Кредиторы, долго терпевшие небрежное отношение Жоржа к своим обязательствам, были вынуждены обратиться с жалобой к королю. Назревал скандал.
Людовик, весьма благоволивший к блестящим кутилам, дал Жоржу аудиенцию, на которой пообещал оказать молодому человеку помощь. Буквально через неделю король вновь встретился с де Ланжем.
– Мы нашли способ, как помочь тебе, – объявил Людовик XVI, подавая маркизу руку для поцелуя.
Маркиз несказанно обрадовался. Он предположил, что король покроет из казны долг придворного, как уже было недавно сделано с долгами князя Рогана Геменэ, обанкротившегося на тридцать миллионов, из которых большую часть милостиво уплатил Людовик. Двор тогда аплодировал Его августейшему величеству.
– Мы придумали, как вернуть твой долг, – продолжил между тем король.
Разговор проходил в большом светлом зале дворца. Король, стараясь во всем походить на Людовика XIV, именовавшегося Королем-Солнцем, подошел к большому окну так, чтобы солнечные лучи падали на его золоченый камзол, ослепляя собеседника.
– Мы нашли тебе занятие, достойное дворянина. В твоей родной провинции Бордо освободилось интендантство. Ты будешь представлять твоего короля в Бордо. Можешь поблагодарить.
Маркиз де Ланж склонился в глубоком поклоне. Про себя он скрежетал зубами от обиды. На самом деле король сначала действительно хотел уплатить долг маркиза, но из-за этого состоялся неприятный разговор с министром финансов, который объявил королю, что выплата еще одного долга придворного никак невозможна по причине пустой казны.
– К тому же вы обещали выдать Ее величеству шесть миллионов на покупку замка Рамбуйе, – напомнил министр, льстиво поглядывая на Людовика, в раздумье выпятившего толстый живот.
Когда перед королем встала дилемма, кому выдать из казны деньги, придворному или королеве, он, не задумываясь, выбрал последнюю. Однако же Людовик сделал благородный жест по отношению к маркизу, передав ему интендантство в Бордо, предварительно отобрав его у де Тремона, к тому времени выколачивавшего из крестьян подати с помощью придуманных им самим новых налогов, предварительно объявленных королевскими.
Возвратясь домой, маркиз тотчас направился в покои жены и пожаловался ей на превратности судьбы.
– Боюсь, ma cherie, что мне придется отвергнуть предложение короля. Работать – это ниже моего достоинства.
И тут Летиция в полной мере проявила свой ум, дарованный ей многими поколениями ловких и изворотливых Медичи. Маркиза отвела взволнованного мужа на софу, прижала его голову к своей груди, пикантно приоткрытой глубоким декольте, и нарисовала перед восторженным взором Жоржа вдохновенные картины сельской идиллии. Затем Летиция столь же красиво раскрыла мужу безмерные горизонты финансового восстановления семьи, открываемые должностью интенданта.
– И главное, mon amour, тебе не надо будет работать. Ты наймешь человека, которому передашь всю рутинную работу, а сам же будешь только представительствовать, представляя в Бордо власть короля. Ведь так Его величество сказал?
И маркиз де Ланж полностью согласился с супругой, а уже через год после переезда в родовое поместье Мортиньяков, окружавшее величественный замок и находившееся в каких-то десяти лье от Бордо, Жорж в своих нечастых молитвах искренне и горячо благодарил Господа за услугу, оказанную ему Людовиком. Единственное, что смущало благородного аристократа, так это намек на работу.
– Ах, как это пошло! – восклицал маркиз, сидя иной раз с супругой перед камином и гладя ее округлившийся живот. – Работать – как же это пошло! Будто я какой-нибудь мужлан-приказчик. Mon Dieu, а ведь скоро я стану отцом!
И Жорж нежно прижимался ухом к животу Летиции.
Работать у аристократов Франции считалось ниже собственного достоинства. Даже самый бедный граф или барон, у которого в кошеле уже и су не было, а вино и мясо он видел только в воспоминаниях, не замарал бы рук работой. Вот почему маркиз де Ланж и его супруга всячески старались выказать гостям свою принадлежность к самой верхушке знати, кичась своим происхождением и столь длинной родословной, что ее описанием на бумаге можно было покрыть дорогу от замка Мортиньяков до дворца Тюильри.
