Когда я завел мотор, Воан положил забинтованную руку мне на бедро. Удивленный этим физическим контактом, я сначала подумал, что Воан пытается меня приободрить. Он поднес ладонь к моему рту – на ней лежал помятый серебристый кубик. Я развернул фольгу и положил кусочек рафинада себе на язык.
Мы выехали через туннель из аэропорта, пересекли Западный проспект и поднялись по пандусу развязки. Я двадцать минут ехал по нортхолтскому шоссе, удерживая машину посредине дороги, так что с обеих сторон нас обгоняли более быстрые машины. Воан откину ее, положив правую щеку на прохладную' спинку сиденья. Руки бессильно висели вдоль тела. Время от времени он сжимал кулаки, тогда руки и ноги непроизвольно изгибались. Я уже тоже начал ощущать воздействие кислоты. Мои ладони стали прохладными и легкими; на спине вот-вот должны были вырасти крылья и унести меня в летящий воздух. Над моей макушкой стали собираться прохладные нимбы, похожие на облака, из которых вылеплены эти ангары космического флота. Я уже совершал кислотное путешествие два года назад – параноидальный кошмар, в котором я впустил в свое сознание Троянского коня. Кэтрин, беспомощно пытавшаяся меня успокоить, предстала передо мной в виде враждебной хищной птицы. Я почувствовал, как сквозь выклеванную в моем черепе дырочку вытекают на подушку мозги. Помню, я плакал, как ребенок, и держал ее за руку, умоляя не оставлять меня, когда мое тело сожмется и превратится в обнаженный комочек плоти.
С Воаном было совсем иначе. Я чувствовал себя раскованно и был уверен в его привязанности ко мне; у меня было такое ощущение, словно он не спеша возил меня по этим автострадам, которые сотворил для меня одного. Все остальные машины, проезжающие мимо нас, обрели существование исключительно благодаря огромной любезности с его стороны. В то же время я был уверен, что то, что происходит вокруг меня – и это непрекращающееся распространение ЛСД по моему телу, – было частью какого-то лукавого замысла Воана, как будто возбуждение, окутывающее мой мозг, колебалось где-то между враждебностью и любовью и разница между этими эмоциями исчезла.
Мы выехали на скоростную дугу внешней окружной автострады и направились на восток. Когда мы поворачивали, объезжая центральную клумбу, я выехал на малоскоростную полосу и прибавил скорость. Мимо нас неслись машины. Изменились пропорции. Словно огненные утесы проносились над нами развязки. Сливающиеся и поворачивающие разделительные линии превратились в лабиринт белых змей, они корчились под колесами машин, которые, мчась с беззаботностью дельфинов, пересекали их спины. Дорожные знаки висели над головой, словно щедрые бомбардировщики. Я прижал ладони к кромке руля, бесцельно ведя машину сквозь золотистый воздух. Нас обогнали два автобуса и грузовик, их колеса казались неподвижными, словно эти повозки были частью подвешенной к небу сценической декорации. Я посмотрел по сторонам, и у меня сложилось впечатление, что все машины на шоссе были неподвижны, а под ними, создавая иллюзию движения, крутилась земля. Мои предплечья были жестко сочленены с рулевой колонкой, и я ощущал малейшие колебания колес, увеличенные в сто раз, так что каждый камешек и бугорок мы пересекали как поверхность маленького астероида. Урчание трансмиссии отзывалось в моих ногах и позвоночнике, отра-жалось эхом от коробки моего черепа, словно я сам лежал в туннеле трансмиссии, взявшись руками за коленвал и вращая ногами, чтобы разогнать машину.
Свет дня над автострадой стал ярче – плотный пустынный воздух. Белый бетон превратился в изогнутую кость. Машину окутали волны тревоги, как горячее марево над гравиевыми площадками. Глядя на Воана, я пытался справиться с этим нервным спазмом. Солнечные лучи раскалили обгоняющие нас машины, и я был уверен, что эти металлические тела были всего на долю градуса холоднее точки плавления, их спасала от разрушения только сила моего восприятия; мне казалось, что если я хоть немного смещу внимание на руль, тонкие металлические пленки, сохраняющие формы машин, порвутся и эти массы кипящего металла выльются перед нами на дорогу. И наоборот, встречные машины несли за собой массы прохладного света, они везли на праздник полные прицепы электрических цветов. С увеличением их скорости я заметил, что меня втянуло на скоростную полосу, так что встречные машины двигались почти прямо на нас – громадные карусели ускоряющегося света. Их радиаторные решетки складывались в таинственные эмблемы, бегущие письмена, на высокой скорости разворачивающиеся по поверхности дороги.
