Они бросили его в угол, образованный выступом и стеной, так, как бросают связку бамбуковых палок. Он остался лежать совершенно недвижим там, куда упал.
– Возможно, – объявил дед громким голосом, стоя над лежавшим скитальцем, – Бог станет тебе судьей. Возможно, утренний ураган или вечерние ветры сдуют тебя с мира и избавят нашу деревню от вашего проклятия.
Он повернулся и величественной походкой зашагал прочь. Тут же окончательно рассеялись и последние стайки зевак. Тигхи остался у входа на общественную лестницу и некоторое время наблюдал за скитальцами. Ни один из оставшихся трех скитальцев не двигался. Двое сидели спинами к стене и смотрели вдаль. Третий лежал там, куда его бросили.
Глава 12
В ту ночь Тигхи так и не удалось выспаться. Дед расхаживал по главному пространству и что-то бубнил себе под нос. Несколько раз он выходил из дому, но вскоре возвращался. Проснувшись, Тигхи поднял было голову, но дед цыкнул на него, приказав лежать тихо и спать, иначе ему грозит отведать посоха, с которым Тигхи и так был хорошо знаком, и потому юноша ничего не сказал в ответ. Некоторое время он лежал совершенно неподвижно. Дед опять протопал по комнате и куда-то исчез, но ненадолго.
Глаза Тигхи начали слипаться, и он задремал. Однако вскоре его разбудили звуки приглушенных голосов, которые вели разговор. В соседней комнате дед совещался о чем-то с обоими своими помощниками. У Тигхи возникло желание встать и, подкравшись к двери, попытаться подслушать их беседу, но он тут же передумал. Если его заметят, дед наверняка изломает посох о спину внука. Поэтому юноша напряг весь свой слух, чтобы разобрать, о чем они говорят. И все же, как он ни старался, ничего не удавалось: слова журчали и переливались совершенно бессвязно, не выражая никакого смысла. Собравшиеся нарочно говорили чуть ли не шепотом. Время от времени слышался звон глиняных стаканчиков. Тигхи подумал, что дед, очевидно, решился открыть одну из бутылок грасс-джина, которые он берег как зеницу ока. Наверное, троица пожелала обмыть какое-то пакостное дело, которое им удалось совершить.
Постепенно Тигхи опять задремал, а затем внезапно проснулся, словно кто-то схватил его за плечи и встряхнул. Ему приснилась ма, однако это был какой-то странный сон, где все смешалось в одну кучу. Помощники деда волокли по выступу не скитальца, а его ма, такую же высохшую и костлявую, как и тот бедняга. И почему-то в то же время все это происходило в доме его па и дед был его собственным па. Затем Тигхи снова взглянул на лицо своей ма, и, о ужас, это уже было лицо птицы с большим белым клювом.
Проснувшись, Тигхи потряс головой и обеими руками потер глаза. В доме стояла абсолютная тишина. Было темно, хоть глаз коли.
Тигхи долго не удавалось заснуть. Он никак не мог избавиться от предчувствия страшной беды, вызванного увиденным кошмаром. Пытался заставить себя думать о более приятном, сосредоточиться на хороших мыслях. Это было все равно что пытаться водой выполоскать изо рта привкус ядовитого насекомого. Наберешь воды в рот, и он исчезнет. Однако стоит выплюнуть воду, и противное ощущение тут как тут.
Тигхи еще пару раз засыпал и просыпался. Затем его разбудил шум урагана, начинавшегося с подъемом солнца и пытавшегося ворваться в дом через рассветную дверь. Снаружи уже начинало светлеть. Тигхи полежал немного, слушая музыку ветра и двери, которая скрипела и потрескивала, а затем опять, в который уже раз, задремал. Окончательно он проснулся лишь после того, как его пнул ногой дед. Вскочив как очумелый, юноша схватился за больное место.
– Все еще спишь, соня? Бог не любит лентяев. А ну вставай, живо, живо!
Тигхи позавтракал и принялся за уборку. Наведение порядка и чистоты в доме стало его обязанностью. Вскоре после того, как он закончил уборку, пришли помощники деда, и Тигхи было приказано посидеть в углу главного пространства. По какой-то необъяснимой причине юноше стало очень грустно. Его сердце словно окунулось в какой-то серый, беспросветный туман.
А вот дед Джаффи, напротив, пребывал в необычайно бодром и веселом настроении. Он даже однажды засмеялся. Очевидно, один из его помощников сказал нечто приятное. Правда, смех был коротким и злорадным. Тигхи удавалось почти целый час не попадаться деду на глаза прежде, чем тот его заметил.