Поначалу маркиз де Ланж скучал, находясь вдали от шумного Парижа и блистательного Версаля. Сельская жизнь среди нескончаемых виноградников, столь прославивших провинцию Бордо, совершенно не прельщала его. Жорж еженедельно выезжал в город, дабы узнать, как его наместник справляется с обязанностями интенданта. Ознакомившись с делами и приняв от наместника условленное количество луидоров, собранных сверх обещанного государственной казне, де Ланж направлялся в маленький пыльный собор, находящийся по другую сторону центральной городской площади. Там он отсиживал воскресную мессу, ему ненавистную, но требующую обязательного присутствия интенданта и представителя короля. Затем маркиз шел обедать в самый роскошный ресторан города, стоящий на третьей стороне центральной площади. Там в отдельном кабинете его уже поджидал какой-нибудь кредитор, надеявшийся погасить очередной вексель маркиза, и если маркиз был в духе, а кошель его полон, то надежды кредитора сбывались. В противном случае де Ланж призывал своего верного слугу Люку по прозвищу Мясник, который одной рукой брал назойливого кредитора за шиворот, другой – за панталоны и вышвыривал, на радость и потеху публике, прямо на пыльную мостовую площади.
Люка Мясник начал служить Жоржу де Ланжу с самого приезда и поступления последнего на должность интенданта. Это был не только слуга, но и адъютант, оруженосец, нянька и сводник в одном лице. Огромный, выше любого жителя города на целую голову, огненно-рыжий, с таким красным лицом, словно с него только что содрали кожу, Люка был старше Жоржа на десять лет. Его мать, проститутка из местного публичного дома, утверждала, что отец Мясника – не кто иной, как гигантский борец-скандинав из цирка-шапито, ежегодно проезжавшего через город и дававшего всегда ровно десять представлений. Люка, воспитанный в публичном доме, среди вечной дневной скуки и бесшабашного ночного распутства, обладал огромной физической силой и приобретенным цинизмом. Мать, добрая душа, решила дать сыну нужную профессию, а оттого отдала его в помощники мяснику с рынка, раз в неделю наведывавшемуся к ней за определенного рода услугами. За это она обязалась предоставлять мяснику эти самые услуги бесплатно, а кроме того, выплачивать раз в месяц за обучение по шесть су. Когда мать состарилась, она имела порядочный капиталец, который выгодно вложила, купив сыну место на рынке у отошедшего от дел мясника. За это Люка обязался кормить, поить и ухаживать за матерью, а также выдавать ей ежемесячно все те же шесть су, в чем он и поклялся на воскресной мессе перед алтарем и ликом Божьей Матери, заступницы всех христиан.
И все у Мясника шло хорошо, да только он очень любил подраться. Часто дело доходило до драк, когда Люка напивался по пятницам в кабачке «Лоза и лев». Правда, многие боялись Мясника за его могучую силу, передавшуюся ему от циркового борца. Он мог запросто уложить коня одним ударом кулака в бок. Обычно, когда Люка напивался и начинал буянить, усмирять его кидались сразу десяток мужчин. Но и они не всегда справлялись с Мясником. Тогда на выручку приходил кабатчик, который знал, что, если он не вмешается, Мясник разнесет всю мебель в кабаке. Кабатчик выгадывал момент, когда мужчины вдесятером висли на руках пьяного Мясника, подбегал сзади и со всего маху ударял драчуна кувшином по голове. После этого Люка успокаивался, и, бесчувственного, его относили домой. Но однажды прием с кувшином не сработал. Видимо, голова Мясника привыкла к еженедельным ушибам и отказалась отключаться. Люка стряхнул висевших на руках, схватил кабатчика и со всей силы кинул его в пылавший камин. Кабатчик влетел в камин, пробил головой каменную трубу и застрял, распространяя вокруг зловонный дух горелых волос.
Люка Мясник был первым жителем Бордо, которого увидел де Ланж, въезжая в свое интендантство. Карета с маркизом и его супругой остановилась на площади перед помостом, импровизированным эшафотом, на котором осужденного Мясника должны были клеймить и затем отправить в каменоломни. Люка возвышался над толпой зевак, стоя в одной грязной рубахе, разорванной у ворота, в ожидании, пока палач на переносной жаровне накалит клеймо, неторопливо переворачивая его в груде углей.
– Именем короля приказываю вам остановиться! – звонким голосом крикнул де Ланж, почти полностью высовываясь из окна кареты.
