Я перечислял элементы, из которых состоял сложившийся в моем представлении образ Воана: его твердые ягодицы, обтянутые потертыми джинсами, когда он, выходя из машины, приподнимает одно бедро; желтоватая кожа живота, открытая почти до треугольника лобковых волос, когда он потягивается за рулем; бивень полувзведенного члена, прижатый к кромке руля сквозь влажную ткань его джинсов; миниатюрные шарики грязи, которые он вынимает из острого носа и вытирает о гладкий пластик дверной панели; ссадинка на левом указательном пальце, которую я заметил, когда он протягивал мне зажигалку; твердые соски, трущиеся о клаксон сквозь глаженую голубую сорочку; треснувший ноготь на большом пальце, соскребающий пятнышко семени на сиденье между нами.
– Ему делали обрезание? – спросила Кэтрин. – Ты можешь себе представить его задний проход? Опиши мне его.
Мое описание продолжалось скорее к удовольствию Кэтрин, чем к моему. Она глубоко втиснула голову в подушку, ее правая рука бешено затанцевала, заставляя мои пальцы теребить ее сосок. Хотя меня и вдохновила идея соития с Воаном, но мне казалось, что в описываемом мною половом акте участвует кто-то другой, а не я. Воан возбуждал некий скрытый гомосексуальный импульс, только находясь в кабине своей машины или мчась по автостраде. Его привлекательность состояла не столько в наборе стандартных анатомических возбудителей – изгиб обнаженной груди, мягкая подушечка ягодицы, очерченный волосами изгиб влажной промежности, – сколько в выразительных композициях, которые складывались из Воана и автомобиля. Оторванный от автомобиля, в частности от его символического крейсера автострад, Воан уже не представлял ни малейшего интереса.
– Ты хотел бы поучаствовать в половом акте с ним? Поместить, например, свой член прямо ему в задний проход, протолкнуть его вверх по горячему каналу? Расскажи мне, расскажи об этом. Расскажи мне, что бы ты делал? Как бы ты целовал его в этой машине?
Опиши мне, как бы ты протянул руку и расстегнул его брюки, потом достал его член. Ты бы его поцеловал или сразу начал бы сосать? В какой руке ты бы его держал? Ты когда-нибудь сосал член?
Кэтрин ухватила нить своей фантазии. Кого она представляла рядом с Воаном, себя или меня?
– …Ты знаешь вкус спермы? Ты когда-нибудь пробовал сперму? Она бывает более и менее соленая. У Воана должна быть очень соленая сперма…
Я смотрел на упавшие ей на лицо светлые волосы, на ее бедра, вздрагивающие на пути к оргазму. Это был один из первых случаев, когда она представляла меня в гомосексуальном акте, и меня удивило богатство ее воображения. Она проталкивалась сквозь оргазм, ее тело охватила дрожь наслаждения. Прежде чем я потянулся, чтобы обнять ее, она перевернулась и легла вниз лицом, позволяя сперме вытечь из влагалища, потом сползла с кровати и быстренько пошла в ванную.
В продолжение следующей недели Кэтрин как обычно курсировала по залам аэропорта. Наблюдая за ней из машины и ощущая, что Воан тоже ловит ее блуждающим взглядом, я чувствовал, как мой член наливается и прижимается к кромке руля.
– Ты кончил?
Елена Ремингтон неуверенным жестом прикоснулась к моему плечу, словно я был пациентом, над оживлением которого ей пришлось хорошо потрудиться. Я лежал на заднем сиденье, а она резкими движениями одевалась, поправляла юбку на бедрах. И в этот момент она была похожа оформительницу витрины супермаркета, которая одергивает одежду на манекене.
По дороге в лабораторию дорожных исследований я предложил ей остановиться где-нибудь среди резервуаров к западу от аэропорта. В течение предыдущей недели интерес Елены ко мне значительно поугас, словно она поместила меня и автокатастрофу куда-то в прошлую жизнь, реальности которой она уже не признавала. Я знал, что она вот-вот вступит в период бездумной неразборчивости, через который проходит большинство овдовевших людей. Столкновение наших автомобилей и смерть ее мужа стали для нее ключом к новой сексуальной страсти. В первые месяцы после его смерти она прошла через ряд быстротечных связей, словно принимая половые органы всех этих мужчин в свои руки и свое влагалище, она каким-то образом снова оживляла мужа, словно вся эта сперма, смешанная в ее лоне, как-то воссоздавала в ее сознании блекнущий образ умершего.
