Она отказала, если бы знала его проекты, особенно если бы могла убедиться, что он остался тем же или пожалуй, стал хуже, чем раньше, – словом, сделался человеком, который не отступил бы ни перед чем на свете – ни перед подлостью, ни перед низостью, ни даже перед преступлением, – лишь бы завоевать состояние.
Впрочем, со времени отъезда из Нью-Йорка Джек не позволил себе никакого намека на то, что он дерзко называл своей любовью, и в бытность на «Симью» не выходил из благоразумной сдержанности. Молчаливый, он скрывал свою мысль и выжидал. Его настроение стало еще мрачнее, когда Рожер де Сорг был представлен американкам и заручился их расположением благодаря своей приветливости и веселости. Однако он успокоился, видя, что Рожер гораздо больше занимался Долли, чем ее сестрой.
Что касается других пассажиров «Симью», то он о них совсем не думал. Он едва замечал их существование и пренебрежительно игнорировал Робера.
Алиса была менее заносчива. Ее проницательные глаза женщины заметили явный контраст между подчиненным положением переводчика и его внешним видом, с ровной вежливой холодностью, с которой он встречал предупредительность со стороны многих пассажиров и особенно Рожера де Сорга.
– Что думаете вы о вашем соотечественнике? – спросила она однажды последнего, только что сказавшего несколько слов о Робере. – У него малообщительный характер, мне кажется.
– Это гордое существо, желающее оставаться на своем месте, – отвечал Рожер, не стараясь скрыть своей очевидной симпатии к скромному соотечественнику.
– Надо быть много выше своего положения, чтобы держаться с таким твердым достоинством, – просто заметила Алиса.
Однако Робер поневоле вскоре должен был отказаться от этой сдержанности. Приближался момент, когда ему предстояло действительно вступить в исполнение своих обязанностей. Теперешний покой способен был заставить его забыть настоящее положение вещей. Но маленький случай напомнил о нем, и случай этот произошел даже раньше, чем пароход в первый раз пристал к берегу.
С тех пор как путешественники оставили Ла-Манш, они постоянно следовали в направлении немного менее южном, чем следовало бы, чтобы достигнуть главной группы Азорских островов. Капитан Пип действительно держал курс на самые западные острова с целью дать пассажирам осмотреть их. Однако казалось, что они не особенно-то хотели воспользоваться любезностью Томпсона.
Несколько слов, услышанных по этому поводу Рожером, возбудили его любопытство.
– Не можете ли вы мне сказать, господин профессор, – спросил он Робера через четыре дня после отъезда, – какие первые острова на пути «Симью»?
Робер стоял ошарашенный. Он совсем не знал этих подробностей.
– Хорошо, – сказал Рожер, – капитан сообщит нам об этом. Азорские острова, кажется, принадлежат португальцам? – спросил он опять после короткого молчания.
– Да, – пролепетал Робер, – кажется…
– Признаюсь вам, господин профессор, я совершенно невежествен во всем, что касается этого архипелага, – продолжал Рожер. – Вы думаете, мы найдем на нем что-нибудь интересное?
– Конечно, – заявил Робер.
– В каком роде? – допытывался Рожер. – Может быть, естественные достопримечательности?
– Естественные, конечно, – поспешно проговорил Робер.
– И постройки, несомненно?
– И постройки, само собой разумеется.
Рожер с некоторым удивлением смотрел на собеседника. Лукавая улыбка играла на его губах. Он продолжал расспрашивать:
– Последняя справка, господин профессор. Программа объявляет о высадке на трех островах: Файаль, Терсер и Святого Михаила. Других островов нет в архипелаге? Миссис Линдсей хотела знать, сколько их всего; я не мог сообщить ей.
Робер страдал. Поздно убедился он в абсолютном незнании того, что обязан был объяснять другим.
– Пять, – заявил он смело.
– Большое спасибо, господин профессор, – сказал наконец насмешливо Рожер, прощаясь с соотечественником.
Как только он остался один, Робер бросился к себе в каюту. Перед отъездом из Лондона он позаботился о том, чтобы запастись комплектом книг, сообщающих сведения о краях, которые входили в маршрут. Почему он так глупо забросил эти книги?
Он пробежал сочинение Бедекера об Азорских островах. Увы, он допустил грубую ошибку, сообщив, что островов только пять. Их было девять. Робер сильно сконфузился и покраснел, хотя никто не мог его видеть. Отныне он проводил целые дни, уткнув нос в книги, и его иллюминатор оставался освещенным до поздней ночи. Рожер заметил это и подтрунивал.