Этот поступок иначе как мальчишеством назвать было нельзя, но маркиз хотел сразу показать жителям главного города провинции, что к ним прибыл новый хозяин, а потому ничего иного придумать не мог, как только с ходу вмешаться в процесс казни преступника.
Все разом обернулись. Судья, сидевший в первом ряду на обитой мягким войлоком скамеечке, привстал, поправляя изъеденный молью парик фасона позапрошлой моды и подслеповато разглядывая того нахала, который посмел отменить установленное наказание. Нахал между тем уже выскочил из кареты, легко вбежал на помост, оттолкнул толстого палача, попытавшегося было загородить маркизу дорогу, и встал перед Мясником.
– Приказываю остановить казнь! Я – ваш новый интендант. Впредь ни одна казнь не будет проходить без моего на то разрешения.
Маркиз выразительно посмотрел на стоявших перед ним в первом ряду подслеповатого судью и главу городского магистрата в потертом пыльном камзоле с такими узкими отворотами, что его бы просто высмеяли в Версале. Тем ничего не оставалось, как поклониться новому интенданту и представителю короля.
Жоржу были абсолютно безразличны судьбы осужденных, но он не смог придумать в тот миг ничего более подходящего для демонстрации власти.
Мясника препроводили обратно в тюрьму, чем он был весьма доволен, а через неделю маркиз де Ланж лично подписал его освобождение. С того дня Люка Мясник стал служить у маркиза и вскоре сделался его телохранителем и правой рукой во всех делах, угодных и неугодных Господу. Он, видя в Жорже своего спасителя, так как с каменоломен еще никто не возвращался, был тенью маркиза, всегда готовый грудью защитить своего господина и исполнить его малейшее желание. Летиция поощряла этот союз, считая, что так ей будет спокойнее за обожаемого супруга.
Когда родился Антуан, маркиз подвел Мясника к колыбели и показал ему на сына:
– Смотри, Люка, вот твой маленький господин. Поклянись, что будешь служить ему так же верно, как и мне.
Мясник, неуклюже крестясь, глядя влюбленными глазами на младенца, улыбавшегося во сне беззубым ртом, произнес слова клятвы. Вечером того же дня он сильно напился в кабаке, но драться по уже установившейся привычке не стал, а лишь смотрел вокруг себя мутными от алкоголя и счастливыми глазами, словно он увидел нечто прекрасное. Сидевшие за соседним столиком пьянчуги удивленно косились на Мясника, а у того в памяти стоял образ улыбающегося во сне младенца, красивого, как ангел небесный.
Глава вторая
ЕГО ОТЕЦ
Обычно после родов внешность женщины меняется к худшему, но Летиция оставалась все такой же изящной, грациозной и красивой, какой и была, лишь только бедра немного округлились. А вот маркиз сильно изменился, и не только внешне, но и внутренне. Так как супруга почти все свое время уделяла ребенку, Жорж, предоставленный самому себе, стал все больше предаваться забавам и утехам сомнительного свойства.
Вначале маркиз де Ланж увлекся вполне невинным для того времени занятием всякого молодого аристократа, а именно охотой. Он часто вскакивал на рассвете, когда солнце только-только поднималось над виноградниками, одевался с помощью старого камердинера и выбегал во двор замка, где его уже ждала оседланная лошадь, свора лающих и путающихся под ногами гончих, заспанные загонщики и ухмыляющийся рыжий Мясник, в любое время года одетый в кожаную куртку цвета ржавчины, кожаные штаны и подкованные сапоги, высекавшие искры из городской мостовой. Кавалькада во главе с маркизом уносилась прочь от пеленок, нянек, докторов и хозяйства. Уносилась в поля, где можно раздольно промчаться по крестьянскому посеву мимо сгорбленного трудом поселянина, заломившего шапку перед интендантом. Уносилась в леса, где лесник еще вчера присмотрел семью дикого кабана, которого гончие уже почуяли и взяли след, а лошадь, грациозно огибая деревья, ускоряла свой бег, словно чувствуя возбуждение седока, предвкушавшего кровавое побоище.
С охоты Жорж возвращался поздно. Он на цыпочках пробирался в спальню супруги и склонялся над роскошной колыбелью с балдахином и золотыми кисточками по краям, стоявшей около огромной кровати. Там, в колыбели, весь в кружевах и нежнейшем шелке, спал малютка сын. Де Ланж бережно брал сына на руки, и тот, будто чуя отца, немедленно просыпался и серьезно глядел своими нежно-голубыми глазенками на Жоржа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Людовик, весьма благоволивший к блестящим кутилам, дал Жоржу аудиенцию, на которой пообещал оказать молодому человеку помощь. Буквально через неделю король вновь встретился с де Ланжем.
