– Чтоб не подползли.
Но ничто не нарушило тревожного спокойствия леса. И никто не подполз и не показался из-за обступивших станцию древовидных гигантов. Только слева был просвет – тянулись лохматые кустарники и травяные плеши, а за ними далеко-далеко подымался к солнцу эвкалиптовый Парфенон.
– Дай-ка парочку-другую гранат, – сказал Малыш, – я здесь побуду. Подойдут ближе – газовый заслончик поставлю. Не прорвутся. Ну, а ты похлопочи у видеоскопа. Как что увидишь – сигналь.
Сколько минут пришлось просидеть у видеоскопа, Алик не подсчитывал – пять, шесть или четверть часа, – только в конце концов по травяной плешине за ветвистыми стеблями хвощей мелькнуло несколько перебегавших цепочкой фигур. Их было легко заметить: голые меднокожие, в одних плавках, они отчетливо прочеркнули синеватую зелень леса.
– Идут! – крикнул он в открытую дверь Малышу.
– Много? – откликнулся тот.
– Взгляни сам. Отбить успеем.
Малыш подошел, когда меднокожие вынырнули на длинную открытую проплешину между пятиметровыми веерами папоротников. Они то подымались во весь рост, присматриваясь к обстановке, то перебегали на четвереньках, как обезьяны, скрываясь в ломких высоких хвощах. Их было немного, не более двух дюжин (Алик уже мысленно прибегал к гедонийской системе счета), но и двадцати четырех здоровых парней, к тому же чем-то вооруженных, было многовато для защитников станции.
– С чего начнем? – спросил Алик.
– С гранат, конечно, – пожал плечами Малыш. – Я бы их излучателем в две минуты срезал и поштучно и оптом, но увы… ребята все-таки.
Оба вышли на лестничную площадку. Островок мха под ней, не выжженный Малышом, серый, высушенный сверху, зеленовато-рыжий и мокрый внизу, у жирной земли, торчал одиноко и неприветливо. «Синие» и «голубые», смешавшись в стайке, недоуменно и осторожно обошли его, не понимая, что случилось с мшаником, от которого остались только рыжий пепел да пыль.
– Они нас не видят, – шепнул Алик.
– Тем лучше, – усмехнулся Малыш и одну за другой швырнул две гранаты.
Двухметровая дымовая колбаса, черная, как выползшая из болотного ила анаконда, вздувалась и вытягивалась, обволакивая папоротники и хвощи. Тяжелый смрад подымался кверху – от него подташнивало и ломило виски. «Чего они туда напихали, – поморщился Малыш, – воняет, как в мертвецкой летом». Меднокожих уже не было видно: они или плутали, задыхаясь от дыма и рвоты, или успели выскочить и скрыться в кустарнике. Ни один из них пока еще не прорвался к лестнице.
– Может, сбежали? – предположил Алик.
– Едва ли. Пойди к окну, посмотри.
Видеоскоп не потребовался. Из-под нависшего над хвощами и лесом окна было видно, как меднокожие в плавках огибали расползавшуюся дымную колбасу, рассчитывая проскочить там, где дым редел-и рассеивался.
– Обходят! – крикнул Алик. – Швыряй еще гранаты слева и справа.
Снова клейкое черное варево легло между нападающими и крепостью. Малыш добавил еще две гранаты. Теперь «смог» подымался уже рядом с лестницей, надвигаясь на площадку. Прикрывая глаза и рот платком, давясь от мерзкого дыхания «смога», Малыш и Алик отступили в комнату, захлопнув дверь.
– Вернемся, когда эта пакость рассеется, – сказал Малыш, – может, и им к тому времени эта игра надоест.
– Они, кажется, нечувствительны к запаху, должно быть, ароматические рецепторы невосприимчивы.
– По-моему, одного рвало, – усомнился Малыш.
«Игроки» действительно не собирались снимать осаду, показывая завидные настойчивость и терпение. Поколдовав верньерами видеоскопа, Алик обнаружил меднокожих по всему фронту дымовой завесы. По опыту прежних столкновений нападающие знали, что в конце концов дым рассеется и подступы к крепости будут свободны.
Малыш открыл ящик с гранатами, заглянул в него и присвистнул.
– С таким запасом «смога» мы и до ночи продержимся, а к ночи все миражи погаснут, – заметил он.
– А что, если они попробуют прорваться сквозь дым, – предположил Алик.
– Должно быть, они уже убедились в его безвредности. Может, сразу отражателем шарахнуть?

