Энтони не понравилась последняя фраза испанца, но он предпочел не выяснять сейчас отношения, все же этот испанец как-никак был его спасителем.
Глава четвертая
Испанский гость
Гарнизон внешнего форта Карлайлской бухты мог и не знать о том чувстве благодарности, которое испытывал лейтенант Блад к капитану испанского галеона, поэтому ему пришлось на шлюпке подойти к берегу и объяснить коменданту форта майору Оксману положение дел. Весьма удивленный полученным сообщением майор пообещал, что отвернется в момент прохода «Тенерифе», ибо, если перед его носом мелькнет ненавистный красно-золотой флаг, он может не сдержаться. Кроме того, он немедленно пошлет человека с известием к губернатору, который, может быть, лучше своего сына разберется в том, как надо встретить подобного гостя.
Понимая, что с человеком по фамилии Оксман лучше не затягивать разговор о красных тряпках, лейтенант откланялся.
Когда «Тенерифе», уже сильно накренившийся на левый борт, пришвартовался неподалеку от настороженных кораблей Ямайской эскадры, его встречали все заинтересованные лица.
Дон Мануэль своим первым появлением произвел благоприятное впечатление на собравшуюся публику. Сказалась столичная выправка. Один из первых щеголей Аламеды появился в камзоле из плотного голубого шелка; твердо ступая по трапу, придерживая длинную шпагу в золоченых ножнах, он вслед за Энтони спустился на набережную. Когда лейтенант представил его своему отцу, он снял с головы шляпу с великолепным красным плюмажем и отвесил церемонный поклон.
Энтони коротко рассказал о причинах этого столь необычного визита.
— "Тенерифе" нуждается в ремонте, на борту много раненых, — закончил он.
— Разумеется, вашему кораблю найдется место в наших доках, а вашим раненым — место в наших госпиталях. Распорядитесь, Баддок.
Капитан порта майор Баддок неохотно кивнул. У него, так же как и у майора Оксмана, было особое мнение насчет этого визита, но, зная характер губернатора, он предпочел держать его при себе.
— Сэр, — обратился хозяин Ямайки к неожиданному испанскому гостю, — мы будем рады видеть вас у себя в доме.
Дон Мануэль вновь почтительно поклонился:
— Я столько слышал о вас, милорд. Это приглашение для меня — большая честь.
В коляске отец и сын некоторое время молчали.
— Хорошо, что не ты был капитаном «Саутгемптона».
— Отец, ураган налетел так внезапно, мы едва успели задраить порты и убрать паруса. Сам дьявол не смог бы спасти корабль в такую бурю.
— Как ты думаешь, кто-нибудь еще остался в живых?
Лейтенант помолчал.
— Боюсь, что нет, и даже мое собственное спасение — чистейшая случайность. Я был в беспамятстве, когда меня вынесло на отмель.
Они опять помолчали.
— Извини, отец, но, может быть, не стоит нам в такой ситуации устраивать какие-то приемы?
— Все-таки не ты был капитаном «Саутгемптона»!
— У тебя опять испортились отношения с лордом адмиралтейства?
— Какими бы ни были мои отношения с этими хлыщами из Уайтхолла, я не могу отправить от порога человека, спасшего жизнь моему сыну, и, судя по всему, благородного человека.
— Да, — оживился Энтони, — я ведь сам рассказал ему о планах Биллингхэма на мой счет, ничто не мешало ему воспользоваться этим.
— Амонтильядо, насколько я помню, состоят в родстве с арагонским правящим домом. Он счел ниже своего достоинства опускаться до вымогательства. Впрочем, можно предположить, что им руководил более глубокий расчет.
— Можно, но не хочется.
— Ты прав, сынок. Как джентльмен, я предпочитаю ошибиться в человеке, чем заранее не доверять ему. Но как государственный чиновник, я вынужден предполагать худшее, чтобы его предотвратить.
— Я понимаю.
— На время присутствия здесь этого гостя нам придется усилить прибрежное патрулирование.
— Баддок охотно этим займется.
— Вот именно.
Когда экипаж уже въехал в ворота и остановился у ступеней губернаторского дворца, Энтони спросил, а где, собственно, Элен, она не заболела?
— Она спит. Я не стал ее будить в такую рань. Она последнее время плохо спит по ночам.
— Да, я не подумал, действительно, еще очень рано.
— Когда, ты говоришь, произошел этот шторм?
— Три дня назад. Ближе к вечеру.