Утомленный от трудоемкой концентрации, удерживающей поток машин в неподвижности, я убрал руки с руля. «Линкольн» пересек скоростную полосу по длинной элегантной дуге. Шины зашуршали вдоль цементной бровки, хлестнув по лобовому стеклу пыльным ураганом. Я беспомощно откинулся на спинку сиденья, тело обессилело. На руль легла рука Воана. Он склонился надо мной, упершись коленом в приборную панель, и повел машину в паре дюймов от разделительной полосы. По смежной с нами скоростной полосе навстречу мчался грузовик. Воан убрал руки с руля, предлагая мне направить «линкольн» через разделительную полосу прямо в грузовик. Смущенный физической близостью склонившегося надо мной Воана, я опять взялся за руль, удерживая машину на скоростной полосе. Тело Воана представляло собой набор свободно сочлененных поверхностей. Элементы мускулатуры и его самого как личности висели в нескольких миллиметрах друг от друга, проплывая мимо меня в безвоздушном пространстве, напоминая содержимое кабины астронавта. Я смотрел на приближающиеся к нам машины и успевал ухватить лишь малую часть посланий, которыми вспыхивали мне в глаза их колеса и фары, окна и радиаторные решетки.
Я вспомнил мое первое путешествие домой из Эшфордской больницы после аварии. Пестрота улиц, нервные перспективы бордюров автострад и бесконечные ряды машин на Западном проспекте предвосхищали кислотное виденье, словно мои раны дали жизнь этим райским созданиям, торжествующим единение моей катастрофы с металлизированным элизиумом. Когда Воан снова предложил мне разбить машину о приближающийся к нам автомобиль, у меня возникло искушение подчиниться ему, не сопротивляясь дразнящему нажиму его руки. На нас мчался автобус, его серебристый фюзеляж озарял все шесть полос автострады. Он напомнил мне спускающегося с небес архангела, распростершего над нами крылья.
Я взял Воана за запястье. Темные волосы на его бледном предплечье, рубцы на костяшках безымянного и указательного пальцев оживали грубой красотой. Я отвернулся от дороги и сжал ладонь Воана, стараясь отвести глаза от фонтана световых струй, которые лились через лобовое стекло из едущих нам навстречу машин.
На шоссе с обеих сторон от нас приземлялась армада окруженных огромными световыми нимбами ангельских созданий, тут же ускользающих в противоположных направлениях. Они парили в нескольких футах над землей; все новые и новые приземлялись на бесконечные взлетно-посадочные полосы. Я понял, что все эти улицы и автострады мы, сами того не осознавая, построили специально для их приема.
Склонившись надо мной, Воан вел машину среди этого небесного флота. Когда мы сменили направление, вокруг нас завопили клаксоны и шины. Воан контролировал руль, словно отец, ведущий за руку уставшего ребенка. Я пассивно держался за руль, подчиняясь движению сворачивающей на виток развязки машины.
Мы остановились под мостом, задев передним крылом «линкольна» бетонную ограду, за которой находилась заброшенная свалка машин. Я еще немного послушал музыку мотора, потом выключил зажигание и откинулся на спинку сиденья. В зеркале заднего вида я видел машины, взбирающиеся по пандусу на автостраду – нетерпеливые участники этого воздушного карнавала. Они мчались по дорожной глади над нашими головами, чтобы присоединиться к самолетам, которые так любил провожать взглядом Воан. Я смотрел на далекие перекрестки северного окружного шоссе и видел, что эти металлические создания были везде, они парили в солнечном свете, набирали высоту, когда дорожные пробки пытались заключить их в свои объятия.
Салон нашей машины утопал в полумраке, напоминая обитель колдуна; когда я переводил взгляд, свет в кабине становился то тусклее, то ярче. Панцирь циферблата, наклоненные плоскости приборной панели, металличеекая отделка радио и пепельниц поблескивали вокруг меня, словно поверхности алтаря. Mне казалось, что они пытаются заключить меня в объятия, напоминая тем самым сверхразумную машину.