На следующий день после первого соития со мной она приняла нового любовника, младшего патологоанатома Эшфордской больницы. От него она перешла еще к нескольким мужчинам: муж приятельницы-врача, радиолог-практикант, менеджер обслуживающего персонала гаража. И я заметил, что во вcex этих связях, которые она описывала без вся-кого смущения в голосе, неизменным атрибутом был автомобиль. Все это происходило в машине либо на многоэтажной автостоянке аэропорта, либо вечером в районном гараже, либо на автостоянке возле окружной дороги, словно присутствие машины резонировало с неким элементом, без которого половой акт терял всякий смысл. Машина, предположил я, каким-то образом вновь и вновь исполняет роль убийцы ее мужа, роль, необходимую для раскрытия новых возможностей ее тела. Она могла достичь оргазма только в машине. И все-таки однажды вечером, лежа рядом с ней в своей машине на крыше многоэтажной автостоянки в Нортхолте, я почувствовал, как враждебно и разочарованно напряглось ее тело. Я положил руку на темный треугольник ее лобка, серебрящийся в темноте от влаги.
Она убрала от меня руки и оглядела интерьер кабины, словно собираясь изорвать свои набухшие груди об этот капкан из стеклянных и металлических лезвий.
Вокруг нас в свете солнца лежали заброшенные резервуары – невидимый подводный мир. Елена подняла окно, отгораживаясь от шума взлетающих самолетов.
– Мы сюда больше не вернемся. Тебе придется подыскать другое место.
Я тоже чувствовал спад возбуждения. Когда за нами не наблюдал Воан, не записывал наши позы и части тела на фотопленку, мой оргазм казался пустым и стерильным, просто выбросом лишней органической ткани.
В своем воображении я видел, как машина Елены, с жестким хромом и пластиком, оживляется силой моего семени, превращаясь в будуар из экзотических цветов и вьющихся растений, едва пропускающих солнечный свет; сквозь пол и сиденья прорастает сочная влажная трава.
Глядя на Елену, набирающую скорость на прямом участке шоссе, я внезапно задумался о том, как я мог бы встряхнуть ее. А не провезти ли ее опять по маршруту смерти мужа? Возможно, это освежило бы ее сексуальную потребность во мне, вновь воспламенило бы эту эротическую враждебность, которую она испытывала ко мне и к умершему.
Когда нас пропускали через ворота лаборатории, Елена склонилась над рулем, странно ухватившись за него тонкими руками. Ее тело складывалось в неуклюжие геометрические сочетания со стойками лобового стекла и рулевой колонки, словно она сознательно повторяла позы покалеченной девушки Габриэль.
Мы шли с автостоянки к месту испытания. С поприветствовавшими нас учеными-исследователями Елена обсудила очередной проект норм министерства путей сообщения. На бетоне в два ряда были составлены поврежденные машины. В смятых корпусах сидели пластиковые манекены, их лица и грудные клетки расколоты в столкновениях, зоны повреждения отмечены разноцветным пятнами на черепах и животах. Елена разглядывала их через выбитые лобовые стекла, словно они были пациентами, за которыми она хотела бы ухаживать. Мы бродили среди прибывающих посетителей – почти все в опрятных костюмах и украшенных цветами шляпах, а Елена просовывала руку между осколков разбитых окон и ласкала пластиковые руки и головы.
Остаток дня прошел, подчиняясь логике сновидения. Освещенные ярким послеполуденным светом несколько сот зрителей были похожи на манекенов, выглядели не более реально, чем пластиковые фигуры, которые должны были играть роль водителя и пассажиров в лобовом столкновении седана с мотоциклом.
