Даже это – последнее – утро она ухитрилась испортить и отнять у меня всякую надежду. Раз так, решила я, то отброшу и скромность, и выдержку, и гордость!
Из своей комнаты я бросилась наверх, шагая через две ступеньки. Я знала номер его комнаты. Добежав до таблички «148», я постучала в дверь.
– Войдите, – послышался его голос.
Открывая дверь, я уже раскаивалась в своей смелости: вернулся он поздно и, возможно, еще лежит в постели. Может быть, он утомлен и раздражителен. Но он не лежал в постели, а брился у окна в верблюжьей куртке, наброшенной поверх пижамы.
– В чем дело? Что-нибудь случилось?
– Я пришла попрощаться. Мы сейчас уезжаем.
Он посмотрел на меня, положил бритву.
– Закройте дверь. Не понимаю, о чем вы говорите.
– Это правда. Мы сейчас уезжаем. Она предполагала ехать более поздним поездом, а теперь перерешила: мы едем немедленно. Ну, а я боялась, что не увижу вас больше и даже не сумею поблагодарить…
– Почему вы не сказали мне об этом раньше?
– Она ведь только вчера решила ехать. Ее дочь отплывает в субботу в Нью-Йорк. Мы встретимся с ней в Париже, поедем оттуда в Шербур и дальше.
– Она хочет взять вас в свой Нью-Йорк?
– Да… А мне ненавистна даже мысль об этом… Я буду ужасно несчастлива.
– Так чего ради вы едете с ней?
– Ведь я же вам объясняла: я работаю у нее из-за жалованья и не имею возможности отказаться от него.
– Сядьте. – Он снова взялся за бритву. – Я не отниму у вас много времени. Оденусь в ванной и через пять минут буду готов.
Схватив со стула одежду, он скрылся в ванной, а я села на кровать и огляделась. Комната была безличной. Лежала груда ботинок – их было гораздо больше, чем могло понадобиться, – и груда галстуков. На туалетном столике – шампунь и пара головных щеток, оправленных в слоновую кость. Я надеялась увидеть хотя бы одну фотографию, но увидела только книги и папиросы.
Через пять минут он вышел из ванной.
– Пойдем вниз. Побудьте со мной, пока я завтракаю.
– У меня нет времени. Я должна бежать в контору, чтобы обменять билеты.
– Мне нужно поговорить с вами – и он спокойно пошел к лифту. Он, видимо, не понимал, что поезд отходит через полтора часа, и миссис ван Хоппер наверняка уже звонила в контору и спрашивала – там ли я. Мы сели за стол.
– Что будем есть?
– Я уже завтракала. Кроме того, я могу побыть с вами не более трех-четырех минут.
– Принесите мне кофе, яйцо, тосты, джем и апельсин, – отдал он распоряжение официанту. Затем достал из кармана пилочку и спокойно начал подтачивать ногти. – Итак. миссис ван Хоппер надоело Монте-Карло, и ей захотелось домой? Со мной то же самое. Только она едет в Нью-Йорк, а я в Мандерли. Что предпочитаете вы? У вас есть возможность выбора.
– Не смейтесь надо мной! Это неблагородно.
– Вы ошибаетесь. Я не из таких людей, которые шутят за первым завтраком. По утрам я всегда в прескверном настроении… Итак, повторяю, выбирайте – желаете ли вы ехать с миссис ван Хоппер в Нью-Йорк или со мной в Мандерли?
– Вы предлагаете мне место секретаря или что-нибудь в этом роде?
– Я предлагаю вам свою руку, глупышка!
Подошел официант, и я молчала, пока он не удалился.
– Вы понимаете… я же не из тех девушек, на которых вы можете жениться…
– Что вы хотите этим сказать, черт возьми!
– Не знаю, как вам это объяснить… ведь я не принадлежу к вашему кругу…
– Каков же он, мой круг?
– …Богатое поместье Мандерли… и его окружение…
– Вы почти так же невежественны, как миссис ван Хоппер, и почти так же глупы. Я единственный человек, который имеет право судить, кто подходит для Мандерли, а кто – нет. Не думайте, что я действую под влиянием момента или из вежливости. Вы думаете, что я делаю вам предложение из тех соображений, по которым якобы катал вас на своей машине, то есть из-за доброты? Боюсь, дорогая, что когда-нибудь вы заметите, что я отличаюсь особой добротой и никогда не занимаюсь филантропией. Но вы не ответили на мой вопрос: согласны ли вы стать моей женой?
Даже в самых смелых моих мечтах я никогда не думала об этом. Как-то раз я вообразила, что он тяжело заболел и вызвал меня, чтобы за ним ухаживать. Дальше этого мои мечты не заходили.
