Что толку было теперь говорить об этом.
– Я тебе уже сказала, что он был пьян, – повторила она. – Ты, верно, лучше меня знаешь, на что он способен в таком состоянии.
– Да, знаю. – Немного помолчав, Джем вновь взял ее за руку. – За это он поплатится жизнью, – произнес он.
– Его смерть не вернет убитых им людей.
– Сейчас я думаю не о них.
– Если ты думаешь обо мне, не растрачивай понапрасну свое сострадание.
Я сама отомщу за себя. По крайней мере, одному я научилась: полагаться только на себя.
– При всей их храбрости, женщины – существа слабые, Мэри. Тебе лучше держаться от этого подальше. Это – моя забота.
Она ему не ответила; ее намерения его не касались.
– Что ты намерена делать? – спросил он.
– Еще не решила, – соврала Мэри.
– Ежели он собирается уехать завтра, у тебя мало времени для раздумий, – заметил Джем.
– Дядя полагает, что я поеду с ним и тетей Пейшнс.
– А что ты?
– Посмотрим, как все повернется завтра.
Какие бы чувства она ни испытывала к Джему, поставить под удар свои планы она не могла. Он все еще был загадкой для нее, а главное – законопреступником. Но тут она вдруг поняла, что, выдав дядю, она тем самым предаст и его.
– Если я попрошу кое о чем, обещаешь ли ты выполнить мою просьбу? – спросила она.
Он впервые улыбнулся, иронично и снисходительно, как в Лонстоне, и она вновь потянулась к нему, радуясь этой перемене.
– Смотря что, – ответил он.
– Я хочу, чтобы ты уехал отсюда.
– А я сейчас и уеду.
– Нет, я имею в виду из этих мест, подальше от "Ямайки". Хочу, чтобы ты обещал, что не вернешься сюда. Я сумею защитить себя от твоего брата.
Отныне он мне не страшен. Не приходи сюда завтра. Пожалуйста, обещай, что уедешь.
– Что у тебя на уме?
– Это тебя не касается, но может причинить тебе неприятности. Большего я сказать не могу. О, если бы только ты доверял мне!
– Доверять тебе? Боже милостивый, конечно же, я доверяю тебе. Это ты не хочешь мне поверить, дурочка ты эдакая. – Он беззвучно рассмеялся и, наклонившись, обнял и поцеловал ее так, как в Лонстоне, только более решительно, с отчаянием и горечью. – Ладно, играй свою игру и предоставь мне играть мою, – сказал он. – Коли тебе охота изображать парня, не могу тебе помешать, но ради твоего личика, которое я поцеловал и еще поцелую, поостерегись. Ты ведь не хочешь погибнуть? Теперь я вынужден уехать, через час рассвет. А что, если оба наши плана провалятся? Станешь ли ты жалеть обо мне, если нам не суждено больше увидеться? Да нет, конечно, тебе будет все равно.
– Я этого не говорила. Вряд ли ты поймешь.
– Женщины думают иначе, чем мужчины. Они живут в другом мире. Поэтому я их не очень-то жалую. От них только горе и неразбериха. Приятно было свозить тебя в Лонстон, Мэри… Но когда дело доходит до жизни или смерти, как сейчас, то, Бог свидетель, я бы очень хотел, чтобы ты оказалась за сотню миль отсюда и тихо сидела бы с шитьем на коленях в уютной гостиной, где тебе и положено быть.
– Я никогда не вела такого образа жизни и никогда не буду.
– Отчего же? В один прекрасный день ты обвенчаешься с каким-нибудь фермером или лавочником и будешь вести спокойную жизнь, пользуясь уважением соседей. Только не рассказывай им, что некогда жила в "Ямайке" и за тобой ухаживал конокрад. Не то перед тобой захлопнутся все двери. Прощай, и желаю тебе, чтобы все благополучно закончилось.
Он поднялся, подошел к окну, пролез через разбитое стекло наружу и, держась за конец одеяла, спустился на землю.
Мэри следила за ним из окна, машинально махая на прощание рукой. Не оборачиваясь, он, как тень, скользнул по двору. Мэри медленно втащила одеяло и расстелила его на кровати. Близилось утро. Спать уже не хотелось.
Девушка сидела на постели в ожидании, когда отопрут дверь, и обдумывала план действий на вечер. Ждать ей еще долго. Самое главное – – не вызывать подозрений. Держаться нужно ровно. Может быть, напустить на себя несколько мрачный, подавленный вид, будто она через силу покорилась дядиной воле; притвориться, что готовится к отъезду. А позже, к вечеру, найти какой-нибудь предлог, скажем, сославшись на усталость и желание отдохнуть перед трудным ночным путешествием, и уйти в свою комнату. Вот тут наступит самый опасный момент. Нужно будет незаметно выбраться из "Ямайки" и что есть мочи бежать в Олтернан. На этот раз Фрэнсис Дейви поймет, что надо немедленно действовать.
