В результате Ньютону пришлось приложить немало сил, чтобы обеспечить безопасность металлических денег.
По правде говоря, они нуждались в серьезной защите, поскольку в последнее время их цена значительно снизилась. Единственными уважаемыми деньгами в королевстве являлись серебряные монеты (золота в хождении было совсем немного) – шестипенсовики, шиллинги, полукроны, кроны; но до великой механизированной перечеканки монеты чеканились вручную и имели не слишком ровные края, которые часто обламывались или становились зазубренными. Если не считать партии монет, выпущенных после Реставрации, большинство из них относилось к периоду Гражданской войны, а основная часть – к правлению королевы Елизаветы.
В деле чеканки монет возник еще больший беспорядок, когда на трон взошли Вильгельм и Мария. Цена золота и серебра значительно выросла, и теперь в шиллинге содержалось серебра больше чем на шиллинг (по крайней мере, так должно было быть). Новенький шиллинг весил девяносто три грана, хотя, учитывая постоянный рост цены на серебро, он должен был весить всего семьдесят семь гран. А самое неприятное заключалось в том, что тонкие, истертые от времени монеты с обломанными или зазубренными краями нередко тянули всего на пятьдесят гран. Именно по этой причине все предпочитали новые монеты старым.
Акт о перечеканке был утвержден в парламенте в январе 1696 года, но пользы принес немного, потому что парламент проявил близорукость и отменил хождение старых денег, не убедившись предварительно в том, что новых имеется достаточное количество. В течение всего лета – если это можно назвать летом, поскольку погода стояла ужасная, – денег так сильно не хватало, что все опасались беспорядков. Ведь если нет хороших денег, как платить людям и как покупать хлеб?
Как будто бы одного этого было недостаточно, ко всем бедам прибавились махинации банкиров и золотых дел мастеров, которые сосредоточили в своих руках огромные состояния благодаря грабительским ценам и придерживали деньги в надежде, что они станут дорожать. Не говоря уже о банках, которые появлялись и лопались каждый день, а также баснословных налогах на все, кроме женских тел и честных, улыбчивых лиц, встречавшихся весьма редко. Казалось, нация погружается в пучину несчастий, и в стране царил дух уныния.
Хотя Чарльз не испытывал ко мне особой братской любви, он прекрасно понимал, что мне срочно необходима работа. А поскольку Ньютон так же остро нуждался в помощнике, Чарльз убедил лорда Монтегю предложить Ньютону мою кандидатуру. В конце концов договорились о том, что я должен прийти в дом Ньютона на Джермин-стрит для знакомства со своим будущим работодателем.
Я прекрасно помню тот день: стоял сильный мороз, в народе поговаривали о новом заговоре католиков против короля и началась охота на якобитов. Однако не могу припомнить, чтобы репутация великого человека произвела особое впечатление на мой юный ум. В отличие от Ньютона, являвшегося профессором Кембриджа, я учился в Оксфорде и, хотя до определенной степени успел познакомиться с работами классиков, вряд ли смог бы принять участие в диспуте на математические темы, не говоря уже об устройстве Вселенной или природе спектра. Я знал только, что мистер Ньютон, подобно мистеру Локку и сэру Кристоферу Рену, считается одним из самых образованных людей в Англии, хотя вряд ли смог бы сказать почему. В то время чтению я предпочитал игру в карты, а в качестве объекта научного исследования выбирал хорошеньких девушек – эта область знаний интересовала меня необыкновенно. Шпагой и пистолетом я владел так же уверенно, как иные молодые люди владели секстантом и циркулем. Короче говоря, невежеством я мог бы сравниться с жюри присяжных, неспособных вынести приговор. Однако в последнее время, в особенности после того, как я оставил юридическую науку, мое невежество начало меня тяготить.
Джермин-стрит находилась в недавно застроенном и очень модном пригороде Вестминстера, а дом Ньютона располагался в западном, более престижном ее конце, рядом с церковью Святого Иакова. В одиннадцать часов я постучал в дверь доктора Ньютона. Меня впустил слуга и провел в комнату, где ярко пылал камин и где в красном кресле с алыми подушками меня ждал Ньютон, держа в руках книгу в красном сафьяновом переплете. Он не носил парика, и я сразу заметил, что волосы у него седые, но зубы свои, причем отличные для его возраста. На нем был красный ворсистый халат с золотыми пуговицами, а еще я помню, что на шее у него был нарыв, который доставлял ему массу неприятностей.
