Вход есть, я его вижу. Я могу пройти в него. И вы сможете, нужно только постараться. Его создали таким, чтобы ни один меченый никогда не увидел его. Он пропустит только детей Имира.
– Что мы должны сделать, чтобы увидеть? Раскаленные снаряды ударялись в скалу, выбивая осколки и искры.
– Конец! – Бату обхватил голову руками и завыл почти по-волчьи. – Сейчас они заберутся сюда!
– Да не скули ты! – рявкнул Орми. – Эйле, детка, говори же скорей, что нужно делать!
– Отбросить все, что дала нам жизнь. Стать теми, кем мы пришли в этот мир. Забыть все слова. Не думать об опасности. Стать как младенцы, очиститься. Как будто мы родились… умерли… спим… Мир – большие синие тени, они движутся неотвратимо… Между ними – ты, крошечная душа, она только-только проснулась. Она не знает ничего, не знает, что нужно что-то знать. У нее есть лишь малая, самая первая доля свободы, право видеть мир таким, какой он есть. Сделайте так, и вы увидите вход и войдете в него. Смелее! Смотрите на меня!
Эйле сделала шаг и остановилась рядом с Орми. Лицо ее посветлело и стало странно прозрачным. И вдруг она исчезла.
В тот же миг Орми увидел вход. Он замер на мгновение, потрясенный. Все вокруг изменилось… Это было похоже на сон. Только горы, камни и сосны остались прежними. Извиваясь и корчась, полезли по склону уродливые бурые тени. Небо из серого стало черным; это уже не мгла, не туча – глухой каменный свод. Вдали все тонуло во мраке, как будто настала ночь. Только скала, на которой они стояли, сияла лучезарным светом, переливалась голубыми и желтыми сполохами – последний оплот Имира на побежденной земле. В середине верхней грани скалы открылось круглое, затянутое колышущейся прозрачной пленкой окно.
Все было так просто! Орми, смеясь в душе, шагнул в проем. Искрящаяся упругая поверхность подалась, обволокла его теплой дымкой и пропустила в подземный мир. Он стоял на каменной площадке в темноте; Эйле взяла его за руку. Снаружи не доносилось ни звука.
Энки тоже увидел вход. Он уже хотел шагнуть в него, но в последний момент остановился и сказал своим спутникам:
– Идите вперед. Я пойду последним.
Бату, не колеблясь, ступил в проем и исчез, оставив после себя легкое, смутное белое облачко, которое тут же рассеялось.
– Теперь ты, Аги.
Аги медленно приблизился к чудесному окну и занес уже ногу, но что-то остановило его.
– Я боюсь. Оно меня не пропустит.
– Нужно попробовать.
– Да, наверно… нужно…
Энки заметил, что Аги весь дрожит. Наконец, решившись, он шагнул вперед…
Аги не исчез сразу, как те трое. Его тело стало полупрозрачным и начало быстро погружаться в камень. Вот на поверхности осталась одна голова. Тут лицо Аги исказилось от боли. Он страшно закричал:
– Нет! Пусти меня! Пусти! Не-ет!
Глаза его налились кровью, лицо почернело. Он хрипел и задыхался. Энки опустился рядом на колени.
– Ну, давай, Аги! Держись! Еще немного!
Голова не проходила. Казалось, еще мгновение, и случится что-то ужасное.
– П-помоги! – выдавил Аги, превозмогая боль. Энки положил руку ему на темя, налег всем весом… Послышался хруст, голова Аги ушла в камень. Энки почудилось – в последний миг из глаз и ушей его хлынула кровь… Энки взглянул на свою руку – она в крови… Нет, это только мираж, наваждение, кровь растаяла как дым… На том месте, где только что была голова Аги, корчился чешуйчатый волосатый паук. Размером с кошку, с четырьмя коленчатыми ногами, по три пальца на каждой. Энки узнал его. Протянул руку, чтобы схватить и раздавить… Призрачная гадина перевернулась на брюхо и метнулась к краю скалы. Она двигалась быстро, как ветер, движения были неуловимы. Миг – и она прыгнула вниз.
Энки снял лук с плеча и, почти не надеясь на удачу, подбежал к обрыву. Паука из Марбе он не увидел. Но гуганяне были уже совсем близко. Грохотали чародейские палки, плюющиеся железом. Что-то чиркнуло Энки по голове, вырвало клок волос и ободрало кожу. В тот же миг он услышал голос, шедший неизвестно откуда:
– Убери рожу, болван, и заткни уши.
Энки похолодел и попятился, не сводя глаз с приближающегося войска.
– Уши, ублюдок! Груаг!
