А что стало с героем, с Жаном Безымянным? Не погиб ли он у Сен-Шарля? Но нет! Весть о его смерти уже широко разнеслась бы, а власти не преминули бы распространить ее еще шире. Об этом сразу стало бы известно как на ферме «Шипоган», так и в Вальгатте. Однако если Жан остался в живых, где он теперь? Лионель отдал бы жизнь, чтобы узнать это.
Прошло несколько дней. Положение ничуть не изменилось. Может, повстанцы готовились к возобновлению наступления? Раз или два слухи об этом докатились до махоганской деревни, но ничем не подтвердились. Кроме того, по приказу лорда Госфорда в графствах Монреаль и Лапрери рыскали отряды полиции в поисках повстанцев. Многочисленные отряды стояли на обоих берегах реки Ришелье. Беспрестанные обыски держали в постоянном страхе жителей селений и ферм. Колонны сэра Джона Кольборна были готовы поспешить в любое место, где только взовьется знамя мятежников. Если бы повстанцы дерзнули вновь пересечь американскую границу, то столкнулись бы с довольно значительными силами.
Пятого декабря Лионель, отправившись на разведку в Шамбли, узнал, что в Монреальском округе объявлено военное положение. Одновременно с этим генерал-губернатор пообещал награду в четыреста пиастров тому, кто выдаст депутата Папино. Были назначены премии за поимку и других руководителей, в том числе де Водреля и Винсента Годжа. Поговаривали также, что какая-то часть реформистов содержится в тюрьмах Монреаля и Квебека, что процессы над ними будут вестись по законам военного времени и на эшафот скоро взойдут новые жертвы из числа политических заключенных.
Факты были очень серьезные. Ответят ли Сыны Свободы на направленные против них меры последним вооруженным выступлением? Или будут, наоборот, обескуражены такими безжалостными расправами? Так вопрошал себя мэтр Ник. Он знал, что восстание, если оно не удается в самом начале, имеет мало шансов завершиться удачей потом.
Правда, махоганские воины и Лионель были другого мнения.
— Нет! — повторял он нотариусу. — Нет! Дело не пропало, и пока Жан Безымянный жив, не будем отчаиваться в успехе завоевания нашей независимости!
Днем 7 декабря произошел случай, снова поставивший мэтра Ника в затруднительное положение, (из которого, как достойный нотариус полагал, он только что выпутался), а страсти воинственных по природе гуронов накалились добела.
Уже несколько дней в различных местных приходах появлялся аббат Джоан. Молодой священник проходил по всему графству Лапрери, ратуя за массовый подъем франко-канадского населения. Своими пламенными проповедями он боролся, и не без труда, с растерянностью, в которую впали некоторые патриоты после поражения у Сен-Шарля. Аббат Джоан не отступал. Он шел напрямик, заклиная своих сограждан быть готовыми снова взяться за оружие, как только их руководители вновь появятся в округе.
Его брата, однако, в графстве не оказалось. Джоан не знал, что с ним стало. Прежде чем снова начать проповеди, он пришел в «Запертый дом», желая обнять мать, получить известия о Жане...
Но «Запертый дом» не распахнул перед ним своих дверей.
Джоан отправился на поиски брата. Он также не мог поверить, что тот погиб, ибо весть о его смерти получила бы широкую огласку. Нет, убеждал он себя, Жан скоро снова объявится во главе своих соратников.
Молодой священник направил теперь свои усилия на то, чтобы поднять индейцев, особенно воинов гуронского племени, которые так и рвались в бой. С этим намерением аббат Джоан явился к махоганам. Мэтру Нику пришлось устроить ему хороший прием: не мог же он идти против желаний своих соплеменников.
— Что поделать! — говорил он сам себе, качая головой. — От судьбы не уйдешь. И хотя я не знаю, как начинался род Сагаморов, зато очень хорошо знаю, как он кончится!.. На скамье военного трибунала.
Действительно, гуроны были готовы выступить в поход, и Лионель немало способствовал этому, подогревая их решимость.
Когда аббат Джоан появился в Вальгатте, юный клерк стал одним из самых горячих его поклонников. Он не только нашел в нем пылкого, как и он сам, патриота, но был просто потрясен сходством молодого священника с Жаном Безымянным: почти те же глаза, тот же пламенный взгляд, голос, жесты. Лионелю казалось, что он снова видит перед собой своего героя, только в сутане священника, казалось, что он слышит его... Уж не обман ли это чувств? Лионель не мог бы ответить.
