Если же ты его получишь, я буду очень рад как можно скорее получить ответ. Если ты хотя бы наполовину представляешь себе, сколь велико мое желание увидеть все ваши дорогие лица, то, верю, тебе будет нетрудно исполнить мое желание. Вот пока и все, заканчиваю с любовью к тебе, к отцу, ко всем членам нашей семьи и остаюсь твоим любящим братом
Кристофером».
В письмо были вложены записки от двух мальчиков.
«Дорогой дедушка!
Я надеюсь, что Вам будет приятно получить от нас письмо и узнать, как мы живем. Я очень рад сказать, что сейчас мы здоровы и надеемся, что это письмо и Вас застанет в добром здравии.
Мне грустно думать, что дядя Чарли сейчас сражается с бурами, и Вам его, наверное, очень не хватает, нам бы не хотелось, чтобы наш папа надолго уезжал от нас, но я думаю, как здорово, что дядя Чарли солдат. Когда я вырасту, то тоже стану солдатом, но если не останется буров, чтобы с ними сражаться, то я приеду в Плин и буду помогать на верфи.
Папа рассказывал нам о Плине. А на прошлой неделе мы с Вилли ели наши завтраки в Риджентс-парке на берегу пруда и играли, что это гавань. Я думаю, Вам было бы смешно увидеть, какие огромные пакеты с едой дает нам мама, чтобы мы росли сильными и здоровыми. Ладно, это, кажется, все. А еще я хочу передать привет тете Кейт и дяде Элби, если он дома.
Ваш любящий внук
Гарольд Кумбе
(в сентябре исполнилось восемь лет)».
«Дорогой дедушка,
Я совсем маленький писать письма , но я постараюсь писать так хорошо как Гарольд .Я учусь хорошо , мама говорит ты будешь мною гордится , и я тоже думаю , что будешь. Папа подарил мне красивый корабль в бутылке , я должен постараться и сохранить , чтобы показать тебе , когда тебя увижу, я бы хотел увидеть тебя и дядю Элби и других теть и дядь и как-нибудь увижу. Если ты хочешь мою фотографию я постараюсь и найду ее для тебя а еще я хочу быть моряком когда вырасту как на „Джанет Кумбе" а сейчас дорогой дедушка я должен кончать , пожелав , чтобы ты был здоров и шлю тебе привет от твоего любящего внука
Вилли Кумбе
(в июле исполнилось шесть лет)».
Несколько дней спустя Кристофер с радостью и удивлением получил конверт со штемпелем Плина. Боясь не сдержать чувств за столом, он ушел в свою комнату и там прочел длинное письмо сестры. Не щадя себя, Кэтрин четко, правдиво, во всех подробностях описала, что произошло в их доме за двенадцать лет после отъезда Кристофера.
Письмо и все, что в нем говорилось, до глубины души потрясло Кристофера. Мысль, что он, именно он послужил причиной, побудившей отца совершить поступок беспримерной жестокости, а затем и доведшей его до полного безумия, была столь ужасна и непереносима, что он понял: он никогда не оправится, никогда не сможет восстановить и одной сотой того мира, который преднамеренно разрушил, и остаток дней своих должен прожить с чужой ношей на плечах, приближаться к своей могиле с клеймом убийцы и виновника горя многих людей. Нет для него наказания; все эти годы тяжелой работы, изнурительного труда, угроза нищеты – ничто в сравнении с безмерностью страданий его отца.
В пятницу вечером Кристофер сел в угол вагона третьего класса тряского поезда, который быстро довез его до Плина. Когда он отъезжал от Паддингтонского вокзала, погода стояла относительно ясная, но по мере того, как поезд на всех парах уходил все дальше на запад, погода начала меняться; с наступлением вечера в окна вагона забарабанил сильный дождь, поднялся ветер, и по этим признакам Кристофер понял, что в Плине его встретит настоящий ураган.