Потом, конечно, с его одобрения, она вернется в трактир в надежде, что ее отсутствие осталось незамеченным. На это она делала главную ставку. Если же трактирщик обнаружит, что Мэри нет в доме, ее жизнь повиснет на волоске, и она должна быть готова к этому. Тогда никакие объяснения ее уже не спасут.
Но если он будет думать, что племянница все еще спит, то игра продолжится.
Они вместе станут готовиться к поездке. Может быть, даже успеют загрузить телегу и выехать на дорогу. Дальнейшее было уже не в ее власти. Их судьба окажется в руках викария из Олтернана. Дальше заглядывать она не могла, да и не очень хотела.
Оставалось ждать утра. День наконец наступил, но тянулся он томительно долго: каждая минута казалась часом, а час – вечностью. Все молча, в изнеможении, ждали прихода ночи. При свете дня мало что можно было делать – в любой момент в дом могли ворваться. Тетя Пейшнс сновала туда-сюда из кухни в свою комнату. Ее шаги были слышны то в коридоре, то на лестнице. С нелепой беспомощностью она пыталась собрать вещи, вязала узлы со своей старенькой одежонкой; потом, спохватившись и вспомнив о какой-нибудь забытой вещи, развязывала их; бесцельно слонялась по кухне, открывала шкафы, заглядывала в ящики, перебирала кастрюли и сковородки, была не в состоянии решить, что взять с собой, а что оставить. Мэри помогала ей, как могла, но тоже без особого толка. Да и чего ради было особо стараться, когда знаешь, что весь этот труд впустую. Правда, бедная тетя этого не знала.
Когда девушка, забывшись, позволяла себе задуматься о том, что их ждет, сердце ее замирало. Как поведет себя тетя Пейшнс? Что будет с ней, когда придут забирать ее мужа? Она ведь сущий ребенок, и за ней придется присматривать, как за ребенком. Тетя снова тяжело поднялась в свою комнату, и Мэри услышала, как она волочит по полу коробки со своими вещами. Она заворачивала в шаль какой-нибудь подсвечник, клала его рядом с надтреснутым чайником и выцветшим муслиновым чепчиком, но тут же вынимала все это и хваталась за еще более ветхие сокровища.
Джосс Мерлин хмуро наблюдал за суетой жены, разражаясь бранью, когда она что-нибудь роняла или спотыкалась о лежащие на полу вещи. За ночь его настроение опять изменилось. Ночное бдение сделало его еще более раздражительным, а напрасное ожидание прихода того, кого он так боялся, привело его в крайнее беспокойство. Он слонялся по дому, рассеянный и взвинченный, бормоча что-то себе под нос и поминутно поглядывая в окно, словно боясь, что кто-то неслышно подкрадется и застигнет его врасплох.
Его нервозность передалась жене и Мэри. Тетя Пейшнс боязливо посматривала на мужа, тоже выглядывая в окно и прислушиваясь. Рот ее подергивался, руки теребили фартук.
Из запертой кладовой не доносилось ни звука. Трактирщик не заходил туда и не упоминал имени разносчика. Это молчание казалось противоестественным и зловещим. Если бы Гарри выкрикивал непристойности или колотил в дверь, в этом не было бы ничего удивительного. Но он лежал в темноте без шороха и звука, и при всем отвращении к нему Мэри содрогалась при мысли о том, что он, быть может, уже мертв.
В полдень они все трое уселись за кухонный стол обедать, но ели молча, как бы украдкой. Трактирщик, обычно отличавшийся волчьим аппетитом, угрюмо постукивал по столу пальцами и не притрагивался к тарелке с холодным мясом.
Один раз Мэри подняла на него глаза и увидела, как он пристально смотрит на нее из-под косматых бровей. Страшная мысль мелькнула у нее в голове: а вдруг он подозревает ее, догадывается о ее планах? Она-то рассчитывала, что, как и накануне вечером, он будет в боевом настроении, и приготовилась подыгрывать ему, отвечать на шутку шуткой, стараясь не раздражать его. Но он сидел нахмурясь, погруженный в свои мрачные мысли. По горькому опыту девушка знала, что в такую минуту от него лучше держаться подальше. Однако, набравшись храбрости, она спросила, в какое время он намерен выехать.
– Когда буду готов, – коротко ответил он.
