– Маленький господин интересуется будущим столом? Не угодно ли вам взглянуть, как разделывают туши?
Повар с учтивым поклоном повел мальчика на кухню. Поварята и стряпухи склонялись перед ними в глубоком поклоне. По приказу Филиппа тушу оленя подвесили на крюк. Поваренок подсунул под тушу большой медный таз. Как объяснил повар, таз необходим для сбора крови.
– Оленя убили сегодня на рассвете, поэтому кровь еще не свернулась.
Филипп взял длинный, остро отточенный нож с тонким узким лезвием и аккуратно надрезал шкуру. Кровь брызнула тонкими ручейками в таз, и Антуан ощутил приятное покалывание в теле, как обычно у него бывало, когда он сталкивался с кровопусканием. Такое покалывание Антуан всегда испытывал, наблюдая казнь, когда приговор уже зачитан и палач готов привести его в исполнение. Или же когда отец, сидя в трактире, распоряжался, что еще должен сотворить Люка с пойманными контрабандистами.
Поварята между тем схватились за шкуру и с треском содрали ее с туши. Обнажилась плоть и мясо убитого оленя. Повар одним сильным движением отсек голову, дабы полностью снять стянутую книзу шкуру.
– Самое питательное, мой господин, – продолжил объяснение Филипп, показывая Антуану длинным концом ножа на вскрытые внутренности, – это оленья печень.
Повар вынул из оленя огромный кусок темно-малинового мяса, ловко отрезал маленький ломтик, положил его на фарфоровую тарелку и с поклоном подал Антуану. Мальчик попробовал предложенное лакомство, раскатывая мясо во рту и аккуратно пробуя вкус языком. Печень оказалась очень калорийной, а хруст пережевываемого сочного кусочка еще долго слышался Антуану то в шуршании листвы над головой, то в скрипе песка под ногами. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что есть живую плоть так же приятно, как приятно и волнительно наблюдать за истязаниями людей.
Пьер Сантен оказался великолепным учителем. Правда, его система обучения несколько разнилась с практикуемой в то время. Обычно учитель и ученик выходили из замка на заре, сразу после завтрака, прихватив с собой учебники, книги и тетради. Стоял жаркий июнь, солнце с удивительным постоянством одаривало благодатный край виноделов своими животворящими лучами. Прекрасные изумрудные луга с раскинувшимися тут и там виноградниками словно приглашали пройтись по ним, развлекая себя ученой беседой, что и делали Сантен и Антуан. Учитель утверждал, что лучшее занятие, придуманное на земле, – это непосредственное изучение природы и ее основ во время прогулки.
– Еще великий древнегреческий философ, ученый и учитель самого Александра Македонского, Аристотель, таким образом проводил свои занятия, – рассказывал Антуану Пьер Сантен, вышагивая широкими шагами в сторону ближайшей деревеньки. – В этой системе обучения кроется двойная польза. Во-первых, в душной классной комнате внимание ученика рассеивается в силу замкнутости пространства, а во время прогулки этого не происходит. Во-вторых, длительное пребывание на свежем воздухе, да еще и в движении, очень благотворно влияет на развитие юного организма. Ну а в-третьих, грешно сидеть в комнате, когда на дворе такая прекрасная погода.
Обычно, дойдя до деревеньки, в которой, кстати говоря, новый сподручный Мясника торговал контрабандной солью, распространяя ее с дозволения маркиза по всей провинции, Сантен покупал у крестьян козий сыр, молоко и хлеб. Затем он объяснял ученику, как по различным природным приметам распознать стороны света, и Антуан выбирал дальнейший путь. Гуляя по лугам, учитель показывал ему травы, кустарники, деревья, называя их по-французски и на латыни. Иногда учитель и ученик останавливались перед красивым цветком, и Сантен, склонившись, объяснял Антуану его строение. Выбрав широкое раскидистое дерево, чаще всего дуб, они садились под ним, раскладывали на чистой скатерти, прихваченной Сантеном из замка, сыр, хлеб и молоко и, жадно поедая их, увлеченно читали книгу. Обычно Антуан читал вслух, а Пьер объяснял наиболее сложные места. В то время среди просвещенного населения широкое распространение имела «Энциклопедия». Сантен также привез с собой из Парижа три первых ее тома. Пьер и Антуан с увлечением прочитали все три тома за какой-то месяц. Теперь о каждом предмете или же понятии у Антуана имелось собственное мнение, не всегда схожее с мнением большинства.