Ночью ему удалось немного соснуть, но встал он бледным, нисколько не отдохнувшим, и, когда поезд остановился на узловой станции, где ему надо было пересаживаться, сердце его билось неровно, а руки дрожали. Была половина восьмого утра, и носильщик, взяв на плечо его чемодан, перенес его в плинский поезд. Это был совершенно незнакомый молодой человек, но его приятный западный выговор звучал музыкой в ушах Кристофера, который не слышал его двенадцать лет. Кристофер Кумбе, странник, вернулся домой.
Дежурный по станции дал свисток, поезд запыхтел, вздрогнул и тронулся.
Широкая извилистая река, Труанский лес, опушенный свежей зеленью, россыпи желтого первоцвета в низинах, проблески голубых ковров из колокольчиков и фиалок, разостланных под раскачивающимися кронами деревьев, пламенеющий утесник на высоких холмах, парящий в воздухе жаворонок и фермер с табуном коней, на мгновение застывший, чтобы посмотреть на проходящий поезд.
Затем широкая река стала еще шире, они проехали лесопильный завод, фермерский дом в устье реки, но вот поворот – и взгляду открываются пирсы, высокие, нависающие краны, корабельные мачты, пароходы с испачканными глиной бортами. Неспокойная вода гавани, потрепанный дождем и ветрами конный паром, серые дома, серый дым, мокрые, сверкающие на утреннем солнце крыши – Плин, дом, снова, снова…
С мокрым от слез лицом Кристофер опустил окно. Порыв ветра коснулся его непокрытой головы, он вдохнул чистый, соленый воздух, бросил взгляд на открытое море.
Забыт Лондон, забыты долгие безотрадные годы тяжелого труда и раздоров, любви, горечи, страстных порывов и разочарований, все это было лишь дурным сном, злым наваждением, оторвавшим его от этого места, которое было и остается частью его самого.
Он снова дома, в Плине, земле которого он принадлежал еще не появившись на свет, в Плине с плеском волн его гавани, с лесом его мачт, его голодными чайками, с его тихими словами привета и утешения одинокому сердцу; в Плине с его неброской, тихой красотой.
Дома. Кристофер распахнул дверь вагона и вышел на знакомый перрон. Его никто не узнал. Он уплыл отсюда беззаботным двадцатидвухлетним юношей, теперь ему было почти тридцать пять, он тяжело работал, многое выстрадал, его русые волосы поредели, лоб покрылся морщинами, плечи ссутулились. Нет, здесь нет никого, кто знал бы его, да и сам он никого не знает. На платформе стояла какая-то женщина, ее глаза были красны от слез, а губы как-то странно подергивались. Она придерживала на шее поднятый воротник пальто. Однако она была ему незнакома, и он прошел бы мимо, если бы она не подняла на него глаза, словно узнав.
Она робко протянула руку и дотронулась до его рукава.
– Это… это ты, Кристофер? – спросила она. Это была его сестра Кэтрин.
– Как, Кейт! – воскликнул он. – Я не узнал тебя, я не думал…
Она горько расплакалась.
– Ты опоздал, брат, его нет… его нет.
Ледяная рука сжала сердце Кристофера.
– Ты о чем… отец… он умер?
– Пропал, Кристофер… пропал вчера ночью, наверное, утонул. Его фуражку и куртку прибило к Пеннитинским пескам, а ловцы крабов нашли обломки лодки из дока. Тела не отыскали, должно быть, его унесло в море.
Они стояли плотно прижавшись друг к другу, брат и сестра, расставшиеся двенадцать лет назад мальчик и девочка встретились мужчиной и женщиной, сполна познавшими страдание и отчаяние.
– Ты опоздал, Кристофер, опоздал, его больше нет.