Чувство развоплощения, нереальности моих собственных мышц и костей усилилось, когда появился Воан. Механики закрепляли мотоцикл в механизме, который будет запущен по стальным рельсам в стоящий в семидесяти ярдах седан. Провода датчиков тянулись от обеих машин к фиксирующим приборам, закрепленным на длинных подмостках. Были подготовлены две кинокамеры – одна установлена возле дороги, с направленным на точку столкновения объективом, вторая смотрела вниз с подвесной рамы. Видеооборудование уже воспроизвело на небольшом экране кадры с механиками, устанавливающими датчики в двигателе машины, в которой сидели четыре манекена, представляющие семью: муж, жена и двое детей. К их головам, телам и ногам тянулись провода. На телах уже были отмечены предполагаемые травмы, на лицах и грудных клетках – сложные красные и фиолетовые геометрические формы. Механик в последний раз поправил водителя за рулем, располагая его руки в соответствующем положении. Руководитель научных исследований поприветствовал через систему громкоговорителей гостей этой экспериментальной катастрофы и шутливо представил тех, кто находился в машине:
– Чарли и Грета, представьте себе, что они решили проехаться с детьми, Шоном и Брид жит…
В дальнем конце площадки небольшая группа работников занималась подготовкой мотоцикла, защищая камеру, установленную в механизме катапульты, которая отправится в путешествие по рельсам. Посетители – работники министерства путей сообщения, инженер безопасности дорожного движения, специалисты-автодорожники и их жены – собрались у точки столкновения, словно болельщики на скачках.
Когда появился Воан, прошествовав со стороны автостоянки на своих длинных кривых ногах, все как-то с опаской оглянулись, чтобы посмотреть на эту фигуру в черной куртке, направляющуюся к мотоциклу. Мне самому показалось, что он готов оседлать эту машину и двинуть ее вниз по рельсам прямо на нас. Рубцы на его лбу и губах отблескивали, как лезвия сабель. Он постоял, глядя, как механики поднимают пластикового мотоциклиста – Элвиса – на сиденье, а затем направился к нам, поприветствовав жестом Елену Ремингтон и меня. Он оглядел посетителей несколько вызывающим взглядом. И снова меня удивило, как он сочетал в себе личную притягательность, полную замкнутость в своей панической вселенной и в то же время открытость для любого опыта во внешнем мире. Воан проталкивался через толпу посетителей. В правой руке он нес стопку рекламных проспектов и материалов лаборатории дорожных исследований. Он склонился над плечом. Я восстановил равновесие, непроизвольно схватив Воана за плечо, когда мотоцикл и его водитель пролетели над капотом машины и ударились в лобовое стекло, затем по крыше косо прогрохотала черная масса обломков, машину отнесло футов на десять назад, вдоль направляющих, где она и застыла, перевернувшись крышей на рельсы. Капот, лобовое стекло и крыша были смяты ударом. Члены семьи в кабине завалились друг на друга, обезглавленный торс женщины на переднем сиденье впечатался в растрескавшееся лобовое стекло.
Механики ободрительно помахали толпе и направились к мотоциклу, лежавшему на боку в пятидесяти ярдах от машины. Они поднимали части тела мотоциклиста, засовывая их себе под мышки. Осколки стекла, смешанные с обломками его лица и плеч, усыпали серебряным снегом траву вокруг испытательной машины – конфетти смерти.
К толпе снова обратился громкоговоритель. Я пытался следить за словами комментатора, но мой мозг отказывался расшифровывать звуки. Грубый, агрессивный импульс этой лабораторной катастрофы, крушение металла и стекла, продуманное разрушение дорогих и трудоемких артефактов совершенно опустошили мою голову.
Елена Ремингтон взяла меня за руку, поощрительно кивая, словно помогала ребенку преодолеть какую-то интеллектуальную трудность:
– Мы можем еще раз взглянуть на экране на все, что произошло. Они прокручивают пленку в замедленном темпе.
Толпа двигалась к столам на подмостках. Снова звучали голоса – гул облегчения. Я обернулся, ожидая, когда к нам присоединится Воан. Он стоял среди пустых сидений, его взгляд был все еще сосредоточен на разбитой машине. Под ремнем брюк темнело влажное пятно спермы. Игнорируя Елену Ремингтон, которая удалялась от нас со слабой улыбкой на губах, я глядел на Воана, не зная, что ему сказать. Столкнувшись с этим сочетанием расшибленных машин, расчлененных манекенов и неприкрытой сексуальности Воана, я неожиданно понял, что двигаюсь по дороге, которая проходит в моей черепной коробке и ведет в пределы весьма двусмысленного королевства. Воан отвернулся, и теперь я видел его мускулистую спину, сильные плечи, покачивающиеся под черной курткой.
