Одет Папа был в форму ярко-голубого цвета, ощетинившуюся очень тонкими и острыми иголками наподобие голубых шипов. Тигхи предположил, что мундир Папы сшит из выделанных шкур каких-то животных с очень густым волосяным покровом, причем большая часть волос была выщипана, а оставшиеся образовали узкие и ровные полосы.
С того места, где он стоял, Тигхи смог хорошо рассмотреть внешность Папы. Прежде всего юноше бросился в глаза чрезвычайно бледный цвет его кожи. Когда Папа сошел с пирса на сам выступ, обнаружилось, что он сильно вспотел. Очевидно, в кабине калабаша было очень жарко. Сочетание неестественной белизны лица и рук и лоснящейся от пота кожи придавало Папе странный и даже неприятный вид. Казалось, его тело покрыто не обычной кожей, а материалом, из которого сделаны белки глаз.
У Папы был длинный, плоский и костлявый нос, заострившийся сверху подобно лопатке очень тощего человека. Нос дисгармонировал с круглым, белым лицом Папы еще и потому, что верхняя его часть была деформирована. Сразу же под переносицей носовая кость была сильно вдавлена внутрь, а кончик носа свернут набок. В профиль нос походил на лист, изъеденный с края гусеницей. Определить, что стало причиной такого уродливого изъяна – болезнь или травма, – было невозможно, однако воображение Тигхи тут же подсунуло ему различные варианты, непременным фоном которых были боевые действия, возможно, даже рукопашные схватки, и у юноши перехватило дыхание.
За Папой следовали старшие офицеры, которые поднялись в кабину, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, как того требовал ритуал. Когда они шли вдоль пирса, Папа обернулся и что-то сказал. Несмотря на то что Тигхи находился в пределах слышимости, главный смысл сказанного ускользнул от него. Затем Папа повернулся лицом к выстроившимся войскам, и его огромный, странной формы нос задрался вверх и стал похожим на грозящий палец. Кардинелле Эллане сказал ему что-то и показал на шеренгу солдат, которые держали на правом плече металлические трубы. Папа направился к этому подразделению, удаляясь от Тигхи и флатаров.
Присмотревшись получше, Тигхи заметил в походке Папы какую-то странную вихлявость или разболтанность и подумал, что этот человек, очевидно, страдает какой-то болезнью бедренных суставов.
Некоторое время Папа и его небольшая свита ходили вдоль строя солдат. Они задали несколько вопросов солдату, замыкавшему шеренгу, и осмотрели его металлическую трубу.
– Стрелки! – с нескрываемым восхищением прошептал юноша, стоявший рядом с Тигхи.
Тот приказал своей памяти запомнить это странное слово, чтобы при случае узнать его значение.
Прикоснувшись к плечу Папы, Кардинелле показал рукой на шеренгу флатаров. Несмотря на все самообладание, Тигхи ощутил, как в радостном возбуждении сжались мышцы живота. Слушая на ходу Кардинелле и кивая, Папа направился к нему, Тигхи, своей странной походкой. Казалось, что он чуть подпрыгивает при ходьбе.
Остановившись в конце шеренги, Папа обменялся парой слов с Уолдо. Из всего сказанного Тигхи уловил лишь «господство в воздухе». Значения остальных слов были неясны.
– Да, господин, – сказал Уолдо необычным для него голосом.
Затем, когда Кардинелле махнул рукой, Папа двинулся вдоль строя флатаров, кивая на ходу. Когда Папа подошел поближе, Тигхи заметил в его широко расставленных глазах красные блики. Казалось, что у него нет бровей. Шевелюра, такая же густая и курчавая, как и у всех других граждан Империи, была перевязана голубой лентой, под которой виднелись корни волос, удивившие Тигхи своей белизной. Во взбаламученном мозгу Тигхи зароились на этот счет различные мысли, которые, если их обобщить, сводились к следующему: либо белизна была врожденной, либо являлась результатом применения каких-то особых средств, изменивших нормальный цвет кожи. Возможно, она является обязательным предварительным условием для получения высокого сана Папы.
Папа остановился перед Ати, которого от Тигхи отделяло несколько юношей. Бросив на Папу взгляд искоса, Тигхи увидел, что его голубая форма сшита из какого-то особого пластика, материала матово-голубого цвета, который при ходьбе образовывал множество складок и издавал шуршащий звук.
