Джоунсу достаточно разок двинуть по ней — и Слейду конец.
Вестал пригнулась и хищно всмотрелась в Слейда, который обессиленно ссутулился в своем углу с помутившимся взором. Грудь боксера ходила ходуном, а челюсть беспомощно висела.
Прозвучал гонг, и Джоунс уже был тут как тут, лицо — свирепая маска, зубы оскалены.
Слейд прикрыл сломанную челюсть обеими руками и встретил противника метким хуком в лицо, от которого Джоунс отлетел на несколько шагов.
Слейд на нетвердых ногах последовал за ним, методично нанося удары справа и слева.
Вестал опять визжала. И не только она.
Секунданты Джоунса подсказывали, чтобы он шел вперед, но Джоунс вдруг засуетился. Всякий раз, как он изготавливался нанести завершающий удар, левая перчатка Слейда попадала ему в лицо и отбрасывала назад. Так продолжалось почти до конца раунда, когда Джоунс наконец исхитрился и провел сильнейший хук слева прямо по сломанной челюсти белого боксера. Лицо Слейда агонизирующе исказилось, и Вестал истошно завопила, требуя, чтобы Джоунс прикончил его.
Слейд упал на колени. Словно смертельно раненный лев, он оскалился на темнокожего противника, который отступил и смотрел на него сверху вниз.
Кровь сочилась из рассеченной брови; струйка крови вытекала из уголка рта.
Гонг резко оборвал подсчет секунд, и секунданты Слейда отволокли обмякшего, полубесчувственного боксера в угол.
— Господи, какое потрясающее зрелище! — проговорила Вестал со вздымающейся грудью. — Никогда даже представить себе не могла, что бокс так захватывает! О Чед, я так счастлива, что вы взяли меня с собой!
— О Чед!
Я уже успел поостыть от поединка двух громил настолько, что смысл сказанного достиг моего сознания.
Третий раунд оказался последним. Секунданты Джоунса сумели наконец внушить своему боксеру: «Не наскакивай на него, а рассчитай как следует и кончай одним ударом».
Все было кончено на второй минуте: мощный хук слева и сразу за ним сильнейший правый кросс. Оба удара достигли цели. Слейд страшно, по-заячьи вскрикнул и рухнул как подкошенный.
Вестал вскочила на ноги. Если бы я не удержал ее, она, наверное, прорвалась бы на ринг.
— Успокойтесь! — закричал я.
Она пыталась вырваться из моих рук, отчаянно стремясь к рингу, но я не выпускал ее. Не одна она сходила с ума: в зале стоял такой вой, что, казалось, стены рухнут.
Когда рефери закончил отсчет и тело Слейда вынесли с ринга, Вестал вдруг обмякла в моих руках. Если бы я не удержал ее, она свалилась бы на пол.
— Уведите меня отсюда, Чед, — взмолилась она. — Мне кажется, я упаду в обморок.
Сквозь окружившую ринг толпу вдруг пробился Леггит.
— Вам помочь, мистер Уинтерс? — спросил он.
— Нужно побыстрее увести ее отсюда.
— Идите за мной.
Он двинулся вперед, прокладывая в толпе путь так, как это умеют только полицейские. Следом за ним шел я, поддерживая Вестал, которая с трудом переставляла ноги.
Леггит отвел нас в служебное помещение, подальше от зрителей, хлынувших к выходам.
— Подождите здесь, — сказал он. — Я вызову вашу машину.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я Вестал.
— Со мной все в порядке. Это все духота и волнение. Никогда так не возбуждалась. Вообще, никогда не испытывала ничего подобного.
Она задрала голову и посмотрела на меня. От этого взгляда я похолодел.
Я знал достаточно женщин на своем веку, чтобы понять, что означает такое выражение. В этот миг Вестал хотела меня так, что просто сгорала от желания.
Я прочел это в ее глазах, в смягчившемся выражении лица, по участившемуся пульсу на шее. Захоти я только, она отдалась бы мне прямо здесь, в душном, тускло освещенном помещении, словно какая-нибудь уличная проститутка, но поверьте мне, такого я не захотел бы и под страхом смертной казни.
И все же настолько неприкрытое, откровенное желание потрясло меня. Мне бы и в голову не пришло, что это крохотное, сморщенное, безобразное существо способно на подобное чувство. Кто угодно, но только не такая костлявая, тощая пигалица. Мне это казалось не только невозможным, но даже непристойным.
— Ваш полицейский приятель отправился за машиной, — уклончиво сказал я, отступив на один шаг; я по-прежнему держал ее за руку, но между нами образовалось свободное пространство. Я отвернулся, словно высматривая, не идет ли Леггит, но на самом деле для того, чтобы Вестал не увидела выражения отвращения на моем лице.
Она резко высвободила руку.
