воздушки. Не детские пукалки, а взрослые машинки, серьезные. Мальчишки горячо спорили, потому что перед ними горкой лежали голубиные трупики, а пакет или сумку, чтобы сложить их туда, трупики эти, пацанята взять забыли.
— Сенька, сбегай домой за сумкой, — увещевал старший, парнишка лет двенадцати. У него была смуглая, черная почти, кожа и красные сгоревшие плечи; желтые волосы беспорядочно топорщились на круглой и бесформенной, как капустный кочан, голове, а хищными глазенками он старался подрезать собеседника. Старший обращался к угрюмому чернявому пареньку лет семи. Тот отворачивал голову и отвечал, насупившись:
— Чего, самого маленького нашли? Не пойду.
— Тогда майку дай! Мы из нее мешок сделаем и сложим туда голубей.
— Еще чего. Самого маленького нашли?
Старший злился:
— Сенька, блин, ты что, совсем тупой? Ты и есть самый маленький.
— Еще чего! Нашли тоже…
— Ну скажи тогда, кто тут младше тебя. Скажи!
У малыша задрожали губы, и он ничего не ответил. Я шепнул Игорьку:
— Ничего нам сегодня не обломится. Пошли.
— Нет, ты погоди, Киря, — ответил Игорь, и в глазах его загорелись недобрые огоньки. — Получается, зря перлись? Погоди…
— Но…
Игорь не слушал меня. Он протискивался в дырку в заборе. Я вздохнул и полез за ним. Моя черная футболка тут же испачкалась, а в нос полезли сладкие до приторности запахи сорных трав и голубиного помета.
Мальчишки посмотрели на нас с подозрением; старший задумчиво вертел в руках воздушку. Ребята стояли полукругом рядом с горкой птичьих трупиков; над дохлыми голубями жужжали мухи.
— Здорово, хлопцы! — громко крикнул Игорь и остановился. Руки в боки, он весело смотрел на хмурых пацанят.
Я замер сзади и гадал, что задумал мой друг.
— Хорошее местечко, — прищурив глаза, сказал Игорь. — Трава, солнышко. Опять же место не совсем обычное, голуби сюда слетаются. Много-много голубей. И, что удивительно, людей не боятся совсем, подходи и голыми руками бери. В детстве, помню, мы подкармливали их частенько. Я жил тут неподалеку, на Киргизской.
— Чего вам надо? — баском поинтересовался старший; свою воздушку он сжимал в руках так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Мы вас не знаем. Я сам с Киргизской, если что.
— Да гуляли мы тут, — доверительно сообщил Игорь. — Детство вспоминали, то-се. На голубей пришли полюбоваться, семечек им насыпать. Любишь семечки, братишка? Нет? А чего так? Вот голуби, они любят.
Пацаны переглянулись. Самый младший всхлипнул и сказал:
— А я говорил, говорил вам, нельзя, не надо было этого делать. Голуби — птички добрые, они — птички мира, мне бабушка рассказывала…
— Молчи, Сенька, — шикнул на него старший. Малец замолчал, но продолжал плакать.
— Да, кстати, — сказал Игорь, — мы из Государственной Живодерни. Следим, чтоб произвола не случалось. Охоты левой, то-се. — Он достал из заднего кармана студенческий, раскрыл и помахал им в воздухе. Потом быстренько захлопнул и вернул на место, в карман то есть. Естественно, ребята не успели заметить, что там написано на самом деле. — Так что, детишки, придется вашим родителям платить штраф, и немалый. За браконьерство.
— Почему браконьерство? — неуверенно протянул старший. — Мы тут недалеко живем. Поэтому имеем право. Наверное.
— «Наверное», — передразнил его Игорек. И гаркнул:— А ну пшли вон отсюда, пока не начал проверять, у кого из вас есть письменное разрешение на оружие! Что это у тебя, малыш?.. Сдается мне, «Соболь». Какая скорость у пульки начальная? Кажется, гораздо выше разрешенной!