Сэр Блад поджал губы и покачал головой. Итак, его опасения подтверждались. Именно в это время с Элен случилась неожиданная истерика.
Полковник Блад не любил балы и шумные праздники, но понимал, что совсем от них отказаться губернатор не вправе. Регулярные приемы были частью обязанностей по его должности. Он собирал местную знать в день тезоименитства его величества и после окончания сезона дождей. Эта статья его расходов никогда не вызывала нареканий в министерстве финансов. Когда Лавиния подросла и пожелала первенства в этом отношении, губернатор вздохнул с облегчением и охотно отдал ей инициативу. Если ваши доходы позволяют вам шесть-семь раз в год кормить и поить до отвала всю благородную публику острова, ради Бога!
В честь благополучного освобождения Энтони Блада из пиратских лап в губернаторский дворец было приглашено человек тридцать. Или самые близкие, или самые знатные. Очень роскошествовать не стали, ибо, помимо удивительного спасения, имела место гибель «Саутгемптона».
Гости собрались в большой овальной гостиной. Наряженный в красную ливрею Бенджамен докладывал о прибывших.
— Мистер и миссис Фортескью с дочерьми!
Фортескью были вторыми по богатству на Ямайке, правда, их состояние при этом многократно уступало состоянию Биверстоков, что заставляло их и ненавидеть Лавинию, и заискивать перед ней. Надежды мистера Фортескью, что эта «сумасшедшая девчонка» после смерти отца все пустит по ветру или будет обманута каким-нибудь ловким проходимцем, все не оправдывались и не оправдывались. По слухам, «сумасшедшей девчонке» даже удалось приумножить отцовское наследство.
— Мистер и миссис Стерне с сыновьями!
Заветной мечтой четы Стерне, тоже весьма состоятельных людей, было женить своих сыновей на дочерях четы Фортескью. Но эта мечта не совпадала ни с планами дочерей, ни с планами их родителей. Фортескью были побогаче, а кроме того, имели корни в Старом Свете. Стернсы были знатью исключительно местной.
— Мистер Хантер!
Старый, еще пиратских времен, друг губернатора, одновременно капитан флагманского корабля Ямайской эскадры. Он, так же как и сам губернатор, балов и приемов не любил, но по своему положению присутствовать на них был обязан. Сэр Блад лично всякий раз просил его об этом, из желания увидеть в разодетой толпе хотя бы одно приятное ему лицо. Между тем физиономия капитана Хантера была украшена двумя страшными шрамами — от испанской алебарды и французской пули. Никто другой из старых друзей губернатора не мог быть приглашен в овальную гостиную дворца без того, чтобы не шокировать здешнюю публику, убежденную, что она является настоящим высшим светом. Да, впрочем, ни боцман, ни штурман и не рвались познакомиться с Фортескью или Стернсами.
— Мисс Лавиния Биверсток!
Все невольно обернулись. Дамы для того, чтобы посмотреть, как она оделась на этот раз, — мисс Биверсток всегда являлась в новом наряде. Мужчины для того, чтобы полюбоваться еще одной красивой женщиной. До этого все взоры были, конечно, обращены на дочь хозяина Элен Блад.
Недавно прибывший из Лондона с инспекционной миссией лорд Лэнгли, сорокалетний толстячок с отечным лицом, вежливо беседовавший в этот момент с губернатором, даже приятно растерялся: на кого же теперь смотреть? Кто же, черт возьми, из них прекрасней?! Это сомнение высокого гостя могли разделить все мужчины, находившиеся в гостиной. Более того — все мужчины Порт-Ройяла.
Нежная дружба между двумя этими красавицами давно уже всем досужим мыслителям представлялась странной, если не противоестественной. Рано или поздно должен был появиться мужчина, из-за которого Элен и Лавиния столкнутся. Но кто это будет и когда, наконец, это произойдет?!
— Дон Мануэль де Амонтильядо и Вильякампа.
Кастильский кабальеро был замечательно хорош. Он выглядел еще лучше, чем на пристани. Природная смуглость и мужественность облика в сочетании с благородной утонченностью манер, родовитейшим именем и подразумевавшимся за всем этим громадным богатством впечатляли. В благородстве с ним мог соперничать только лорд Лэнгли, а мужской статью лишь Энтони Блад. Однако в этот вечер все внимание было обращено только к испанцу, как новому лицу.
Неужели сегодня не дрогнет сердце хотя бы одной ямайской звезды?