Не отвечая, Малыш снова вышел на лестничную площадку. Конечно, можно было швырнуть еще парочку-другую гранат. Процесс затяжной и не очень надежный. Кажется, Алик прав. Слева дым начал оседать, и прорыва, вероятно, следовало ждать отсюда. Малыш перевел бульдожью пасть рипеллера и попробовал кнопки – ничто не барахлило. Ну-ка, давайте сюда, ребятки!
– Ты присядь, – сказал сзади Алик, – и не подпускай их очень близко, а то еще достанут парализатором.
Меднокожие, должно быть уже освоившиеся с запахом, теперь просочились сквозь черную толщу дыма и, топча рыжие лохмотья сожженных мхов, приближались нестройной группкой. Алик попробовал сосчитать их вслух, но Малыш сердито одернул его:
– Молчи! Важна дистанция, а не численность.
Теперь между ними и нападавшими было не более десяти метров.
– Девять… восемь… семь… шесть… – шепотом считал Малыш. При счете «четыре» нажал спусковой клавиш отражателя.
Вихревой воздушный поток, как порыв урагана, сразу отбросил нападавших на добрый десяток метров, вернее, расшвырял их, как оловянных солдатиков, кого куда. Одни застряли в кустарнике, другие – в несожженных мхах, вероятно изумленные, не понимающие, может быть даже напуганные и уж во всяком случае сразу утратившие весь свой боевой пыл.
– Давай справа! Теперь отсюда прорвались, – шепнул сзади Алик.
Малыш перевел пасть рипеллера в противоположную сторону, подождал, отсчитывая одними губами метры, пока дистанция не сократилась до минимума, и отшвырнул вторую колонну нападавших. Этих было больше, и эффект воздушной волны оказался еще разительнее: даже разглядеть было нельзя, куда их отбросил удар отражателя.
– Не слишком ли? – опасливо спросил Алик. – Так и костей не соберешь.
– Соберут, – отмахнулся Малыш. – Кругом подстилка – мхи да хвощи. А кто не встанет, все одно пойдет в переплав на подземный конвейер.
– Ты на другое посмотри, – вдруг сказал Алик.
– А что?
– Лес отступает.
5. После битвы. Выход пленного
Эффект вихревой воздушной волны отражателя, видимо, оказал какое-то воздействие и на межфазные связки, потому что угрожавший нашим героям лес начал буквально на глазах изменяться.
Сначала он убрал свой высунутый к станции длинный лохматый язык, потом стал медленно отползать к горизонту, все время съеживаясь, пока не уменьшился до размеров блуждающего по ветру зеленого облачка, а затем и совсем исчез, растворившись в плоской каменной черноте.
Все это наблюдали Библ и Капитан, летевшие на «поясах» к станции над таявшими в нагретом воздухе хвощами и папоротниками. Козней леса, отбитых их друзьями, они уже не застали, но отступление его видели, хотя и не понимали, откуда, например, взялся этот странный горб рыжих лохмотьев, неправильным полукругом огибавший станцию на довольно большом расстоянии. Как будто кто-то жег перед ней грязные тряпки, а потом аккуратно отмел их подальше, чтоб не мешали.
Библ снизился и поднял что-то непонятное и хрупкое, тотчас же рассыпающееся в руках.
– Это не тряпка, Кэп, – сказал он подошедшему Капитану. – Это какая-то растительность. По-моему, жженый мох.
Малыша и Алика они нашли у смотрового окна в состоянии полной прострации. Отступление леса они наблюдали уже отсюда, так как трансформация пейзажа восстановила и коридор с его хламом и ящиками, и наружную стену, закрыв все за ней происходящее. Совмещение фаз, таким образом, отнюдь не уничтожало массы поглощенного вещества. Этот вывод и погнал их к окну, а затем наступила реакция. Оба повалились в кресла и облегченно вздохнули.
– Был бой? – спросил Капитан.
Оба обрадованно вскочили.
– Погодите, – продолжал Капитан, – рассказы потом. Сначала наденьте шлемы. – Он отдал один Малышу, другой Алику. – Объяснения тоже потом. Застегните вот здесь, как у нас. Не снимайте ни вечером, ни утром. Даже ночью во время сна. Кстати, они очень удобны, почти неощутимы.
Когда все было рассказано, Капитан подытожил:
– Насыщенный день. Снятый энергозаслон на межфазных связках, конечно, может создать затруднения, но, как опыт показывает, мы лучше вооружены и лучше защищены. А шлемы помогут устранить некоммуникабельность между нами и жителями Голубого города. Сейчас это самое главное.