Китель был широким и длинным, словно женское платье, доходя до самых колен. Из-под него выглядывали обычные голубые штаны. Однако острые иголки на форме все же не являлись волосами. Теперь Тигхи видел, что они составляют единое органическое целое с тканью, которая как бы выталкивала эти иглы из себя, щетинилась ими. Они походили на тонкие пальцы, которые покачивались, когда Папа начинал двигаться. Если эта форма сшита из пластика, то из такого, какого Тигхи никогда еще не видел.
– Это, – произнес Кардинелле, показывая на Ати костяшками пальцев правой руки, – юноша, который упал с неба, ваше военное превосходительство.
– Я слышал о тебе, – благосклонно заявил Папа, кивнув Ати. – Удивительная история.
Тигхи скосил глаза до предела, чтобы лучше видеть происходящее. Одновременно он заметил, что Уолдо, стоявший в конце шеренги и также находившийся в поле зрения юноши, едва не сделал шаг вперед, чтобы исправить ошибку Кардинелле, но почему-то сдержался. Однако его изуродованное лицо еще больше исказилось от ярости.
– Отвечай Папе, юноша, – сказал Кардинелле.
Ати выпучил глаза и произнес, с трудом выдавливая из себя слова:
– Да. – После неловкой, тяжеловесной паузы он добавил заплетающимся языком: – Папа Эффи.
– У тебя довольно темная кожа, – заметил Папа. – Правда, мне доводилось видеть людей и потемнее.
– Да, Папа Эффи, – произнес Ати сдавленным голосом.
– Говорят, что чем выше на стене живут люди, тем более темная у них кожа, потому что ближе к верхушке стены солнце сильнее жжет кожу. Должно быть, люди, живущие на самом верху стены, такие же черные, как самый черный пластик. Во всяком случае, таково мое мнение.
Из горла Ати вышел какой-то не совсем понятный звук, который мог означать «да».
– Однако с другой стороны, – продолжал Папа, кивая своей странной белой головой так, словно он вел светский разговор в окружении людей, равных ему по своему положению, – ниже на стене тоже живут люди с кожей почти такой же темной, как и у тебя, мой храбрый флатар, так что эта теория, возможно, ошибочна. И все же ты принесешь нам удачу!
– Ваше военное высокопревосходительство, – обратился к Папе Кардинелле Эланне, тронув того легонько за плечо. – Может быть, теперь вы захотите посетить арсенал?
– Да, да, Кардинелле, один момент. Юноша может рассказать нам захватывающую историю. Итак, ты упал со стены?
Ати уставился на Папу как завороженный. Лицо его выражало крайний испуг.
– Да, Папа Эффи, – пролепетал он.
– Как странно! Я слышал, что ты угодил в один из наших калабашей, который начали надувать. Это еще более удивительно! Интересно, каково оно, падать со столь огромной высоты?
Ати по-прежнему не сводил глаз с Папы, еще больше выпучив глаза. Казалось, он потерял дар речи. Однако Папа, похоже, утратил интерес к дальнейшей беседе. Он повернулся к Кардинелле и проговорил:
– Сей юноша – хорошее предзнаменование для кампании.
А затем Папа, Кардинелле и остальная свита тронулись с места и зашагали прочь, направляясь в дальний конец выступа. Тигхи поймал взгляд Ати и улыбнулся ему. Ати вспотел так, что с подбородка закапали частые капли пота.
Папа и его свита исчезли за дверью в стене и долгое время не выходили оттуда. Уолдо воспользовался их отсутствием, чтобы пройти вдоль строя флатаров и приструнить наиболее ретивых нарушителей дисциплины. Наконец Папа опять предстал взорам солдат, построившихся на выступе. Он дружески беседовал с Кардинелле и, судя по всему, находился в превосходном настроении. Пройдя по выступу к пирсу, Папа поднялся на него, и через несколько секунд за ним захлопнулась дверь кабины калабаша.
Почти сразу же после этого откуда-то из восточной части выступа донеслось громкое «аахх-ии!». Командующий войсками приказывал солдатам перестроиться в походные порядки и выступить в поход. «Аахх» произносилось басом, а «ии» звучало на очень высокой ноте, доходя до визга.
– Флатары! – раздался громовой голос Уолдо, перекрывавший шум, который производила многотысячная масса людей, пришедшая в движение. – Стойте там, где стоите! Флатары, стоять!