Вся комната была выдержана в красных тонах, словно когда-то здесь лежал больной оспой – говорят, этот цвет уничтожает инфекцию. На красных стенах висело несколько пейзажей, а в углу у окна стоял великолепный глобус, как будто эта комната являлась Вселенной, а Ньютон был богом в ней, потому что он произвел на меня впечатление очень мудрого человека. Его нос напомнил мне мост через Тибр, а глаза, спокойные, когда сам он был спокоен, превращались в два острых буравчика, когда он концентрировался на какой-то мысли или вопросе. Губы были брезгливо поджаты, точно он не знал, что такое аппетит или добродушная улыбка, а подбородок с ямочкой казался раздвоенным. Когда он заговорил, я решил, что он из Норфолка, и ошибся. Теперь я знаю, что Ньютон из Линкольншира и родился неподалеку от Грэнтэма. В тот день, когда я с ним познакомился, ему было без малого пятьдесят четыре года.
– Я не привык болтать о пустяках, – сказал он.– И потому позвольте сразу перейти к делу, мистер Эллис. Когда я стал смотрителем Королевского Монетного двора, я не думал, что мне придется заниматься поисками, преследованием и наказанием чеканщиков и фальшивомонетчиков. Обнаружив, как обстоят дела, я написал лордам казначейства письмо, в котором пытался убедить их, что подобные вопросы входят в компетенцию главного стряпчего, и выражал надежду, что чаша сия меня минует. Однако их светлости приняли другое решение, и мне ничего не остается, как выполнить их волю. По правде говоря, я решил, что это будет мой собственный крестовый поход, ведь если Великая перечеканка провалится, боюсь, мы проиграем войну Франции и нашему королевству придет конец. Одному Богу известно, сколько сил я потратил за прошедшие шесть месяцев, чтобы исполнить свой долг. Но мерзавцев так много, и дело мне выпало такое сложное, что я понял – мне необходим помощник. Однако я бы не хотел получить какого-нибудь тупоголового мальчишку-молочника. Никто не знает, какие проблемы у нас могут возникнуть и не придется ли нам столкнуться с насилием, поскольку незаконная чеканка монет считается государственной изменой и карается самым суровым образом, так что преступники – люди отчаянные. Вы кажетесь мне человеком мужественным, юноша. Но я хочу, чтобы вы сами себя отрекомендовали.
– Полагаю…– начал я слегка дрожащим голосом, потому что Ньютон был ужасно похож на моего отца, который всегда ждал от меня неприятностей и, как правило, не был разочарован в этом смысле.– Полагаю, что должен рассказать вам о своем образовании, сэр. Я получил степень в Оксфорде. И еще изучал юриспруденцию.
– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо проговорил Ньютон.– Вполне возможно, вам понадобится умение владеть пером. У этих негодяев отлично подвешены языки, и они всегда дают такие пространные показания, что я не раз думал о том, как мне не хватает третьей руки. Но забудем о скромности, молодой человек. Что еще вы умеете?
Я мучительно пытался сообразить, какими еще умениями обладаю. Не в силах найти ответ и понимая, что похвастаться особенно нечем, я принялся гримасничать, трясти головой, пожимать плечами и при этом вспотел так, словно оказался в парной бане.
– Да ладно, сэр, – настаивал Ньютон, – разве вам не доводилось протыкать шпагой человека?
– Доводилось, сэр, – заикаясь, пролепетал я, разозлившись на брата: кто же еще, кроме него, мог отрекомендовать меня Ньютону подобным образом?
– Великолепно.– Ньютон стукнул кулаком по столу, словно начал вести счет.– А еще вы отлично стреляете, верно? – Заметив мое удивление, он добавил: – Это разве не пятно от пороха у вас на правой руке?
– Да, сэр. Вы правы. Я стреляю из карабина и пистолета, относительно прилично.
– Но пистолет вы любите больше, так?
– Мой брат вам и это сказал?
– Нет, мистер Эллис, это сказала ваша рука. Карабин оставил бы след на лице и руке. А пистолет – только на тыльной стороне ладони, что заставило меня сделать вывод, что вы часто пускаете в дело пистолет.
– Отличный трюк, сэр. Я потрясен.