– Мы нашли способ, как помочь тебе, – объявил Людовик XVI, подавая маркизу руку для поцелуя.
Маркиз несказанно обрадовался. Он предположил, что король покроет из казны долг придворного, как уже было недавно сделано с долгами князя Рогана Геменэ, обанкротившегося на тридцать миллионов, из которых большую часть милостиво уплатил Людовик. Двор тогда аплодировал Его августейшему величеству.
– Мы придумали, как вернуть твой долг, – продолжил между тем король.
Разговор проходил в большом светлом зале дворца. Король, стараясь во всем походить на Людовика XIV, именовавшегося Королем-Солнцем, подошел к большому окну так, чтобы солнечные лучи падали на его золоченый камзол, ослепляя собеседника.
– Мы нашли тебе занятие, достойное дворянина. В твоей родной провинции Бордо освободилось интендантство. Ты будешь представлять твоего короля в Бордо. Можешь поблагодарить.
Маркиз де Ланж склонился в глубоком поклоне. Про себя он скрежетал зубами от обиды. На самом деле король сначала действительно хотел уплатить долг маркиза, но из-за этого состоялся неприятный разговор с министром финансов, который объявил королю, что выплата еще одного долга придворного никак невозможна по причине пустой казны.
– К тому же вы обещали выдать Ее величеству шесть миллионов на покупку замка Рамбуйе, – напомнил министр, льстиво поглядывая на Людовика, в раздумье выпятившего толстый живот.
Когда перед королем встала дилемма, кому выдать из казны деньги, придворному или королеве, он, не задумываясь, выбрал последнюю. Однако же Людовик сделал благородный жест по отношению к маркизу, передав ему интендантство в Бордо, предварительно отобрав его у де Тремона, к тому времени выколачивавшего из крестьян подати с помощью придуманных им самим новых налогов, предварительно объявленных королевскими.
Возвратясь домой, маркиз тотчас направился в покои жены и пожаловался ей на превратности судьбы.
– Боюсь, ma cherie, что мне придется отвергнуть предложение короля. Работать – это ниже моего достоинства.
И тут Летиция в полной мере проявила свой ум, дарованный ей многими поколениями ловких и изворотливых Медичи. Маркиза отвела взволнованного мужа на софу, прижала его голову к своей груди, пикантно приоткрытой глубоким декольте, и нарисовала перед восторженным взором Жоржа вдохновенные картины сельской идиллии. Затем Летиция столь же красиво раскрыла мужу безмерные горизонты финансового восстановления семьи, открываемые должностью интенданта.
– И главное, mon amour, тебе не надо будет работать. Ты наймешь человека, которому передашь всю рутинную работу, а сам же будешь только представительствовать, представляя в Бордо власть короля. Ведь так Его величество сказал?
И маркиз де Ланж полностью согласился с супругой, а уже через год после переезда в родовое поместье Мортиньяков, окружавшее величественный замок и находившееся в каких-то десяти лье от Бордо, Жорж в своих нечастых молитвах искренне и горячо благодарил Господа за услугу, оказанную ему Людовиком. Единственное, что смущало благородного аристократа, так это намек на работу.
– Ах, как это пошло! – восклицал маркиз, сидя иной раз с супругой перед камином и гладя ее округлившийся живот. – Работать – как же это пошло! Будто я какой-нибудь мужлан-приказчик. Mon Dieu, а ведь скоро я стану отцом!
И Жорж нежно прижимался ухом к животу Летиции.
Работать у аристократов Франции считалось ниже собственного достоинства. Даже самый бедный граф или барон, у которого в кошеле уже и су не было, а вино и мясо он видел только в воспоминаниях, не замарал бы рук работой. Вот почему маркиз де Ланж и его супруга всячески старались выказать гостям свою принадлежность к самой верхушке знати, кичась своим происхождением и столь длинной родословной, что ее описанием на бумаге можно было покрыть дорогу от замка Мортиньяков до дворца Тюильри.