Однако везде, куда хватало глаз, правильные прямоугольники шеренг начали рушиться и ломаться. Солдаты покидали строй и устремлялись в восточную часть выступа. Топот нескольких тысяч ног, бежавших по выступу, был похож на отдельное ворчание грома или на завывание сильной бури.
Рассыпался и строй флатаров, которые сбились в галдящую кучу вокруг Ати. Что он сказал? Что чувствовал Ати, когда смотрел в глаза самому Папе?
– По-моему, у него отвратительная внешность, – сказал кто-то.
Еретическое высказывание вызвало неодобрительный ропот подавляющего большинства юношей и девушек. Ладно, не обращай внимания. Расскажи, какой он? Однако Ати лишь стоял и ошеломленно озирался по сторонам. Вскоре он перестал представлять какой-либо интерес для флатаров, потому что Уолдо приказал платону следовать за ним и стал пробиваться сквозь гущу людей к стене.
Та часть выступа, где находились флатары, стремительно пустела. Тигхи вытянул шею и привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть поток людей, переливавшийся с выступа на уступы, ведущие в сторону врага. Голос командующего по-прежнему был хорошо слышен, хотя его самого нигде не было видно.
Аахх-ии!
– Флатары, – обратился к ним Уолдо, – мы подождем, пока в поход не выступят основные силы армии, и последуем за ними.
Он сурово посмотрел на Ати, словно считал виноватым в том, что произошла ужасная путаница, именно его.
Глава 11
Крики, созывавшие имперских солдат, постепенно затихали вдали, и на выступе не осталось почти никого. Стоя в дверях или прислонившись к стене, несколько человек постарше терпеливо наблюдали за тем, как людские потоки стремятся в восточном направлении, освобождая выступ.
Папский калабаш начал медленно подниматься, пока не завис в таком положении, что его кабина оказалась в двадцати футах от поверхности уступа.
После этого по деревянному пирсу пробежало около дюжины мужчин плотного телосложения, которые привязали концы веревок к оснастке калабаша. Затем они спустились на выступ, разматывая за собой веревку. Построившись в шеренгу по два человека в ряд, положили веревки себе на плечи и, наклонившись вперед, натянули их. Издав глухой рык, мужчины двинулись с места, и калабаш, слегка покачиваясь, медленно поплыл за ними. Со стороны калабаша, обращенной к стене, шли еще три человека с длинными шестами, которыми они упирались в кабину, не давая ей раскачиваться и ударяться о стену.
Эти люди споро делали свою работу, двигаясь на восток и волоча за собой папский калабаш. Через полчаса они обогнули отрог на восточных подступах к выступу и скрылись из виду.
На выступе остались еще два калабаша.
– А что происходит с калабашами на закате и на рассвете? – поинтересовался Тигхи.
Мулваине, случайно оказавшийся рядом, поднял его на смех:
– Неужели ты такой тупой, что ничего не знаешь, небесный мальчик?
– Но они такие легкие. Посмотри, как легко их утащили прочь! Когда начинают дуть сильные ветры, в сумерках и на рассвете, их могут растрепать в клочья.
Ответом его простодушному невежеству стал всеобщий смех. Его пожалела Туветте.
– Их втаскивают на выступ и выпускают из них воздух, – сказала она доверительным тоном. – Как тебе хорошо известно, внутри у них лишь горячий воздух и больше ничего. Затем их перетягивают ремнями и крепят на выступе. Вот эти, – она показала на два оставшихся калабаша, – понесут в сложенном виде по уступам. Передвижения по воздуху в калабаше совершает лишь Папа войны. Только такому важному лицу разрешается делать это.
– Дети мои! – обратился к своему платону Уолдо. – Теперь, когда мускулы армии, солдаты и ружья ушли, наступил наш черед.
Все умолкли.
– К тому времени, когда солнце перевалит за стену, мы должны совершить форсированный марш-бросок и выйти к подземному убежищу; – объявил Уолдо. – Мы пойдем по открытому уступу. Кое-где уже поработали наши саперы, подготовив для нас дорогу, точнее сказать, шаткие мостки. Короче говоря, смотрите в оба, ребята. – Он резко повернулся на одной ноге и пошел в конец шеренги. – Еще раз напоминаю вам, что переход мы будем совершать по открытому уступу, и если мы не успеем завершить его к тому времени, когда задуют сумеречные ветры, и будем все еще находиться на уступе, очень вероятно, что несколько человек мы недосчитаемся. Понятно?
– Да, командир! – ответили все в один голос.