– На дворе уже ясный день, а ты все еще околачиваешься здесь? – угрожающе произнес старик, потрясая посохом. – Прочь! Прочь отсюда! За работу! Иди к ткачу и учись ремеслу, которое будет кормить тебя.
Тигхи молча выскочил из дому.
День выдался славный. Солнце радовало глаз и сердце своими сильными яркими лучами, под которыми трава и одежда переливались разными оттенками. Торчавшие в мировой стене кремни сверкали подобно карбункулам и выглядели такими же ценными, как плексиглас. Тень, которую отбрасывал широкий выступ главной улицы, накрывала лишь четверть уступа, на котором находился дом дожа, и доставала до двух самых больших лавок в деревне. Люди сновали взад-вперед, их волосы и верхняя половина тела блестели на солнце, а ноги все еще находились в утренней тени.
Кара, исхудавшая, но выглядевшая все такой же веселой и беззаботной, гнала козла со сломанным рогом к дому дожа. Тигхи не видел ее целую вечность. У парадной двери дома дожа собралась кучка деревенских жителей. Там же стоял и сам дож, который курил глиняную трубку и кивал головой, соглашаясь с тем, что ему говорили. Задрав голову, Тигхи увидел несколько верхних уступов, вдавшихся в стену над главной улицей. Над краем утеса, находившегося выше юноши рук на сорок, показалось свиное рыло.
Настроение Тигхи упало. Так много счастья, так много энергии, а у него почти не осталось сил жить, и на сердце смертная тоска. Тигхи знал причину. Она скрывалась в глубине души, но ему не хотелось думать о ней, и он не думал.
Тигхи подошел к стене и пригнулся, чтобы проскочить людный участок, не привлекая ничьего внимания. Он чувствовал себя неприкаянным и отверженным. Здесь для него не было места. Подниматься в дом Токома не хотелось. Все равно работы там нет, а жизнерадостное, веселое настроение простодушного ткача никак не гармонировало с мрачными мыслями юноши. Ему хотелось отыскать укромное, тенистое местечко и забиться в него. Он хотел погрузиться в тень.
Тигхи неторопливо брел вдоль стены, приближаясь к общественной лестнице. Он намеревался подняться по ней и побродить по верхним уступам и утесам в поисках места, где можно было бы побыть одному. Однако добраться до лестницы и реализовать свое намерение Тигхи помешала Уиттерша, внезапно возникшая перед ним. С неизменной улыбкой на миловидном лице и пучком травы под мышкой.
– Привет, мой юный принц, – сказала она, погладив Тигхи по щеке правой рукой. – Лучше сказать, мой принц.
– Уиттерша, – произнес он.
– Давненько ты не спускался по нашей лестнице, мой принц. – Голос девушки звучал игриво. – Разве ты не испытал удовольствие, когда был у нас в последний раз? И разве тебе не хочется испытать его еще раз?
Тигхи открыл рот, чтобы ответить, но нужные слова не шли на язык. Как объяснить ей? Беспросветность его существования, когда надеяться абсолютно не на что и не на кого. Девушка придвинулась поближе, и Тигхи опять ощутил исходивший от нее особенный запах. Он проникал в самые сокровенные части его тела, заставляя забыть о своем несчастье. Желание мельчайшими пузырьками поднималось с самого низа его живота.
– Уиттерша, – произнес он снова.
Тигхи хотелось сказать ей кое-что, но мысль об этом наполняла его ужасом. Он не хотел думать об этом. Неужели она не видела?
– Мой славный Тигхи, – говорила она, обдавая дыханием его щеку. – Я думаю о тебе и скучаю по тебе. Почему бы тебе не спуститься по лестнице? Почему бы не сделать это сейчас?
– Скитальцы, – произнес Тигхи, еле дыша.
– Что ты говоришь?
– Чужаки. Они умирали с голода.
– Но вчера дож отправил из всех вверх по лестнице, – сказала Уиттерша, слегка подавшись назад. – Все только и говорят об этом. Скатертью дорожка – они были проклятием для нашей деревни. Так все говорят.
– У троих из них не было сил встать и подойти к лестнице, – проговорил Тигхи едва слышно.
Уиттерша удивленно воззрилась на него:
– Ну и что?
– Да ты подумай сама. Ведь они не могли даже встать – но этим утром их уже не было здесь.
– Значит, они ушли за остальными, – беззаботно сказала Уиттерша. – Сейчас мне нужно отнести траву моему па, однако потом у меня будет немного свободного времени. Почему бы тебе не побыть со мной хотя бы часок?
В груди у Тигхи словно что-то лопнуло и исчезла какая-то преграда. Он оживился.
– Нет, Уиттерша! Неужели ты не можешь понять? Куда делись последние скитальцы?
