Здесь были самые разнообразные счета, документы, относящиеся к корабельному грузу, к стоянкам в разных портах, отчеты о плаваниях, несколько страниц из судового журнала.
Здесь же был капитанский диплом Джозефа Кумбе, кусок пергамента, доставивший ему и Джанет столько радости, документ, которым они так гордились. Была там и выцветшая фотография, сделанная в 1879 году, запечатлевшая Джозефа, Сьюзен и их четверых детей: Кристофера, Альберта, Чарльза и Кэтрин.
Здесь были письма Джозефа и Дика о рекордах, установленных кораблем за время плавания, множество обрывочных сведений и деталей, которые с изумительной полнотой складывались в историю шхуны «Джанет Кумбе».
Читая эти забытые бумаги, Дженифер вновь видела перед собой гордый абрис летящего по бурным волнам корабля, слышала пение парусов и скрип мачт, слышала крики матросов на палубе, видела фигуру Джозефа – его темные волосы и борода пропитаны морскими брызгами, громкий голос отдает приказания, и ветер уносит их вдаль…
Она слышала завывания ветра и грохот моря. Видела, как Джозеф запрокидывает голову и смеется.
Дженифер прервала чтение, подняла голову и огляделась. Она услышала стук капель, падающих с палубы, увидела разбитое стекло и ржавые гвозди на пропитанном влагой полу. Скорбные звуки… скорбное зрелище.
Под письмами на самом дне коробки лежал небольшой сверток, перевязанный старой тесьмой. Дженифер взглянула на почерк, и ее сердце дрогнуло. Где-то она его уже видела. В книгах матери. Это был почерк Кристофера. Письма были адресованы Джозефу Кумбе. Она перевернула их и увидела, что печати не сломаны. Их никто не читал.
Она чувствовала, что имеет право прочесть эти письма, письма, которые пришли из прошлого.
Так Дженифер наконец узнала правду о первых днях Кристофера в Лондоне. Последнее письмо, никем не прочитанное и оставшееся без ответа, было датировано 22 ноября 1890 года. Письма отца были обречены пролежать в этой коробке более тридцати пяти лет, пока дочь их не найдет.
По лицу Дженифер текли слезы, сидя на скамье, она раскачивалась взад-вперед от горя.
– Мой дорогой, – шептала она. – Мой дорогой.
Она не слышала ни шагов на палубе, ни скрипа лестницы и, лишь отведя взгляд от связки писем, которая лежала у нее на коленях, увидела, что в дверях каюты кто-то стоит. Несколько секунд оба молчали. Пораженная, не в силах пошевелиться, Дженифер увидела Кристофера, его длинные ноги, его взъерошенные волосы… видение мелькнуло перед ней и исчезло, а на его месте стоял молодой человек, которого она никогда раньше не встречала.
Джон по сухому илу пробрался к шхуне и заметил, что к веревочной лестнице с правого борта привязана маленькая лодка, плавающая на глубине не более фута.
«Мародеры», – подумал он и, взобравшись на палубу, сразу спустился в каюту. Остановившись в дверях, он прищурился, и его сердце усиленно забилось – у стола, с откинутыми со лба темными волосами, сжав руки, сидела сама Джанет Кумбе.
Затем видение исчезло, и он увидел, что незнакомка – это всего лишь молодая девушка с залитым слезами лицом.
– Привет, – сказал Джон.
– Привет, – ответила Дженифер, тыльной стороной ладони вытирая глаза.
– Вы о чем-то плакали?
– Да.
Он шагнул вперед и заметил на столе коробку.
– Как вам удалось выдвинуть этот ящик?
– Я тянула его до тех пор, пока он сам не вылез.
– Я думал, что задвинул его достаточно крепко.
– Значит, это вы положили в него шкатулку?
– Да, лет шесть назад. До того она лежала на скамье, на которой вы сидите. Я боялся, что она может разбиться или попасться на глаза какому-нибудь любопытному дураку. Теперь я вижу, что даже ящик ее не уберег.
– Вы хотите сказать, что я любопытная дура?
– Мне ничего про вас не известно. Вы положили письма на место?
– Большинство. Но эти я хочу оставить себе.
– Какие именно? Вы хотите сказать, что сломали печати? И ваш поступок не кажется вам отвратительным? Я специально положил их на самое дно. Они адресованы тому, кто уже мертв, кто умер двадцать пять лет назад.
– Я знаю.
– Вот как? У вас привычка читать письма покойников?
Дженифер отвернулась, из глаз у нее снова брызнули слезы.
– У меня больше никогда не возникнет такого желания. В них столько горя, что лучше бы я не знала правды.
– Значит, когда я вошел, вы плакали над этими письмами?
– Да.
Он подошел и сел на скамью рядом с ней.
– Почему они заставили вас плакать?