– Брусья и узлы на плечо! Сейчас пойдем по выступу в восточном направлении. Там хорошая дорога на протяжении мили или около того. Из-за встречи с Папой мы задержались, время сейчас семьдесят или семьдесят пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
С того места, где он стоял, Тигхи смог хорошо рассмотреть внешность Папы. Прежде всего юноше бросился в глаза чрезвычайно бледный цвет его кожи. Когда Папа сошел с пирса на сам выступ, обнаружилось, что он сильно вспотел. Очевидно, в кабине калабаша было очень жарко. Сочетание неестественной белизны лица и рук и лоснящейся от пота кожи придавало Папе странный и даже неприятный вид. Казалось, его тело покрыто не обычной кожей, а материалом, из которого сделаны белки глаз.
У Папы был длинный, плоский и костлявый нос, заострившийся сверху подобно лопатке очень тощего человека. Нос дисгармонировал с круглым, белым лицом Папы еще и потому, что верхняя его часть была деформирована. Сразу же под переносицей носовая кость была сильно вдавлена внутрь, а кончик носа свернут набок. В профиль нос походил на лист, изъеденный с края гусеницей. Определить, что стало причиной такого уродливого изъяна – болезнь или травма, – было невозможно, однако воображение Тигхи тут же подсунуло ему различные варианты, непременным фоном которых были боевые действия, возможно, даже рукопашные схватки, и у юноши перехватило дыхание.
За Папой следовали старшие офицеры, которые поднялись в кабину, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, как того требовал ритуал. Когда они шли вдоль пирса, Папа обернулся и что-то сказал. Несмотря на то что Тигхи находился в пределах слышимости, главный смысл сказанного ускользнул от него. Затем Папа повернулся лицом к выстроившимся войскам, и его огромный, странной формы нос задрался вверх и стал похожим на грозящий палец. Кардинелле Эллане сказал ему что-то и показал на шеренгу солдат, которые держали на правом плече металлические трубы. Папа направился к этому подразделению, удаляясь от Тигхи и флатаров.
Присмотревшись получше, Тигхи заметил в походке Папы какую-то странную вихлявость или разболтанность и подумал, что этот человек, очевидно, страдает какой-то болезнью бедренных суставов.
Некоторое время Папа и его небольшая свита ходили вдоль строя солдат. Они задали несколько вопросов солдату, замыкавшему шеренгу, и осмотрели его металлическую трубу.
– Стрелки! – с нескрываемым восхищением прошептал юноша, стоявший рядом с Тигхи.
Тот приказал своей памяти запомнить это странное слово, чтобы при случае узнать его значение.
Прикоснувшись к плечу Папы, Кардинелле показал рукой на шеренгу флатаров. Несмотря на все самообладание, Тигхи ощутил, как в радостном возбуждении сжались мышцы живота. Слушая на ходу Кардинелле и кивая, Папа направился к нему, Тигхи, своей странной походкой. Казалось, что он чуть подпрыгивает при ходьбе.
Остановившись в конце шеренги, Папа обменялся парой слов с Уолдо. Из всего сказанного Тигхи уловил лишь «господство в воздухе». Значения остальных слов были неясны.
– Да, господин, – сказал Уолдо необычным для него голосом.
Затем, когда Кардинелле махнул рукой, Папа двинулся вдоль строя флатаров, кивая на ходу. Когда Папа подошел поближе, Тигхи заметил в его широко расставленных глазах красные блики. Казалось, что у него нет бровей. Шевелюра, такая же густая и курчавая, как и у всех других граждан Империи, была перевязана голубой лентой, под которой виднелись корни волос, удивившие Тигхи своей белизной. Во взбаламученном мозгу Тигхи зароились на этот счет различные мысли, которые, если их обобщить, сводились к следующему: либо белизна была врожденной, либо являлась результатом применения каких-то особых средств, изменивших нормальный цвет кожи. Возможно, она является обязательным предварительным условием для получения высокого сана Папы.
Папа остановился перед Ати, которого от Тигхи отделяло несколько юношей. Бросив на Папу взгляд искоса, Тигхи увидел, что его голубая форма сшита из какого-то особого пластика, материала матово-голубого цвета, который при ходьбе образовывал множество складок и издавал шуршащий звук.
Китель был широким и длинным, словно женское платье, доходя до самых колен. Из-под него выглядывали обычные голубые штаны. Однако острые иголки на форме все же не являлись волосами. Теперь Тигхи видел, что они составляют единое органическое целое с тканью, которая как бы выталкивала эти иглы из себя, щетинилась ими. Они походили на тонкие пальцы, которые покачивались, когда Папа начинал двигаться. Если эта форма сшита из пластика, то из такого, какого Тигхи никогда еще не видел.
