Это никогда не кончится, это будет продолжаться вечно, и она увидит конец света.
Пушки ненадолго замолкли, и их сменило высокое, тонкое жужжание, которое ни с чем не спутаешь, отдаленное, но неотвратимо приближающееся монотонное жужжание пчелиного роя.
Во тьме кто-то прошептал:
– Это готы, они прямо над нашими головами.
Снова ударили пушки, оглушая мир разрывами.
Дженифер казалось, что она сидит в подвале с самого дня творения и, сколько себя помнит, в ее жизни не было ничего кроме этого. Настанет день, так ей сказали, и все кончится. Настанет день, когда не будет войны.
Ей уже двенадцать, она взрослая и все понимает.
Война убила Гарольда и Вилли. Когда-то они были живыми, они смеялись, играли с ней, она могла их потрогать, зная, что они настоящие; все, что от них осталось, это две телеграммы да два письма от незнакомых офицеров. Сколько бы ни звала она их в минуты одиночества, они не придут. Скоро их фотографии покажутся такими же нереальными, как фотографии папы. Они навсегда останутся мертвыми. Став взрослой женщиной, она будет изредка бросать на них взгляд и видеть лица более молодые, чем ее собственное лицо, пожелтевшие и непривычно старомодные… «Да, они были моими братьями».
Они станут куда менее подлинными, чем забытая игрушка, случайно найденная в старом шкафу, пыльная и словно укоряющая за небрежение к ней.
Гром пушек начал стихать, время от времени слышался приглушенный гул, который наконец перешел в отдаленный, полный угрозы рокот.
Дженифер ясно представила себе, как, становясь старше, она оставляет папу и братьев в туманном прошлом, отдаляется от них, идя навстречу незнакомым лицам, новым мыслям, и в минуты покоя вспоминает о них почти с таким же равнодушием, как о заброшенных детских книжках с вырванными картинками, о коробках с засохшими красками, о безногом игрушечном медвежонке, о платьях, из которых давно выросла.
А Плин превращается в расплывчатую картину, на которой с трудом можно различить море, высокие холмы и бегущую через поле тропинку.
Как ужасно быть взрослой, как ужасно не смеяться над тем, что действительно смешно, не хотеть побежать со всех ног и думать забыть строить из себя мальчишку и, вместо того чтобы наносить шпагой удары деревьям, чинно ходить, еле передвигая ноги. Не ворошить осенние листья в канавах, не шлепать по лужам, не колотить палкой по перилам, не устраивать шалашей из перевернутых стульев и чехлов от мебели, не готовить еду из веточек и травы, не срывать лепестки маргариток, чтобы слепить из них картофелину. Никогда больше не ходить, засунув руки в карманы, напевая себе под нос и предвкушая встречу с невероятным приключением за ближайшим углом.
Вот какие мысли беспорядочно мелькали в голове Дженифер, пока она, закрыв глаза и стуча зубами, сидела, скрючившись на складном табурете.
Все стихло, гул и рокот орудий прекратился. Неожиданно, как шепот, как слабое эхо, прозвучал долгожданный сигнал горна.
Две короткие ноты повторились дважды и затерялись в дальних улицах.
«Отбой… Отбой…»
Глава седьмая
Дженифер оставалась в школе, пока ей не исполнилось семнадцать лет. В конце войны ей было двенадцать, и за следующие пять лет она быстро развилась телом и умом, забыла о детской застенчивости и робости и вполне осознала силу духа, до той поры таившуюся в ней. В школе она проявляла усердие, когда имела к тому склонность, но всегда оставалась равнодушной к занятиям, словно получение образования было для нее не более чем способом времяпрепровождения. Учителя ничего не могли с ней поделать.
Она окончила школу в конце летнего семестра 1923 года и после ежегодных отчаянно скучных каникул на море, на сей раз в Феликсстоу, вновь оказалась на Мэпл-стрит в доме номер семь, где ее ждала перспектива пустых, ничем не заполненных дней. Бабушка, которая теперь просто сидела в кресле в столовой и оттуда отдавала распоряжения, посоветовала ей помогать матери в заботах о пансионе и сказать спасибо за то, что благодаря ее щедрости ей не приходится бродить по улицам в поисках работы.
– К тому же, Дженифер, полагаю, ты отдаешь себе отчет в том, что тебе очень повезло: все эти годы ты получала прекрасное образование, чувствовала себя здесь как дома и в свои семнадцать лет пользовалась свободой, о которой твоя мать в твоем возрасте, могу тебя уверить, и думать не смела.
Дженифер оторвалась от книги и посмотрела на бабушку. Она уже так привыкла к подобным речам, что они не производили на нее никакого впечатления.