На свалке в изменчивом свете покоились когорты машин, обдуваемые ветром времени. В раскаленный воздух истекали полоски ржавого хрома, ореол света поглощал разноцветные хлопья лака. Обрывки деформированного металла, треугольники треснувшего стекла были сигналами, которые годами никто не считывал в этой скудной траве, тайнописями, расшифрованными мной и Воаном, когда мы сидели, обняв друг друга, в центре электрического урагана, фиксируемого сетчатками наших глаз.
Я погладил плечо Воана, вспоминая тот ужас, с которым я припадал к руке своей жены. Воан же, несмотря на всю его резкость, был вполне располагающим партнером, центром светящегося вокруг нас ландшафта. Я прижал его ладонь к медальону клаксона с алюминиевой эмблемой, которая всегда меня раздражала. Я нащупал отпечаток на его белой руке, вспоминая синяк в форме тритона на ладони мертвого Ремингтона, когда он лежал поперек капота моей машины, вспоминая розовые бороздки на теле моей жены, оставленные ее бельем, отпечатки воображаемых ран, когда она переодевалась в кабинке универмага, вспоминая волнующие ямочки и складки на покалеченном теле Габриэль. Я по очереди провел рукой Воана по отблескивающим циферблатам приборной панели, прижимая его пальцы к острым рычажкам, выступающим включателям индикатора поворота и переключения передач.
В конце концов я положил его руки к себе на член, меня приободрило то, как он уверенно дотронулся до моих яичек. Я повернулся к Воану, плывя вместе с ним в теплой околоплодной жидкости светящегося воздуха. Мне придавала уверенности стилизованная морфология автомобильного салона, сотни светящихся гондол, скользящих над нами вдоль автострады. Когда я обнимал Воана, его тело, казалось, скользило вверх-вниз в моих объятиях, как только я прикасался к мышцам его спины и ягодиц, они становились твердыми и непрозрачными. Я взял в руки его лицо, ощупывая фарфоровую гладь щек, я прикасался пальцами к шрамам его губ и щек. Казалось, на кожу Воана нанесены золотистые деления, капельки пота на его руках и шее обжигали глаза. Я удивился себе, обнаружив вдруг, что начал бороться с этой страшной золотистой тварью, красивой благодаря своим рубцам и ранам. Я провел губами по шрамам на его лице, ощупывая языком эти знакомые отпечатки уже не существующих приборных щитков и лобовых стекол. Воан распахнул свою кожаную куртку, обнажая открывшиеся раны на груди и животе, словно безработный трансвестит-стриптизер, показывающий кому-то сочащиеся шрамы, оставшиеся после неудачной операции по изменению пола. Я склонился к его груди, прижав щеку к кровавому отпечатку, оставленному ломающимся рулем, к точкам столкновения с приборной панелью. Я пробежал губами по его левой ключице и пососал рассеченный сосок, чувствуя губами шрам на околососочном пятачке. Я спустился по его животу к влажному паху, отмеченному кровью и семенем, со слабым ароматом женских экскрементов, прилипших к древку его члена. Бедра Воана были озарены целым зодиаком незабываемых столкновений, и я один за другим исследовал эти шрамы губами, ощущая вкус крови и мочи. Я прикоснулся пальцами к рубцам на его члене, потом ртом ощутил головку. Я спустил запятнанные кровью брюки Воана. На его красивых здоровых ягодицах не было шрамов, кожа была нетронутой, как у ребенка. Мышцы моих ног и рук сокращались от возбуждения, мои члены охватил нервный спазм. Я согнулся позади Воана, прижимая его бедра к своим. Над темной расщелиной между его ягодицами нависал выступающий панцирь циферблата. Правой рукой я раздвинул ягодицы, ощупывая горячее отверстие заднего прохода. На несколько минут, глядя на поблескивающие и смещающиеся стены кабины, я прижал головку моего члена ко входу в его прямую кишку. Его задний проход раскрылся перед головкой моего члена, поглотив его древко, я ощутил пожатие сильных мышц. Когда я ритмично двигался в его прямой кишке, рожденные светом, парящие вдоль автострады машины призвали сперму из моих семенников. После оргазма я медленно поднялся, раздвинув ягодицы Воана, чтобы не поранить прямую кишку. Все еще придерживая половинки ягодиц, я смотрел, как из его заднего прохода сочится на ребристую обивку сиденья мое семя.