– Это, – произнес Кардинелле, показывая на Ати костяшками пальцев правой руки, – юноша, который упал с неба, ваше военное превосходительство.
– Я слышал о тебе, – благосклонно заявил Папа, кивнув Ати. – Удивительная история.
Тигхи скосил глаза до предела, чтобы лучше видеть происходящее. Одновременно он заметил, что Уолдо, стоявший в конце шеренги и также находившийся в поле зрения юноши, едва не сделал шаг вперед, чтобы исправить ошибку Кардинелле, но почему-то сдержался. Однако его изуродованное лицо еще больше исказилось от ярости.
– Отвечай Папе, юноша, – сказал Кардинелле.
Ати выпучил глаза и произнес, с трудом выдавливая из себя слова:
– Да. – После неловкой, тяжеловесной паузы он добавил заплетающимся языком: – Папа Эффи.
– У тебя довольно темная кожа, – заметил Папа. – Правда, мне доводилось видеть людей и потемнее.
– Да, Папа Эффи, – произнес Ати сдавленным голосом.
– Говорят, что чем выше на стене живут люди, тем более темная у них кожа, потому что ближе к верхушке стены солнце сильнее жжет кожу. Должно быть, люди, живущие на самом верху стены, такие же черные, как самый черный пластик. Во всяком случае, таково мое мнение.
Из горла Ати вышел какой-то не совсем понятный звук, который мог означать «да».
– Однако с другой стороны, – продолжал Папа, кивая своей странной белой головой так, словно он вел светский разговор в окружении людей, равных ему по своему положению, – ниже на стене тоже живут люди с кожей почти такой же темной, как и у тебя, мой храбрый флатар, так что эта теория, возможно, ошибочна. И все же ты принесешь нам удачу!
– Ваше военное высокопревосходительство, – обратился к Папе Кардинелле Эланне, тронув того легонько за плечо. – Может быть, теперь вы захотите посетить арсенал?
– Да, да, Кардинелле, один момент. Юноша может рассказать нам захватывающую историю. Итак, ты упал со стены?
Ати уставился на Папу как завороженный. Лицо его выражало крайний испуг.
– Да, Папа Эффи, – пролепетал он.
– Как странно! Я слышал, что ты угодил в один из наших калабашей, который начали надувать. Это еще более удивительно! Интересно, каково оно, падать со столь огромной высоты?
Ати по-прежнему не сводил глаз с Папы, еще больше выпучив глаза. Казалось, он потерял дар речи. Однако Папа, похоже, утратил интерес к дальнейшей беседе. Он повернулся к Кардинелле и проговорил:
– Сей юноша – хорошее предзнаменование для кампании.
А затем Папа, Кардинелле и остальная свита тронулись с места и зашагали прочь, направляясь в дальний конец выступа. Тигхи поймал взгляд Ати и улыбнулся ему. Ати вспотел так, что с подбородка закапали частые капли пота.
Папа и его свита исчезли за дверью в стене и долгое время не выходили оттуда. Уолдо воспользовался их отсутствием, чтобы пройти вдоль строя флатаров и приструнить наиболее ретивых нарушителей дисциплины. Наконец Папа опять предстал взорам солдат, построившихся на выступе. Он дружески беседовал с Кардинелле и, судя по всему, находился в превосходном настроении. Пройдя по выступу к пирсу, Папа поднялся на него, и через несколько секунд за ним захлопнулась дверь кабины калабаша.
Почти сразу же после этого откуда-то из восточной части выступа донеслось громкое «аахх-ии!». Командующий войсками приказывал солдатам перестроиться в походные порядки и выступить в поход. «Аахх» произносилось басом, а «ии» звучало на очень высокой ноте, доходя до визга.
– Флатары! – раздался громовой голос Уолдо, перекрывавший шум, который производила многотысячная масса людей, пришедшая в движение. – Стойте там, где стоите! Флатары, стоять!
Однако везде, куда хватало глаз, правильные прямоугольники шеренг начали рушиться и ломаться. Солдаты покидали строй и устремлялись в восточную часть выступа. Топот нескольких тысяч ног, бежавших по выступу, был похож на отдельное ворчание грома или на завывание сильной бури.