Глава шестая
Первые дни Кристофер был слишком занят, чтобы предаваться горю; очень уж многие дела требовали его внимания: счета, визиты к родственникам. В Доме под Плющом бухгалтерские книги велись довольно небрежно, и Кристофер, к немалому своему удивлению, узнал от Кэтрин, что из-за болезни отца все дела взял в свои руки их дядя Филипп Кумбе. Потребности у Джозефа и Кэтрин были невелики, проценты по их доле акций «Джанет Кумбе», которые им ежеквартально выплачивались, были настолько мизерны, что фактически жили они только на пенсию Джозефа.
– Но отцу принадлежали почти все акции на шхуну, – воскликнул Кристофер, – и, кроме того, акции многих других судов. Он мне часто об этом говорил, я это точно знаю. Не мог же он продать часть своих прав, как ты думаешь?
– Нет. Насколько мне известно, он ничего не продавал, – ответила Кэтрин. – Но, с тех пор как он стал немного не в себе, трудно сказать, что он мог сделать.
На следующее утро Кристофер отправился в контору на причале.
Несмотря на то, что Вильямс тоже умер, и вся власть давно сосредоточилась в руках Филиппа Кумбе, над дверью по-прежнему значились имена Хогга и Вильямса.
Кристофер сообщил о своем приходе. Когда после примерно двадцатиминутного ожидания терпение его было на исходе и он собрался уйти, клерк объявил, что мистер Кумбе наконец освободился.
Кристофер не обнаружил почти никаких перемен в своем дядюшке, хотя тому, должно быть, уже перевалило за шестьдесят. Как всегда, серое, бесцветное лицо, немного седины в рыжих волосах. Филипп поднял голову и из-за стола указал племяннику на стул с таким видом, будто они расстались только вчера.
– Ну, племянник, – сказал он, – я слышал, что ты снова вернулся, и даже любопытствовал про себя, когда же ты навестишь меня в память о былых днях. Ты очень изменился. Я бы тебя и не узнал. Какой он, Лондон? Скопил ли ты состояние? Я частенько просматривал газеты, вдруг, думаю, найду твое имя. «Молодой Кристофер поднимается к вершинам успеха», или что-то в этом роде, да нет, не нашел.
– Я пришел не для того, чтобы обсуждать мои собственные дела, дядя, – ответил Кристофер. – Я здесь затем, чтобы поговорить о делах моего покойного отца, которые, как мне известно, находятся в ваших руках.
– Совершенно верно. Да, я счел своим долгом избавить от них твою сестру, девушку скромную, неопытную и не слишком разбирающуюся в подобных вещах. А мой недостойный брат… тебе, разумеется, известна вся эта история?
– Его на три года дольше, чем требовалось, продержали в Садминской лечебнице для душевнобольных, при этом не без вашего непосредственного участия.
– Хватит, племянник, я не намерен с тобой ссориться. В тысяча восемьсот девяностом году когда ты изволил развлекаться в Лондоне, твой отец был буйным помешанным.
– Но сестра говорит, что буйным он никогда не был и до той злосчастной ночи никому ни разу не причинил телесных повреждений.
Филипп пожал плечами.
– Это лишь доказывает, что безумцы непредсказуемы. Твой отец рано или поздно, но сорвался бы.
– Только в том случае, если бы его довели до этого, – предположил Кристофер. – Кто знает, что произошло между вами в тот сочельник, а?.. Вы можете мне сказать?
Филипп Кумбе прищурился и медленно забарабанил пальцами по столу.
– Поосторожней, племянничек, – вкрадчиво проговорил он, – ты играешь в опасную игру. Нынче я в Плине человек очень влиятельный. Ты что, хочешь, чтобы тебя арестовали за клевету?
Кристофер снова опустился на стул, с которого было привстал.
– Ладно, дядя Филипп, вы снова выиграли. Пусть прошлое остается прошлым, и пусть я виноват. Но займемся делом. Я желаю знать точный размер состояния моего отца.
– Должен тебе сказать, что мой брат очень небрежно относился к своим делам. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы привести их в порядок. Например, он задолжал этой фирме значительную сумму. Как старший компаньон, я, естественно, был вынужден забыть о нашем родстве. После оплаты всех этих бесчисленных счетов остались сущие крохи. На случай, если ты пожелаешь взглянуть на эти бумаги, я держу их в полном порядке.