— Со мной уже все в порядке. — Голос ее звучал хрипло и заметно дрожал. — Духота просто невыносимая. Я попытался взять ее за руку, но она не позволила.
— Вы забыли про мой выигрыш. Вы разве не собираетесь забрать его?
— Левша никуда не денется. Я хочу сначала посадить вас в машину.
— Пожалуйста, заберите мои деньги!
Просьба прозвучала резко, как удар хлыста. Я быстро взглянул на нее. Она отвернулась, но недостаточно быстро. Пожалуй, никогда мне не доводилось видеть столь подавленного и несчастного выражения. Вся скорбь и отчаяние одиноких женщин отразились на ее лице.
— Идите же, прошу вас! — взмолилась она. Казалось, она вот-вот зарыдает.
Я повернулся и пошел прочь, ломая голову над тем, что бы это значило.
Лишь позже, когда я возвращался с ее деньгами, разгадка пришла мне в голову, да такая, что я застыл на месте.
Неужто она и впрямь хотела, чтобы я овладел ею прямо здесь, в мрачной комнатенке? И ее несчастный вид означал, что она осознала, насколько непривлекательна и неприятна для меня?
«Чушь собачья, — сказал я себе. — Выкинь из головы эти сумасбродные мысли. Если все женщины вокруг готовы броситься тебе на шею, это вовсе не значит, что она такая же. С ее-то миллионами и безграничной властью! Не такая же она дура, чтобы втюриться в банковского клерка? Или нет?..»
Я перешел с шага на бег, но, когда вернулся в полуосвещенную клетушку, Вестал и след простыл.
Я побежал к выходу, толкнул дверь и вышел в знойный и спертый ночной воздух.
Леггит шел в мою сторону. Я подождал, пока он приблизился.
— Мисс Шелли уехала домой, — сказал он, пытливо глядя на меня из-под полей ковбойской шляпы. — Она чем-то расстроена.
— Должно быть, от волнения и духоты, — пробормотал я.
«Неужто она влюбилась в меня? — Я вновь и вновь задавал себе этот вопрос. — Или она вдруг оказалась во власти мимолетной, бурной страсти? Физического желания, вызванного зрелищем двух полуобнаженных здоровяков, молотивших друг друга?»
— Вот это был бой… — произнес Леггит. Он стоял рядом и по-прежнему не спускал с меня глаз.
— Полный позор. Ни за что бы не поверил, что Слейд попадется в такую ловушку, как последний простак, — сказал я. — С его-то опытом за плечами.
Леггит извлек пачку сигарет, угостил меня, и мы закурили.
— К этому приводит излишняя самоуверенность, — сказал он. — В моем деле это случается сплошь и рядом. Например, кто-то совершает убийство. Продумывает все до мелочей, чтобы замести следы; фабрикует железное алиби или делает так, чтобы подозрение пало на кого-то другого. И потом думает, что ему уже ничего не грозит. А это вовсе не так, мистер Уинтерс. Как раз тот, кто уверен в своей безопасности и безнаказанности, легче всего попадет в ловушку для простака. Причем в тот самый миг, когда менее всего этого ожидает. Только что все было спокойно и вдруг — бах! и он в нокауте; правда, итог для него пострашнее, чем сломанная челюсть.
— Да, пожалуй, вы правы, — согласился я, не слишком, впрочем, прислушиваясь к его болтовне. — Что ж, мне пора, лейтенант. Спокойной ночи.
И только сегодня утром я вспомнил его слова.
И понял, что в словах Леггита был толк.
Убийца, уверовавший в свою безопасность, легче всего попадается в ловушку для простака. Я должен был знать. Я продумал все до мелочей, уверовал в собственную непогрешимость, и тут — бах! Точь-в-точь, как сказал Леггит.
* * *
Вернувшись домой, я застал в своей квартире Глорию (фамилию вам знать необязательно), ту самую блондинку, свидание с которой у меня расстроилось из-за того, что Вестал навязалась со мной на стадион.
Глория сидела в кресле в одном лифчике, алых трусиках и ажурных чулках, прикрепленных к небесно-голубому поясу в оборочках.
Если вам так же нравится Джейн Рассел, как и мне, то вам понравится Глория. Изящно подстриженные шелковистые волосы, симпатичная мордашка — пустая, конечно, но вполне миленькая.
— Дорогой, я тебя жду уже целую вечность, — плаксиво сморщилась она. — Боюсь, что выпила все твое виски.
— В таком случае, налей мне то, что осталось, — буркнул я. — А потом полезай в постель и лежи тихо. Мне нужно уладить кое-какие дела.
Я подошел к телефонному аппарату и набрал номер Вестал.
Пока я ждал ответа, Глория продефилировала к платяному шкафу и из полудюжины ночных рубашек, что я всегда держу под рукой, отобрала ярко-красную, которую принесла сама.