– Я не знаю, кто вы и почему я должна вам отвечать. Вы только что назвали меня любопытной дурой, пусть будет так.
– Извините, я был груб с вами. Но, видите ли, этот корабль принадлежит мне. Я пришел в ярость оттого, что какой-то посторонний вообще на него забрался.
– Я вас хорошо понимаю.
– Полагаю, эти бумаги навели вас на кой-какие мысли, Этгот корабль связан с жизнью давно умерших людей, мужчин и женщин, которые любили друг друга, и теперь от них ничего не осталось. С вашей стороны нехорошо было вскрывать запечатанные письма.
– Как это может быть нехорошо, если они мои?
– О чем вы говорите?
– Эти письма были написаны моим отцом и дедом.
– Так вы Дженифер?
– Да, я Дженифер. А вы – Джон?
– Я – Джон. Дать вам платок, Дженифер? Возьмите, он абсолютно чистый.
– Благодарю.
– Теперь вы выглядите лучше. Я был резок с вами. Тысяча извинений.
– Все в порядке. Откуда вам было знать, кто я такая?
– Не знаю… мог бы догадаться. Значит, вы живете у Филиппа Кумбе. Как вы с ним ладите? Похоже, вы единственная особа, которая смогла с ним ужиться.
– Наверное, люди так долго его боялись, что он стал чем-то вроде легенды. Он вовсе не страшный. Просто несчастный старик, который боится смерти.
Джон не ответил и пошарил в кармане.
– Вы не против, если я закурю?
– Нет.
С минуту он набивал и раскуривал трубку. Потом снова заговорил.
– Послушайте, Дженифер. Не думайте больше об этих письмах. Дело давнее, разве не так? Вы огорчены тем, что ваш отец так и не получил прощения. Я помню его здесь, в Плине. В то время я был маленьким мальчиком, но он производил на меня впечатление самого счастливого, самого доброго существа на свете, абсолютно довольного жизнью. Абсолютно довольного. Он не переживал из-за своего отца Джозефа. Он знал, что все в порядке Я его страшно любил, он был лучшим другом моего отца.
– Она взяла у него платок, высморкалась и вытерла слезы в уголках глаз.
Дженифер прикоснулась к его руке. – Если хотите, можете прочесть эти письма. Сейчас, при мне.
Джон искоса посмотрел на нее.
– Можно? Это очень мило с вашей стороны, Дженифер.
Она разложила письма перед собой, и они сидели, касаясь друг друга плечами и подперев подбородки ладонями.
Когда они прочли все письма, Дженифер молча отодвинула их в сторону.
– Как оказалась здесь эта шкатулка? – спросила она.
– Она принадлежала вашему деду. Он всегда держал ее здесь. Потом, когда шкипером стал Дик Кумбе, он тоже ею пользовался. Должно быть, письма вашего отца попали в нее, когда Джозефа Кумбе отправили в Садмин.
– Папа наверняка писал и другие, интересно, что с ними стало.
– Наверное, их уничтожили.
– Да, наверное.
– Вы хотите забрать шкатулку?
– Нет… оставим ее здесь, где она всегда была.
Он встал, взял шкатулку и положил ее в ящик.
Потом вернулся и, засунув руки в карманы, с любопытством посмотрел на Дженифер с высоты своего роста.
– Итак, Дженифер, мы кузены.
– Да, но очень дальние.
– Не такие уж дальние, черт возьми.
Дженифер рассмеялась.
– Пойдемте на палубу, я хочу вам кое-что показать, – предложил Джон.
Они поднялись по лестнице и направились к полубаку.
– Дайте руку, – сказал Джон. Они перегнулись через фальшборт на самом носу корабля. – Вы ведь еще не знакомы с Джанет Кумбе, верно?
– Не знакома.
– Вот она, прямо под вами.
Дженифер посмотрела на носовое украшение в белой одежде… старинная шляпа, вздернутый подбородок, темные волосы обрамляют бледное лицо, глаза устремлены в морскую даль.
– Ах! – воскликнула Дженифер. – Как жаль, что я ее не знала, как жаль, что она умерла.
– Она не умерла.
– Не умерла?
– Нет. Она знает, что мы здесь, мы оба.
– Да, я верю.
Они улыбнулись друг другу.
– Дженифер, вы ничего не замечаете?
– Замечаю? Что?
– Что вы – это вылитая она?
– Носовое украшение?
– Да.
Дженифер рассмеялась.
– Неужели?
– Хм. Как странно, – неожиданно вырвалось у Джона. Он облокотился о фальшборт, подперев руками подбородок.
Дженифер подошла и встала с ним рядом.
– О чем вы думаете?
– Интересно, что заставило меня сегодня прийти сюда?
– Я рада, что вы пришли, – сказала она ему. – В конце концов, мы же кузены и должны знать друг друга.