– А что вы скажете о паях на владение различными судами и, прежде всего, на «Джанет Кумбе»? – спросил Кристофер.
– Эти суммы весьма невелики, – ответил Филипп. – Фактически мне просто пришлось продать его паи на «Джанет Кумбе», чтобы оплатить его содержание в сумасшедшем доме.
– Вы хотите сказать, что забрали их себе?
– Пожалуй, это самое грубое определение моего поступка. Едва ли ты мог ожидать, что я стану платить за его содержание из собственного кармана.
Дрожащими руками Кристофер схватил шляпу.
– Клянусь Богом, – сказал он, – за это я привлеку вас к суду.
Филипп рассмеялся.
– Для тебя это окажется делом весьма хлопотным и затруднительным. Я не сделал ничего, что не укладывалось бы в рамки закона. Иди, почитай законы, племянник, а потом возвращайся.
Племянник был побежден, и у него хватило здравого смысла, чтобы это понять.
– Если есть Бог на небесах, то придет день, дядя Филипп, и вы будете наказаны за это, – медленно проговорил он.
– Рад слышать столь высокопарное суждение, племянник. Ты был рожден, чтобы стать неудачником, я часто говорил об этом твоему отцу. Значит, враги?
– Я бы никогда не мог быть вашим другом.
– Мало кто осмелится стать моим врагом, предупреждаю тебя раз и навсегда.
– Я вас не боюсь.
– Наконец-то обрел смелость, не так ли? Да, если мне не изменяет память, ты ее потерял двенадцать лет назад, когда отправился в море, а твой отец тогда же лишился рассудка.
Не сказав ни слова в ответ, Кристофер вышел на улицу.
Глава седьмая
Когда Кристофер Кумбе впервые привел жену и сыновей в собственный дом, его сердце полнилось гордостью.
Они проехали по длинной улице Плина, и лошадь легко поднялась по крутому холму к увитому плющом строению, окруженному небольшим садом.
Кристофер ввел жену в большую спальню над крыльцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Кристофером».
В письмо были вложены записки от двух мальчиков.
«Дорогой дедушка!
Я надеюсь, что Вам будет приятно получить от нас письмо и узнать, как мы живем. Я очень рад сказать, что сейчас мы здоровы и надеемся, что это письмо и Вас застанет в добром здравии.
Мне грустно думать, что дядя Чарли сейчас сражается с бурами, и Вам его, наверное, очень не хватает, нам бы не хотелось, чтобы наш папа надолго уезжал от нас, но я думаю, как здорово, что дядя Чарли солдат. Когда я вырасту, то тоже стану солдатом, но если не останется буров, чтобы с ними сражаться, то я приеду в Плин и буду помогать на верфи.
Папа рассказывал нам о Плине. А на прошлой неделе мы с Вилли ели наши завтраки в Риджентс-парке на берегу пруда и играли, что это гавань. Я думаю, Вам было бы смешно увидеть, какие огромные пакеты с едой дает нам мама, чтобы мы росли сильными и здоровыми. Ладно, это, кажется, все. А еще я хочу передать привет тете Кейт и дяде Элби, если он дома.
Ваш любящий внук
Гарольд Кумбе
(в сентябре исполнилось восемь лет)».
«Дорогой дедушка,
Я совсем маленький писать письма , но я постараюсь писать так хорошо как Гарольд .Я учусь хорошо , мама говорит ты будешь мною гордится , и я тоже думаю , что будешь. Папа подарил мне красивый корабль в бутылке , я должен постараться и сохранить , чтобы показать тебе , когда тебя увижу, я бы хотел увидеть тебя и дядю Элби и других теть и дядь и как-нибудь увижу. Если ты хочешь мою фотографию я постараюсь и найду ее для тебя а еще я хочу быть моряком когда вырасту как на „Джанет Кумбе" а сейчас дорогой дедушка я должен кончать , пожелав , чтобы ты был здоров и шлю тебе привет от твоего любящего внука
Вилли Кумбе
(в июле исполнилось шесть лет)».