На этот раз Энки не посмел ослушаться. Понял по голосу: не подчинится – ему конец. Левое ухо он прижал к плечу, правое закрыл ладонью. В тот же миг снизу повалил дым. Он стелился по земле, и Энки не мог почувствовать его запаха. Облако дыма с четкими краями ползло, как живое. Оно оставляло след за собой – землю, усыпанную желтой хвоей, и голые деревья. Гуганяне остановились, замахали руками, многие замерли в нелепых позах, некоторые упали. «Слово, несущее смерть? – мелькнуло в голове у Энки. – Поэтому он велел мне заткнуть уши?» И он разжал их. Облако бросилось на гуганян, как хищный зверь, и поглотило войско. Из черной мглы донесся истошный многоголосый вопль, в последний раз громыхнуло оружие; потом все стихло. Из дыма вылетела гладкая, округлая железка. Энки понял, что это снаряд, выпущенный из гремящей палки. Он летел ему прямо в грудь, но…
Энки выпрямился и замер, не веря глазам. Железка летела все медленнее. Не долетев двух сажен до цели, она почти остановилась.
Время! Опять паучий ворожей из Марбе колдует со временем! Энки усмехнулся.
– Что ж, береги нас, береги… Только не взыщи потом, если мы тебе в конце так и не достанемся.
И он шагнул к невидимому каменному входу… Там опять была глухая скала, но Энки теперь знал, как настроить свою душу, чтобы сделать истинное явным… Окно открылось, Энки ступил в него – и вот он уже стоит в теплом мраке потайной пещеры рядом с друзьями.
Аги захохотал.
– Ты чего? – спросил его Энки.
– Уф! До чего же хорошо! Сам не знаю, – ответил Аги, давясь от смеха. – Вдруг стало так легко и свободно…
– Неудивительно, – хмыкнул Энки. – Видел бы ты, какая дрянь выдавилась из твоих мозгов, когда я втолкнул тебя в скалу.
– Какая? – спросил Аги глухо, сразу перестав смеяться.
– Наш старый знакомый. Колченогий марбийский демон, времяглотатель. Правда, изрядно уменьшенный. Ты, знаешь, все-таки следи за тем, что сидит у тебя в башке. Так и до беды недалеко.
– Непростое это дело – следить за тем, что делается в собственных мозгах, – подал голос Бату. – Я бы сказал, почти невозможное.
– Однако необходимое, – сказал Энки хмуро.
– Не надо! – Из темноты послышался звонкий голос Эйле. – Не спорьте. Мы все очистились, проходя сквозь заколдованный камень. Кто-то оставил на пороге больше, кто-то меньше. Но теперь мы все равны. Пойдем скорей к Старику.
– Где он, кстати? – спросил Орми, до этого времени молчавший. – И как мы будем искать его здесь? Такая темнотища – глаз выколи. А подземелье-то, похоже, не маленькое. Что бы ему самому нас встретить?
– Темнотища? Правда? – Голос Эйле звучал удивленно. – И вам всем тоже темно? Вы не видите этой просторной светлой залы и разбегающихся коридоров, теплых золотых сводов, стройных колонн?
– Я бы согласился и на тесную грязную пещеру с летучими мышами и слизнями, – сказал Аги. – Но я не вижу даже собственной руки, когда подношу ее к носу.
– Тебе придется нас вести, – сказал Орми. – Раз уж ты такая зрячая. Старика-то видишь?
– Да… Он глубже. Я поведу вас.
Орми положил руку ей на плечо, за его пояс схватился Бату, сзади пристроились Аги и Энки. И они побрели гуськом по ровному каменному полу, шедшему немного под уклон, и так спускались все ниже и ниже. В подземелье царила тишина. Шаги звучали гулко, и голос Эйле отдавался эхом в подземных коридорах:
– Ступенька! Еще ступенька! Поворачиваем налево! Так они шли довольно долго и решили отдохнуть. Достали из заплечных мешков небогатые запасы, то, что осталось после вчерашней охоты. Понемногу разговорились.
– Почему Старик нас не встретил? – спросил Орми. – Ведь мы не по своей прихоти к нему шли. Сам звал.
– Как тебе сказать, – вздохнула Эйле. – Вообще-то он нас встретил. По-своему. Он ведь здесь повсюду. Все это подземелье – его творение и в какой-то мере – он сам. Не его вина, что мы не привыкли к такому и не можем его увидеть.
– А куда мы в таком случае идем? Мы внутри его? Движемся от печени к желудку? Что за вздор!
– Мы идем к его телу. Найдем его, тогда он примет человеческий облик.
– А! – Орми задумался и смолк. Потом заговорил снова: – Слышь, Аги. Может, теперь, когда у тебя мозги прочистились, ты все-таки вспомнишь, что с тобой было? Что сделал с тобой одноглазый призрак и как ты попал в лес?
Аги долго медлил с ответом.