– Кузены, и не такие уж дальние, верно?
– Нет… не дальние.
Они стояли, глядя на мелководье, и вдруг заметили замершего на дне краба. Джон нагнулся, поднял осколок стекла и швырнул его вниз. Под их дружный смех краб пустился наутек.
– Дженифер, а я, кажется, помню вас ребенком.
– Помните?
– Да, я уверен, что вас иногда приводили к нам на ферму пить чай. Вы были такой робкой, застенчивой.
– Неужели? Я уверена, что тоже вас помню. Однажды я играла в поле с мальчиком по имени Джон. Он все время бежал впереди, и я не могла его догнать.
– Держу пари, это был я.
Он ударил ногой по фальшборту.
– Дженифер, почему вы переехали к Филиппу Кумбе?
– Трудно сказать. Возможно, это своего рода тонкая месть.
– Не знаю, о мести я как-то не думал.
– Вам и не надо о ней думать. Это касается только меня.
Глядя на ее серьезное лицо, Джон не мог сдержать улыбки.
– Вы убежали из дома, верно?
– Я убежала из Лондона. Мой дом – Плин.
– Вы очень его любите?
– Да.
– Я тоже.
Над гаванью парили чайки.
– Сколько вам лет, Дженифер?
– Девятнадцать.
– Вы выглядите моложе.
– Нет, не выгляжу.
Они немного помолчали, затем Джон снова заговорил.
– Вам бы не хотелось как-нибудь взглянуть на верфь? Разумеется, если у вас нет более интересных занятий. Возможно, вам это будет интересно.
Он говорил таким тоном, будто ему абсолютно все равно, придет она или нет.
– Да, мне бы очень хотелось.
– Только не приводите с собой дядю Филиппа.
– Вы полагаете, что мне это могло бы прийти в голову?
– Дженифер… послушайте. Если вам станет совсем невмоготу, если вам вдруг окончательно опротивеет его вид, вы обещаете прийти и сказать мне об этом?
– Хорошо, Джон, я приду. Вы имеете в виду, что если мне станет совсем тоскливо на душе или… то я могу в чем-то на вас рассчитывать?
– Нет, не в чем-то. Во всем. Всегда, в любое время.
– Вы очень любезны. – Дженифер свистнула и посмотрела на часы.
– Мне пора возвращаться.
Они молча пошли к тому месту, где висела веревочная лестница.
– Подвезти вас на лодке? – спросила Дженифер.
– Нет, я могу вернуться полями. Она спустилась в шлюпку.
– Подождите минуту, – остановил ее Джон. У него был такой суровый и холодный вид, что Дженифер даже испугалась слов, которые затем услышала: – Послушайте, а что если мы заведем такое правило – приходить сюда по воскресеньям и разговаривать?
Дженифер не сразу ответила. Он говорил таким тоном, словно сама эта мысль наводила на него скуку.
– Вы этого действительно хотите? – спросила она – Разумеется. – Теперь он улыбался.
– Решено?
– Решено.
– До встречи, Дженифер.
– До встречи, Джон.
Теперь, когда Дженифер стала компаньонкой своего дяди, ей не имело смысла сидеть за машинкой в конторе. В деньгах она не нуждалась. Того, что Филипп выделял на ведение хозяйства, было более чем достаточно. Расточительностью Дженифер не отличалась, но, видя с какой болью дядя расстается с каждым шиллингом, она удвоила траты, поскольку знала, что он не посмеет ей отказать. Он твердо уверовал, что внучатая племянница ограждает его от мучительных страхов, что, пока она рядом, Джанет и Джозеф до него не доберутся. Он цеплялся за нее из страха за себя.
Он смотрел, как она тратит его деньги, и молчал. Дженифер знала, что расставание с каждым пенсом, которые она разбрасывала с такой расточительностью, доставляло ему нестерпимые муки, и, памятуя о своем отце, продолжала это делать азартно, весело, свободно.
То была та самая тонкая месть, о которой она говорила Джону.
Когда дом на Мэрайн-террас был заново окрашен, отделан и меблирован с подвала до чердака, она обратила свои заботы на Плин. Приход, госпиталь, бедняки – все это требовало ее внимания под официальным патронажем дяди, и, когда был разработан план сбора средств на приобретение большого участка мыса с передачей его в общественное пользование, Филипп Кумбе возглавил список жертвователей.
Все это время Филипп Кумбе наблюдал, как мало-помалу тает богатство, которое он берег для себя лично, наблюдал, как эта девушка с глазами Джозефа и повадками Джанет делает, что хочет, тратит сколько хочет. И он ненавидел ее.
Дженифер видела выражение его узких, провалившихся глаз, видела его морщинистые руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, видела его тонкие лиловые губы и, понимая, какой ужас она ему внушает, в душе улыбалась и думала совсем о другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53