Уже два дня как аббат Джоан находился среди махоганов, и те твердили только о том, чтобы присоединиться к патриотам, сосредоточившим свои силы милях в сорока к юго-западу, на острове Нейви, одном из островов Ниагары.
Мэтр Ник был обречен следовать за воинами своего племени.
Фактически все приготовления к походу в Вальгатте уже завершились. Покинув свою деревню, махоганы собирались пересечь соседние графства, поднять там индейские племена, достичь берегов Онтарио и, добравшись до Ниагары, примкнуть к уцелевшим сторонникам дела национальной независимости. Дошедшая до них новость сдержала этот порыв — по крайней мере, на время: один из гуронов, возвратившийся вечером 9 декабря из Монреаля, сообщил, что Жан Безымянный арестован агентами Джильберта Аргала на границе Онтарио и заключен в крепость Фронтенак.
Можете себе представить, как потрясены были махоганы. Жан Безымянный — в руках лоялистов!
Но судите сами, в какое волнение они пришли, когда аббат Джоан, узнав об аресте Жана, вскричал: «Брат мой!» — а потом добавил: «Я спасу его от смерти!»
— Возьмите меня с собой! — воскликнул Лионель.
— Идем, дитя мое! — кивнул аббат Джоан.
Глава VII
КРЕПОСТЬ ФРОНТЕНАК
Когда Жан выбежал из «Запертого дома», он словно обезумел. Покров над тайной его происхождения был грубо сорван, убийственные слова Рипа услышаны Кларой, теперь барышня де Водрель знает, что она и ее отец нашли убежище у жены и сына Симона Моргаза, скоро об этом узнает и де Водрель, если уже не узнал, услыхав все из своей комнаты, — такие отчаянные мысли вертелись в его голове. Оставаться в этом доме он больше не мог — даже на одну минуту. Не беспокоясь уже о том, что станет с де Водрелями, не спрашивая себя, защитит ли их бесславное имя его матери от дальнейших преследований, позабыв о том, что Бриджета не захочет больше оставаться в этом селении, где ее тайна скоро станет известна всем и откуда ее, без сомнения, прогонят, он бросился в чащу леса; он бежал всю ночь, стараясь очутиться как можно дальше от тех, для кого теперь мог быть лишь объектом презрения и отвращения.
Однако дело его жизни не было завершено! Его долг, раз он еще жив, — сражаться. Надо подставить себя под пули прежде, чем откроется его настоящее имя. Отдав жизнь за свою страну, он, возможно, получит право если не на уважение, то хотя бы на сострадание людей.
Однако, как ни потрясен был молодой человек, рассудок все же одержал верх, а вместе с самообладанием к нему вернулись силы.
И он ускорил шаг, направляясь к границе, чтобы примкнуть к патриотам и снова встать во главе восстания.
В шесть часов утра Жан был уже в четырех милях от Сен-Шарля, у правого берега реки Св. Лаврентия, на пограничных землях графства Монреаль.
Эта территория, патрулируемая кавалерийскими отрядами, кишела полицейскими агентами, и важно было покинуть ее как можно скорее. Но добраться напрямик до Соединенных Штатов оказалось делом невыполнимым: приходилось обойти графство Лапрери, где полицейских было не меньше, чем в монреальском. Лучше всего было идти вверх вдоль реки до озера Онтарио, а затем через восточные территории спуститься вниз до первых американских деревень.
Так Жан и сделал. Ему следовало действовать очень осторожно. Пробраться будет нелегко, однако не стоило отчаиваться, если понадобится в зависимости от обстоятельств вносить изменения в свой план.
Действительно, в этих примыкающих к берегу реки графствах были подняты на ноги волонтеры, полиция неустанно рыскала здесь, разыскивая главарей повстанцев, в том числе и Жана Безымянного, — ему случалось видеть на стенах афиши с указанием суммы, которую правительство предлагало за его голову.
Поэтому беглец был вынужден идти только по ночам, а днем — прятаться в заброшенных лачугах либо в непроходимой чаще лесов, с величайшим трудом добывая себе кое-какое пропитание.
Жан неминуемо погиб бы от голода, если бы не милосердие окрестных жителей, которые, рискуя навлечь на себя неприятности, даже не спрашивали у него, кто он и откуда идет.
