– В клетке растений. Секвойи. Баобаба. Конической сосны. Еще Радищев…
– Какой Радищев? – перебил Климов. – Ты говорил о растительной клетке – и вдруг Радищев.
– Да! Да! Гениальный создатель «Путешествия из Петербурга в Москву» догадался, открыл и сказал: «…растение есть существо живое, а может быть, и чувствительное, но чувствительность сия есть другого рода… хотя в растениях чувствительность не явна… но согласиться нельзя, чтобы обращение соков действовало в них по простым гидростатическим правилам. В них существует истинная жизнь». Так вот, доктор, – продолжал Веригин. – Я научился понимать язык растений. Мне надо было договориться с растениями.
– Договориться с растениями? Как так? О чем?
– О чем? О том, как познать тайну долголетия, которая заключена в их клетке. А как договориться? Очень просто: задавать вопросы и получать ответы.
– Что они тебе открыли?
– Еще не открыли. Но помогут открыть тайну долголетия.
– Скажи: как ты научился понимать язык растений?
– Больной ангиной – чем он полощет горло?
– Известное дело: календулой – настоем ноготков. Но при чем тут это?
– То-то и оно. Возьми у ноготков первый урок языка растений. Я его получил, когда случайно плеснул кипятком на ноготки. И тут я подметил странное движение: цветки стали судорожно открываться и закрываться. Клетки их говорили: «У нас смертельный спазм. Мы умираем». И цветки увяли. Я стал присматриваться к другим растениям. Изучать их язык. И они рассказывали о себе: когда утомлены, когда возбуждены, когда хотят спать, какого яда боятся. Молчаливы и бессловесны они, растения, для тех, кто не понимает их языка. Никто не сомневается, что на миллионы и миллионы лет растения старше животных и человека. И только растения «знают» о всех тайнах Вселенной. Никто никогда не видел мертвым аргентинское омбу. Оно никогда не болеет. Вечно молодое, оно бессмертно. В его клетке сохранена тайна долголетия, которого человек лишен. Освоит человеческий организм его клетку или клетку конической сосны – будет жить тысячу лет. А то и более. Вот я и…
Наступило молчание. Чуть слышно подвывал ветер в печной трубе.
Доктор зажег лампу. Поправил фитиль!
– А ведь славно горит лампа!
– Да, при лампе куда лучше, чем при свече, – сказал Веригин, прислушиваясь к ветру и к мерному долгому стуку дождевых осенних капель о крышу домика.
– Вот закончу опыты с клеткой растений на лягушках… на крысах… на себе… – задумчиво, как бы про себя, произнес Веригин.
– Ты в своем уме? Хватит с тебя крыс, лягушек и головастиков, а себя трогать не смей!
– А врачи – Уайт? Рене Деженет? Бюлар? Клот? Алоис Розенфельд…
– Знаю, знаю. Все они прививали себе чуму.
– Чтоб ее победить.
– И все они умирали…
– Неправда. Рене Деженет не умер. Авось и я не умру. Кое-что я уже подметил: после моей инъекции старая крыса как бы прихворнула день, другой, третий, а потом стала молодеть, седина исчезла, движения стремительные, глаза блестят. Ты говоришь – отказаться от опыта над собой… Растения научились из воды и углекислого газа с помощью солнца создавать свою жизнь. И вот сегодня я беру у растения те его качества, особенности, которые обеспечили ему тысячелетнюю жизнь. Пробую на животных. Проверяю: получается, самую малость. Пока. А там… дальше… Нет! От опыта над собой не откажусь!
– Дмитрий! Ты забыл: ведь ты там один. Вдруг неудача… нечаянный случай… помеха какая-то. Нет! Не позволю. А если все же приступишь к опытам над собой – предупреди. Соберусь в путь. Приеду… Давай пить чай. – И доктор протянул руку к чайнику. – Ох! Чуть не забыл! – вздохнул он. – Получай. – И вручил Веригину пакет с сургучной печатью.
Веригин широко улыбнулся:
– Прислали! Спасибо! Семена! Буду выращивать вечноживущие растения.
– Все фантазии твои, Дмитрий! Пей чай.
Наступило молчание. Только самовар, остывая, пел свою песенку. Края фитиля в лампе покраснели. Керосин, видно, был на исходе.
Тихий голос Веригина прервал молчание:
– Доктор! Сегодня, может быть, наша последняя встреча.
– Ты что, Дмитрий Дмитриевич!
– Ничего.
– Понимаю. Ты думаешь об опыте над собой…
– Ведь может статься, что тогда я уже буду не я.
– Так, так. Мало того, что готовишь опыты над собой, – не ждет ли тебя еще иное бытие! Ты – и в то же время не ты. Впрочем, приемлю тебя в любом виде, если к тому времени жив останусь.
Веригин встал:
– Что ж, пора… Прощай, доктор. Спасибо! За все спасибо. И не забудь: в нашем тайнике закопаю последнее, что надо передать в Москву.