– Да, – произнес он наконец. – Мозги у меня действительно прочистились. И я теперь все помню очень хорошо. По крайней мере, мне кажется, что я все отлично помню. Я рассказал вам, как чудище в подземелье приказало мне подойти к нему. Верно? Потом я забыл. Так вот. Я занес ногу, чтобы сделать шаг. А опустил ее уже в этом лесу. Я уверен, что между этими двумя мгновениями не было абсолютно ничего. Всего один шаг. Занося ногу, я был в Хазе, в умиральне третьей категории, глубоко под землей. Опустил ее в. Диких землях, в предгорьях Мару, в двух днях пути от этой скалы. Мало того, опуская ногу, я уже знал, где нахожусь, и знал, что должен вас догнать.
– Это ничуть не больше похоже на правду, чем то, что ты говорил раньше, – заметил Бату.
– Зато на этот раз я уверен в своих словах.
– Ты и тогда был уверен.
– Но ты знаешь не хуже нас, – сказал Энки, – что человек не может мгновенно перенестись из одного места в другое. Тем более на такое большое расстояние.
– Наверное, тебя усыпили, – сказал Бату. – Это самое простое объяснение.
– Скажи, Аги, – заговорил снова Орми, вдруг оживившись. – Какая погода была в тот день, когда ты попал в лес и когда тебя привели в умиральню?
– Было тепло, – ответил Аги. – Первый теплый день был тот, когда случился пожар. На другой день я оказался в Хазе, потом в лесу, и там тоже было тепло.
– И ты догнал нас в тот же день? – спросил Орми с затаенной надеждой. Если бы Аги ответил «да»…
– Нет. Я догнал вас только назавтра.
Орми и Энки хором вздохнули, в то время как Бату и Эйле никак не могли взять в толк, к чему эти подсчеты и разговоры о погоде.
– Все сходится, – сказал Орми. – Ничего не поделаешь. Ты действительно перенесся из Хаза в лес мгновенно. Ни одного лишнего дня, самое большее – несколько часов. А сколько ехать на лошади?
– Дней тридцать, а то и сорок, – уныло пробормотал Аги. – Но оттепель на севере, в Хазе, могла начаться раньше, чем здесь.
– Не могла. Тепло идет с юга и с востока. Уж лучше предположить, что тебя усыпили в прошлую весеннюю оттепель и ты проспал целый год. Или два.
Разговор оборвался. Вскоре они продолжили путь. Кругом по-прежнему царила непроглядная тьма. Казалось, подземелью не будет конца. Никто уже не знал, в какую сторону они идут, и не считал поворотов. Все смертельно устали. Наконец Эйле остановилась и сказала:
– Вот мы и пришли, – и опустилась на колени.
Стало совсем тихо.
– Здесь никого нет, кроме нас, – сказал Орми. – Я бы услышал даже спящего мышонка.
– Он здесь. Я его вижу и прикасаюсь к нему. Проснись, господин. Мы пришли на твой зов, дети Имира со всех концов земли. Проснись и будь с нами.
В тот же миг стало светло. Орми и его спутники увидели необъятных размеров зал, ослепительно сверкающие стены, колонны и каменные своды, уходящие в светлую высь. Перед ними на полу сидел, скрестив ноги, юноша с бледным как снег лицом и длинными вьющимися волосами. От него исходили свет и сила. На нем было странное одеяние из огромных буро-желтых листьев неизвестного дерева.
– Ты кто? – ошарашенно пробормотал Орми. – И где Старик?
Юноша взглянул на Эйле, и она сказала:
– Это он и есть!
– Старик? Да он не старше меня!
– Его тело не стареет, а живет он давно, так давно, что и не скажешь.
– Сколько же тебе лет? – спросил Бату.
Юноша улыбнулся:
– Я живу здесь со времени прихода Врага. Но для меня это больший срок, чем для вас. Выродки переглянулись.
– Со времени прихода Улле? Сколько же это лет? – задумчиво произнес Орми – Триста? Четыреста?
Юноша еще больше побледнел, хоть это и казалось невозможным, и сжал руками виски.
– Числа! Имя Врага! Прошу тебя, Орми, не говори таких слов при мне. Помни: слова всемогущи!
Орми растерялся. Он ничего не понимал и не знал, как себя вести. После напряженной паузы Энки сказал:
– Значит, тебе известны наши имена? Ну да, ты же видишь мысли. А как твое имя?
– У нас никогда не было имен. Нам они были не нужны, и мы не говорили так много слов, как вы. Можете называть меня Элгар, Светлый.
– Вы обходились без слов? Но как? Разве это возможно? – спросил Бату.
– Это было возможно раньше, до прихода Врага. – В голосе Элгара звучала грусть. – Души всех людей были едины, и мысли и знания у нас были общими. Мы не представляли, как можно жить оторванным от остальных, замкнутым в своей черепной коробке. Мы не знали, что такое ложь. Не ведали ни страха, ни одиночества. И почти не замечали разницы между «я» и «не я». Боюсь, вам не понять, как прекрасно чувствовать свою слитность со временем, с человечеством, с Имиром, со всей вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45