Мы сидели рядом, омываемые расходящимся во всех направлениях светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мы выехали через туннель из аэропорта, пересекли Западный проспект и поднялись по пандусу развязки. Я двадцать минут ехал по нортхолтскому шоссе, удерживая машину посредине дороги, так что с обеих сторон нас обгоняли более быстрые машины. Воан откину ее, положив правую щеку на прохладную' спинку сиденья. Руки бессильно висели вдоль тела. Время от времени он сжимал кулаки, тогда руки и ноги непроизвольно изгибались. Я уже тоже начал ощущать воздействие кислоты. Мои ладони стали прохладными и легкими; на спине вот-вот должны были вырасти крылья и унести меня в летящий воздух. Над моей макушкой стали собираться прохладные нимбы, похожие на облака, из которых вылеплены эти ангары космического флота. Я уже совершал кислотное путешествие два года назад – параноидальный кошмар, в котором я впустил в свое сознание Троянского коня. Кэтрин, беспомощно пытавшаяся меня успокоить, предстала передо мной в виде враждебной хищной птицы. Я почувствовал, как сквозь выклеванную в моем черепе дырочку вытекают на подушку мозги. Помню, я плакал, как ребенок, и держал ее за руку, умоляя не оставлять меня, когда мое тело сожмется и превратится в обнаженный комочек плоти.
С Воаном было совсем иначе. Я чувствовал себя раскованно и был уверен в его привязанности ко мне; у меня было такое ощущение, словно он не спеша возил меня по этим автострадам, которые сотворил для меня одного. Все остальные машины, проезжающие мимо нас, обрели существование исключительно благодаря огромной любезности с его стороны. В то же время я был уверен, что то, что происходит вокруг меня – и это непрекращающееся распространение ЛСД по моему телу, – было частью какого-то лукавого замысла Воана, как будто возбуждение, окутывающее мой мозг, колебалось где-то между враждебностью и любовью и разница между этими эмоциями исчезла.
Мы выехали на скоростную дугу внешней окружной автострады и направились на восток. Когда мы поворачивали, объезжая центральную клумбу, я выехал на малоскоростную полосу и прибавил скорость. Мимо нас неслись машины. Изменились пропорции. Словно огненные утесы проносились над нами развязки. Сливающиеся и поворачивающие разделительные линии превратились в лабиринт белых змей, они корчились под колесами машин, которые, мчась с беззаботностью дельфинов, пересекали их спины. Дорожные знаки висели над головой, словно щедрые бомбардировщики. Я прижал ладони к кромке руля, бесцельно ведя машину сквозь золотистый воздух. Нас обогнали два автобуса и грузовик, их колеса казались неподвижными, словно эти повозки были частью подвешенной к небу сценической декорации. Я посмотрел по сторонам, и у меня сложилось впечатление, что все машины на шоссе были неподвижны, а под ними, создавая иллюзию движения, крутилась земля. Мои предплечья были жестко сочленены с рулевой колонкой, и я ощущал малейшие колебания колес, увеличенные в сто раз, так что каждый камешек и бугорок мы пересекали как поверхность маленького астероида. Урчание трансмиссии отзывалось в моих ногах и позвоночнике, отра-жалось эхом от коробки моего черепа, словно я сам лежал в туннеле трансмиссии, взявшись руками за коленвал и вращая ногами, чтобы разогнать машину.
Свет дня над автострадой стал ярче – плотный пустынный воздух. Белый бетон превратился в изогнутую кость. Машину окутали волны тревоги, как горячее марево над гравиевыми площадками. Глядя на Воана, я пытался справиться с этим нервным спазмом. Солнечные лучи раскалили обгоняющие нас машины, и я был уверен, что эти металлические тела были всего на долю градуса холоднее точки плавления, их спасала от разрушения только сила моего восприятия; мне казалось, что если я хоть немного смещу внимание на руль, тонкие металлические пленки, сохраняющие формы машин, порвутся и эти массы кипящего металла выльются перед нами на дорогу. И наоборот, встречные машины несли за собой массы прохладного света, они везли на праздник полные прицепы электрических цветов. С увеличением их скорости я заметил, что меня втянуло на скоростную полосу, так что встречные машины двигались почти прямо на нас – громадные карусели ускоряющегося света. Их радиаторные решетки складывались в таинственные эмблемы, бегущие письмена, на высокой скорости разворачивающиеся по поверхности дороги.