– У меня их немало. Вне всякого сомнения, нам придется частенько посещать разные притоны, где ваша очевидная любовь к женщинам будет очень даже кстати. Иногда женщины с радостью рассказывают молодому человеку вещи, которые ни за что не откроют старику вроде меня. Полагаю, ваше увлечение темноволосой дамой, с которой вы недавно проводили время, позволит нам получить кое-какую информацию. Вероятно, это она подала вам сегодня можжевеловый эль.
– Это была Пэм, – провозгласил я, потрясенный его словами, поскольку только сегодня утром во время завтрака обнимался с темноволосой девкой в своей любимой таверне.– А как вы узнали, что у нее темные волосы? И что я пил можжевеловый эль?
– Благодаря длинному темному волосу, украшающему ваш прелестный золотистый камзол, – пояснил Ньютон.– Он указывает на цвет волос вашей подружки так же точно, как ваша манера речи – на то, что вы любитель картежной игры. Это нам тоже пригодится. И еще вы не прочь выпить. Если я не ошибаюсь, сэр, на ваших манжетах пятна от красного вина. Не сомневаюсь, что вчера вечером вы немало выпили и сегодня утром неважно себя чувствовали. Вот почему вам потребовался можжевеловый эль. Резкий запах масла, содержащегося в этом эле, чувствуется в вашем дыхании.
Меня потрясло, что Ньютон так много обо мне узнал, словно сумел пробраться в мои мысли и прочитать их.
– Если послушать вас, то мне самое место на каторжных работах, – запротестовал я.– Я потрясен и не знаю, что сказать.
– Успокойтесь, мистер Эллис, – сказал Ньютон.– Не стоит принимать мои слова так близко к сердцу. Нам с вами придется покопаться в грязи. Дела Монетного двора требуют, чтобы рядом со мной был человек, который неплохо ориентируется в Лондоне. И я не стану вас больше терзать: место ваше, если вы, конечно, не передумали. Платить вам будут не слишком много. Для начала шестьдесят фунтов в год. Мне это совсем не нравится, и, должен признаться, я опасаюсь, что подходящий человек не захочет работать со мной за такие маленькие деньги, а я не справлюсь со своими обязанностями из-за отсутствия помощника, в коем очень нуждаюсь. Вот почему в моей власти предложить своему помощнику дом смотрителя на территории Монетного двора в лондонском Тауэре, со всеми привилегиями, которые предполагает жизнь там.
– Вы очень щедры, сэр, – сказал я, ухмыляясь, точно идиот, поскольку он предложил мне гораздо больше, чем я мог ожидать.
Покинув «Грейз инн», я поселился на Кинг-стрит в Вестминстере, в довольно жалком доме, и сердце у меня возликовало при мысли, что в моем распоряжении будет целый дом, в особенности внутри Тауэра, где не действуют законы о налогах.
– Когда я прибыл на Монетный двор в прошлом апреле, – продолжал Ньютон, – я сам жил там некоторое время, а в августе перебрался сюда, на Джермин-стрит. По правде говоря, на Монетном дворе довольно шумно, потому что станки работают по ночам, и после мирной тишины Кембриджа меня это раздражало. Но вы еще юны, а мне известно, что молодые люди гораздо легче переносят шум, чем пожилые. Кроме того, я рассчитываю, что в декабре ко мне приедет моя племянница, а Монетный двор – отвратительное место, там плохой воздух и много гнусных типов. Поэтому я принял решение съехать оттуда. Итак, сэр, что скажете? Это хороший домик с садом.
Целый дом с садом! Такого я не ожидал. Однако у меня еще оставались кое-какие вопросы. Я уже говорил, что мое невежество стало для меня почти непосильным грузом, а во время разговора с Ньютоном я вдруг понял, что смогу многому у него научиться. И я решил выдвинуть это в качестве условия. Меня вдруг посетила уверенность, что если мне удастся познакомиться с умом человека, который сумел проникнуть в такое количество научных и философских тайн, то я смогу постичь Божьи помыслы. А это совсем не то же самое, что помыслы шлюх и шулеров.
– Хорошо, сэр, – сказал я.– Я буду на вас работать. Только на одном условии.
– Назовите его, мистер Эллис.
