Ради такого торжества ее прямые волосы были старательно завиты. Но и года не пройдет, как, глядишь, нынешний молодожен, наработавшись в поле, возвращается домой и начинает браниться, что, мол, ужин подгорел и его даже собаке не скормишь. А жена в ответ огрызается сверху, из спальни. Фигура ее уже расплылась, локонов нет и в помине, а на руках – запеленутый, орущий, словно взбесившаяся кошка, ребенок, который никак не хочет спать. И она будет ходить с ним взад и вперед по комнате. Тут уж не до разговоров о луне и звездах, отражающихся в тихой воде реки.
Нет, Мэри не питала романтических иллюзий. Влюбленность – всего лишь красивое слово, и ничего больше. Джем Мерлин был мужчиной, а она женщиной. И что в нем было такого, она не знала: руки ли его, кожа, улыбка, но только что-то в нем притягивало ее, сама мысль о нем вызывала в ней и тревогу и радость одновременно. От этого чувства ей было не уйти; она знала, что встреча их неизбежна.
Девушка снова глянула на серое небо и низкие облака. Если ехать в Лонстон, то надо поскорее собираться и отправляться в путь. Не станет она придумывать никаких объяснений. За последние четыре дня она как-то ожесточилась. Пусть тетя Пейшнс думает все, что угодно. Если в ней осталась хоть капля интуиции, она должна сообразить, что видеться с ней Мэри не хочет. А взглянув на своего мужа, на его налитые кровью глаза и трясущиеся руки, она, может быть, все поймет.
Алкоголь, быть может, в последний раз развязал ему язык, его тайна выплыла наружу, и теперь судьба его была у Мэри в руках. Она еще не решила окончательно, как ей следует поступить, но выгораживать она его больше не станет. Сегодня она поедет с Джемом в Лонстон, и на сей раз пусть-ка он ответит на ее вопросы. Возможно, поняв, что она их больше не боится, а, напротив, может подвести под погибель, когда сочтет нужным, он станет разыгрывать раскаяние. Ну а завтра… что ж, завтра будет видно. В крайнем случае, можно обратиться к Фрэнсису Дейви. Он обещал помочь ей, и в его доме в Олтернане она всегда найдет приют и покой.
Ну и Святки выдались, думала она, шагая по пустоши и поглядывая на Хокс-Тор. По обе стороны возвышались холмы. В прошлом году в это время она, стоя на коленях в церкви рядом с матерью, молилась, чтобы им обеим было даровано здоровье, мужество и силы. Она молилась и о душевном спокойствии и благополучии, просила Господа, чтобы мать подольше оставалась с ней, а ферма их процветала. В ответ на мольбы пришла, однако, болезнь, нищета и смерть.
Она осталась совсем одна, попала в сети жестокости и преступления, вынуждена жнть под крышей дома, который ненавидела, и среди людей, которых презирала.
И вот она бредет по безжизненной, угрюмой пустоши на встречу с конокрадом и убийцей. В это Рождество она уже не обратится с молитвой к Господу.
Мэри ждала Джема на возвышенности у Рашифорда. Вдалеке показалась повозка, запряженная одной лошадью; сзади были привязаны две других. Возница в знак приветствия приподнял кнут. Мэри почувствовала, как в лицо ей бросилась кровь. Что за мучительная слабость! О, если бы это чувство было чем-то материальным, его можно было схватить, бросить под ноги и растоптать.
Девушка засунула руки под платок и нахмурилась. Насвистывая, Джем подкатил и бросил ей под ноги небольшой сверток.
– С Рождеством тебя, – проговорил он. – Вчера в моем кармане завелась серебряная монетка и чуть не прожгла в нем дырку. Это тебе новая косынка.
Мэри собиралась встретить его холодным молчанием и уж никак не любезничать, но такое начало ее обескуражило.
– Очень мило с твоей стороны, – ответила она. – Но, боюсь, потратился ты напрасно.
– Меня это не беспокоит, дело привычное, – бросил Джем и оглядел ее с дерзким видом с головы до ног, тихонько посвистывая.
– Что-то ты рано пришла, – заявил он. – Небось боялась, что уеду без тебя?
Она уселась рядом с ним на телегу и взялась за вожжи.
– Мне приятно снова подержать их в руках, – сказала она, не обращая внимания на его колкость. – Мы с матушкой, бывало, ездили в базарный день в Хелстон. Кажется, это было давным-давно. Как вспомню, сердце сжимается. Мы с ней не унывали даже в трудные времена. Тебе это не понять, ведь ты ни о ком, кроме себя, никогда не думал.
Сложив на груди руки, он следил, как она управлялась с вожжами.
– Эта лошадь проедет через болото даже с завязанными глазами, – объявил он. – Доверься ей. Она ни разу в жизни не споткнулась. Вот так-то лучше. Она сама тебя довезет, не беспокойся. Так что ты там говорила?
– Ничего особенного, – ответила Мэри. – Я скорее разговаривала сама с собой. Ты вроде собираешься продать на ярмарке двух лошадей?