Его высокопревосходительству губернатору пришлось уделить несколько минут дону Мануэлю. Они обменялись мнениями о погоде в здешних морях, что в разговоре моряков не выглядит формальностью. В данном случае этот разговор был наполнен дополнительным смыслом, ибо именно каприз погоды сделал в конце концов возможным визит испанского корабля в английскую гавань.
Лорд Лэнгли на чрезмерное гостеприимство сэра Блада смотрел неодобрительно. Учитывая родовитость испанца и его ранг, разговор с ним высокопоставленного британского чиновника, каким являлся губернатор, вполне мог быть расценен как политическая неосторожность. Сам лорд Лэнгли не пожелал быть представленным дону Мануэлю, стоя в сторонке, он любовался беседой двух красавиц и думал, что он напишет в своем отчете о беседе сэра Блада с его неожиданным гостем.
Дон Мануэль, видимо почувствовав какое-то напряжение в поведении хозяина, предпочел побыстрее закончить «официальную часть». Он попросил представить его дамам — он знал, что в любом обществе возле них он будет на своем месте. При этом испанец слегка лукавил; он мечтал быть представленным не дамам вообще, а лишь вон той, белокурой и голубоглазой, но опасался, уместно ли так сразу обнаруживать свои намерения. В своих достоинствах он был уверен, он был лишь неосведомлен о правилах ямайского этикета. Не будет ли придворная изысканность сочтена здесь чем-то весьма смахивающим на обыкновенную наглость. Как человек умный, дон Мануэль учитывал такую возможность.
Сестры Фортескью, разумеется, покраснели при приближении смуглого франта. Разговорить их ему не удалось, несмотря на свой безупречный английский, о чем он, отходя, не слишком сожалел. С миссис Стерне он поговорил о цветах. Цветы и цветники были ее страстью, и дон Мануэль сделал вид, что после их разговора они сделались и его страстью тоже. Супруга верховного судьи, худая старая карга, закашлялась в ответ на почтительнейшее приветствие, но даже ей досталась пусть и мимолетная, но вполне милая улыбка.
Лавиния наблюдала за перемещениями испанского гостя из глубины овальной гостиной и очень скоро поняла, кто является скрытой целью этого сложного маневра. И как только она поняла, в чем тут дело, она стала страстной союзницей дона Мануэля. То, что испанца сопровождает Энтони Блад, показалось забавным, хотя внешне выглядело просто естественным.
— Познакомьтесь, сэр, это моя сестра Элен.
Как уже неоднократно сообщалось выше, дон Мануэль был мастером великосветского обхождения, он только что, прогуливаясь по этой гостиной, выиграл походя несколько куртуазных дуэлей, не применяя и малой части известных ему приемов, и теперь собирался остаток вечера провести, мило флиртуя с этой очаровательной англичанкой. Судя по его сделанным искоса наблюдениям, за нею никто из присутствующих даже не пытался ухаживать. Странные люди!
— Спасибо вам, дон Мануэль, если бы не вы, Бог весть что сталось бы с моим братом!
Она сказала всем известную вещь, но сказала так просто и искренне, что испанцу стало очень приятно.
— Судьба слишком великодушна ко мне, в обмен на то, что я сделал — а сделал бы это, не задумываясь, любой уважающий себя дворянин, — я получил столь восхитительную награду.
— Что вы имеете в виду?
— Конечно, знакомство с вами.
Элен вежливо улыбнулась, и от этой улыбки кастильскому кабальеро стало немного неуютно. Элен показала, что понимает — ей делают комплимент, выразила улыбкою благодарность за это, но только и всего.
«Сейчас, сейчас, — успокаивал себя дон Мануэль, — она начнет со мной кокетничать и все встанет на свои места. Куда это она смотрит?»
Элен смотрела в другой конец овальной гостиной, где Лавиния беседовала с Энтони. Лейтенанту совсем не хотелось покидать общество сестры, но юная плантаторша попросила его объяснить смысл аллегорических изображений на гобелене в углу залы. Энтони указанный гобелен рассматривал невнимательно, поскольку он нисколько его не интересовал ни сейчас, ни вообще, и лишь чувство хозяина, обязанного служить гостю и особенно гостье, заставляло его поддерживать беседу.
— Признаться, мисс, — дон Мануэль продолжал бороться за внимание Элен, — я, как всякий столичный житель, пропитан ядом снисходительного отношения к провинции и провинциалам и, отправляясь в Новый Свет, был убежден, что отправляюсь в гости к дикарям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40