«Подзубри-ка, дружище, подзубри! – говорил он себе, потешаясь. – Тоже профессор! Как я – папа!»
На седьмой день, 17 мая, утром в восемь часов, Сондерс и Хамильтон подошли к Томпсону, и первый заметил ему сухим тоном, что согласно программе «Симью» должен был в прошлую ночь бросить якорь у Орты, главного города Файаля. Томпсон оправдывался как мог, сваливая все на состояние моря. Мог ли он предвидеть, что ему придется бороться с противным ветром и с такой сильной зыбью?
Придиры не стали рассуждать. Они констатировали неправильность – этого пока было достаточно. Они удалились с достойным видом, и Хамильтон излил свою желчь перед семьей.
Впрочем, надо полагать, что пароход, да и сами стихии, прониклись недовольством такого важного пассажира. Ветер, с раннего утра проявлявший склонность смягчиться, постепенно стих. Естественно, и зыбь упала в то же время. Пароход продвигался вперед быстрее, и килевая качка уменьшалась. Вскоре ветер, все еще оставаясь противным, стал лишь легким бризом, и пассажирам «Симью» казалось, что они вернулись на тихую Темзу.
Результат этого затишья тотчас же дал себя почувствовать. Несчастные путешественники, которых не видно было в продолжение шести дней, один за другим выходили на палубу. Они показывались с бледными лицами, заострившимися чертами – в общем, производя впечатление жалких руин.
Равнодушный к этому оживлению, Робер, опираясь о борт, устремлял глаза к горизонту, тщетно ища полоски суши.
– Извините, господин профессор, – сказал вдруг голос позади него, – не находимся ли мы на месте, которое некогда занимал исчезнувший континент – Атлантида?
Робер, обернувшись, очутился лицом к лицу с Рожером де Соргом, Алисой Линдсей и Долли.
Если Рожер надеялся «посадить» своего соотечественника этим неожиданным вопросом, то напрасно терял время. Предыдущий урок принес свои плоды. Теперь Робер был очень сведущ.
– Действительно, – сказал он.
– Эта страна, значит, в самом деле существовала? – спросила, в свою очередь, Алиса.
– Как знать? – отвечал Робер. – Полная неизвестность окружает существование этого материка.
– Но все-таки есть свидетельства, подтверждающие возможность существования Атлантиды?
– Много, – отвечал Робер, принявшийся декламировать свой путеводитель. – Не говоря о Меропиде, о которой Мидас после Теопомпа из Хиоса узнал от старого и бедного Силена, остается еще по крайней мере повествование божественного Платона. Начиная с него предание становится рассказом, легенда – историей. Благодаря ему цепь воспоминаний сохраняет все свои звенья. Она переплетается из года в год, из столетия в столетие и восходит из мрака веков. События, летописцем которых стал Платон, он черпал у Крития, который сам, в семилетнем возрасте, слышал рассказ о них из уст своего прадеда Дропида, тогда девяностолетнего старика. Что касается последнего, то он рассказывал лишь то, что слышал от своего закадычного друга Солона, одного из семи греческих мудрецов – афинского законодателя. Солон говорил ему, как, принятый жрецами египетского города Саиса, имевшего тогда за собой уже восемь тысяч лет существования, он узнал от них, что их памятники повествовали о блестящих войнах, которые некогда вели жители древнего греческого города, основанного на тысячу лет раньше Саиса, против бесчисленных народов, пришедших с необъятного острова за Геркулесовыми столбами. Если это предание верно, то за восемь или десять тысяч лет до Рождества Христова жила исчезнувшая раса атлантов и здесь именно находилась их земля.
– Как мог исчезнуть этот материк? – заметила Алиса после минутного молчания.
Робер сделал уклончивый жест.
– И от этого материка не осталось ничего, ни одного камня?
– Да, – ответил Робер. – Пики, горы, вулканы еще поднимаются. Острова Азорские, Канарские, Мадейрские, Зеленого Мыса – не что иное, как вершины этого материка. Остальное поглощено океаном. Все, кроме самых гордых вершин, провалилось в неизмеримую глубь, все исчезло под волнами – города, дома, люди, из которых никто не явился рассказать собратьям об ужасной катастрофе.