— О господи, — взмолился я. — Только не эту. В ней ты похожа на пожарного.
Она обернулась через плечо и метнула на меня плотоядный взгляд.
— Именно поэтому я и хочу ее надеть. Разве мне не придется гасить пожар в постели?
— Резиденция мисс Шелли, — послышалось в трубке.
— Говорит мистер Уинтерс. Соедините меня с мисс Шелли.
— Одну минуту, сэр.
Глория пересекла комнату и скрылась в ванной.
В трубке затрещало, и послышался голос мисс Долан:
— Да, мистер Уинтерс?
— Я хотел поговорить с мисс Шелли.
— Простите, но мисс Шелли уже почивает.
— Мне нельзя сказать ей хотя бы пару слов?
— Боюсь, что нет.
— Очень жаль. Что ж, ладно. Вы передадите, что я звонил? Я хотел узнать, отошла ли она уже от духоты и волнения после поединка.
— Я передам ей.
— Спасибо. — Я на секунду примолк, потом продолжил:
— И еще, миссис Долан, я до сих пор так и не поблагодарил вас за то, что вы…
В трубке послышались короткие гудки.
Уже второй раз она прервала разговор со мной. Я повесил трубку, отхлебнул виски и задумчиво уставился на ковер. Мисс Долан начала меня интересовать.
Глория выпорхнула из ванной, как расфуфыренная красная птичка.
— Уж не самой ли Вестал Шелли ты сейчас звонил? — полюбопытствовала она, вытягиваясь на кровати.
— Ты угадала, — бросил я, набирая номер Блейкстоуна.
— Значит, это ее ты водил на бокс вместо меня?
— Угу.
Голос Блейкстоуна прорычал в трубку:
— Алло!
— Это Чед, — сказал я. — Мы можем начинать, Райан. Завтра я превращу ценные бумаги на четверть миллиона в наличные и открою в Западнокалифорнийском банке счет на имя мисс Шелли. Твоя задача — вложить эти деньги в дело, которое приносило бы ей ежемесячный доход. Мы не можем потерять больше, чем двадцать тысяч. Если превысишь этот лимит, потеряешь счет. Понятно?
— Господи, да я и пяти тысяч не потеряю, — сказал Блейкстоун. — Буду обращаться с этим счетом, как со своим собственным. Да, похоже, мы с тобой и впрямь немножко подзаработаем.
— Именно так. И еще, Райан. Мне нужен еженедельный отчет о всех твоих операциях и планах. В подробностях. Делай все, что считаешь нужным, но каждый понедельник у меня должен быть отчет. Договорились?
— Конечно.
— Вот и прекрасно. Приступай завтра же. Дай мне знать, как только понадобятся деньги.
— Положись на меня, Чед.
Когда я повесил трубку, Глория сказала:
— Чед, дорогой мой… Я вздохнул.
— Я забыл, что ты здесь. Чего ты хочешь?
— Ты меня сейчас не разыгрывал? Я посмотрел на нее и ухмыльнулся. Она сидела в постели, и на ее внимательной мордашке блестели широко раскрытые, как у ребенка, голубые глаза.
— Кто тебя просил подслушивать?
— Так у тебя и вправду есть четверть миллиона? Глория, конечно, порой бывает жуткой приставалой, но у нее огромное преимущество: она умеет держать язык за зубами. Я вдруг ощутил настоятельную потребность поделиться с кем-то своими мыслями о Вестал.
— За то время, что прошло после нашей последней встречи, — начал я, — я стал финансовым советником мисс Шелли. Если повезет, сумею заколотить кое-какие бабки.
— Я слышала, что у нее жуткий нрав, — сказала Глория, откидываясь на подушки — Так оно и есть, — согласился я. — Но, похоже, мое мужское обаяние на нее повлияло. Она чуть не соблазнила меня сегодня вечером.
Глория приподняла голову и уставилась на меня.
— Ты не шутишь, надеюсь?
— Нет, конечно. Еле-еле сдержал ее. Не будь она безобразна, как макака, я бы сейчас миловался с ней, но, слава богу, я еще до такого не докатился.
— Господи, ну и придурок же ты! — воскликнула Глория, вскакивая, словно подброшенная пружиной. — Я думала, что у тебя в голове хоть капля мозгов есть.
Я так изумился, что едва не уронил стакан с виски.
— Что ты мелешь?
— Если бы мужчина-миллионер попытался соблазнить меня, я бы не стала сопротивляться, — заявила Глория. — Будь он даже одноногий, косой и щербатый в придачу. Я знаю, что она худющая, но в целом отнюдь не уродка. Сколько она точно стоит?
— Не знаю. Миллионов семьдесят, а то и больше.
— Боже всемогущий? Семьдесят миллионов! И, говоришь, она выделила тебе двести пятьдесят тысяч?
— Да. А какое тебе дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26