Но напугать Мэри было не так просто. Убрав со стола, она пошла еще на одну хитрость: уговорила тетю упаковать в дорогу корзину с провизией, а затем, повернувшись к Джоссу, вновь заговорила с ним:
– Если мы выедем этой ночью, не лучше ли тете Пейшнс да и мне прилечь отдохнуть, чтобы набраться сил? Ночью нам уж не удастся поспать. Тетя Пейшнс с раннего утра на ногах, я тоже. Что проку сидеть здесь в ожидании сумерек?
Она старалась говорить как можно естественнее, но внутри вся тряслась от страха. Она ждала ответа, не осмеливаясь взглянуть ему в глаза.
Трактирщик отвечать не спешил, и Мэри, чтобы справиться с волнением, повернулась к буфету, делая вид, что ищет там что-то.
– Пока можете идти отдыхать, коли есть охота, – произнес он наконец.
– А потом придется поработать. Ты права, ночью уж будет не до сна. Ступайте обе, хоть на время избавьте меня от вашего присутствия.
Добившись своей цели, девушка для вида немного помешкала у буфета, боясь, как бы слишком поспешный уход не вызвал подозрений. Тетя Пейшнс, которая всегда безмолвно повиновалась ему, будто марионетка, послушно отправилась к себе.
Оказавшись в своей комнатке над крыльцом, Мэри заперла дверь на ключ.
Сердце ее стучало вовсю, и трудно было сказать, от чего больше – от страха или от возбуждения перед предстоящим рискованным приключением. До Олтернана было почти четыре мили; она могла преодолеть это расстояние за час. Если выйти из "Ямайки" в четыре часа, когда начнет темнеть, то можно успеть вернуться назад вскоре после шести, а хозяин едва ли придет будить ее раньше семи. Стало быть, у нее есть три часа. Она уже придумала, как выбраться из дома. Нужно вылезти на крышу крыльца и спрыгнуть на землю, как Джем. Ничего страшного, в худшем случае отделается небольшими царапинами, не считая легкого испуга. Во всяком случае это безопаснее, чем пытаться выйти через дверь, рискуя натолкнуться на дядю. К тому же тяжелую дверь невозможно открыть без шума, а чтобы выйти на улицу через бар, надо пройти мимо открытой двери в кухню.
Мэри надела на себя самое теплое платье и трясущимися руками заколола на груди старую шаль. Мучительнее всего было ожидание. Только бы начать действовать, добраться до дороги, и к ней вернутся мужество и решимость.
Сидя у окна, она смотрела на пустой двор и безлюдную дорогу, ожидая с нетерпением, когда часы в холле пробьют четыре. И вот они зазвучали, резко ударив по нервам, как сигнал тревоги. Мэри открыла дверь и прислушалась.
Вслед за боем часов ей почудились шаги и шепот. Но это была лишь игра воображения – в доме стояла полнейшая тишина. Только часы продолжали отсчитывать минуты. Теперь каждая секунда была драгоценна, нужно было торопиться.
Закрыв за собой дверь, Мэри снова заперла ее на ключ и подошла к окну.
Она пролезла через отверстие в стекле, как это сделал Джем, ухватилась руками за подоконник и в следующее мгновение уже сидела верхом на крыше крыльца, глядя вниз на землю.
Смотреть вниз было страшновато, крыльцо казалось очень высоким. А одеялом воспользоваться она не могла. Мэри попробовала встать, но удержаться на скользкой черепице было невозможно. Тогда она уцепилась за подоконник и, зажмурившись, прыгнула вниз. Почти тотчас ее ноги коснулись земли – прыжок оказался пустяковым делом, как она и предполагала вначале. Но Мэри все-таки ободрала руки о черепицу и сразу вспомнила, как она вывалилась из кареты в лощине у побережья.
Мэри оглянулась на "Ямайку", мрачную и серую в надвигавшихся сумерках, с плотно закрытыми ставнями. Она подумала о страшных тайнах, которые хранят стены трактира, об ужасных беззакониях и злодеяниях, свидетелем которых стал этот дом, некогда знавший и яркие огни, и праздничное веселье, и радостный смех. Все это было до того, как здесь поселился дядя, превратив "Ямайку" в зловещий притон. Она повернулась к трактиру спиной, как невольно отворачиваешься от дома, где лежит покойник, и вышла на дорогу.
Вечер был погожий – в этом ей по крайней мере уже повезло, – и она решительно зашагала к своей цели, устремив взгляд на простиравшуюся впереди длинную белую дорогу. Сумерки сгущались. По обе стороны от дороги чернела пустошь. Далеко слева виднелись высокие пики холмов. Когда Мэри только выходила, они были окутаны дымкой, теперь же начали погружаться во тьму.
Было очень тихо и безветренно. Скоро взойдет луна. Подумал ли об этом дядя?
Для нее же это не имело значения. В эту ночь ей нечего бояться болот. Она шла по твердой дороге, болота оставались в стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41