– Пригласите его как-нибудь пообедать у меня, скажем, завтра в шесть. Вот мой адрес.
Антуан подал доктору свою визитку, на которой был указан дворец хранителя королевского парика, а вместо настоящего имени де Ланжа указан некий виконт де Трай. Поклонившись и распрощавшись с Наккаром, Антуан вышел вон из кабинета, сел в карету, ожидавшую его у дверей дома, и укатил в предместье. Оставшись один, доктор еще долго любовался драгоценным камнем, подаренным ему за ничтожную услугу. Взор его ласкал изумруд, как не всякий любовник может обласкать женщину. Ему виделась прекрасная карьера в Ложе, открытые двери в высшее парижское общество, в которое, вне всякого сомнения, вхож его протеже.
Драгоценный камень, столь дорогой по стоимости, был подарен Антуаном, заранее все продумавшим и предусмотревшим все детали своего плана мести, с тайным умыслом. Не всякий мог отказаться от такого прекрасного подарка, поэтому маркиз де Ланж, желавший действовать наверняка, заранее знал, что доктор обязательно отработает подаренный камень и познакомит его с мастером Пьером. С другой стороны, изумруд такой величины довольно сложно было сразу продать, тем более человеку, незнакомому с дорогими ростовщиками. Поэтому можно было не опасаться, что он тут же начнет швыряться большими деньгами, как это обычно бывает у людей бедных, долгое время голодавших, а потому неспособных удержаться от соблазна промотать богатство как можно быстрее. Подобное поведение вызвало бы живейший интерес общества, и ниточка в руках любопытных непременно бы привела к Антуану, желавшему покуда сохранять инкогнито.
Тем же вечером Мясник отправился в свой любимый бульвар Порока. Там, поплутав некоторое время, он нашел старый притон. В притоне собирались самые отъявленные курильщики опиума. Притон был известен тем, что в нем можно было достать любой товар для получения удовольствия особого сорта. Поторговавшись для приличия с китайцем, Люка купил у него два шарика гашиша и немного опиума.
Следующим утром от доктора пришло письмо. Мальчишка, сын хозяйки дома, у которой Наккар снимал квартиру, принесший письмо, видимо, впервые попал в столь шикарный дворец. Он озирался кругом с глупой улыбкой на лице, ожидая в приемной кабинета, пока Антуан прочтет благодарность от доктора и его заверения в сегодняшнем визите с мастером Парижской ложи и напишет ответ. Люка, с интересом наблюдавший за мальчишкой, спросил, как его зовут.
– Николя, – представился юный посланник. – А живу я в том же доме, что и господин Наккар, только не на втором, а на первом этаже. А ваш господин, он что, тоже доктор?
В этот момент из кабинета вышел Антуан, на ходу складывая письмо.
– Вот тебе, – он подал конверт и монету в один су мальчишке. – Отдай письмо мсье Наккару.
К вечеру все было готово к встрече дорогого гостя. В большом зале стоял стол, накрытый на три персоны. Антуан лично расставил тарелки лучшего немецкого фарфора, серебряные ножи и вилки с гнутыми, как у пистолетов, ручками, бокалы тонкого богемского хрусталя. В углах горели во множестве восковые свечи, освещая и придавая праздничность готовящемуся позднему обеду.
Ровно в шесть часов вечера на улице, где располагался дворец, показалась коляска. В ней сидели двое мужчин. Один из них, уже знакомый Антуану доктор Наккар, с любопытством озирался по сторонам. Второй же, одетый во все черное господин, со спокойным и даже несколько равнодушным видом сидел, вперив взор в серебряный набалдашник своей трости, отлитый в виде головы грифона. Антуан, стоя в дальней комнате верхнего этажа, наблюдал за приближением коляски, внимательно разглядывая сидящих в ней мужчин в подзорную трубу.
– Это он, – негромко, но выразительно сказал маркиз стоящему рядом верному Мяснику.
Люка ухмыльнулся, по своему всегдашнему обычаю, и поспешил вниз готовиться к встрече гостей. У парадной двери стоял одетый в расшитую золотом ливрею Ежевика. Он должен был изображать камердинера юного виконта де Трай. Мясник потрепал товарища по плечу и спрятался в дальних покоях дворца.