Рассыпался и строй флатаров, которые сбились в галдящую кучу вокруг Ати. Что он сказал? Что чувствовал Ати, когда смотрел в глаза самому Папе?
– По-моему, у него отвратительная внешность, – сказал кто-то.
Еретическое высказывание вызвало неодобрительный ропот подавляющего большинства юношей и девушек. Ладно, не обращай внимания. Расскажи, какой он? Однако Ати лишь стоял и ошеломленно озирался по сторонам. Вскоре он перестал представлять какой-либо интерес для флатаров, потому что Уолдо приказал платону следовать за ним и стал пробиваться сквозь гущу людей к стене.
Та часть выступа, где находились флатары, стремительно пустела. Тигхи вытянул шею и привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть поток людей, переливавшийся с выступа на уступы, ведущие в сторону врага. Голос командующего по-прежнему был хорошо слышен, хотя его самого нигде не было видно.
Аахх-ии!
– Флатары, – обратился к ним Уолдо, – мы подождем, пока в поход не выступят основные силы армии, и последуем за ними.
Он сурово посмотрел на Ати, словно считал виноватым в том, что произошла ужасная путаница, именно его.
Глава 11
Крики, созывавшие имперских солдат, постепенно затихали вдали, и на выступе не осталось почти никого. Стоя в дверях или прислонившись к стене, несколько человек постарше терпеливо наблюдали за тем, как людские потоки стремятся в восточном направлении, освобождая выступ.
Папский калабаш начал медленно подниматься, пока не завис в таком положении, что его кабина оказалась в двадцати футах от поверхности уступа.
После этого по деревянному пирсу пробежало около дюжины мужчин плотного телосложения, которые привязали концы веревок к оснастке калабаша. Затем они спустились на выступ, разматывая за собой веревку. Построившись в шеренгу по два человека в ряд, положили веревки себе на плечи и, наклонившись вперед, натянули их. Издав глухой рык, мужчины двинулись с места, и калабаш, слегка покачиваясь, медленно поплыл за ними. Со стороны калабаша, обращенной к стене, шли еще три человека с длинными шестами, которыми они упирались в кабину, не давая ей раскачиваться и ударяться о стену.
Эти люди споро делали свою работу, двигаясь на восток и волоча за собой папский калабаш. Через полчаса они обогнули отрог на восточных подступах к выступу и скрылись из виду.
На выступе остались еще два калабаша.
– А что происходит с калабашами на закате и на рассвете? – поинтересовался Тигхи.
Мулваине, случайно оказавшийся рядом, поднял его на смех:
– Неужели ты такой тупой, что ничего не знаешь, небесный мальчик?
– Но они такие легкие. Посмотри, как легко их утащили прочь! Когда начинают дуть сильные ветры, в сумерках и на рассвете, их могут растрепать в клочья.
Ответом его простодушному невежеству стал всеобщий смех. Его пожалела Туветте.
– Их втаскивают на выступ и выпускают из них воздух, – сказала она доверительным тоном. – Как тебе хорошо известно, внутри у них лишь горячий воздух и больше ничего. Затем их перетягивают ремнями и крепят на выступе. Вот эти, – она показала на два оставшихся калабаша, – понесут в сложенном виде по уступам. Передвижения по воздуху в калабаше совершает лишь Папа войны. Только такому важному лицу разрешается делать это.
– Дети мои! – обратился к своему платону Уолдо. – Теперь, когда мускулы армии, солдаты и ружья ушли, наступил наш черед.
Все умолкли.
– К тому времени, когда солнце перевалит за стену, мы должны совершить форсированный марш-бросок и выйти к подземному убежищу; – объявил Уолдо. – Мы пойдем по открытому уступу. Кое-где уже поработали наши саперы, подготовив для нас дорогу, точнее сказать, шаткие мостки. Короче говоря, смотрите в оба, ребята. – Он резко повернулся на одной ноге и пошел в конец шеренги. – Еще раз напоминаю вам, что переход мы будем совершать по открытому уступу, и если мы не успеем завершить его к тому времени, когда задуют сумеречные ветры, и будем все еще находиться на уступе, очень вероятно, что несколько человек мы недосчитаемся. Понятно?
– Да, командир! – ответили все в один голос.
– Брусья и узлы на плечо! Сейчас пойдем по выступу в восточном направлении. Там хорошая дорога на протяжении мили или около того. Из-за встречи с Папой мы задержались, время сейчас семьдесят или семьдесят пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77