Время от времени неизбежно приходилось останавливаться и пережидать опасность. За пределами графства Лапрери, когда он пойдет через провинцию Онтарио, Жан надеялся наверстать потерянное время.
В течение 4, 5, 6, 7 и 8 декабря Жану едва удалось проделать двадцать миль. В эти пять дней (было бы вернее сказать — пять ночей) он почти не удалялся от берега реки Св. Лаврентия, продвигаясь по центральной части графства Богарне. Самое трудное, в сущности, осталось позади, ибо приходы западной и южной части Канады, удаленные от Монреаля, контролировались меньше. Однако для Жана опасность возросла: бригада агентов напала на его след у границы графства Богарне. Несколько раз благодаря самообладанию ему удалось сбить их со следа, но в ночь с 8 на 9 декабря он был окружен десятком людей, имевших приказ взять его живым или мертвым. Жан отчаянно защищался, тяжело ранив нескольких полицейских, но силы были неравны — его схватили.
На этот раз Жана Безымянного поймал не Рип, а начальник полиции Комо. Выгодное и громкое дело ускользнуло от руководителя фирмы «Рип и К°»; в графу доходов его коммерческой конторы так и не пришлось вписать шесть тысяч пиастров.
Весть об аресте Жана Безымянного тотчас разнеслась по всей провинции: англо-канадские власти были весьма заинтересованы в ее распространении. На следующий же день она дошла до приходов графства Лапрери, а днем 9 декабря была принесена в деревню Вальгатта.
На северном берегу Онтарио, в нескольких милях от Кингстона, стоит укрепление Фронтенак. Оно возвышается над левым берегом реки Св. Лаврентия, в которую вытекают воды озера; ее русло отделяет в этом месте Канаду от Соединенных Штатов.
Укрепление находилось в ту пору под командованием майора Синклера, имевшего в своем подчинении четырех офицеров и около сотни солдат 20-го полка. Своим расположением оно довершало оборонительную систему укреплений, включающую форты Освего, Онтарио и Левис, построенные для обеспечения защиты этих отдаленных территорий, подвергавшихся некогда набегам индейцев.
В эту-то крепость и был препровожден Жан Безымянный. Генерал-губернатор, которого немедленно известили о его аресте, решил, что не следует везти повстанца в Монреаль или в какой-нибудь другой крупный город, где его присутствие могло спровоцировать народные волнения. Поэтому из Квебека поступил приказ направить арестованного в крепость Фронтенак, посадить его там под стражу и отдать под суд — что было равнозначно смертному приговору.
При таком стремительном развитии событий Жана должны были казнить в двадцать четыре часа. Однако военный суд под председательством майора Синклера пришлось отложить, и вот почему.
В том, что арестованный являлся легендарным Жаном Безымянным, активным агитатором, ставшим вдохновителем восстаний 1832, 1835 и 1837 годов, никаких сомнений не было. Но какое имя скрывалось на самом деле под этим псевдонимом, под этой боевой кличкой — вот что хотело знать правительство. Это позволило бы, вернувшись назад в прошлое, сделать какие-то новые открытия, быть может, обнаружить какие-то тайные деяния, какие-то неизвестные общества, имевшие связь с восстанием.
Важно было установить если не личность, то, по крайней мере, происхождение этого человека, настоящее имя которого оставалось неизвестным, человека, имевшего какие-то особые основания скрывать его. Таким образом, военный трибунал пока не приступал к процессу, а Жана подвергли допросу с пристрастием.
Но он не выдал себя — он отказался даже отвечать на вопросы о своей семье. Пришлось отступиться, и 10 декабря арестованный предстал перед судьями.
Процесс не давал повода для дискуссий. Жан признался в том, что принимал участие как в первых мятежах, так и в последних. На суде он во всеуслышание, смело потребовал от Англии прав для Канады. Молодой патриот высоко держал голову перед притеснителями и говорил так, будто его слова могли проникнуть сквозь стены форта и быть услышаны всей страной.
Когда майор Синклер задал ему вопрос о его происхождении и его семье, он ограничился таким ответом: «Я — Жан Безымянный, франко-канадец по рождению, и вам должно быть достаточно этого. Совсем не важно, как зовут человека, который сейчас будет сражен пулями ваших солдат! Зачем вам знать имя покойника?»