– Вы будете всякий раз указывать на мое невежество, когда я стану его демонстрировать. Мне известно, что вы человек исключительной учености. Я бы хотел, чтобы вы показали мне мир таким, каким вы его видите, и обсуждали со мной природу вещей, чтобы я мог развиваться. Потому что, должен признать, обучение в университете дало мне понимание классики и «Логики» Сандерсона, но больше ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
По правде говоря, они нуждались в серьезной защите, поскольку в последнее время их цена значительно снизилась. Единственными уважаемыми деньгами в королевстве являлись серебряные монеты (золота в хождении было совсем немного) – шестипенсовики, шиллинги, полукроны, кроны; но до великой механизированной перечеканки монеты чеканились вручную и имели не слишком ровные края, которые часто обламывались или становились зазубренными. Если не считать партии монет, выпущенных после Реставрации, большинство из них относилось к периоду Гражданской войны, а основная часть – к правлению королевы Елизаветы.
В деле чеканки монет возник еще больший беспорядок, когда на трон взошли Вильгельм и Мария. Цена золота и серебра значительно выросла, и теперь в шиллинге содержалось серебра больше чем на шиллинг (по крайней мере, так должно было быть). Новенький шиллинг весил девяносто три грана, хотя, учитывая постоянный рост цены на серебро, он должен был весить всего семьдесят семь гран. А самое неприятное заключалось в том, что тонкие, истертые от времени монеты с обломанными или зазубренными краями нередко тянули всего на пятьдесят гран. Именно по этой причине все предпочитали новые монеты старым.
Акт о перечеканке был утвержден в парламенте в январе 1696 года, но пользы принес немного, потому что парламент проявил близорукость и отменил хождение старых денег, не убедившись предварительно в том, что новых имеется достаточное количество. В течение всего лета – если это можно назвать летом, поскольку погода стояла ужасная, – денег так сильно не хватало, что все опасались беспорядков. Ведь если нет хороших денег, как платить людям и как покупать хлеб?
Как будто бы одного этого было недостаточно, ко всем бедам прибавились махинации банкиров и золотых дел мастеров, которые сосредоточили в своих руках огромные состояния благодаря грабительским ценам и придерживали деньги в надежде, что они станут дорожать. Не говоря уже о банках, которые появлялись и лопались каждый день, а также баснословных налогах на все, кроме женских тел и честных, улыбчивых лиц, встречавшихся весьма редко. Казалось, нация погружается в пучину несчастий, и в стране царил дух уныния.
Хотя Чарльз не испытывал ко мне особой братской любви, он прекрасно понимал, что мне срочно необходима работа. А поскольку Ньютон так же остро нуждался в помощнике, Чарльз убедил лорда Монтегю предложить Ньютону мою кандидатуру. В конце концов договорились о том, что я должен прийти в дом Ньютона на Джермин-стрит для знакомства со своим будущим работодателем.
Я прекрасно помню тот день: стоял сильный мороз, в народе поговаривали о новом заговоре католиков против короля и началась охота на якобитов. Однако не могу припомнить, чтобы репутация великого человека произвела особое впечатление на мой юный ум. В отличие от Ньютона, являвшегося профессором Кембриджа, я учился в Оксфорде и, хотя до определенной степени успел познакомиться с работами классиков, вряд ли смог бы принять участие в диспуте на математические темы, не говоря уже об устройстве Вселенной или природе спектра. Я знал только, что мистер Ньютон, подобно мистеру Локку и сэру Кристоферу Рену, считается одним из самых образованных людей в Англии, хотя вряд ли смог бы сказать почему. В то время чтению я предпочитал игру в карты, а в качестве объекта научного исследования выбирал хорошеньких девушек – эта область знаний интересовала меня необыкновенно. Шпагой и пистолетом я владел так же уверенно, как иные молодые люди владели секстантом и циркулем. Короче говоря, невежеством я мог бы сравниться с жюри присяжных, неспособных вынести приговор. Однако в последнее время, в особенности после того, как я оставил юридическую науку, мое невежество начало меня тяготить.
Джермин-стрит находилась в недавно застроенном и очень модном пригороде Вестминстера, а дом Ньютона располагался в западном, более престижном ее конце, рядом с церковью Святого Иакова. В одиннадцать часов я постучал в дверь доктора Ньютона. Меня впустил слуга и провел в комнату, где ярко пылал камин и где в красном кресле с алыми подушками меня ждал Ньютон, держа в руках книгу в красном сафьяновом переплете. Он не носил парика, и я сразу заметил, что волосы у него седые, но зубы свои, причем отличные для его возраста. На нем был красный ворсистый халат с золотыми пуговицами, а еще я помню, что на шее у него был нарыв, который доставлял ему массу неприятностей.