Утомленный от трудоемкой концентрации, удерживающей поток машин в неподвижности, я убрал руки с руля. «Линкольн» пересек скоростную полосу по длинной элегантной дуге. Шины зашуршали вдоль цементной бровки, хлестнув по лобовому стеклу пыльным ураганом. Я беспомощно откинулся на спинку сиденья, тело обессилело. На руль легла рука Воана. Он склонился надо мной, упершись коленом в приборную панель, и повел машину в паре дюймов от разделительной полосы. По смежной с нами скоростной полосе навстречу мчался грузовик. Воан убрал руки с руля, предлагая мне направить «линкольн» через разделительную полосу прямо в грузовик. Смущенный физической близостью склонившегося надо мной Воана, я опять взялся за руль, удерживая машину на скоростной полосе. Тело Воана представляло собой набор свободно сочлененных поверхностей. Элементы мускулатуры и его самого как личности висели в нескольких миллиметрах друг от друга, проплывая мимо меня в безвоздушном пространстве, напоминая содержимое кабины астронавта. Я смотрел на приближающиеся к нам машины и успевал ухватить лишь малую часть посланий, которыми вспыхивали мне в глаза их колеса и фары, окна и радиаторные решетки.
Я вспомнил мое первое путешествие домой из Эшфордской больницы после аварии. Пестрота улиц, нервные перспективы бордюров автострад и бесконечные ряды машин на Западном проспекте предвосхищали кислотное виденье, словно мои раны дали жизнь этим райским созданиям, торжествующим единение моей катастрофы с металлизированным элизиумом. Когда Воан снова предложил мне разбить машину о приближающийся к нам автомобиль, у меня возникло искушение подчиниться ему, не сопротивляясь дразнящему нажиму его руки. На нас мчался автобус, его серебристый фюзеляж озарял все шесть полос автострады. Он напомнил мне спускающегося с небес архангела, распростершего над нами крылья.
Я взял Воана за запястье. Темные волосы на его бледном предплечье, рубцы на костяшках безымянного и указательного пальцев оживали грубой красотой. Я отвернулся от дороги и сжал ладонь Воана, стараясь отвести глаза от фонтана световых струй, которые лились через лобовое стекло из едущих нам навстречу машин.
На шоссе с обеих сторон от нас приземлялась армада окруженных огромными световыми нимбами ангельских созданий, тут же ускользающих в противоположных направлениях. Они парили в нескольких футах над землей; все новые и новые приземлялись на бесконечные взлетно-посадочные полосы. Я понял, что все эти улицы и автострады мы, сами того не осознавая, построили специально для их приема.
Склонившись надо мной, Воан вел машину среди этого небесного флота. Когда мы сменили направление, вокруг нас завопили клаксоны и шины. Воан контролировал руль, словно отец, ведущий за руку уставшего ребенка. Я пассивно держался за руль, подчиняясь движению сворачивающей на виток развязки машины.
Мы остановились под мостом, задев передним крылом «линкольна» бетонную ограду, за которой находилась заброшенная свалка машин. Я еще немного послушал музыку мотора, потом выключил зажигание и откинулся на спинку сиденья. В зеркале заднего вида я видел машины, взбирающиеся по пандусу на автостраду – нетерпеливые участники этого воздушного карнавала. Они мчались по дорожной глади над нашими головами, чтобы присоединиться к самолетам, которые так любил провожать взглядом Воан. Я смотрел на далекие перекрестки северного окружного шоссе и видел, что эти металлические создания были везде, они парили в солнечном свете, набирали высоту, когда дорожные пробки пытались заключить их в свои объятия.
Салон нашей машины утопал в полумраке, напоминая обитель колдуна; когда я переводил взгляд, свет в кабине становился то тусклее, то ярче. Панцирь циферблата, наклоненные плоскости приборной панели, металличеекая отделка радио и пепельниц поблескивали вокруг меня, словно поверхности алтаря. Mне казалось, что они пытаются заключить меня в объятия, напоминая тем самым сверхразумную машину.
