Внешне весь ее гнев направлен на собственные волосы и плечо. Она продолжает приглаживать и хлопать, хлопать и приглаживать, словно бессознательно изображая наказание, которое ждет Кита. Они поворачивают к дому. Ни разу не взглянув на меня.
Напоследок я успеваю заметить, что она трет друг о друга ладони. Скорее всего, приглаживая волосы и хлопая по плечу, она пыталась что-то с них стряхнуть. Теперь же это «что-то», видимо, прилипло к рукам, и счистить его не просто.
И тут меня осеняет. Вещество это вовсе не липкое. Оно противное, грязное.
И еще меня осеняет. Я догадываюсь, куда именно она девалась всякий раз, когда исчезала.
Я вздрагиваю. Крошечные пометы в дневнике – взаправдашние. Наступают безлунные ночи, и все будет куда страшнее, чем мы думали.
5
Все как прежде; и все переменилось. Дома стоят, где стояли, но уже не говорят того, что говорили раньше. Лиственные деревья и кусты, каждую весну одевавшиеся в зеленый наряд, давно выкорчеваны, земля заасфальтирована. А Стивен Уитли сделался стариком – неужто это я? Да, тот низкорослый, лопоухий мальчик, который разинув рот следовал по пятам за своим могущественным другом, свято веря в очередную его таинственную затею, превратился в нынешнего низкорослого лопоухого пенсионера, медленно и опасливо бредущего по следу прежнего Стивена; теперь ему осталось разгадать одну-единственную загадку.
Сквозь вереницу лет старик смотрит на знакомую местность, и ему в голову приходит удивительная мысль: а ведь в те времена все вокруг было новым. Эти дома, переулки, почтовый ящик на углу, торговые ряды на главной улице вряд ли появились на земле задолго до самого Стивена. Весь поселок, наподобие потемкинской деревни, был собран на скорую руку чуть ли не накануне того, как сюда приехало семейство Уитли, но для Стивена он стал старинной, раз и навсегда ему данной родиной.
Железнодорожная сеть росла, и по ветке, пролегшей через выемку позади дома Макафи и дальше по насыпи за домом Хейуардов, по той самой ветке я сегодня сюда и приехал. А тогда, с прицелом на прекрасное будущее, вокруг маленького деревянного полустанка проложили несколько ухабистых дорог; жители окрестных сел, пробавлявшиеся разными случайными строительными подрядами, купили здесь участки земли и на грубый деревенский лад соорудили себе из необожженного кирпича и деревянных балок по дому своей мечты. В выходные на полустанке высадились на денек несколько юных парочек, огляделись… внесли задаток… Потом заказали мебель для трех комнат и посадили саженцы бирючины и черной бузины… Вскоре им понадобилась писчая бумага и тесьма для штор… Расторопные лавочники немедля открыли в новых Торговых рядах магазины со всем необходимым товаром. Автобус еще не пустили, но на месте будущей автобусной остановки был вбит в землю столб. Затем появился объемистый почтовый ящик, чтобы жители нового поселка опускали туда письма тем, кто остался на бывшей родине. Взялись и за грязные грунтовые дороги: провели дренажные работы, залили полотно гудроном и насыпали слои гравия. Теперь жены, отправляясь за покупками, могли спокойно брать с собой детей в колясках на высоких рессорах, не опасаясь разбудить малышей на первом же ухабе, а мужья могли ходить по утрам на станцию и вечером обратно домой, не замочив ног и не запачкав хороших башмаков. Живая зеленая изгородь, которая росла вместе со Стивеном и была едва ли старше его брата Джеффа, смягчала зрелище развороченной земли и голых кирпичных стен на строительных участках.
И сегодня, глядя на это словно бы невесть откуда взявшееся поселение, я вот о чем размышляю: а ведь выросло оно не в глухой пустыне. Приходилось акр за акром расчищать для него пространство в давно обжитом уголке. Выкраивать участки, урезая мелких фермеров, поставлявших в город овощи, урезая яблоневые и вишневые сады, луга, на которых от века пасли лошадей. На месте приземистых деревянных домишек, где ютились сельскохозяйственные рабочие, выросли новые Сорренто и Уиндермеры. Вместо путаницы переулков и дорожек, которыми пахари шли на поля, а возчики ездили на повозках, пролегли прямые, усыпанные гравием улицы.