Поначалу маркиз де Ланж скучал, находясь вдали от шумного Парижа и блистательного Версаля. Сельская жизнь среди нескончаемых виноградников, столь прославивших провинцию Бордо, совершенно не прельщала его. Жорж еженедельно выезжал в город, дабы узнать, как его наместник справляется с обязанностями интенданта. Ознакомившись с делами и приняв от наместника условленное количество луидоров, собранных сверх обещанного государственной казне, де Ланж направлялся в маленький пыльный собор, находящийся по другую сторону центральной городской площади. Там он отсиживал воскресную мессу, ему ненавистную, но требующую обязательного присутствия интенданта и представителя короля. Затем маркиз шел обедать в самый роскошный ресторан города, стоящий на третьей стороне центральной площади. Там в отдельном кабинете его уже поджидал какой-нибудь кредитор, надеявшийся погасить очередной вексель маркиза, и если маркиз был в духе, а кошель его полон, то надежды кредитора сбывались. В противном случае де Ланж призывал своего верного слугу Люку по прозвищу Мясник, который одной рукой брал назойливого кредитора за шиворот, другой – за панталоны и вышвыривал, на радость и потеху публике, прямо на пыльную мостовую площади.
Люка Мясник начал служить Жоржу де Ланжу с самого приезда и поступления последнего на должность интенданта. Это был не только слуга, но и адъютант, оруженосец, нянька и сводник в одном лице. Огромный, выше любого жителя города на целую голову, огненно-рыжий, с таким красным лицом, словно с него только что содрали кожу, Люка был старше Жоржа на десять лет. Его мать, проститутка из местного публичного дома, утверждала, что отец Мясника – не кто иной, как гигантский борец-скандинав из цирка-шапито, ежегодно проезжавшего через город и дававшего всегда ровно десять представлений. Люка, воспитанный в публичном доме, среди вечной дневной скуки и бесшабашного ночного распутства, обладал огромной физической силой и приобретенным цинизмом. Мать, добрая душа, решила дать сыну нужную профессию, а оттого отдала его в помощники мяснику с рынка, раз в неделю наведывавшемуся к ней за определенного рода услугами. За это она обязалась предоставлять мяснику эти самые услуги бесплатно, а кроме того, выплачивать раз в месяц за обучение по шесть су. Когда мать состарилась, она имела порядочный капиталец, который выгодно вложила, купив сыну место на рынке у отошедшего от дел мясника. За это Люка обязался кормить, поить и ухаживать за матерью, а также выдавать ей ежемесячно все те же шесть су, в чем он и поклялся на воскресной мессе перед алтарем и ликом Божьей Матери, заступницы всех христиан.
И все у Мясника шло хорошо, да только он очень любил подраться. Часто дело доходило до драк, когда Люка напивался по пятницам в кабачке «Лоза и лев». Правда, многие боялись Мясника за его могучую силу, передавшуюся ему от циркового борца. Он мог запросто уложить коня одним ударом кулака в бок. Обычно, когда Люка напивался и начинал буянить, усмирять его кидались сразу десяток мужчин. Но и они не всегда справлялись с Мясником. Тогда на выручку приходил кабатчик, который знал, что, если он не вмешается, Мясник разнесет всю мебель в кабаке. Кабатчик выгадывал момент, когда мужчины вдесятером висли на руках пьяного Мясника, подбегал сзади и со всего маху ударял драчуна кувшином по голове. После этого Люка успокаивался, и, бесчувственного, его относили домой. Но однажды прием с кувшином не сработал. Видимо, голова Мясника привыкла к еженедельным ушибам и отказалась отключаться. Люка стряхнул висевших на руках, схватил кабатчика и со всей силы кинул его в пылавший камин. Кабатчик влетел в камин, пробил головой каменную трубу и застрял, распространяя вокруг зловонный дух горелых волос.
Люка Мясник был первым жителем Бордо, которого увидел де Ланж, въезжая в свое интендантство. Карета с маркизом и его супругой остановилась на площади перед помостом, импровизированным эшафотом, на котором осужденного Мясника должны были клеймить и затем отправить в каменоломни. Люка возвышался над толпой зевак, стоя в одной грязной рубахе, разорванной у ворота, в ожидании, пока палач на переносной жаровне накалит клеймо, неторопливо переворачивая его в груде углей.
– Именем короля приказываю вам остановиться! – звонким голосом крикнул де Ланж, почти полностью высовываясь из окна кареты.
Этот поступок иначе как мальчишеством назвать было нельзя, но маркиз хотел сразу показать жителям главного города провинции, что к ним прибыл новый хозяин, а потому ничего иного придумать не мог, как только с ходу вмешаться в процесс казни преступника.