По просьбе ученика учитель однажды объяснил значение своих слов о вышитой на его сюртуке звезде Давида, которые он произнес в день своего прибытия в замок Мортиньяков.
– Видишь ли, милый Антуан, я являюсь Вольным каменщиком, человеком, который входит в Парижскую масонскую ложу. Эта организация желает сделать всех людей счастливыми. У нас нет титулов, нет различий. Все люди Ложи – братья. И Бога у нас тоже нет. То, что народ называет Богом, является на самом деле Вселенским Разумом. Сие есть великая тайна, и знают ее посвященные в первую ступень Ложи. Главный же у нас называется магистр. Он владеет великими таинствами царя иудейского Соломона, найденными еще орденом тамплиеров во время крестового похода на Святую землю и переданными затем Вольным каменщикам. Мы не служим Богу, но мы служим Идее. Ложи масонского братства имеются во всей просвещенной Европе, а также в России и даже в Американских Штатах. Именно там Вольные каменщики возглавили борьбу за освобождение. Каждый масон стремится помочь своему товарищу, это его долг и прямая обязанность, ведь мы трудимся ради великой Идеи. Идея наша – сделать мир чище, жизнь лучше, а народ разумнее и просвещеннее.
Рассказ этот произвел на юного Антуана большое впечатление. Всю обратную дорогу в замок он молчал, обдумывая слова взволнованного Пьера. Антуан никогда прежде не видел своего учителя столь воодушевленным.
Вечером, вместо того чтобы лечь спать, Антуан скатал из одежды валик, подсунул его под одеяло и осторожно вышел из спальни в коридор замка. Из окон на пол лился серебряный свет большой летней луны. Тихо ступая босыми ногами и поеживаясь от холода, исходившего от каменного пола, Антуан прокрался по коридору до угловой башни, в которой жил Сантен, и приник ухом к двери. Ночную тишину нарушало лишь потрескивание горящего факела в другом конце коридора. Тогда Антуан попытался разглядеть что-нибудь в замочную скважину, но в комнате учителя было совершенно темно. Отчаявшись, мальчик прижал нос к скважине и стал принюхиваться. Он помнил, что учитель во время обратного пути показывал строение головки мака, что во множестве рос у изгородей, и, неловко работая скальпелем, порезал себе большой палец. Запах крови в воздухе, выходившем из скважины вместе со сквозняком, не ощущался. Надеясь на свой чуткий нюх, Антуан осторожно приоткрыл дверь и тихо вошел в спальню учителя. Его глаза, прекрасно видевшие в темноте, сразу обшарили почти пустую комнату. Казалось, что в ней жил монах, а не молодой человек. Посреди комнаты одиноко стояла аккуратно застеленная кровать. В углу у письменного стола, на котором лежала стопка чистых писчих листов бумаги и стояла чернильница с перьями, находился еще кувшин с водой и таз для умывания. В другом углу высился шкаф, открыв который, любопытный Антуан обнаружил лишь книги и учебники, либо уже прочитанные, либо новые: На шкафу стоял глобус, там же пылились географические и астрономические карты вкупе с тускло светившейся в лунном свете астролябией.
Ничего интересного, решил про себя Антуан, как вдруг его внимание привлекла небольшая книжица в черном кожаном переплете, прятавшаяся под внушительными томами «Энциклопедии». Любопытный мальчик достал книжицу и раскрыл ее. На титульном листе красовалась окруженная виньетками надпись «Маркиз де Сад. Беседы в будуаре». Антуан решил, что он нашел устав Парижской масонской ложи или что-нибудь не менее секретное. Ведь если книга спрятана, значит, она содержит некие секреты, подумал Антуан, засовывая книжицу под ночную рубашку. Неожиданно в коридоре замка раздались шаги, и в то же мгновение мальчик ощутил во рту вкус свежей крови. Сомнений быть не могло, это шел Сантен.
Недолго думая, Антуан нырнул под кровать и затаился. Дверь в спальню открылась, и ноги в стоптанных туфлях пересекли комнату. Учитель остановился напротив окна, постоял, затем начал неторопливо раздеваться и готовиться ко сну. Сев на кровать, он вздохнул и тихим шепотом, который, однако же, был хорошо слышен Антуану, произнес:
– Великий, дай мне силы исполнить намеченное. Дай мне силы выдержать в этой дыре до окончания моей тяжелой работы и не отчаяться. Мой долг требует, чтобы я воспитал это удивительное дитя, сделав его совершенным, как того требует Вселенский Разум и человеческая природа. Дай мне возможность изменить его врожденные устремления, кои прорываются в нем все более и более. Я прошу Тебя, Вольный каменщик Пьер.