Несколько дней спустя Кристофер с радостью и удивлением получил конверт со штемпелем Плина. Боясь не сдержать чувств за столом, он ушел в свою комнату и там прочел длинное письмо сестры. Не щадя себя, Кэтрин четко, правдиво, во всех подробностях описала, что произошло в их доме за двенадцать лет после отъезда Кристофера.
Письмо и все, что в нем говорилось, до глубины души потрясло Кристофера. Мысль, что он, именно он послужил причиной, побудившей отца совершить поступок беспримерной жестокости, а затем и доведшей его до полного безумия, была столь ужасна и непереносима, что он понял: он никогда не оправится, никогда не сможет восстановить и одной сотой того мира, который преднамеренно разрушил, и остаток дней своих должен прожить с чужой ношей на плечах, приближаться к своей могиле с клеймом убийцы и виновника горя многих людей. Нет для него наказания; все эти годы тяжелой работы, изнурительного труда, угроза нищеты – ничто в сравнении с безмерностью страданий его отца.
В пятницу вечером Кристофер сел в угол вагона третьего класса тряского поезда, который быстро довез его до Плина. Когда он отъезжал от Паддингтонского вокзала, погода стояла относительно ясная, но по мере того, как поезд на всех парах уходил все дальше на запад, погода начала меняться; с наступлением вечера в окна вагона забарабанил сильный дождь, поднялся ветер, и по этим признакам Кристофер понял, что в Плине его встретит настоящий ураган.
Ночью ему удалось немного соснуть, но встал он бледным, нисколько не отдохнувшим, и, когда поезд остановился на узловой станции, где ему надо было пересаживаться, сердце его билось неровно, а руки дрожали. Была половина восьмого утра, и носильщик, взяв на плечо его чемодан, перенес его в плинский поезд. Это был совершенно незнакомый молодой человек, но его приятный западный выговор звучал музыкой в ушах Кристофера, который не слышал его двенадцать лет. Кристофер Кумбе, странник, вернулся домой.
Дежурный по станции дал свисток, поезд запыхтел, вздрогнул и тронулся.
Широкая извилистая река, Труанский лес, опушенный свежей зеленью, россыпи желтого первоцвета в низинах, проблески голубых ковров из колокольчиков и фиалок, разостланных под раскачивающимися кронами деревьев, пламенеющий утесник на высоких холмах, парящий в воздухе жаворонок и фермер с табуном коней, на мгновение застывший, чтобы посмотреть на проходящий поезд.
Затем широкая река стала еще шире, они проехали лесопильный завод, фермерский дом в устье реки, но вот поворот – и взгляду открываются пирсы, высокие, нависающие краны, корабельные мачты, пароходы с испачканными глиной бортами. Неспокойная вода гавани, потрепанный дождем и ветрами конный паром, серые дома, серый дым, мокрые, сверкающие на утреннем солнце крыши – Плин, дом, снова, снова…
С мокрым от слез лицом Кристофер опустил окно. Порыв ветра коснулся его непокрытой головы, он вдохнул чистый, соленый воздух, бросил взгляд на открытое море.
Забыт Лондон, забыты долгие безотрадные годы тяжелого труда и раздоров, любви, горечи, страстных порывов и разочарований, все это было лишь дурным сном, злым наваждением, оторвавшим его от этого места, которое было и остается частью его самого.
Он снова дома, в Плине, земле которого он принадлежал еще не появившись на свет, в Плине с плеском волн его гавани, с лесом его мачт, его голодными чайками, с его тихими словами привета и утешения одинокому сердцу; в Плине с его неброской, тихой красотой.