– Не знаю, какую свободу вы имеете в виду. Единственная разница в том, что я одна езжу в метро и на автобусах, чего мама не делала. Во всем остальном, как мне кажется, моя жизнь ничем не отличается от ее жизни.
Бабушка презрительно фыркнула.
– Вздор, вздор, – пробубнила она. – Я вовсе не одобряю все эти беганья по улицам.
Берта вышивала ночную кофту.
– Думаю, Дженифер было бы неплохо завести приличных подруг, – заявила она. – Я бы хотела, дорогая, чтобы ты продолжила знакомство с дочерью Маршаллов, она могла бы пригласить тебя погостить у них. Уверена, что у них недурной дом в Херефордшире.
– Что такое? – раздраженно спросила бабушка. – Что такое? Я тебя совсем не слышу, ты так бормочешь, что ничего не разобрать.
– Я сказала, жаль, что у Дженифер нет приличных подруг, которые могли бы пригласить ее погостить у них, – громко сказала Берта.
– Что за вздор! Ребенку и здесь хорошо. С чего бы ей хотеть куда-то уезжать? Она только что вернулась из Феликсстоу. Теперь все только и знают куда-то ездить.
– И все же, мама, у нее нет подруг, с которыми ей было бы интересно. В старину я дружила с Эдит и Мэй, во всяком случае, мы всегда находили чем заняться. Нет-нет, Дженни, очень жалко, что у тебя нет подруг.
– Не беспокойтесь, я вполне довольна, – сказала Дженифер, бросая на них сердитый взгляд. Она не любила, когда о ней говорят. – Никакие подруги мне не нужны. Я терпеть не могу девчонок, всегда терпеть не могла.
– Берта, что она говорит? Почему она не говорит достаточно громко, чтобы я могла расслышать? – Бабушка ударила по полу палкой.
– Мама, Дженни говорит, что не любит девочек, вот и все.
– Не любит девочек? Что за глупость. Что она имеет в виду, хотела бы я знать.
– Да, Дженни, расскажи нам. Ты всегда такая скрытная.
– Ах! Мне нечего рассказывать, мама. Я и сама точно не знаю почему. По-моему, они просто дуры, по крайней мере, в школе я других не видела. Все время хихикают, шепчутся. Мне нравятся люди, которые либо делают что-то открыто, либо молчат.
– Делают… открыто, что ты имеешь в виду, детка? – Бабушка подозрительно навострила уши. – Тебе не следует говорить загадками. Объясни, что у тебя на уме.
– Это такое выражение, бабушка. Оно ничего не значит. Мне понадобится несколько месяцев, чтобы объяснить вам, почему мне не нравятся девчонки.
– Право, Дженни, – веселым тоном заметила Берта, – ведь у тебя не так много знакомых мальчиков, с которыми их можно было бы сравнивать, но, смею сказать, с возрастом они у тебя появятся. Мне бы очень хотелось, чтобы ты познакомилась с поистине достойными молодыми людьми. В конце концов, придет время, и надо будет думать о замужестве.
– Я не хочу выходить замуж.
– Ах, в твоем возрасте все девушки так говорят, уверена, что и я говорила так же. Подожди немного и сама увидишь. Робость перед мужчинами не более чем притворство.
– Робость? – Дженифер улыбнулась. – Я вовсе не робею перед мужчинами, они мне нравятся. Они гораздо лучше женщин, совсем как собаки.
– Что такое? Что такое? Что она сказала?
– Дженифер не имеет ничего против мужчин, мама. Она говорит, что они похожи на собак, она видит их вне дома.
– Видит? Что видит? Какая мерзость! Она позвала полицейского?
– Нет, бабушка, вы не расслышали. Я сказала, что мужчины лучше женщин.
– Да, да, детка, кто же этого не знает, но это не оправдывает их непристойного поведения. Так вот почему ты любишь одна бродить по Лондону. Берта, я этого отнюдь не одобряю.
– Все в порядке, мама. Дженни пошутила.
– Хм! Пошутила… Не понимаю, над чем здесь шутить. Беда в том, что этот ребенок слишком много знает.
Берта поспешила сменить тему.
– Какие у тебя планы на эту неделю, Дженни?
– Никаких планов. Завтра я хочу пройтись по набережной и посмотреть, нет ли там кораблей.
– Что за странное желание.
– Мне это нравится.
– Не позволяй всяким грубиянам заговаривать с собой.
– Пока что со мной никто не заговаривал, а мне бы хотелось.
– Что такое? Ребенок хочет, чтобы на него напал какой-нибудь грубиян? Берта, я запрещаю Дженифер отправляться на эту прогулку.
– Хорошо, хорошо, мама. Дженифер, ты слышала, что говорит бабушка?