Учитель встал и, к удивлению Антуана, который, высунувшись из-под кровати, мог видеть его, принялся делать руками какие-то странные знаки, словно крестился, но по-иному, нежели это делалось в церкви. Закончив непонятные манипуляции, Сантен лег в постель, тяжело вздохнул и, поворочавшись некоторое время, заснул. Антуан дождался, пока дыхание учителя выровняется, и лишь тогда вылез из своего укрытия и тихо вышел из комнаты.
Украденная книга оказалась совсем не о масонстве, но все равно стала для маленького Антуана открытием. Мальчик прочитал книгу в ту же ночь, многого он не понял, особенно некоторые слова, явно из лексикона взрослых, но то, что он понял, глубоко запало ему в душу. Закончив чтение, маленький Антуан не смог заснуть до самого утра, лежа в кровати и, уставившись в сводчатый потолок своей спальни, размышляя о прочитанном. Оказывается, то, что его отец, маркиз де Ланж, да и сам Антуан испытывали явное удовольствие при виде мучений людей, являлось не адским наваждением, как говорил с алтаря священник, а вполне обычным делом, как это утверждал де Сад. Еще Антуану очень понравилась мысль о том, что чем выше социальное положение человека, тем утонченнее его удовольствия.
«А ведь де Сад тоже маркиз, как и папа, – подумал Антуан, в очередной раз разглядывая титульный лист. – И я когда-нибудь буду маркизом».
И мальчик сделал вывод, который напрашивался с его рождения: все наклонности организма и характера Антуана являются не врожденными пороками или достоинствами, а отметиной свыше, благословенным прикосновением, отметившим высокородного вундеркинда.
На следующий день, а это было воскресенье, Жорж повез сына в город посмотреть на очередную казнь.
– Это будет чрезвычайно интересное зрелище, – сообщил он по дороге Антуану. – Такой казни ты еще никогда не видел.
В последнее время отец старался завоевать благорасположение сына, впрочем, как и все, кто хоть немного общался с ним.
Когда карета с интендантом и его сыном в сопровождении конной охраны под предводительством Люки Мясника въехала на главную площадь, любопытный Антуан высунулся из окна и окинул взором эшафот, вокруг которого уже собралась публика. Новый эшафот мрачно поблескивал свежестругаными досками, их даже не успели покрасить, так как маркиз очень торопился, ведь казней не было уже целый месяц. Эшафот представлял собой помост, на котором стоял высокий отскобленный столб с перекладиной и свисающей веревкой.
– Повешение я уже видел, – заявил Антуан, разочарованно отодвигаясь от окна.
– Это не повешение, – загадочно сказал де Ланж и на вопросительный взгляд сына добавил: – Увидишь.
К карете уже подбежал судейский чиновник и подобострастно открыл дверцу, кланяясь интенданту провинции Бордо. Публика на минуту замерла, разговоры смолкли, и все взоры обратились на маркиза. Жорж снова был элегантен и одет по последней версальской моде в белый с золотыми оторочками камзол, канареечного цвета жилет, желтые чулки и сделанные из нежнейшей кожи туфли с золочеными пряжками. На голове маркиза красовалась огромная белая шляпа с лебяжьими перьями. Выйдя из кареты, де Ланж остановился, грациозно оперевшись на черную трость с большим костяным набалдашником. Такой тростью, сделанной из крепкого дуба и проморенной в специальном растворе до состояния твердости хорошего железа, было удобно бить противников по головам, что, собственно говоря, маркиз и проделывал.
Следом за отцом из кареты вышел маленький Антуан, вызвав в публике вздох восхищения. Ребенок был чрезвычайно красив, просто невозможно было оторвать взор от его очаровательной физиономии, загадочно улыбавшейся. Впрочем, улыбка эта была лишь ожиданием сюрприза, обещанного отцом, а отнюдь не доброжелательным настроением, за которое публика ее принимала.
Когда маркиз с сыном уселись на приготовленные для них места в первом ряду рядом с неизменно присутствовавшими на всех казнях судьей и епископом, судейский чиновник в огромном белом парике, видимо доставшемся ему еще от дедушки, в ожидании посмотрел на интенданта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33