На свалке в изменчивом свете покоились когорты машин, обдуваемые ветром времени. В раскаленный воздух истекали полоски ржавого хрома, ореол света поглощал разноцветные хлопья лака. Обрывки деформированного металла, треугольники треснувшего стекла были сигналами, которые годами никто не считывал в этой скудной траве, тайнописями, расшифрованными мной и Воаном, когда мы сидели, обняв друг друга, в центре электрического урагана, фиксируемого сетчатками наших глаз.
Я погладил плечо Воана, вспоминая тот ужас, с которым я припадал к руке своей жены. Воан же, несмотря на всю его резкость, был вполне располагающим партнером, центром светящегося вокруг нас ландшафта. Я прижал его ладонь к медальону клаксона с алюминиевой эмблемой, которая всегда меня раздражала. Я нащупал отпечаток на его белой руке, вспоминая синяк в форме тритона на ладони мертвого Ремингтона, когда он лежал поперек капота моей машины, вспоминая розовые бороздки на теле моей жены, оставленные ее бельем, отпечатки воображаемых ран, когда она переодевалась в кабинке универмага, вспоминая волнующие ямочки и складки на покалеченном теле Габриэль. Я по очереди провел рукой Воана по отблескивающим циферблатам приборной панели, прижимая его пальцы к острым рычажкам, выступающим включателям индикатора поворота и переключения передач.
В конце концов я положил его руки к себе на член, меня приободрило то, как он уверенно дотронулся до моих яичек. Я повернулся к Воану, плывя вместе с ним в теплой околоплодной жидкости светящегося воздуха. Мне придавала уверенности стилизованная морфология автомобильного салона, сотни светящихся гондол, скользящих над нами вдоль автострады. Когда я обнимал Воана, его тело, казалось, скользило вверх-вниз в моих объятиях, как только я прикасался к мышцам его спины и ягодиц, они становились твердыми и непрозрачными. Я взял в руки его лицо, ощупывая фарфоровую гладь щек, я прикасался пальцами к шрамам его губ и щек. Казалось, на кожу Воана нанесены золотистые деления, капельки пота на его руках и шее обжигали глаза. Я удивился себе, обнаружив вдруг, что начал бороться с этой страшной золотистой тварью, красивой благодаря своим рубцам и ранам. Я провел губами по шрамам на его лице, ощупывая языком эти знакомые отпечатки уже не существующих приборных щитков и лобовых стекол. Воан распахнул свою кожаную куртку, обнажая открывшиеся раны на груди и животе, словно безработный трансвестит-стриптизер, показывающий кому-то сочащиеся шрамы, оставшиеся после неудачной операции по изменению пола. Я склонился к его груди, прижав щеку к кровавому отпечатку, оставленному ломающимся рулем, к точкам столкновения с приборной панелью. Я пробежал губами по его левой ключице и пососал рассеченный сосок, чувствуя губами шрам на околососочном пятачке. Я спустился по его животу к влажному паху, отмеченному кровью и семенем, со слабым ароматом женских экскрементов, прилипших к древку его члена. Бедра Воана были озарены целым зодиаком незабываемых столкновений, и я один за другим исследовал эти шрамы губами, ощущая вкус крови и мочи. Я прикоснулся пальцами к рубцам на его члене, потом ртом ощутил головку. Я спустил запятнанные кровью брюки Воана. На его красивых здоровых ягодицах не было шрамов, кожа была нетронутой, как у ребенка. Мышцы моих ног и рук сокращались от возбуждения, мои члены охватил нервный спазм. Я согнулся позади Воана, прижимая его бедра к своим. Над темной расщелиной между его ягодицами нависал выступающий панцирь циферблата. Правой рукой я раздвинул ягодицы, ощупывая горячее отверстие заднего прохода. На несколько минут, глядя на поблескивающие и смещающиеся стены кабины, я прижал головку моего члена ко входу в его прямую кишку. Его задний проход раскрылся перед головкой моего члена, поглотив его древко, я ощутил пожатие сильных мышц. Когда я ритмично двигался в его прямой кишке, рожденные светом, парящие вдоль автострады машины призвали сперму из моих семенников. После оргазма я медленно поднялся, раздвинув ягодицы Воана, чтобы не поранить прямую кишку. Все еще придерживая половинки ягодиц, я смотрел, как из его заднего прохода сочится на ребристую обивку сиденья мое семя.
Мы сидели рядом, омываемые расходящимся во всех направлениях светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27