– Мое предложение, кажется, не принято? – продолжал он. – Очень сожалею. Я-то думал, что нравлюсь вам. Какой ужасный удар для моего самолюбия.
– Вы… вы нравитесь мне… и даже очень… Я безумно люблю вас… Сегодня я проплакала всю ночь: думала, что больше вас не увижу.
Он засмеялся и протянул мне через стол руку.
– Да благословит вас бог за это! Когда вы достигнете возраста, о котором мечтаете, то есть тридцати шести лет, я напомню вам об этом разговоре, и вы не поверите мне. Как жаль, что вы станете взрослой!
Мне было стыдно, что я призналась в любви к нему. Женщины ведь не должны делать такие признания. А он смеялся. Я еще больше сконфузилась.
– Итак, о главном мы договорились… – он продолжал поглощать тосты с джемом. – Вы будете водить компанию не с миссис ван Хоппер, а со мной. Ваши обязанности останутся примерно теми же. Я тоже люблю, чтобы мне читали новые книги, люблю сыграть в безик после обеда. Есть, конечно, разница: я принимаю другие лекарства и употребляю другую пасту для зубов.
Я нерешительно барабанила пальцами по столику и думал: неужели он смеется надо мной и говорит все это в шутку?
– Я грубиян, не правда ли? Вы представляете себе, что предложения делают совсем иначе. Вы одеты в белое платье и держите розу в руке, а я пылко объясняюсь в любви к вам под звуки скрипки.
Тогда вы считали бы, что все в порядке… Бедняжка! Постарайтесь не придавать этому значения. Наш медовый месяц мы проведем в Венеции и будем плавать в гондоле, держась за руки. Но долго мы там не останемся, потому что я хочу показать вам Мандерли.
Он хочет показать мне Мандерли! Наконец, я осознала, что со мной случилось. Я стану его женой и хозяйкой Мандерли! Рука об руку мы будем гулять по роскошному саду и по лесам поместья.
Он все еще ел апельсин, давая мне время от времени ломтик. А мне представилось, как он обращается к толпе своих знакомых и говорит: «Вы, кажется еще не знакомы с моей женой? Вот миссис де Винтер». А гости восклицают: «Она же просто очаровательная!» Но я делаю вид, что ничего не слышу.
– Ну, в апельсине осталась кислая и несъедобная часть. Я не стану ее есть.
И я почувствовала горечь и кислоту во рту. До сих пор я такое не замечала в апельсинах.
– Кто же из нас сообщит новость миссис ван Хоппер? – спросил он. – Вы или я?
– Лучше скажите вы, – попросила я. – Ведь она обозлится на меня…
Мы встали из-за стола, и я подумала, может быть, он сейчас скажет официанту: «Поздравьте нас. Мадемуазель и я решили пожениться». И все станут поздравлять нас и приветствовать.
Но он ничего не сказал.
Когда мы вышли из ресторана, он спросил тихо:
– Скажите, сорокадвухлетний возраст кажется вам глубокой старостью?
– О нет, я вовсе не люблю молодых мужчин.
– Да ведь вы их вовсе и не знаете…
Мы подошли к комнате миссис ван Хоппер.
– Думаю, что я быстрее справлюсь один, – сказал он. – Согласны ли вы повенчаться со мной немедленно или вам хочется заказать себе приданое и заняться прочей чепухой? Все можно устроить очень быстро: получить брачную лицензию, зарегистрировать брак, сесть в автомобиль и отправиться в Венецию или куда вы захотите… Вас смущает, что это будет не в церкви, без подвенечного платья, без колокольного звона, подружек невесты и хора мальчиков? Не забывайте, что я вдовец и уже однажды пережил все эти церемонии… Ну, так как же?
В какой-то момент я ощутила сожаление, что все это будет не в Англии. Ну, а к чему мне гости и поздравители? Я вовсе не мечтала венчаться в церкви.
Когда он открыл дверь, миссис ван Хоппер встретила нас криком:
– Это вы? Где вы пропадали? Я три раза звонила в контору. Мне ответили, что вы там вовсе и не были!
Мне захотелось смеяться и плакать одновременно, и я почувствовала какую-то тяжесть в области желудка.
– Можете винить во всем меня, – сказал он, входя в ее гостиную и закрывая за собой дверь.
Я услышала только ее изумленный возглас и тотчас ушла в спальню. Села у открытого окна и чувствовала себя, как в больничной приемной – сидишь и ждешь, когда выйдет ассистент и скажет: «Операция прошла благополучно. Вам не о чем больше беспокоиться».
Интересно, конечно, было бы услышать их разговор, но сквозь стены до меня не долетало ни звука. Может быть, он сказал ей: «Я полюбил ее с первого взгляда, и мы встречались каждый день!» А она ему ответила: «О, мистер де Винтер! Это очень романтично и очень внезапно!» А я думала: какое счастье – выйти замуж за любимого человека!