Жана приговорили к смертной казни, и майор Синклер приказал увести его обратно в камеру. Одновременно, исполняя предписание генерал-губернатора, он послал нарочного в Квебек с извещением, что происхождение узника Фронтенака установить не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Прошло несколько дней. Положение ничуть не изменилось. Может, повстанцы готовились к возобновлению наступления? Раз или два слухи об этом докатились до махоганской деревни, но ничем не подтвердились. Кроме того, по приказу лорда Госфорда в графствах Монреаль и Лапрери рыскали отряды полиции в поисках повстанцев. Многочисленные отряды стояли на обоих берегах реки Ришелье. Беспрестанные обыски держали в постоянном страхе жителей селений и ферм. Колонны сэра Джона Кольборна были готовы поспешить в любое место, где только взовьется знамя мятежников. Если бы повстанцы дерзнули вновь пересечь американскую границу, то столкнулись бы с довольно значительными силами.
Пятого декабря Лионель, отправившись на разведку в Шамбли, узнал, что в Монреальском округе объявлено военное положение. Одновременно с этим генерал-губернатор пообещал награду в четыреста пиастров тому, кто выдаст депутата Папино. Были назначены премии за поимку и других руководителей, в том числе де Водреля и Винсента Годжа. Поговаривали также, что какая-то часть реформистов содержится в тюрьмах Монреаля и Квебека, что процессы над ними будут вестись по законам военного времени и на эшафот скоро взойдут новые жертвы из числа политических заключенных.
Факты были очень серьезные. Ответят ли Сыны Свободы на направленные против них меры последним вооруженным выступлением? Или будут, наоборот, обескуражены такими безжалостными расправами? Так вопрошал себя мэтр Ник. Он знал, что восстание, если оно не удается в самом начале, имеет мало шансов завершиться удачей потом.
Правда, махоганские воины и Лионель были другого мнения.
— Нет! — повторял он нотариусу. — Нет! Дело не пропало, и пока Жан Безымянный жив, не будем отчаиваться в успехе завоевания нашей независимости!
Днем 7 декабря произошел случай, снова поставивший мэтра Ника в затруднительное положение, (из которого, как достойный нотариус полагал, он только что выпутался), а страсти воинственных по природе гуронов накалились добела.
Уже несколько дней в различных местных приходах появлялся аббат Джоан. Молодой священник проходил по всему графству Лапрери, ратуя за массовый подъем франко-канадского населения. Своими пламенными проповедями он боролся, и не без труда, с растерянностью, в которую впали некоторые патриоты после поражения у Сен-Шарля. Аббат Джоан не отступал. Он шел напрямик, заклиная своих сограждан быть готовыми снова взяться за оружие, как только их руководители вновь появятся в округе.
Его брата, однако, в графстве не оказалось. Джоан не знал, что с ним стало. Прежде чем снова начать проповеди, он пришел в «Запертый дом», желая обнять мать, получить известия о Жане...
Но «Запертый дом» не распахнул перед ним своих дверей.
Джоан отправился на поиски брата. Он также не мог поверить, что тот погиб, ибо весть о его смерти получила бы широкую огласку. Нет, убеждал он себя, Жан скоро снова объявится во главе своих соратников.
Молодой священник направил теперь свои усилия на то, чтобы поднять индейцев, особенно воинов гуронского племени, которые так и рвались в бой. С этим намерением аббат Джоан явился к махоганам. Мэтру Нику пришлось устроить ему хороший прием: не мог же он идти против желаний своих соплеменников.
— Что поделать! — говорил он сам себе, качая головой. — От судьбы не уйдешь. И хотя я не знаю, как начинался род Сагаморов, зато очень хорошо знаю, как он кончится!.. На скамье военного трибунала.
Действительно, гуроны были готовы выступить в поход, и Лионель немало способствовал этому, подогревая их решимость.
Когда аббат Джоан появился в Вальгатте, юный клерк стал одним из самых горячих его поклонников. Он не только нашел в нем пылкого, как и он сам, патриота, но был просто потрясен сходством молодого священника с Жаном Безымянным: почти те же глаза, тот же пламенный взгляд, голос, жесты. Лионелю казалось, что он снова видит перед собой своего героя, только в сутане священника, казалось, что он слышит его... Уж не обман ли это чувств? Лионель не мог бы ответить.