Вся комната была выдержана в красных тонах, словно когда-то здесь лежал больной оспой – говорят, этот цвет уничтожает инфекцию. На красных стенах висело несколько пейзажей, а в углу у окна стоял великолепный глобус, как будто эта комната являлась Вселенной, а Ньютон был богом в ней, потому что он произвел на меня впечатление очень мудрого человека. Его нос напомнил мне мост через Тибр, а глаза, спокойные, когда сам он был спокоен, превращались в два острых буравчика, когда он концентрировался на какой-то мысли или вопросе. Губы были брезгливо поджаты, точно он не знал, что такое аппетит или добродушная улыбка, а подбородок с ямочкой казался раздвоенным. Когда он заговорил, я решил, что он из Норфолка, и ошибся. Теперь я знаю, что Ньютон из Линкольншира и родился неподалеку от Грэнтэма. В тот день, когда я с ним познакомился, ему было без малого пятьдесят четыре года.
– Я не привык болтать о пустяках, – сказал он.– И потому позвольте сразу перейти к делу, мистер Эллис. Когда я стал смотрителем Королевского Монетного двора, я не думал, что мне придется заниматься поисками, преследованием и наказанием чеканщиков и фальшивомонетчиков. Обнаружив, как обстоят дела, я написал лордам казначейства письмо, в котором пытался убедить их, что подобные вопросы входят в компетенцию главного стряпчего, и выражал надежду, что чаша сия меня минует. Однако их светлости приняли другое решение, и мне ничего не остается, как выполнить их волю. По правде говоря, я решил, что это будет мой собственный крестовый поход, ведь если Великая перечеканка провалится, боюсь, мы проиграем войну Франции и нашему королевству придет конец. Одному Богу известно, сколько сил я потратил за прошедшие шесть месяцев, чтобы исполнить свой долг. Но мерзавцев так много, и дело мне выпало такое сложное, что я понял – мне необходим помощник. Однако я бы не хотел получить какого-нибудь тупоголового мальчишку-молочника. Никто не знает, какие проблемы у нас могут возникнуть и не придется ли нам столкнуться с насилием, поскольку незаконная чеканка монет считается государственной изменой и карается самым суровым образом, так что преступники – люди отчаянные. Вы кажетесь мне человеком мужественным, юноша. Но я хочу, чтобы вы сами себя отрекомендовали.
– Полагаю…– начал я слегка дрожащим голосом, потому что Ньютон был ужасно похож на моего отца, который всегда ждал от меня неприятностей и, как правило, не был разочарован в этом смысле.– Полагаю, что должен рассказать вам о своем образовании, сэр. Я получил степень в Оксфорде. И еще изучал юриспруденцию.
– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо проговорил Ньютон.– Вполне возможно, вам понадобится умение владеть пером. У этих негодяев отлично подвешены языки, и они всегда дают такие пространные показания, что я не раз думал о том, как мне не хватает третьей руки. Но забудем о скромности, молодой человек. Что еще вы умеете?
Я мучительно пытался сообразить, какими еще умениями обладаю. Не в силах найти ответ и понимая, что похвастаться особенно нечем, я принялся гримасничать, трясти головой, пожимать плечами и при этом вспотел так, словно оказался в парной бане.
– Да ладно, сэр, – настаивал Ньютон, – разве вам не доводилось протыкать шпагой человека?
– Доводилось, сэр, – заикаясь, пролепетал я, разозлившись на брата: кто же еще, кроме него, мог отрекомендовать меня Ньютону подобным образом?
– Великолепно.– Ньютон стукнул кулаком по столу, словно начал вести счет.– А еще вы отлично стреляете, верно? – Заметив мое удивление, он добавил: – Это разве не пятно от пороха у вас на правой руке?
– Да, сэр. Вы правы. Я стреляю из карабина и пистолета, относительно прилично.
– Но пистолет вы любите больше, так?
– Мой брат вам и это сказал?
– Нет, мистер Эллис, это сказала ваша рука. Карабин оставил бы след на лице и руке. А пистолет – только на тыльной стороне ладони, что заставило меня сделать вывод, что вы часто пускаете в дело пистолет.
– Отличный трюк, сэр. Я потрясен.