Но о любви своей он ничего не сказал… Мы беседовали за столиком, он пил кофе, ел тосты и апельсин. Он говорил только о женитьбе, а о любви – ни слова. С Ребеккой он говорил, вероятно, не так… Но об этом я не должна думать. Об этом надо навсегда забыть…
Его книжечка стихов лежала у меня на кровати. Она открылась на странице с посвящением: «Максу от Ребекки. 17 мая». Я аккуратно вырезала ножичком эту страницу так, чтобы ничего не было заметно, и разорвала ее на клочки. Но и на клочках можно было увидеть скользящий, стремительный почерк. Я собрала клочки, поднесла к ним спичку и смотрела, как они превращались в пепел. Я начинала новую жизнь, разрушая воспоминания о его прежней любви.
– Все в порядке, – сказал он, входя в спальню. – Она сначала остолбенела от изумления, а теперь начинает приходить в себя. Я схожу в контору и распоряжусь, чтобы ее скорее доставили на вокзал. Она даже заколебалась, не остаться ли ей, чтобы присутствовать на свадьбе. Но я был тверд, как кремень. Теперь идите и поговорит с ней. Он опять ничего не сказал о своей любви и своем счастье, и не пошел со мной в гостиную.
Я пришла, чувствуя себя, как горничная, известившая о своем уходе через подругу. Она стояла у окна с сигаретой в зубах. Маленькая, толстая, в пальто, туго стянутом на пышной груди в маленькой дурацкой шляпке на макушке.
– Итак, я должна вас поздравить с умением работать на два фронта. Какими приемами вы этого добились?
Что ей сказать? Ее улыбка была крайне язвительной.
– Вам очень повезло, что я заболела. Теперь-то я понимаю, как вы проводили время и почему были такой рассеянной и забывчивой… А вам следовало бы все рассказать мне… Он сказал, что собирается через несколько дней жениться на вас… Ваше счастье, что у вас нет родных, а то они задали бы вам кое-какие вопросы… Но все это меня уже не касается. Я умываю руки. Интересно, что подумают о нем его друзья, родные? Но это, в конце концов, его дело. Ну, а вы учли, что он намного старше вас?
– Ему всего сорок два года, а я выгляжу старше своих лет.
Она засмеялась и, глядя на меня инквизиторским взглядом, спросила:
– Скажите мне, как другу: вы не сделали ничего такого, чего не следовало бы делать?
Она стала похожа на мадам Блэз, когда та предлагала мне сто франков.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ну ладно, не обращайте внимания… Я всегда говорила, что английские девушки – это темные лошадки, несмотря на их спортивный вид… Итак, я должна ехать в Париж, и вы останетесь здесь и будете ждать, пока ваш возлюбленный не получит лицензию… Должна отметить, что он не пригласил меня на свадьбу.
– Он и не собирается устраивать пышную свадьбу. К тому же вы в это время будете на пути в Нью-Йорк.
– Хм-хм… Полагаю, что вы отдаете себе отчет в своих действиях. Ваша свадьба, в сущности, очень скоропалительна, вы же знаете его всего лишь несколько недель. Не думаю, чтобы у него был легкий характер, и вам придется приспосабливаться к нему… До сих пор вы вели исключительно беззаботную жизнь, ну, а теперь вам придется стоять на собственных ногах… Откровенно говоря, я не представляю себе, как вы справитесь с обязанностями хозяйки Мандерли. Вы были неспособны сказать и несколько связных слов моим друзьям, когда у меня бывали гости. Как вы будете вести беседу на больших приемах в Мандерли? Они там часто бывали, когда была жива его жена. – Она продолжала болтать, не ожидая ответа. – Конечно, я желаю вам счастья, но, боюсь, вы совершаете ошибку, большую ошибку, о которой будете горько сожалеть…
Я прекрасно знала, что я молода, неопытна, застенчива и что мне будет трудно, но в ее словах я уловила злорадство. Чисто по-женски она завидовала мне и считала мое счастье вовсе не заслуженным.
Но я решила: бог с ней, о ней я забуду. Скоро она будет сидеть одна в спальном вагоне, а мы останемся здесь, будем вместе завтракать и обедать в ресторане. Теперь у нас будет свободное время, и, может быть, он скажет, что любит меня и чувствует себя счастливым. Признания в любви даются нелегко, для них нужно соответствующее настроение и подходящая обстановка.
– Думаю, вы понимаете, почему он женится на вас, – продолжала бубнить миссис ван Хоппер. – Не льстите себя надеждой, что он влюбился. Просто он больше не в состоянии жить один в большом и пустом доме и хочет, чтобы кто-нибудь разделил с ним одиночество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32