Алик откровенно обрадовался. Значит, его предположение о характере гедонийской цивилизации эмпирически подтверждается. Хозяева планеты не в Аоре, а в Голубом городе. Создатели технологии, которую человеческий разум даже осмыслить не может, творцы чудес, перед которыми библейские – детские забавы, не больше, ставят грандиозный эксперимент с псевдочеловечеством, освобожденным от требований разума, общественной пользы, труда и необходимости. Создают же люди на Земле зоопарки и обезьянники, в которых ставятся какие-то опыты. Алик уже высказывал эту мысль, теперь она подтверждается практикой. Правда, здешний зоопарк больше похож на санаторий для неучей и бездельников, но именно в этом-то и проглядываются черты опыта. Человек, как живое существо, становится драгоценным материалом для него, подобно трансурановым элементам в химических реакциях. Ни в зеленом, ни в синем мире ничто не калечит человека – ни техника, ни оружие. Нет даже лестниц, с которых можно свалиться, экипажей, которые могут сшибить, неприрученного огня, который может обжечь или спалить. Здесь негде утонуть – нет ни рек, ни озер, влага подпочвенная, а океан, должно быть, только в одной закрытой для опыта фазе; здесь даже в детстве не лазают на деревья и нет скал и обрывов, с которых можно сорваться. Какие цели преследует опыт, зачем он нужен хозяевам Голубого города, пока еще остается неясным, но большинство неизвестных в уравнении Гедоны практически уже найдено.
Все это Алик, захлебываясь и торопясь, чтобы его не перебили, последовательно изложил слушателям.
– Есть что-то, – сказал Малыш.
– Есть, – повторил Капитан, – верные наблюдения и неверный вывод.
– Почему? – пошел в бой Алик.
– Твое уравнение Гедоны можно было бы записать так: a – жители Голубого города, хозяева планеты, ставящие опыт; b – жители обезьянника, объект опыта; c – смысл опыта, как создание некоего гомо сапиенс, свободного от пут необходимости и общественной пользы, и d – цель опыта – знак вопроса. Так?
– Предположим, так.
– Здесь все неверно. Жители Голубого города не хозяева планеты. Никакого опыта они не ставят. Жители Аоры не подопытные кролики, а самый опыт поставлен уже больше тысячелетия назад и превратился в близкий к бесконечности процесс биологического бессмертия и регулярной смены жизненных циклов. Это и есть цель опыта, все остальное – производные. Кроме того, в уравнении не предусмотрен Мозг и Координатор, их взаимосвязь, некоммуникабельность Голубого города, его социальный строй, наличие оппозиции, неизвестно почему и как возникшей, какие цели преследующей и как существующей при наличии супертехники обнаружения и подавления.
– Мне кажется, что у оппозиции такая же супертехника самозащиты, – вставил Библ.
Капитан не ответил. Он приподнялся в кресле, словно собирался вскочить, и прислушался. По коридору внизу простучали чьи-то шаги, потом послышался звук падающего тела и нечленораздельный, почти звериный вопль.
– Включи свет внизу, – кивнул Капитан Малышу, сидевшему у пульта, и выбежал на площадку за дверью, откуда Малыш с такой лихостью опрокидывал вражеские колонны.
Один за другим протиснулись в дверь и остальные. Яркий люминесцентный свет выхватил из темноты коридора фигуру гедонийца в голубых плавках. Лежа на животе в лохмотьях спаленных мшаников, он барабанил ногами по полу, как раскапризничавшийся ребенок, и нестерпимо визжал.
– Откуда он? – удивился Капитан.
– Не успел скрыться с лесом, – пожал плечами Малыш.
– Должно быть, забрался куда-нибудь, – предположил Алик. – Двери открыты, от наших гранат дым и вонь, заблудился, запутался, а может быть, и сознание потерял.
– Возьмем его наверх, – предложил Капитан, – и попробуем объясниться.
Отчаянно сопротивлявшегося парня с трудом втащили по лестнице в комнату и бросили в кресло. Он прижался к спинке и затих, недоуменно оглядывая окружающих. Взгляд его, любопытный и злой, однако не обнаруживал страха.
– Где я? – мысленно спросил он, и все поняли.
– У друзей, – сказал Капитан.
– Я вас знаю, – продолжал вглядываться гедониец, – вон того и этого. – Он показал на Малыша и Алика. – Они и тогда дым пускали.
– Как ты сюда попал? – спросил Малыш.
– А мы настигли вас еще днем. До заката солнца. Подстерегли за лесом, а тут – ваше черное облако. Я упал. Трудно дышать. Только выполз – еще облако. Сбоку дыра – мягко. Потом ночь. Проснулся – побежал. Темно. Леса нет.
– Это он на склад залез, – сказал Алик. – «Сбоку дыра – мягко». А это дверь и маты.
– Почему вы жужжите? – спросил гедониец; русая борода окаймляла его лицо, как сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37