– Да, да, Дмитрий Дмитриевич! Спокоен будь. Наведаюсь. Ах, что ж это! – воскликнул доктор. – Я пел все «чай да чай», а накормить тебя не накормил.
– Ничего! За все спасибо… спасибо, – тихо ответил Веригин. – Пора в дорогу.
Дождь перестал. Скользкие доски тротуара колебались, изгибались, уходили в грязь. Веригин шел впереди, ступая очень осторожно. Небо уже начинало очищаться от туч. Показывалась и вновь скрывалась луна.
– Смотри, какое побоище затеяли облака около луны, – сказал Веригин и тут же поскользнулся, но ухватился за частокол. – Каково! «Победитель смерти», а чуть не носом в грязь!
– Осторожно! – забеспокоился доктор.
– Плохая примета, – рассмеялся Веригин.
– Веришь в приметы, Дмитрий Дмитриевич?
– Приметы? Их нет, есть только скверные тротуары. И еще темь и грязь – сплошные происки природы, – снова рассмеялся Веригин и замолк.
Так дошли до окраины Славска.
– Ну, прощай, доктор!
Они обнялись и минуту стояли молча.
Веригин ушел.
Доктор долго смотрел ему вслед. Он слышал, как чавкала грязь под сапогами Веригина. Где-то залаяла собака. Стихла. Ей ответили другие. На все лады. В этой разноголосице доктор различил, как одна из собак остро и тонко почти беспрерывно лаяла. И этот почти не прекращающийся лай перешел в надрывный вой. Все собаки вдруг замолчали. Прислушивались к вою? А потом то одна, то другая стали подвывать…
Доктор возвращался домой. Он шел медленно, осторожно, осмотрительно. Тротуар по-прежнему был мокрый и скользкий. В доме нестерпимо пахло копотью и стоял керосинный чад. Доктор долго шагал из угла в угол, из комнаты в комнату. На душе было смутно.
ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Теперь можно прочесть и последние три листка с какими-то стихами. Я их отложил нарочно, как наименее интересные для моего поиска. Веригин, видно, любил стихи. Это, конечно, любопытно, но не так важно.
Читаю. Ничего не понимаю. Какой-то бессмысленный бред. Абсурд. Веригин зачем-то записал отдельные строки из разных произведений Пушкина. И еще цифры поставил возле каждой строки. И всего их пятьдесят две. Что за бессмыслица? То ли человек в одиночестве проверял свою память… Читаю еще. Нет! Никакой внутренней связи. Просто случайный набор строк:
1. В тот год осенняя погода
2. На дровнях обновляет путь
3, Когда не наши повара
4. Им первый кубок круговой
5. Пирует с дружиною вещий Олег
6. Но злобный Карла перенес
7. Меня в сей край уединенный
8. Алеко спит. В его уме
9. А царица вдруг пропала
10. Виденье смутное играет
11. Будто вовсе не бывала
12. Мария, бедная Мария
13. Гости князю поклонились
14. Спокойно все; поля молчат
15. С приветом нежным и немым
16. Стоит черкешенка младая
17. И остров общий с давних пор
18. Худой, обритый – но живой
19. Руслан на мягкий мох ложится
20. Пред умирающим огнем
21. Кто мир и негу возлюбя
22. Быстрей орла; быстрее звука лир
23. Лелеет, милая тебя
24. Прелестница летела, как зефир
25. Но тот блаженный, о Зарема
26. Как розу в тишине гарема
27. Финал гремит; пустеет зала
28. Гроза двенадцатого года
29. Но может быть такого рода
30. Привычка усладила горе
31. И этому я все виною? Страшно
32. Труды мои ты сам оценишь
33. Хвалиться ими не хочу
34. И знойный остров заточенья
35. Но был уж смерти под косою
36. Не пугай нас, милый друг
37. Гроба близким новосельем
38. Напрасно блещет луч денницы
39. Иль ходит месяц средь небес
40. Я вас люблю – хоть и бешусь
41. Мой дядя самых честных правил
42. Они за чашею вина
43. В ее затеи не входил
44. Но мрачны странные мечты
45. Олень веселый выбегает
46. В душе Мазепы. На утес
47. Насчет небесного царя
48. Туда, где за тучей белеет гора.
49. Что ж полон грусти ум Гирея
50. Скрежеща мыслит Кочубей
51. Песчаный виден островок
52. Сказка – ложь, да в ней намек
15 мая 1866 года
Растерянно перебираю листки. Вот еще какой-то клочок. Пытаюсь разобрать.
«Дорогой мой Платон Сергеевич! – с трудом прочитал я. – Ты все повторяешь, что с тобой может что-либо случиться, и кто тогда отыщет меня в моем уединении. Так вот: перешли эти пятьдесят две строки из Пушкина в Москву Порошиным по известному тебе адресу. Они знают, как их читать, – прочтут и поймут, где меня искать».