Уже два дня как аббат Джоан находился среди махоганов, и те твердили только о том, чтобы присоединиться к патриотам, сосредоточившим свои силы милях в сорока к юго-западу, на острове Нейви, одном из островов Ниагары.
Мэтр Ник был обречен следовать за воинами своего племени.
Фактически все приготовления к походу в Вальгатте уже завершились. Покинув свою деревню, махоганы собирались пересечь соседние графства, поднять там индейские племена, достичь берегов Онтарио и, добравшись до Ниагары, примкнуть к уцелевшим сторонникам дела национальной независимости. Дошедшая до них новость сдержала этот порыв — по крайней мере, на время: один из гуронов, возвратившийся вечером 9 декабря из Монреаля, сообщил, что Жан Безымянный арестован агентами Джильберта Аргала на границе Онтарио и заключен в крепость Фронтенак.
Можете себе представить, как потрясены были махоганы. Жан Безымянный — в руках лоялистов!
Но судите сами, в какое волнение они пришли, когда аббат Джоан, узнав об аресте Жана, вскричал: «Брат мой!» — а потом добавил: «Я спасу его от смерти!»
— Возьмите меня с собой! — воскликнул Лионель.
— Идем, дитя мое! — кивнул аббат Джоан.
Глава VII
КРЕПОСТЬ ФРОНТЕНАК
Когда Жан выбежал из «Запертого дома», он словно обезумел. Покров над тайной его происхождения был грубо сорван, убийственные слова Рипа услышаны Кларой, теперь барышня де Водрель знает, что она и ее отец нашли убежище у жены и сына Симона Моргаза, скоро об этом узнает и де Водрель, если уже не узнал, услыхав все из своей комнаты, — такие отчаянные мысли вертелись в его голове. Оставаться в этом доме он больше не мог — даже на одну минуту. Не беспокоясь уже о том, что станет с де Водрелями, не спрашивая себя, защитит ли их бесславное имя его матери от дальнейших преследований, позабыв о том, что Бриджета не захочет больше оставаться в этом селении, где ее тайна скоро станет известна всем и откуда ее, без сомнения, прогонят, он бросился в чащу леса; он бежал всю ночь, стараясь очутиться как можно дальше от тех, для кого теперь мог быть лишь объектом презрения и отвращения.
Однако дело его жизни не было завершено! Его долг, раз он еще жив, — сражаться. Надо подставить себя под пули прежде, чем откроется его настоящее имя. Отдав жизнь за свою страну, он, возможно, получит право если не на уважение, то хотя бы на сострадание людей.
Однако, как ни потрясен был молодой человек, рассудок все же одержал верх, а вместе с самообладанием к нему вернулись силы.
И он ускорил шаг, направляясь к границе, чтобы примкнуть к патриотам и снова встать во главе восстания.
В шесть часов утра Жан был уже в четырех милях от Сен-Шарля, у правого берега реки Св. Лаврентия, на пограничных землях графства Монреаль.
Эта территория, патрулируемая кавалерийскими отрядами, кишела полицейскими агентами, и важно было покинуть ее как можно скорее. Но добраться напрямик до Соединенных Штатов оказалось делом невыполнимым: приходилось обойти графство Лапрери, где полицейских было не меньше, чем в монреальском. Лучше всего было идти вверх вдоль реки до озера Онтарио, а затем через восточные территории спуститься вниз до первых американских деревень.
Так Жан и сделал. Ему следовало действовать очень осторожно. Пробраться будет нелегко, однако не стоило отчаиваться, если понадобится в зависимости от обстоятельств вносить изменения в свой план.
Действительно, в этих примыкающих к берегу реки графствах были подняты на ноги волонтеры, полиция неустанно рыскала здесь, разыскивая главарей повстанцев, в том числе и Жана Безымянного, — ему случалось видеть на стенах афиши с указанием суммы, которую правительство предлагало за его голову.
Поэтому беглец был вынужден идти только по ночам, а днем — прятаться в заброшенных лачугах либо в непроходимой чаще лесов, с величайшим трудом добывая себе кое-какое пропитание.
Жан неминуемо погиб бы от голода, если бы не милосердие окрестных жителей, которые, рискуя навлечь на себя неприятности, даже не спрашивали у него, кто он и откуда идет.
Время от времени неизбежно приходилось останавливаться и пережидать опасность. За пределами графства Лапрери, когда он пойдет через провинцию Онтарио, Жан надеялся наверстать потерянное время.