А за пределами этих упорядоченных улиц, на клочках земли, что еще оставались между новым поселком и прочими, возникавшими вокруг станций на разных железнодорожных ветках, текла прежняя жизнь. И не надо было далеко ходить, чтобы ее увидеть. Дорога на поле для гольфа вела мимо заброшенных карьеров и отвалов, где обитатели домишек брали глину для кирпича на фундаменты и каминные трубы, да известку для раствора, на который клали кирпич. По ту сторону главной улицы, сразу за магазинами, и располагался «Рай» – беспорядочное скопление мелких грязных участков; наши соседи ходили туда, чтобы сверх военного пайка купить к Рождеству яиц или петуха. Тот «Рай» теперь превратился в «Рай-комплекс» с дорогими верховыми лошадьми и всем необходимым для охоты и прочих подобных развлечений. К комплексу ведет частная, прекрасно вымощенная подъездная дорога. А тогда в дождливую погоду дорогу так развозило, что ноги, бывало, не вытащишь. Со строны нашего Тупика вдоль главной улицы шел еще один переулок; его замостили и превратили в Аллею. Раньше, если пройти весь Тупик и, не сворачивая налево к магазинам, посмотреть направо, то было видно продолжение Аллеи: она выныривала, как ручей из водоотводной трубы. В нескольких ярдах от угла новенькая, засыпанная гравием дорога исчезала, переходя в старый грязный проулок, тянувшийся терпеливо, но из последних сил. Пользоваться им к тому времени уже перестали, и его почти поглотил разросшийся на обочинах подлесок. Мощеная дорога обрывалась, потому что она уже никуда не вела: дальше домов не было. Наш поселок тут кончался, границей ему служила железнодорожная насыпь.
В насыпи, однако же, можно было разглядеть низкую кирпичную арку – нечто вроде заброшенной потайной двери в крепостной стене средневекового города. Под аркой шел узкий тоннель, скрепя сердце построенный железнодорожной компанией, чтобы не лишать местных жителей искони проложенной законной дороги. В эту неприметную дыру и нырял исподтишка грязный проулок, направляясь в еще не тронутые новомодной застройкой окрестности.
Я иду по Тупику до угла и гляжу направо. Оказывается, Аллею уже привели в божеский вид. Прямая, как стрела, с ровными чистенькими тротуарами, она уходит под высокий и широкий железнодорожный мост. Я бреду по тротуару под мостом. Дальше Аллея разветвляется, образуя лабиринт из Бульваров, Скверов и серповидных Переулков. Весь район теперь выглядит почти таким же респектабельным, как и Тупик.
Знакомый нынешний мир дотянулся-таки до своего допотопного предшественника и запечатал его под безупречно проложенной и ярко освещенной мостовой. Свет заливает всю Аллею, от начала до конца, не оставив места населенной призраками тьме.
Под чистым стальным мостом я иду обратно по чистому серому асфальту к углу Тупика. За спиной возникает знакомый стук колес идущей из города электрички: выползая из выемки позади дома Макафи, она взбирается на насыпь позади дома Хейуардов. Когда поезд идет по мосту, звук, как и раньше, меняется… И в ушах у меня снова оглушительно рокочет пустота старого кирпичного прохода, над которым громыхает состав, звенят крики Кита со Стивеном, долго перекатывающиеся по узкому длинному тоннелю: во время каждой редкой вылазки в его непроглядную тьму мальчикам хотелось услышать бесконечное эхо и доказать себе и друг другу, что они не робкого десятка.
Я вновь, пусть и смутно, вижу опасности, подстерегающие нас по ту сторону гулкого и страшного подземного хода. Там, после скромного по масштабам вторжения наших таких знакомых мне улиц и домов, снова берет свое старый мир, совершенно безразличный к новому поселку, будто его и не было никогда на земле. Между собой мы называли этот мир «Закоулки», хотя закоулок был всего один, и до того узенький, что летом он почти тонул в густой тени старых корявых деревьев и в обрамлявшей дорожку тучной зелени живых изгородей. Вижу «Коттеджи» – приземистые развалюхи, едва видные за буйной растительностью, вымахавшей вокруг разбросанных по участкам поломанных детских колясок и ржавых банок из-под краски. Слышу лай бросавшихся на нас уродливых собак, ощущаю на себе взгляды оборванных ребятишек, разглядывающих нас из-за калиток. В нос шибает противный, отдающий кошками запах бузины, разросшейся у заброшенной фермы; порой мы сквозь заросли видим у развалин старого бродягу – разведя костерок из мелких веток и прутьев, он кипятит над ним закопченный котелок…
За фермой начиналась безлюдная ничейная земля, уже наполовину размеченная под застройку, однако освоение территории подрядчиками из ближнего поселка было приостановлено на время войны. Между железной дорогой и незастроенной пустошью еще сохранились места, где, благодаря переменчивому ходу истории, деревня по-прежнему жила своей старинной замкнутой жизнью. Изредка решаясь опять пробраться в этот непонятный мир, мы воспринимали свое путешествие как опасное приключение, в котором не раз и не два приходится доказывать свою храбрость.