Дома. Кристофер распахнул дверь вагона и вышел на знакомый перрон. Его никто не узнал. Он уплыл отсюда беззаботным двадцатидвухлетним юношей, теперь ему было почти тридцать пять, он тяжело работал, многое выстрадал, его русые волосы поредели, лоб покрылся морщинами, плечи ссутулились. Нет, здесь нет никого, кто знал бы его, да и сам он никого не знает. На платформе стояла какая-то женщина, ее глаза были красны от слез, а губы как-то странно подергивались. Она придерживала на шее поднятый воротник пальто. Однако она была ему незнакома, и он прошел бы мимо, если бы она не подняла на него глаза, словно узнав.
Она робко протянула руку и дотронулась до его рукава.
– Это… это ты, Кристофер? – спросила она. Это была его сестра Кэтрин.
– Как, Кейт! – воскликнул он. – Я не узнал тебя, я не думал…
Она горько расплакалась.
– Ты опоздал, брат, его нет… его нет.
Ледяная рука сжала сердце Кристофера.
– Ты о чем… отец… он умер?
– Пропал, Кристофер… пропал вчера ночью, наверное, утонул. Его фуражку и куртку прибило к Пеннитинским пескам, а ловцы крабов нашли обломки лодки из дока. Тела не отыскали, должно быть, его унесло в море.
Они стояли плотно прижавшись друг к другу, брат и сестра, расставшиеся двенадцать лет назад мальчик и девочка встретились мужчиной и женщиной, сполна познавшими страдание и отчаяние.
– Ты опоздал, Кристофер, опоздал, его больше нет.
Глава шестая
Первые дни Кристофер был слишком занят, чтобы предаваться горю; очень уж многие дела требовали его внимания: счета, визиты к родственникам. В Доме под Плющом бухгалтерские книги велись довольно небрежно, и Кристофер, к немалому своему удивлению, узнал от Кэтрин, что из-за болезни отца все дела взял в свои руки их дядя Филипп Кумбе. Потребности у Джозефа и Кэтрин были невелики, проценты по их доле акций «Джанет Кумбе», которые им ежеквартально выплачивались, были настолько мизерны, что фактически жили они только на пенсию Джозефа.
– Но отцу принадлежали почти все акции на шхуну, – воскликнул Кристофер, – и, кроме того, акции многих других судов. Он мне часто об этом говорил, я это точно знаю. Не мог же он продать часть своих прав, как ты думаешь?
– Нет. Насколько мне известно, он ничего не продавал, – ответила Кэтрин. – Но, с тех пор как он стал немного не в себе, трудно сказать, что он мог сделать.
На следующее утро Кристофер отправился в контору на причале.
Несмотря на то, что Вильямс тоже умер, и вся власть давно сосредоточилась в руках Филиппа Кумбе, над дверью по-прежнему значились имена Хогга и Вильямса.
Кристофер сообщил о своем приходе. Когда после примерно двадцатиминутного ожидания терпение его было на исходе и он собрался уйти, клерк объявил, что мистер Кумбе наконец освободился.
Кристофер не обнаружил почти никаких перемен в своем дядюшке, хотя тому, должно быть, уже перевалило за шестьдесят. Как всегда, серое, бесцветное лицо, немного седины в рыжих волосах. Филипп поднял голову и из-за стола указал племяннику на стул с таким видом, будто они расстались только вчера.
– Ну, племянник, – сказал он, – я слышал, что ты снова вернулся, и даже любопытствовал про себя, когда же ты навестишь меня в память о былых днях. Ты очень изменился. Я бы тебя и не узнал. Какой он, Лондон? Скопил ли ты состояние? Я частенько просматривал газеты, вдруг, думаю, найду твое имя. «Молодой Кристофер поднимается к вершинам успеха», или что-то в этом роде, да нет, не нашел.
– Я пришел не для того, чтобы обсуждать мои собственные дела, дядя, – ответил Кристофер. – Я здесь затем, чтобы поговорить о делах моего покойного отца, которые, как мне известно, находятся в ваших руках.