Все разом обернулись. Судья, сидевший в первом ряду на обитой мягким войлоком скамеечке, привстал, поправляя изъеденный молью парик фасона позапрошлой моды и подслеповато разглядывая того нахала, который посмел отменить установленное наказание. Нахал между тем уже выскочил из кареты, легко вбежал на помост, оттолкнул толстого палача, попытавшегося было загородить маркизу дорогу, и встал перед Мясником.
– Приказываю остановить казнь! Я – ваш новый интендант. Впредь ни одна казнь не будет проходить без моего на то разрешения.
Маркиз выразительно посмотрел на стоявших перед ним в первом ряду подслеповатого судью и главу городского магистрата в потертом пыльном камзоле с такими узкими отворотами, что его бы просто высмеяли в Версале. Тем ничего не оставалось, как поклониться новому интенданту и представителю короля.
Жоржу были абсолютно безразличны судьбы осужденных, но он не смог придумать в тот миг ничего более подходящего для демонстрации власти.
Мясника препроводили обратно в тюрьму, чем он был весьма доволен, а через неделю маркиз де Ланж лично подписал его освобождение. С того дня Люка Мясник стал служить у маркиза и вскоре сделался его телохранителем и правой рукой во всех делах, угодных и неугодных Господу. Он, видя в Жорже своего спасителя, так как с каменоломен еще никто не возвращался, был тенью маркиза, всегда готовый грудью защитить своего господина и исполнить его малейшее желание. Летиция поощряла этот союз, считая, что так ей будет спокойнее за обожаемого супруга.
Когда родился Антуан, маркиз подвел Мясника к колыбели и показал ему на сына:
– Смотри, Люка, вот твой маленький господин. Поклянись, что будешь служить ему так же верно, как и мне.
Мясник, неуклюже крестясь, глядя влюбленными глазами на младенца, улыбавшегося во сне беззубым ртом, произнес слова клятвы. Вечером того же дня он сильно напился в кабаке, но драться по уже установившейся привычке не стал, а лишь смотрел вокруг себя мутными от алкоголя и счастливыми глазами, словно он увидел нечто прекрасное. Сидевшие за соседним столиком пьянчуги удивленно косились на Мясника, а у того в памяти стоял образ улыбающегося во сне младенца, красивого, как ангел небесный.
Глава вторая
ЕГО ОТЕЦ
Обычно после родов внешность женщины меняется к худшему, но Летиция оставалась все такой же изящной, грациозной и красивой, какой и была, лишь только бедра немного округлились. А вот маркиз сильно изменился, и не только внешне, но и внутренне. Так как супруга почти все свое время уделяла ребенку, Жорж, предоставленный самому себе, стал все больше предаваться забавам и утехам сомнительного свойства.
Вначале маркиз де Ланж увлекся вполне невинным для того времени занятием всякого молодого аристократа, а именно охотой. Он часто вскакивал на рассвете, когда солнце только-только поднималось над виноградниками, одевался с помощью старого камердинера и выбегал во двор замка, где его уже ждала оседланная лошадь, свора лающих и путающихся под ногами гончих, заспанные загонщики и ухмыляющийся рыжий Мясник, в любое время года одетый в кожаную куртку цвета ржавчины, кожаные штаны и подкованные сапоги, высекавшие искры из городской мостовой. Кавалькада во главе с маркизом уносилась прочь от пеленок, нянек, докторов и хозяйства. Уносилась в поля, где можно раздольно промчаться по крестьянскому посеву мимо сгорбленного трудом поселянина, заломившего шапку перед интендантом. Уносилась в леса, где лесник еще вчера присмотрел семью дикого кабана, которого гончие уже почуяли и взяли след, а лошадь, грациозно огибая деревья, ускоряла свой бег, словно чувствуя возбуждение седока, предвкушавшего кровавое побоище.
С охоты Жорж возвращался поздно. Он на цыпочках пробирался в спальню супруги и склонялся над роскошной колыбелью с балдахином и золотыми кисточками по краям, стоявшей около огромной кровати. Там, в колыбели, весь в кружевах и нежнейшем шелке, спал малютка сын. Де Ланж бережно брал сына на руки, и тот, будто чуя отца, немедленно просыпался и серьезно глядел своими нежно-голубыми глазенками на Жоржа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33