– Двойной барыш, Мэри Йеллан. А ты получишь новое платье, коли поможешь мне. Нечего улыбаться и пожимать плечами. Терпеть не могу неблагодарности. Что это с тобой нынче? Румянец сошел, глаза потускнели.
Тошнит тебя, что ли? Или живот болит?
– Я не выходила из дому с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, – отвечала она. – Сидела у себя наедине со своими мыслями, а это ох как невесело! Просто состарилась за четыре дня.
– Жаль, что нынче ты не так хороша, – продолжал он. – А я-то воображал, что прискачу в Лонстон с красоткой, парни будут заглядываться на тебя и мне подмигивать. Отчего ты так сникла? Не ври мне, Мэри, я не настолько слеп, как ты думаешь. Все-таки что приключилось в "Ямайке"?
– Ничего не приключилось. Тетушка возится на кухне, а дядя сидит с бутылкой бренди у себя и держится за голову. Одна лишь я изменилась.
– Приезжих больше не было?
– Нет, насколько мне известно. Во двор трактира никто не заезжал.
– Рот у тебя, как каменный, под глазами синяки, вид измученный. Мне встречалась одна такая женщина, но у нее были на то причины. Ее муж ушел в море на целых четыре года; только недавно воротился, из Плимута приехал. А у тебя что за причина? Или ты все обо мне думаешь и тоскуешь?
– Как не думать, – отвечала она, – думала… кого раньше повесят, тебя или твоего братца. Но что проку гадать.
– Если Джосса повесят, то по его собственной вине, – произнес Джем.
– Когда человек сам набрасывает веревку себе на шею, никуда ему не деться – точно повесят. А он прямо-таки лезет на рожон. И когда грянет гром, никто не принесет ему бутылочку бренди. Висеть он будет трезвым.
Они ехали не спеша, оба молчали. Джем поигрывал кнутом. Мэри обратила внимание на его руки. Краешком глаза она заметила, что кисти их были длинные и тонкие, в них угадывалась та же сила и то же изящество, что и у его брата.
Но эти руки привлекали, а те отталкивали. Впервые она поняла, как зыбка грань между ненавистью и любовью. От этой мысли она вся съежилась. А что, если бы рядом с ней сидел Джосс, такой, каким он был лет десять или двадцать назад? Она содрогнулась от страшной картины, что нарисовало ее воображение.
Теперь она знала, отчего ненавидит своего дядю.
Голос Джема прервал ее мысли.
– На что это ты так смотришь? – спросил он.
Мэри отвела взгляд и принялась смотреть вперед.
– Я обратила внимание на твои руки, – коротко ответила она. – Они у тебя, как у твоего брата. Сколько нам еще ехать по этой пустоши? А что это вьется впереди, не столбовая ли дорога?
– Мы свернем на нее подальше, мили через две-три. Так ты, значит, обращаешь внимание на мужские руки? Вот уж никогда не подумал бы.
Оказывается, ты все-таки женщина, а не чуть оперившийся деревенский парнишка. Ну, так расскажешь, почему просидела четыре дня молча в своей комнате, или хочешь, чтобы я сам догадался? Женщины любят напускать на себя таинственность.
– Нет тут никакой тайны. Когда мы виделись в прошлый раз, ты спросил, знаю ли я, почему тетушка похожа на привидение. Ведь ты именно так сказал?
Так теперь я знаю почему. Вот и все.
Джем внимательно поглядел на нее и снова засвистел.
– Пьянство – странная штука, – произнес он, помолчав. – Однажды в Амстердаме я напился. Это было в тот раз, когда я убежал в море. Помню, часы пробили половину десятого, и я вроде бы очнулся и обнаружил, что сижу на полу и обнимаю рыжеволосую девицу. А дальше помню только, что проснулся уже в семь часов утра в канаве, без сапог и штанов. Частенько думаю, что я делал все эти десять часов. И будь я проклят, ежели смогу вспомнить.
– Вот счастье-то какое! – заметила Мэри. – А брату твоему не повезло. К нему, напротив, возвращается память, когда он напивается.
Лошадь замедлила ход, и девушка тряхнула вожжами.
– Когда Джосс Мерлин один, пусть он разговаривает сам с собой, – продолжала она. – Стенам "Ямайки" в конце концов наплевать. Но на сей раз, когда он очнулся от пьяного беспамятства и его посетили видения, рядом оказалась я.
– И, услышав рассказ об одном таком видении, ты заперлась в своей спальне на целых четыре дня?
– Можешь считать, что ты почти угадал, – ответила она.
Внезапно Джем нагнулся к ней и быстро перехватил у нее вожжи.
– Ты не смотришь, куда едешь, – резко произнес он. – Я, конечно, говорил, что эта лошадь никогда не спотыкается, но это не значит, что ее можно направлять на гранитный валун размером с пушечное ядро. Ну-ка, позволь мне.
Мэри откинулась назад, и править лошадью стал Джем. Она заслужила его упрек, ведь и вправду она совсем отвлеклась. Лошадь прибавила ходу и перешла на рысь.