– У меня их немало. Вне всякого сомнения, нам придется частенько посещать разные притоны, где ваша очевидная любовь к женщинам будет очень даже кстати. Иногда женщины с радостью рассказывают молодому человеку вещи, которые ни за что не откроют старику вроде меня. Полагаю, ваше увлечение темноволосой дамой, с которой вы недавно проводили время, позволит нам получить кое-какую информацию. Вероятно, это она подала вам сегодня можжевеловый эль.
– Это была Пэм, – провозгласил я, потрясенный его словами, поскольку только сегодня утром во время завтрака обнимался с темноволосой девкой в своей любимой таверне.– А как вы узнали, что у нее темные волосы? И что я пил можжевеловый эль?
– Благодаря длинному темному волосу, украшающему ваш прелестный золотистый камзол, – пояснил Ньютон.– Он указывает на цвет волос вашей подружки так же точно, как ваша манера речи – на то, что вы любитель картежной игры. Это нам тоже пригодится. И еще вы не прочь выпить. Если я не ошибаюсь, сэр, на ваших манжетах пятна от красного вина. Не сомневаюсь, что вчера вечером вы немало выпили и сегодня утром неважно себя чувствовали. Вот почему вам потребовался можжевеловый эль. Резкий запах масла, содержащегося в этом эле, чувствуется в вашем дыхании.
Меня потрясло, что Ньютон так много обо мне узнал, словно сумел пробраться в мои мысли и прочитать их.
– Если послушать вас, то мне самое место на каторжных работах, – запротестовал я.– Я потрясен и не знаю, что сказать.
– Успокойтесь, мистер Эллис, – сказал Ньютон.– Не стоит принимать мои слова так близко к сердцу. Нам с вами придется покопаться в грязи. Дела Монетного двора требуют, чтобы рядом со мной был человек, который неплохо ориентируется в Лондоне. И я не стану вас больше терзать: место ваше, если вы, конечно, не передумали. Платить вам будут не слишком много. Для начала шестьдесят фунтов в год. Мне это совсем не нравится, и, должен признаться, я опасаюсь, что подходящий человек не захочет работать со мной за такие маленькие деньги, а я не справлюсь со своими обязанностями из-за отсутствия помощника, в коем очень нуждаюсь. Вот почему в моей власти предложить своему помощнику дом смотрителя на территории Монетного двора в лондонском Тауэре, со всеми привилегиями, которые предполагает жизнь там.
– Вы очень щедры, сэр, – сказал я, ухмыляясь, точно идиот, поскольку он предложил мне гораздо больше, чем я мог ожидать.
Покинув «Грейз инн», я поселился на Кинг-стрит в Вестминстере, в довольно жалком доме, и сердце у меня возликовало при мысли, что в моем распоряжении будет целый дом, в особенности внутри Тауэра, где не действуют законы о налогах.
– Когда я прибыл на Монетный двор в прошлом апреле, – продолжал Ньютон, – я сам жил там некоторое время, а в августе перебрался сюда, на Джермин-стрит. По правде говоря, на Монетном дворе довольно шумно, потому что станки работают по ночам, и после мирной тишины Кембриджа меня это раздражало. Но вы еще юны, а мне известно, что молодые люди гораздо легче переносят шум, чем пожилые. Кроме того, я рассчитываю, что в декабре ко мне приедет моя племянница, а Монетный двор – отвратительное место, там плохой воздух и много гнусных типов. Поэтому я принял решение съехать оттуда. Итак, сэр, что скажете? Это хороший домик с садом.
Целый дом с садом! Такого я не ожидал. Однако у меня еще оставались кое-какие вопросы. Я уже говорил, что мое невежество стало для меня почти непосильным грузом, а во время разговора с Ньютоном я вдруг понял, что смогу многому у него научиться. И я решил выдвинуть это в качестве условия. Меня вдруг посетила уверенность, что если мне удастся познакомиться с умом человека, который сумел проникнуть в такое количество научных и философских тайн, то я смогу постичь Божьи помыслы. А это совсем не то же самое, что помыслы шлюх и шулеров.
– Хорошо, сэр, – сказал я.– Я буду на вас работать. Только на одном условии.
– Назовите его, мистер Эллис.
– Вы будете всякий раз указывать на мое невежество, когда я стану его демонстрировать. Мне известно, что вы человек исключительной учености. Я бы хотел, чтобы вы показали мне мир таким, каким вы его видите, и обсуждали со мной природу вещей, чтобы я мог развиваться. Потому что, должен признать, обучение в университете дало мне понимание классики и «Логики» Сандерсона, но больше ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45