«Они знают, как их читать, – повторил я про себя. – Они знают…» И тут меня вдруг осенило: набор стихов из Пушкина – это шифр. Шифр! Веригин, видно, пользовался им в особо важных случаях. Да, да! Это шифр.
А прочесть его я не могу.
ШИФР АЛЕКСАНДРА БЛОКА
Я снова в Москве. Аэродром. Очередь на стоянке такси. Шоссе в лесу. А вот и Волхонка.
Первым делом достал из чемодана листки с набором разрозненных строк Пушкина.
Пятьдесят две строки. Перелистываю трехтомный словарь языка Пушкина. Знаю, откуда взята каждая строка. Но что с того? Как прочесть по ним, где скрывался Веригин? В таких догадках проходит день… другой… Уже разослал свой запрос пушкинистам. Жду ответа. Но никто не звонит, не пишет: один, видимо, на курорте, другой – в санатории, третий – в командировке.
И идет день за днем. И лежат передо мной загадочные 52 строки Пушкина.
Звонок по телефону. Старый знакомый спрашивает:
– Все мучаешься над разгадкой шифра? Сидишь над непонятными строчками? А помнишь стихотворение Блока «Пять изгибов»?
– Ну, тут просто: ведь сам Александр Блок ясно рассказал об этом в дневнике:
Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле…речь здесь идет об изгибах улиц в Ленинграде, тогдашнем Петербурге, улиц, которые и в наше время называются «линии».
– А помнишь, – продолжал мой собеседник, – Блок хотел вести свой дневник при помощи шифра. Как делал это Данте. «Я задумал, – пишет Блок 28 августа 1918 года, – как некогда Данте, заполнить пробелы между строками „Стихов о Прекрасной Даме“ простым объяснением событий». Но шифры у Блока, Данте, Пушкина разгаданы, а ты с чем остаешься?
– Ни с чем. Своей загадки отгадать не умею. Вся надежда на пушкинистов. Вот и жду письма… звонка…
ЗАГАДКА СТАРОЙ ФЛЕЙТЫ
Бессонница… Бессонница. Я весь в твоей власти…
Веки мои отяжелели, не поднимаются, но сон бежит от меня.
Не в силах терпеть муку бессонницы, я поднялся, зажег лампу.
Что делать? Ни читать, ни писать не могу. Чем занять себя? А вот: мой чемодан! Все еще не разобран. И стал вытаскивать измятые сорочки, ненужные галстуки. Вынул банку с флейтой. Стал открывать банку.
Но долголетняя ржавчина въелась и спаяла крышку с банкой. Наконец крышка сорвана. Я взял в руки флейту. Какая она старенькая, эта флейта с трещиной на конце! Куда бы ее положить? Ну конечно, в тот ящик письменного стола, где лежат документы и материалы Веригина. Однако в ящике тесно. И я стал разбирать флейту.
Но что же это такое? Бумажка какая-то. Здесь? В этой флейте?
От волнения я прошелся по квартире. Постоял у окна. Погладил спящего кота. Зажег люстру – все четыре рожка. Наконец уселся к столу. И осторожно стал разворачивать слежавшуюся бумагу.
Что это? Мелкие, очень мелкие буквы… Я взял лупу.
Да это же рука Веригина!
«Дорогой Платон Сергеевич! – прочитал я. – Напомни Порошиным: мое местопребывание отгадывается, как и потаенные стихи Пушкина, через 16».
МАГИЧЕСКАЯ ЦИФРА «W»
Сквозь тяжелые шторы пробивается бледный рассвет. Гремит машина, увозящая мусорные ящики со двора.
Шифр Веригина раскрыт… Раскрыт! Я не мог удержаться от радостного восклицания.
Топ, спавший на краю письменного стола, вздрогнул, вытянул и выпрямил лапки, выпустил когти, но тут же спрятал их и снова задремал.
Как прочел я этот шифр? Как разрозненные строчки из Пушкина, записанные рукой Веригина, рассказали мне тайну его местопребывания?
А получилось это так.
Заколдованный цифрой «16», я ломал голову.
Шестнадцать… Шестнадцать… Пушкин… потаенные строфы… потаенные строфы. Какие это?
Внутренний голос мне подсказал: спроси у Пушкина, где и как он прятал свои крамольные строки.
Я кинулся к полке. Схватил академическое издание Пушкина. Том VI, «Евгений Онегин». Большая книга раскрылась на странице 520. «Десятая глава», – прочел я. А ниже мелким шрифтом написанное слово «шифр». Ну конечно: десятая глава «Евгения Онегина» была Пушкиным зашифрована. За-шиф-ро-ва-на!
«Теперь к делу! – сказал я себе. – Сейчас узнаю, где скрывался Веригин».
Чтоб успокоить себя, я заварил крепкий чай. Уселся поглубже в кресло и в сто первый раз всмотрелся в загадочные 52 строки Пушкина.
Теперь надо примериться к каждой 17 строке – каждый раз отсчитывать шестнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32