Как только коляска подъехала к входу во дворец, из нее тут же поспешил выскочить донельзя любопытный доктор Наккар. Он оглядел оценивающим взором дворец и заявил вышедшему вслед за ним мастеру Пьеру, что видал дворцы и получше. Однако, спохватившись, он тотчас переменил свое мнение и с видом знатока сообщил, что этот дворец стоит никак не менее трехсот тысяч и цена его, безусловно, при продолжении консульства будет только расти. Мастер Пьер скептически хмыкнул, снял с головы цилиндр и промокнул лысую как шар голову мятым платком. Он чувствовал, что за ними наблюдают, но не мог предположить, кто и зачем. За время, проведенное в Париже после возвращения из провинциального Бордо, где он учительствовал в семье местного главы аристократической партии, Пьер Сантен, а это был именно он, научился доверять своим чувствам, особенно чувству опасности. Сейчас неясная тревога закралась к нему в душу, но Сантен хотел сначала разобраться, с чего вдруг молодому повесе, оставшемуся сиротой с огромным состоянием на руках, да к тому же, по словам доктора Наккара, чрезвычайно красивому внешне, вместо того чтобы напрасно прожигать жизнь, становиться членом Парижской масонской ложи, рядовым Вольным каменщиком и уж тем более тайно следить за ним. Камердинер, молодой человек, довольно крепкий для того, чтобы просто служить камердинером, как отметил про себя Сантен, уже открыл дверь, приглашая гостей. внутрь дворца. Мастер Пьер немного медлил, раздумывая, идти ли ему или нет, но доктор уже вошел, и ему не оставалось ничего другого, как тоже войти следом. Камердинер закрыл двери, неслышно повернул замок и проводил гостей в большой зал, где их уже ждали накрытый стол, горящие свечи и удобные кресла, так и приглашавшие присесть на них, что мастер Пьер и доктор сделали без промедления.
– Господин виконт сейчас выйдет, – церемонно объявил Ежевика и удалился.
А на кухне еще с раннего утра хлопотал старина Филипп. Антуан попросил его, чтобы нынешний обед превзошел самые лучшие обеды, которые повар готовил раньше.
И вот уже Ежевика внес в зал отменные закуски, предлагая гостям отведать деликатесы из самых диковинных продуктов и удивительных животных, птиц, рыб и растений, привезенных во французскую столицу со всего света на радость и утеху парижским гурманам. Доктор Наккар не счел должным дожидаться прихода хозяина дворца и с нетерпением набросился на угощение. Сантен все осторожничал, решив сначала дождаться юного виконта.
– Какие прекрасные дыни! – восхищался Наккар, лакомясь диковинкой. – И пахнут медом! Милейший мастер Пьер, попробуйте паштет. Умоляю вас, попробуйте. Поверьте, такого паштета я раньше никогда не ел.
– Что-то хозяин запаздывает, – заметил мастер Пьер, вновь начавший волноваться.
– Наверное, желает соригинальничать. Молодые люди нынче все пошли такие. В голове пусто, вот и придумывают различные способы привлечь к себе внимание. Прошу вас, попробуйте хоть что-нибудь, – продолжал настаивать Наккар.
Сантен, исключительно для того, чтобы отделаться от болтливого доктора, пригубил вино, у которого оказался такой же дурманящий вкус.
– Не правда ли, неплохое винцо? – заметил доктор. – Вот только чрезвычайно странно, что здешний повар во все блюда, похоже, добавляет одну и ту же приправу. Постой-ка…
Внезапно Наккар умолк на полуслове, склонив голову и крепко заснув, опьяненный подмешанным в вина и угощения наркотиком. Мастер Пьер догадался, что хотел сказать в незаконченной фразе доктор. Он попытался подняться, чтобы, подхватив товарища, уйти из этого проклятого дворца, но тело вдруг охватила ужасная слабость, в голове стоял дурман, а ноги, вместо того чтобы послушно следовать воле хозяина, стали выделывать какие-то невообразимые движения, совершенно перестав ему подчиняться, отчего Сантен принужден был сесть обратно на мягкий стул.
В дверях возник камердинер, которого мастер Пьер видел уже как в тумане.
– Маркиз Антуан де Ланж! – торжественным тоном объявил он.
В зал вошел изящный юноша, поражавший ослепительной красотой и удивительной бледностью, за которым неотступно следовал огромного роста рыжеволосый великан в ужасных металлических перчатках вместо рук.
– Добрый вечер, учитель, – ласково приветствовал Антуан опьяненного Сантена.
– Проклятье! – через силу проговорил мастер Пьер, изо всех сил боровшийся со сном. – Как я сразу не догадался.
– Спите, мой дорогой учитель, мой любимый враг. У нас еще будет время побеседовать.