Этого уже не было в путеводителе. Робер прибавил это от себя. Впрочем, результат получился очень удачный. Слушатели, казалось, были тронуты. Если катастрофа и случилась десять тысяч лет тому назад, то все же она была ужасной, подобной которой не знают летописи мира.
Устремив глаза в волны, Алиса и Долли думали о тайнах, сокрытых бездной. Тут некогда желтели жатвы, распускались цветы и солнце бросало свои лучи на эти местности, теперь погруженные в вечный мрак. Тут пели пташки, жили люди, любили женщины, плакали девушки, матери. И над этой тайной жизни, страсти, страдания теперь разворачивается, как необъятная могила, непроницаемый саван моря!
– Извините, сударь, – произнес чей-то голос, – я уловил лишь конец того, что вы говорили. Если я верно понял вас, ужасное несчастье случилось в этом самом месте. Большая земля была смыта морем. Право же, удивительно, что газеты об этом ничего не писали.
Оглянувшись с некоторым смущением, собеседники увидели любезного мистера Блокхеда в сопровождении своей семьи. О, как побледнели они! Как похудела эта курьезная семейка!
Рожер взялся ответить:
– А, это вы, милостивый государь! Выздоровели наконец? Поздравляю!.. Как, вы не читали в газетах рассказа об этом случае? Могу, однако, уверить вас, что о нем много писали.
Звонок, возвещавший завтрак, прервал ответ Блокхеда.
– Вот сигнал, который я с удовольствием слышу! – вскрикнул он. И быстро устремился в столовую, а за ним последовали миссис Джорджина и Эбель.
Странное явление! Мисс Бесс и мисс Мэри не сопровождали их с поспешностью, которая была бы естественной после столь продолжительного поста. Минуту спустя они уже конвоировали Тигга, снова наконец отвоеванного у Хамильтонов. В нескольких шагах от них, в свою очередь, двигались Хамильтоны со злыми глазами и стиснутыми губами.
Тигг походил, таким образом, на нового Париса, оспариваемого тремя богинями в новом стиле. По пословице «На безрыбье и рак рыба» мисс Маргарет действительно была Венерой этого небесного трио. Надменная мисс Мэри исполняла тогда роль Юноны, роль же Минервы оставалась за Бесс вследствие ее воинственного взора. В эту минуту было очевидно, что, вопреки общепринятой традиции, Минерва и Юнона торжествовали. Венера позеленела от бешенства.
Впервые после долгого промежутка стол оказался занятым от одного конца до другого.
К концу завтрака Блокхед обратился прямо к Томпсону.
– Милостивый государь, – сказал он, – я только что узнал, что в этих местах случилось страшное несчастье. Целый край был затоплен. Поэтому считаю уместным предложить открыть подписку в пользу жертв катастрофы. Я охотно подпишу фунт стерлингов.
Томпсон, по-видимому, не понимал, в чем дело.
– О какой катастрофе говорите вы? Черт возьми, я ничего не слышал об этом!
– Однако не сочиняю же я, – настаивал Блокхед. – Об этой истории я узнал из уст господина профессора, а вон тот господин, француз, который сидит около него, уверял меня, что об этом писалось в газетах.
– Конечно! – вскрикнул Рожер, видя, что его вмешивают. – Конечно! Но не теперь же произошло это событие. Прошло уже несколько лет с тех пор. Это было… Подождите!.. Два года тому назад… Нет, больше… Ах да, помню… Это было… Теперь знаю… Ровно восемь тысяч четыреста лет исполнилось в Иванов день, как Атлантида исчезла под волнами. Честное слово, я читал об этом в газетах древних Афин.
Весь стол разразился смехом. Блокхед же остался с разинутым ртом. Может быть, он и рассердился бы, потому что шутка выходила немного грубая, но вдруг голос с палубы сразу подавил смех и гнев.
– Земля впереди, с левого борта! – кричал один из матросов.
В мгновение ока зал опустел. Только капитан Пип остался на своем месте, спокойно заканчивая еду.
Пассажиры поднялись на спардек и, устремив взоры на юго-запад, пытались разглядеть возвещенную землю. Только четверть часа спустя перед их неопытными глазами стало вырисовываться пятно, точно облако на горизонте.
– Судя по направлению, которому мы следовали, – сказал Робер стоявшим около него, – это, должно быть, Корво, самый северный и западный остров архипелага.
Азорский архипелаг подразделяется на три группы, отчетливо отмеченные. Одна, центральная, заключает пять островов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55