Зрители смотрели, как мотоцикл еще раз разбивается о седан. Фрагменты столкновения воспроизводились в замедленном темпе. С сонным спокойствием переднее колесо мотоцикла ударилось в бампер машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Ему делали обрезание? – спросила Кэтрин. – Ты можешь себе представить его задний проход? Опиши мне его.
Мое описание продолжалось скорее к удовольствию Кэтрин, чем к моему. Она глубоко втиснула голову в подушку, ее правая рука бешено затанцевала, заставляя мои пальцы теребить ее сосок. Хотя меня и вдохновила идея соития с Воаном, но мне казалось, что в описываемом мною половом акте участвует кто-то другой, а не я. Воан возбуждал некий скрытый гомосексуальный импульс, только находясь в кабине своей машины или мчась по автостраде. Его привлекательность состояла не столько в наборе стандартных анатомических возбудителей – изгиб обнаженной груди, мягкая подушечка ягодицы, очерченный волосами изгиб влажной промежности, – сколько в выразительных композициях, которые складывались из Воана и автомобиля. Оторванный от автомобиля, в частности от его символического крейсера автострад, Воан уже не представлял ни малейшего интереса.
– Ты хотел бы поучаствовать в половом акте с ним? Поместить, например, свой член прямо ему в задний проход, протолкнуть его вверх по горячему каналу? Расскажи мне, расскажи об этом. Расскажи мне, что бы ты делал? Как бы ты целовал его в этой машине?
Опиши мне, как бы ты протянул руку и расстегнул его брюки, потом достал его член. Ты бы его поцеловал или сразу начал бы сосать? В какой руке ты бы его держал? Ты когда-нибудь сосал член?
Кэтрин ухватила нить своей фантазии. Кого она представляла рядом с Воаном, себя или меня?
– …Ты знаешь вкус спермы? Ты когда-нибудь пробовал сперму? Она бывает более и менее соленая. У Воана должна быть очень соленая сперма…
Я смотрел на упавшие ей на лицо светлые волосы, на ее бедра, вздрагивающие на пути к оргазму. Это был один из первых случаев, когда она представляла меня в гомосексуальном акте, и меня удивило богатство ее воображения. Она проталкивалась сквозь оргазм, ее тело охватила дрожь наслаждения. Прежде чем я потянулся, чтобы обнять ее, она перевернулась и легла вниз лицом, позволяя сперме вытечь из влагалища, потом сползла с кровати и быстренько пошла в ванную.
В продолжение следующей недели Кэтрин как обычно курсировала по залам аэропорта. Наблюдая за ней из машины и ощущая, что Воан тоже ловит ее блуждающим взглядом, я чувствовал, как мой член наливается и прижимается к кромке руля.
– Ты кончил?
Елена Ремингтон неуверенным жестом прикоснулась к моему плечу, словно я был пациентом, над оживлением которого ей пришлось хорошо потрудиться. Я лежал на заднем сиденье, а она резкими движениями одевалась, поправляла юбку на бедрах. И в этот момент она была похожа оформительницу витрины супермаркета, которая одергивает одежду на манекене.
По дороге в лабораторию дорожных исследований я предложил ей остановиться где-нибудь среди резервуаров к западу от аэропорта. В течение предыдущей недели интерес Елены ко мне значительно поугас, словно она поместила меня и автокатастрофу куда-то в прошлую жизнь, реальности которой она уже не признавала. Я знал, что она вот-вот вступит в период бездумной неразборчивости, через который проходит большинство овдовевших людей. Столкновение наших автомобилей и смерть ее мужа стали для нее ключом к новой сексуальной страсти. В первые месяцы после его смерти она прошла через ряд быстротечных связей, словно принимая половые органы всех этих мужчин в свои руки и свое влагалище, она каким-то образом снова оживляла мужа, словно вся эта сперма, смешанная в ее лоне, как-то воссоздавала в ее сознании блекнущий образ умершего.