Антуан отдал короткие распоряжения Ежевике и Мяснику и вышел из зала. Мясник подхватил заснувшего Сантена, взвалил его на плечо и унес в дальние покои. То же самое Ежевика проделал с доктором Наккаром. К угощению, оставшемуся на столе, никто более не притронулся. Его отнес повар Филипп и безо всякого сожаления выбросил.
Глава седьмая
ГУРМАН
Пьер Сантен, мастер Парижской масонской ложи, очнулся от наркотического сна только на следующий вечер. Он потряс головой, стараясь отогнать остатки сна, и попытался было встать, но не тут-то было. Мастер Пьер обнаружил себя крепко привязанным к вольтеровскому креслу с высокой прямой спинкой. От этого-то, догадался Сантен, так трудно дышать. Чтобы лучше оценить обстановку, он огляделся кругом, постаравшись не пропустить ни одной детали. Антуан поместил своего бывшего учителя в небольшой комнате, в которой единственным украшением служил камин, разожженный, несмотря на стоявшую этим летом теплую погоду, и две подушечки около него, видимо служившие для милых посиделок возле огня.
В комнате было немного душновато, на челе мастера Пьера выступили капельки пота. Он с внезапной ясностью представил себе, какая участь ему уготована обладателем самой извращенной в своей жестокости фантазии, каковым является юный маркиз де Ланж. И как только Сантен испугался, его страх пронесся по воздуху, достигая, словно звонок колокольчика, Антуана. Маркиз тут же вошел в комнату и стал напротив кресла, к которому был привязан его бывший учитель.
– Здравствуйте, Пьер. Как вы себя чувствуете?
За Антуаном маячил неизменный Люка, ухмыляющийся и со злорадством глядящий на пленника.
– Что вы со мной сделали? Где Наккар? – Голос Сантена вновь обрел уверенность, как и он сам. – В твоих интересах освободить меня.
– Вы не ответили на вопрос, Пьер, – спокойно напомнил Антуан.
Как ни старался Сантен противиться, он таки попал под обаяние юного маркиза.
– Хорошо. Только голова болит.
– Это от наркотиков. Есть множество способов, чтобы избавиться от головной боли. Самый простой и действенный – беседа. Хотите побеседовать, учитель?
– Почему бы и нет.
Сантен постарался, чтобы со стороны он казался равнодушным и не страшащимся де Ланжа. Он не знал, что тот может чувствовать его страх на расстоянии, что он питается этим страхом, как если бы сам бывший учитель лакомился устрицами, ощущая их необычный запах и вкус уже на подходе к лотку уличной торговки.
– Так что вы говорили об интересах, учитель? Вы угрожаете мне? – При этих словах лицо Антуана, до этого не выражавшее никаких эмоций, изобразило некое подобие улыбки.
– Я просто предупреждаю вас, мой юный друг. Вы сами не знаете, какую авантюру затеяли. Украсть и держать в плену масона – занятие чрезвычайно опасное. А я – мастер. Мастер Парижской масонской ложи, – торжественно объявил Сантен и гордо посмотрел на Антуана.
Люка принес маркизу точно такое же кресло, как то, к которому был привязан пленник. Антуан сел в кресло и сказал:
– Займем друг друга беседой, покуда Филипп готовит наш ужин. Смею предвосхитить его старания, ужин должен превзойти самое себя. Итак, что же мне так угрожает в этой, как вы изящно выразились, дорогой учитель, авантюре? Или вы хотите, чтобы я вас звал мастером Пьером? Или же просто Сантеном? А, учитель?
– Зовите, как вам будет угодно, мой юный друг, – ответил Сантен. – Вы, я вижу, просто не знаете все величие и силу Ложи масонов. Может, вы развяжете мне хотя бы руки, а то мне чрезвычайно неудобно, – попросил он.
– Всему свое время, учитель. Продолжайте, прошу вас. Просветите меня в значении Ложи, – сказал Антуан.
– Парижская масонская ложа является одной из самых древних и самых могущественных Лож в мире. У нас везде имеются свои люди, подчиненные единой воле и единой цели. Так что, если со мной что-либо случится; вам не удастся скрыться. Как вы думаете, кто произвел на свет божий революцию? Мы, масоны! Чьих рук дела террор? Наших! Необходимость уничтожения аристократической верхушки, элиты, никого не признающей, кроме самой себя, погрязшей в распутстве и мотовстве, – вот главный механизм революционного террора. – Сантен, прекрасный оратор, все более воодушевлялся. – А кто является механиком этого жестокого механизма? Мы, масоны!
– Жестокий механизм, – со значением повторил Антуан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33