– Они поднялись по лестнице. Моего па это здорово разозлило. Почему это им дали бесплатный проход, в то время как ему и другим деревенским приходится платить деньги, чтобы их пропустили на лестницу дожа. Но даже па обрадовался, когда их не стало. Они были проклятием.
– Да, они ушли по лестнице, – сказал Тигхи, схватив ее за руку. Он должен был заставить ее понять. – Но не все. Трое были слишком слабы.
– Тигхи, – произнесла Уиттерша, бросив связку травы на землю, чтобы освободить руку, которую юноша сжал слишком сильно.
– Куда подевались те трое?
– Ушли, – сказала Уиттерша. – Да и какое это имеет значение? Вверх по лестнице.
– Нет. – Он привлек ее к себе и посмотрел в глаза. – Неужели тебе не ясно? Неужели ты не понимаешь, что сделал мой дед?
– Тигхи…
А затем, подобно раскату грома во время рассветного урагана, прозвучал голос. Тигхи с содроганием узнал его. Дед.
– Внук!
Он оглянулся. На выступе главной улицы стоял дед и смотрел прямо на него. Он не только смотрел на юношу, но и показывал на него своим деревянным посохом. Позади деда, как всегда, стояли оба его помощника. Все, кто находился в этот момент на выступе главной улицы, оставили свои дела, чем бы они ни занимались, и уставились на священника.
– Внук! Сейчас же отойди от этой еретички! Оставь мерзкую девчонку в покое!
На лице Уиттерши отразился смертельный испуг. Вырвавшись из рук Тигхи, она отскочила от него. Однако в висках Тигхи уже гулко застучала кровь. Подавленное настроение вдруг улетучилось, на смену ему пришли ясность и легкость во всем теле. Казалось, стоит подпрыгнуть, и он станет парить в воздухе, поднимаясь все выше и выше, пока не поравняется с Богом, величественно восседающим на самой верхушке стены. Тигхи повернулся лицом к деду.
– Ты убил их, – прокричал он пронзительным, срывавшимся на визг голосом.
Так получилось помимо его воли, ибо ему было трудно совладать со своими эмоциями.
– Внук! – громоподобно проревел дед.
– Ты убил их – вы пришли ночью и сбросили их с мира. Убийца! Убийца!
Из глаз у юноши потекли слезы. Поднятая рука задрожала. На выступе главной улицы воцарилась абсолютная тишина. Тигхи смог почувствовать даже присутствие Уиттерши, которая стояла у него за спиной, неподвижная, как камень. В движении было лишь лицо деда, которое дергалось и тряслось, искажаемое злобой и изумлением.
Он открыл рот, желая сказать что-то, однако раздался лишь сдавленный, хрипящий звук. Тогда дед сделал вдох и заорал:
– Берегись, сын моей дочери! Тебя обманули мои враги!
– Ты убил их так же, как убил моих па и ма! – крикнул ему в ответ Тигхи. – Ты сделал это! Ты сбросил их с края мира.
– Мне наплевать на то, что тебя, возможно, родила моя дочь, – завопил дед, и гнев до неузнаваемости исказил его лицо. – Ты преступник, ты оклеветал меня и будешь наказан.
– Все это знают, но боятся сказать, – крикнул Тигхи. Слезы обильно струились у него по щекам. – Все знают, что ты убил моего па, убил принца. Ты убил мою ма, свою собственную дочь.
Дед завыл, завыл самым натуральным образом, так, как воет ветер на рассвете. Затем, выбросив вперед обе руки, он приказал своим помощникам схватить Тигхи. Помощники ринулись вперед, широкими прыжками преодолевая пространство, отделявшее их от юноши. Затуманенным слезами зрением Тигхи едва различал их фигуры. В ушах опять прозвучал голос деда:
– Как смеешь ты говорить такие гнусные мерзости?!
Однако Тигхи уже повернулся к нему спиной, а в следующую секунду уже несся по выступу главной улицы. Эта реакция была почти бессознательной. Та его часть, которая принадлежала скорее к миру животных, а не людей, не хотела попасть в лапы людей деда, отказывалась вновь подвергаться побоям. Тигхи не имел никакого представления о том, что делали или говорили жители деревни. Он был слеп ко всему, за исключением смутного ощущения своих ног, топавших по утрамбованной, высохшей грязи и траве, видневшейся кое-где зелеными пятнами.
Тигхи бежал неуклюже, пытаясь на бегу протереть глаза тыльной стороной ладони. Он слышал собственные всхлипывания и топанье ног преследователей за спиной. Теперь Тигхи посетило чувство, говорившее ему, что он озвучил то, о чем нельзя говорить, и взамен не получил облегчения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77