На следующий день после первого соития со мной она приняла нового любовника, младшего патологоанатома Эшфордской больницы. От него она перешла еще к нескольким мужчинам: муж приятельницы-врача, радиолог-практикант, менеджер обслуживающего персонала гаража. И я заметил, что во вcex этих связях, которые она описывала без вся-кого смущения в голосе, неизменным атрибутом был автомобиль. Все это происходило в машине либо на многоэтажной автостоянке аэропорта, либо вечером в районном гараже, либо на автостоянке возле окружной дороги, словно присутствие машины резонировало с неким элементом, без которого половой акт терял всякий смысл. Машина, предположил я, каким-то образом вновь и вновь исполняет роль убийцы ее мужа, роль, необходимую для раскрытия новых возможностей ее тела. Она могла достичь оргазма только в машине. И все-таки однажды вечером, лежа рядом с ней в своей машине на крыше многоэтажной автостоянки в Нортхолте, я почувствовал, как враждебно и разочарованно напряглось ее тело. Я положил руку на темный треугольник ее лобка, серебрящийся в темноте от влаги.
Она убрала от меня руки и оглядела интерьер кабины, словно собираясь изорвать свои набухшие груди об этот капкан из стеклянных и металлических лезвий.
Вокруг нас в свете солнца лежали заброшенные резервуары – невидимый подводный мир. Елена подняла окно, отгораживаясь от шума взлетающих самолетов.
– Мы сюда больше не вернемся. Тебе придется подыскать другое место.
Я тоже чувствовал спад возбуждения. Когда за нами не наблюдал Воан, не записывал наши позы и части тела на фотопленку, мой оргазм казался пустым и стерильным, просто выбросом лишней органической ткани.
В своем воображении я видел, как машина Елены, с жестким хромом и пластиком, оживляется силой моего семени, превращаясь в будуар из экзотических цветов и вьющихся растений, едва пропускающих солнечный свет; сквозь пол и сиденья прорастает сочная влажная трава.
Глядя на Елену, набирающую скорость на прямом участке шоссе, я внезапно задумался о том, как я мог бы встряхнуть ее. А не провезти ли ее опять по маршруту смерти мужа? Возможно, это освежило бы ее сексуальную потребность во мне, вновь воспламенило бы эту эротическую враждебность, которую она испытывала ко мне и к умершему.
Когда нас пропускали через ворота лаборатории, Елена склонилась над рулем, странно ухватившись за него тонкими руками. Ее тело складывалось в неуклюжие геометрические сочетания со стойками лобового стекла и рулевой колонки, словно она сознательно повторяла позы покалеченной девушки Габриэль.
Мы шли с автостоянки к месту испытания. С поприветствовавшими нас учеными-исследователями Елена обсудила очередной проект норм министерства путей сообщения. На бетоне в два ряда были составлены поврежденные машины. В смятых корпусах сидели пластиковые манекены, их лица и грудные клетки расколоты в столкновениях, зоны повреждения отмечены разноцветным пятнами на черепах и животах. Елена разглядывала их через выбитые лобовые стекла, словно они были пациентами, за которыми она хотела бы ухаживать. Мы бродили среди прибывающих посетителей – почти все в опрятных костюмах и украшенных цветами шляпах, а Елена просовывала руку между осколков разбитых окон и ласкала пластиковые руки и головы.
Остаток дня прошел, подчиняясь логике сновидения. Освещенные ярким послеполуденным светом несколько сот зрителей были похожи на манекенов, выглядели не более реально, чем пластиковые фигуры, которые должны были играть роль водителя и пассажиров в лобовом столкновении седана с мотоциклом.