И первым таким испытанием был именно тоннель. Я снова слышу наши неуверенные крики, которые заглушает грохот идущего поверху поезда. Снова далеко впереди вижу кружок неприветливого дневного света и его отражение в огромной луже, скопившейся после дождей у самого выхода. Снова чувствую, как несуразно извиваюсь, обходя лужищу по узенькому карнизу и одновременно стараясь не касаться влажно поблескивающей кирпичной кладки. На плечах и волосах снова ощущаю покрывающую стены холодную отвратительную испарину и брезгливо стряхиваю ее с себя. Снова пытаюсь стереть с ладоней темно-зеленую слизь.
Выходит, исчезновения матери Кита объясняются очень просто. Она обвела нас вокруг пальца. А письма, с которыми она выходит из дому, и корзина для покупок – лишь маскировка. В конце Тупика она вовсе не сворачивает налево к почтовому ящику и торговым рядам, а идет направо, к тоннелю. Входит в его мрачное жерло и, лавируя между водой под ногами и влагой на стенах – в точности как мы в наши редкие дерзкие вылазки, – попадает в раскинувшийся дальше старинный мир, где нет ни магазинов, ни почтовых ящиков; в этот мир никто из жителей Тупика, кроме нас с Китом, не решается сунуть нос.
Что же она там делает?
Мы с Китом осторожно, стараясь не касаться спиной осклизлых стен, обходим лужу; скрип камня под башмаком, тихий плеск капающей со свода воды – каждый звук эхом отдается от стен и оглушает нас. Первым, естественно, идет Кит, но я все равно пребываю в страшном волнении, потому что это ведь я все затеял. Вдобавок тоннель меня пугает больше обычного. И хотя, прежде чем отправиться в рискованное путешествие, мы дождались, пока мать Кита, как всегда, ушла после обеда отдохнуть, я не сомневаюсь, что за спиной вот-вот послышатся ее шаги. То и дело оборачиваюсь посмотреть на далекий кружок дневного света и его отражение в воде: вдруг сейчас там возникнет знакомый силуэт и отрежет путь домой? Тогда нам останется только одно – бежать вперед, в Закоулки, где прячутся в кустах собаки и мальчишки.
Мы выходим из тоннеля и попадаем в теплый сырой полдень. Дорога тонет в густых зарослях высотой в человеческий рост. В воздухе, напоенном душным запахом дикой петрушки, роятся и жужжат мухи. Мы оглядываемся, не зная, с чего начать.
– Может, у нее тут где-то спрятан передатчик, – шепчу я, чувствуя, что обязан выдвигать новые идеи в подкрепление своей главной догадки. – Или даже работает какая-нибудь подпольная лаборатория, на которую она и шпионит.
Кит помалкивает. На мои домыслы он предпочитает реагировать с благоразумной сдержанностью, не позволяя мне забыть, кто по-прежнему является главой нашей экспедиции.
– Вряд ли она заходит очень далеко, – спешу заметить я, пока Кит не приказал нам углубиться во враждебную, полную опасностей территорию. – Она ведь возвращается почти тотчас же.
Отмахиваясь от лезущих в лицо мух, мы вглядываемся в вязкую грязь и густую растительность, но ничего такого, что имело бы хоть какой-то смысл для нашего расследования, не замечаем – разве только кирпичное жерло тоннеля и подпирающие его стены.
– Она ведет слежку за поездами, – уверенно говорит Кит.
Ну конечно! Это и ежу ясно! Как только Кит произносит эти слова, я просто диву даюсь: как же нам раньше-то не пришла в голову такая простая мысль? Пускай даже одинаковые до зевоты электрички, по утрам увозящие на работу моего папу и множество соседей, а вечером привозящие их обратно, не представляют особого интереса для верховного командования Германии, но ведь не они одни ходят по нашей ветке. Время от времени древние закопченные паровозы тянут по рельсам длинные товарные составы. Сколько раз мы видели платформы, на которых под брезентом ехали танки, пушки и даже истребители;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31