В течение 4, 5, 6, 7 и 8 декабря Жану едва удалось проделать двадцать миль. В эти пять дней (было бы вернее сказать — пять ночей) он почти не удалялся от берега реки Св. Лаврентия, продвигаясь по центральной части графства Богарне. Самое трудное, в сущности, осталось позади, ибо приходы западной и южной части Канады, удаленные от Монреаля, контролировались меньше. Однако для Жана опасность возросла: бригада агентов напала на его след у границы графства Богарне. Несколько раз благодаря самообладанию ему удалось сбить их со следа, но в ночь с 8 на 9 декабря он был окружен десятком людей, имевших приказ взять его живым или мертвым. Жан отчаянно защищался, тяжело ранив нескольких полицейских, но силы были неравны — его схватили.
На этот раз Жана Безымянного поймал не Рип, а начальник полиции Комо. Выгодное и громкое дело ускользнуло от руководителя фирмы «Рип и К°»; в графу доходов его коммерческой конторы так и не пришлось вписать шесть тысяч пиастров.
Весть об аресте Жана Безымянного тотчас разнеслась по всей провинции: англо-канадские власти были весьма заинтересованы в ее распространении. На следующий же день она дошла до приходов графства Лапрери, а днем 9 декабря была принесена в деревню Вальгатта.
На северном берегу Онтарио, в нескольких милях от Кингстона, стоит укрепление Фронтенак. Оно возвышается над левым берегом реки Св. Лаврентия, в которую вытекают воды озера; ее русло отделяет в этом месте Канаду от Соединенных Штатов.
Укрепление находилось в ту пору под командованием майора Синклера, имевшего в своем подчинении четырех офицеров и около сотни солдат 20-го полка. Своим расположением оно довершало оборонительную систему укреплений, включающую форты Освего, Онтарио и Левис, построенные для обеспечения защиты этих отдаленных территорий, подвергавшихся некогда набегам индейцев.
В эту-то крепость и был препровожден Жан Безымянный. Генерал-губернатор, которого немедленно известили о его аресте, решил, что не следует везти повстанца в Монреаль или в какой-нибудь другой крупный город, где его присутствие могло спровоцировать народные волнения. Поэтому из Квебека поступил приказ направить арестованного в крепость Фронтенак, посадить его там под стражу и отдать под суд — что было равнозначно смертному приговору.
При таком стремительном развитии событий Жана должны были казнить в двадцать четыре часа. Однако военный суд под председательством майора Синклера пришлось отложить, и вот почему.
В том, что арестованный являлся легендарным Жаном Безымянным, активным агитатором, ставшим вдохновителем восстаний 1832, 1835 и 1837 годов, никаких сомнений не было. Но какое имя скрывалось на самом деле под этим псевдонимом, под этой боевой кличкой — вот что хотело знать правительство. Это позволило бы, вернувшись назад в прошлое, сделать какие-то новые открытия, быть может, обнаружить какие-то тайные деяния, какие-то неизвестные общества, имевшие связь с восстанием.
Важно было установить если не личность, то, по крайней мере, происхождение этого человека, настоящее имя которого оставалось неизвестным, человека, имевшего какие-то особые основания скрывать его. Таким образом, военный трибунал пока не приступал к процессу, а Жана подвергли допросу с пристрастием.
Но он не выдал себя — он отказался даже отвечать на вопросы о своей семье. Пришлось отступиться, и 10 декабря арестованный предстал перед судьями.
Процесс не давал повода для дискуссий. Жан признался в том, что принимал участие как в первых мятежах, так и в последних. На суде он во всеуслышание, смело потребовал от Англии прав для Канады. Молодой патриот высоко держал голову перед притеснителями и говорил так, будто его слова могли проникнуть сквозь стены форта и быть услышаны всей страной.
Когда майор Синклер задал ему вопрос о его происхождении и его семье, он ограничился таким ответом: «Я — Жан Безымянный, франко-канадец по рождению, и вам должно быть достаточно этого. Совсем не важно, как зовут человека, который сейчас будет сражен пулями ваших солдат! Зачем вам знать имя покойника?»
Жана приговорили к смертной казни, и майор Синклер приказал увести его обратно в камеру. Одновременно, исполняя предписание генерал-губернатора, он послал нарочного в Квебек с извещением, что происхождение узника Фронтенака установить не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47