Чувство развоплощения, нереальности моих собственных мышц и костей усилилось, когда появился Воан. Механики закрепляли мотоцикл в механизме, который будет запущен по стальным рельсам в стоящий в семидесяти ярдах седан. Провода датчиков тянулись от обеих машин к фиксирующим приборам, закрепленным на длинных подмостках. Были подготовлены две кинокамеры – одна установлена возле дороги, с направленным на точку столкновения объективом, вторая смотрела вниз с подвесной рамы. Видеооборудование уже воспроизвело на небольшом экране кадры с механиками, устанавливающими датчики в двигателе машины, в которой сидели четыре манекена, представляющие семью: муж, жена и двое детей. К их головам, телам и ногам тянулись провода. На телах уже были отмечены предполагаемые травмы, на лицах и грудных клетках – сложные красные и фиолетовые геометрические формы. Механик в последний раз поправил водителя за рулем, располагая его руки в соответствующем положении. Руководитель научных исследований поприветствовал через систему громкоговорителей гостей этой экспериментальной катастрофы и шутливо представил тех, кто находился в машине:
– Чарли и Грета, представьте себе, что они решили проехаться с детьми, Шоном и Брид жит…
В дальнем конце площадки небольшая группа работников занималась подготовкой мотоцикла, защищая камеру, установленную в механизме катапульты, которая отправится в путешествие по рельсам. Посетители – работники министерства путей сообщения, инженер безопасности дорожного движения, специалисты-автодорожники и их жены – собрались у точки столкновения, словно болельщики на скачках.
Когда появился Воан, прошествовав со стороны автостоянки на своих длинных кривых ногах, все как-то с опаской оглянулись, чтобы посмотреть на эту фигуру в черной куртке, направляющуюся к мотоциклу. Мне самому показалось, что он готов оседлать эту машину и двинуть ее вниз по рельсам прямо на нас. Рубцы на его лбу и губах отблескивали, как лезвия сабель. Он постоял, глядя, как механики поднимают пластикового мотоциклиста – Элвиса – на сиденье, а затем направился к нам, поприветствовав жестом Елену Ремингтон и меня. Он оглядел посетителей несколько вызывающим взглядом. И снова меня удивило, как он сочетал в себе личную притягательность, полную замкнутость в своей панической вселенной и в то же время открытость для любого опыта во внешнем мире. Воан проталкивался через толпу посетителей. В правой руке он нес стопку рекламных проспектов и материалов лаборатории дорожных исследований. Он склонился над плечом. Я восстановил равновесие, непроизвольно схватив Воана за плечо, когда мотоцикл и его водитель пролетели над капотом машины и ударились в лобовое стекло, затем по крыше косо прогрохотала черная масса обломков, машину отнесло футов на десять назад, вдоль направляющих, где она и застыла, перевернувшись крышей на рельсы. Капот, лобовое стекло и крыша были смяты ударом. Члены семьи в кабине завалились друг на друга, обезглавленный торс женщины на переднем сиденье впечатался в растрескавшееся лобовое стекло.
Механики ободрительно помахали толпе и направились к мотоциклу, лежавшему на боку в пятидесяти ярдах от машины. Они поднимали части тела мотоциклиста, засовывая их себе под мышки. Осколки стекла, смешанные с обломками его лица и плеч, усыпали серебряным снегом траву вокруг испытательной машины – конфетти смерти.
К толпе снова обратился громкоговоритель. Я пытался следить за словами комментатора, но мой мозг отказывался расшифровывать звуки. Грубый, агрессивный импульс этой лабораторной катастрофы, крушение металла и стекла, продуманное разрушение дорогих и трудоемких артефактов совершенно опустошили мою голову.
Елена Ремингтон взяла меня за руку, поощрительно кивая, словно помогала ребенку преодолеть какую-то интеллектуальную трудность:
– Мы можем еще раз взглянуть на экране на все, что произошло. Они прокручивают пленку в замедленном темпе.
Толпа двигалась к столам на подмостках. Снова звучали голоса – гул облегчения. Я обернулся, ожидая, когда к нам присоединится Воан. Он стоял среди пустых сидений, его взгляд был все еще сосредоточен на разбитой машине. Под ремнем брюк темнело влажное пятно спермы. Игнорируя Елену Ремингтон, которая удалялась от нас со слабой улыбкой на губах, я глядел на Воана, не зная, что ему сказать. Столкнувшись с этим сочетанием расшибленных машин, расчлененных манекенов и неприкрытой сексуальности Воана, я неожиданно понял, что двигаюсь по дороге, которая проходит в моей черепной коробке и ведет в пределы весьма двусмысленного королевства. Воан отвернулся, и теперь я видел его мускулистую спину, сильные плечи, покачивающиеся под черной курткой.
Зрители смотрели, как мотоцикл еще раз разбивается о седан. Фрагменты столкновения воспроизводились в замедленном темпе. С сонным спокойствием переднее колесо мотоцикла ударилось в бампер машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27