Малыш Сенька повиновался сразу и протопал мимо нас, плача совсем уже навзрыд, и исчез за забором. Неуверенно потянулись за ним и остальные шкеты. Старший тоскливо смотрел на голубей и пускал голодные слюни.
— Можно хоть одного забрать? — уныло протянул он. — Не для себя, но для братишки младшего. Голодный он у меня, мяса недели две не ел, пусть хоть крылышка жареного отведает.
— Бери и сваливай, — вздохнул Игорь и демонстративно отвернулся.
Радостный старший подхватил измазанную в грязи птицу, сунул под майку и, прижимая ее к груди, помчался вон с пустыря.
Вскоре на Голубиной Поляне остались только мы и куча дохлых голубей. Голуби аппетитно жарились на солнышке. У меня у самого потекли слюнки. «Часть продадим, часть съедим сегодня, запивая холодным пивком», — вот что думал я.
Игорек вытащил из-за пазухи плотный черный пакет и принялся складывать туда голубей. Я стоял у дыры в заборе, на шухере значит. Игорь крикнул мне:
— Кирчик, иди сюда, помоги! Не бойся, не прибегут они обратно, небось в штаны уже наложили. Дети тупые, всему верят.
Я подошел к нему. Увидел, что у Игорька из носа течет кровь, и протянул ему свой платок. Игорь кивнул, платок взял и продолжил собирать голубей. Левой рукой он прижал платок к лицу. На нем быстро расплылось темно-красное пятно.
— Не жаль детей? — спросил я.
— Наташка продуктовую мясную карточку потеряла, не успела продать, — ответил Игорь рассеянно. — А есть-то хочется.
— Она ж «зеленая» у тебя!
— И чего? Карточки всем дают.
— А…
— Лови их!!
Возле забора зашумело и заскрипело. Думать было некогда. Игорь бросил оставшихся голубей, подхватил пакет и перекинул его через плечо; мы дунули направо, к другой дыре в заборе. Сзади надрывался старший, голос которого стал писклявым и совсем детским:
— Я знал! Я знал! Семен узнал их! Они сюда часто приходят, голубей наших таскают! Студенты они! Гады! Гады!
Кто-то пальнул нам вслед из воздушки. Пулька чиркнула меня по бедру; было не очень больно, но все же ощутимо, и я ускорился, едва не взлетая над землей. Споткнулся, но на ногах удержался. Игорь был уже у забора. Он кинул пакет в дыру на пыльную дорогу, а сам полез следом. Я — за ним.
— Лови их!
— Воры!
— Г-г-гады!
Мы выскочили на грунтовую дорогу, на которой тут и там лежали стебли сухого бурьяна и коровьи лепешки. Лепешки высохли до невозможности и напоминали теперь мумий самих себя. Коров здесь в последнее время не водится.
Сзади пути к отступлению закрывал забор, спереди-частные дома, а слева и справа клубы пыли и матерные крики. С обеих сторон к нам, медленно и вальяжно ступая, приближались местные. Человек десять, подростки. Были среди них и ребята нашего возраста. Самый здоровый, в майке и серых спортивных штанах, обильно измазанных пометом, намотал на руку цепь от велосипеда, другие приготовили финки и раскладные ножи из тех, которые с открывалкой. Почти на всех были джинсовые кепки с черным околышем и вышитой белой нитью надписью спереди: «МЯСО — ЭТО ТОЛЬКО У ТЕБЯ В МОЗГУ». «Странная мода у местных, — подумал я, любуясь кепками. — Странная, но красивая. Надо будет себе такую кепочку прикупить. Если выживем».
— Засада, — буркнул Игорь, поднимая с земли пакет с голубями. От птиц попахивало.
— Допрыгались, студентики? — крикнул парень с цепью. У него был противный, визгливый голос. — Мы за вами давно следим! Доигрались, мажоры?! Думали, ребята с окраины, тупые, не просекут, что тут творится, не проверят, кто их законное мясо таскает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50