– Да, слышала.
– И все-таки жаль портить тебе день. Завтра днем ты собиралась сделать кое-какие покупки. Мы можем пойти вместе, а потом выпить чаю в «Уайтлиз».
К удивлению матери и бабушки, Дженифер громко рассмеялась и вышла из комнаты.
– Боже мой! Надеюсь, Дженифер не доставит нам слишком много неприятностей, – задумчиво проговорила Берта.
Бабушка фыркнула и поудобнее устроилась в кресле.
– За ней нужен глаз да глаз, вот что я скажу. Не нравится мне ее взгляд. Этот ребенок – темная лошадка.
И их мысли приняли другое направление.
Дженифер верила в честную игру и, проведя в праздности ровно два месяца, решила, что дальше так жить не может. Было нелепо говорить, что матери нужна ее помощь в заботах о пансионе; напротив, ее вмешательство вызвало бы раздражение.
Берта понимала, что дочери нечем заняться, что она скучает, но полагала, что во всем виноват характер Дженифер. Бедный Кристофер в молодости был таким же. Вечно неугомонным, вечно неудовлетворенным. Какое несчастье, что Дженифер унаследовала этот недостаток. Берта не знала, что с ней делать. Сама она в девичестве была совсем другой. Но что есть, то есть; как жаль, что у Дженифер нет увлечений, которые могли бы ее хоть как-то развлечь. Например, живопись или музыка. Впрочем, она еще слишком молода, возможно, ей повезет, и она встретит достойного молодого человека с солидным состоянием…
Она обсудила этот вопрос с бабушкой, и обе сошлись на том, что иного выхода для Дженифер не существует.
– Вот почему я так мечтаю, чтобы у нее появились подруги. У этой девочки Маршалл из ее школы такой прекрасный загородный дом, она могла бы представить ее множеству знакомых. Дженифер могла бы даже поохотиться.
– Поохотиться? Вздор, вздор. Как ни старайся, охотой мужа себе не обеспечишь. К тому же Дженифер только и ждет, чтобы самой стать легкой добычей.
– Мама, милая, вы меня неправильно поняли. Я имею в виду поохотиться верхом, скажем, на лису.
– Ох! Тогда почему прямо не сказать, что ты имеешь в виду? Охота, видите ли, вздор какой.
– Боюсь, что манеры Дженни не слишком подходят для общения с посторонними, – продолжала Берта. – У людей создается впечатление, что она над ними смеется. Впрочем, и с теми, кого она знает, происходит то же самое. Взять хотя бы наших постояльцев. Я уверена, что здесь все с ней очень милы, но у нее такой бойкий язык. Думаю, она отпугнет любого мужчину, который захотел бы произвести на нее впечатление.
– Хм! Это только поза. В тихом омуте черти водятся. Вчера вечером она была весьма фамильярна с мистером Таптоном. Я наблюдала за ней.
– Ах, мама! Они всего-навсего разговаривали о коневодстве. Вполне безобидная тема.
– Безобидная? Рада, что ты так думаешь. Я же полагаю, что это весьма интимный предмет, особенно когда его обсуждают особы противоположного пола. Никогда не знаешь, до чего договоришься. Мужчина не упустит случая поиграть словами и наговорить двусмысленностей.
– К Хорасу Таптону, мама, это едва ли относится. Он очень серьезный человек, и ему хорошо за пятьдесят.
– Как ты наивна, Берта. Именно в этом возрасте мужчины и теряют голову в обществе молодых девушек. Никогда не забуду одно крайне неприятное происшествие, случившееся со мной много лет назад в вагоне поезда, к тому же я уже была замужем. Впрочем, не о том речь. Речь о том, что я ни на йоту не доверяю Дженифер. Вполне возможно, что она сама завела разговор о коневодстве и тем самым пробудила в мистере Таптоне бог знает какие мысли.
– О господи, вы действительно так думаете? Я непременно скажу ей впредь быть осторожнее.
– Если мы хотим видеть Дженифер замужем, Берта, то, должна признаться, она не с того начинает. Ни одному благовоспитанному мужчине не придет в голову просить руки девушки, которая демонстрирует такую осведомленность в интимной стороне жизни. Он сразу почувствует к ней антипатию и заподозрит все что угодно. Коневодство, видите ли! Какой вздор.
В этот момент в комнату вошла Дженифер. Она держала в руке шляпу и улыбалась.
– Привет! – сказала она. – Я нашла работу. Берта широко раскрыла глаза от удивления.
– Боже мой, Дженни, что ты имеешь в виду?
– Нашла… нашла… что она нашла? Я ни слова не слышу. – Бабушка с сердитым видом наклонилась вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53