– Совершенно верно. Да, я счел своим долгом избавить от них твою сестру, девушку скромную, неопытную и не слишком разбирающуюся в подобных вещах. А мой недостойный брат… тебе, разумеется, известна вся эта история?
– Его на три года дольше, чем требовалось, продержали в Садминской лечебнице для душевнобольных, при этом не без вашего непосредственного участия.
– Хватит, племянник, я не намерен с тобой ссориться. В тысяча восемьсот девяностом году когда ты изволил развлекаться в Лондоне, твой отец был буйным помешанным.
– Но сестра говорит, что буйным он никогда не был и до той злосчастной ночи никому ни разу не причинил телесных повреждений.
Филипп пожал плечами.
– Это лишь доказывает, что безумцы непредсказуемы. Твой отец рано или поздно, но сорвался бы.
– Только в том случае, если бы его довели до этого, – предположил Кристофер. – Кто знает, что произошло между вами в тот сочельник, а?.. Вы можете мне сказать?
Филипп Кумбе прищурился и медленно забарабанил пальцами по столу.
– Поосторожней, племянничек, – вкрадчиво проговорил он, – ты играешь в опасную игру. Нынче я в Плине человек очень влиятельный. Ты что, хочешь, чтобы тебя арестовали за клевету?
Кристофер снова опустился на стул, с которого было привстал.
– Ладно, дядя Филипп, вы снова выиграли. Пусть прошлое остается прошлым, и пусть я виноват. Но займемся делом. Я желаю знать точный размер состояния моего отца.
– Должен тебе сказать, что мой брат очень небрежно относился к своим делам. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы привести их в порядок. Например, он задолжал этой фирме значительную сумму. Как старший компаньон, я, естественно, был вынужден забыть о нашем родстве. После оплаты всех этих бесчисленных счетов остались сущие крохи. На случай, если ты пожелаешь взглянуть на эти бумаги, я держу их в полном порядке.
– А что вы скажете о паях на владение различными судами и, прежде всего, на «Джанет Кумбе»? – спросил Кристофер.
– Эти суммы весьма невелики, – ответил Филипп. – Фактически мне просто пришлось продать его паи на «Джанет Кумбе», чтобы оплатить его содержание в сумасшедшем доме.
– Вы хотите сказать, что забрали их себе?
– Пожалуй, это самое грубое определение моего поступка. Едва ли ты мог ожидать, что я стану платить за его содержание из собственного кармана.
Дрожащими руками Кристофер схватил шляпу.
– Клянусь Богом, – сказал он, – за это я привлеку вас к суду.
Филипп рассмеялся.
– Для тебя это окажется делом весьма хлопотным и затруднительным. Я не сделал ничего, что не укладывалось бы в рамки закона. Иди, почитай законы, племянник, а потом возвращайся.
Племянник был побежден, и у него хватило здравого смысла, чтобы это понять.
– Если есть Бог на небесах, то придет день, дядя Филипп, и вы будете наказаны за это, – медленно проговорил он.
– Рад слышать столь высокопарное суждение, племянник. Ты был рожден, чтобы стать неудачником, я часто говорил об этом твоему отцу. Значит, враги?
– Я бы никогда не мог быть вашим другом.
– Мало кто осмелится стать моим врагом, предупреждаю тебя раз и навсегда.
– Я вас не боюсь.
– Наконец-то обрел смелость, не так ли? Да, если мне не изменяет память, ты ее потерял двенадцать лет назад, когда отправился в море, а твой отец тогда же лишился рассудка.
Не сказав ни слова в ответ, Кристофер вышел на улицу.
Глава седьмая
Когда Кристофер Кумбе впервые привел жену и сыновей в собственный дом, его сердце полнилось гордостью.
Они проехали по длинной улице Плина, и лошадь легко поднялась по крутому холму к увитому плющом строению, окруженному небольшим садом.
Кристофер ввел жену в большую спальню над крыльцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53