– И как же ты думаешь поступить? – спросил он.
– Еще не решила, – ответила Мэри. – Ведь я должна подумать, как это отразится на тете Пейшнс. Да не рассчитываешь ли ты, что я тебе все сейчас и выложу?
– А почему бы и нет? Я ведь не защищаю Джосса.
– Ты ему брат, и этого достаточно. Здесь много неясного, и ты как раз мог бы заполнить пробелы в этой истории.
– Ты что же, думаешь, у меня есть время работать на брата?
– Насколько я могла заметить, на это уходит не так много времени. А выгода большая, да и платить за товар ничего не надо. Мертвецы ведь ни о чем не расскажут, Джем Мерлин.
– Они-то нет, да разбившиеся корабли говорят о многом, когда их выбрасывает на камни. В поисках гавани судно ищет световой сигнал.
Приходилось тебе видеть, как мотылек летит на огонь свечи и обжигает крылышки? То же случается и с кораблем, если он идет навстречу ложному сигналу. Такое может произойти незамеченным один, два, может быть, три раза, но если подобное произойдет четвертый раз, поднимается шум, вся страна приходит в возбуждение, все хотят знать о причинах гибели кораблей. Мой братец потерял над собой контроль, и теперь его самого несет на скалы.
– И ты с ним заодно?
– Я-то? А при чем тут я? Это он сует голову в петлю. Мне случалось пользоваться его табачком, и я привозил кое-какой груз. Но скажу тебе одно, Мэри Йеллан: хочешь верь, хочешь нет, это уж твое дело – я никогда никого не убивал. Пока, во всяком случае.
Он яростно щелкнул кнутом над головой лошади, и испуганное животное пустилось галопом.
– Впереди, вон там, где каменистая гряда поворачивает к востоку, есть брод. Через полмили переедем на другую сторону и выберемся на Лонстонскую дорогу. До города останется миль семь. Ты еще не устала?
Мэри покачала головой.
– В корзине под сиденьем есть хлеб и сыр, – сообщил он, – пара яблок и несколько груш. Скоро ты проголодаешься… Так ты думаешь, что я тоже навожу корабли на скалы и наблюдаю с берега, как тонут люди? А потом, когда вздувшиеся тела выносит на сушу, обшариваю их карманы? Да, красивая картина получается.
Было ли его негодование искренним или напускным, Мэри не знала. Но она видела, как он твердо сжал губы, а на щеках его выступили красные пятна.
– Однако ты еще не доказал своей непричастности, – заявила она.
Он посмотрел на нее с презрением и насмешкой, а затем рассмеялся, как над глупым ребенком. Она ощутила приступ ненависти к нему. Интуитивно Мэри догадалась, какой вопрос он ей теперь задаст, и ее бросило в жар.
– Если ты обо мне такого мнения, почему едешь со мной в Лонстои? – спросил он.
Джем явно намеревался посмеяться над ней. Ее уклончивый ответ, невнятное бормотание дали бы ему хороший повод. Сжав зубы, Мэри решила напустить на себя веселость.
– Ради твоих прекрасных глаз, Джем Мерлин, – пошутила она, – исключительно поэтому.
Весело рассмеявшись, он покачал головой и снова стал насвистывать. Они вдруг сразу перешли на непринужденный, по-мальчишески приятельский тон.
Смелость ее слов обезоружила Джема. Он даже не заподозрил скрывавшейся за ними слабости, которую девушка питала к нему. В тот момент они были добрыми друзьями, без всякой натянутости, идущей от различия полов.
Наконец они выехали на главную дорогу. Лошадь шла рысью, и двуколка изрядно громыхала, а позади цокали копытами две краденые. Тяжелые тучи заволокли небо; дождя пока не было, туман еще не затянул возвышавшиеся вдали холмы. Где-то слева от дороги находился Олтернан. Мэри подумала о Фрэнсисе Дейви и принялась гадать, что сказал бы он, поведай она ему все. Наверно, теперь уж он не предложил бы ей выжидать, да не был бы он ей рад, свались она ему на голову под Рождество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Нет, Мэри не питала романтических иллюзий. Влюбленность – всего лишь красивое слово, и ничего больше. Джем Мерлин был мужчиной, а она женщиной. И что в нем было такого, она не знала: руки ли его, кожа, улыбка, но только что-то в нем притягивало ее, сама мысль о нем вызывала в ней и тревогу и радость одновременно. От этого чувства ей было не уйти; она знала, что встреча их неизбежна.
Девушка снова глянула на серое небо и низкие облака. Если ехать в Лонстон, то надо поскорее собираться и отправляться в путь. Не станет она придумывать никаких объяснений. За последние четыре дня она как-то ожесточилась. Пусть тетя Пейшнс думает все, что угодно. Если в ней осталась хоть капля интуиции, она должна сообразить, что видеться с ней Мэри не хочет. А взглянув на своего мужа, на его налитые кровью глаза и трясущиеся руки, она, может быть, все поймет.
Алкоголь, быть может, в последний раз развязал ему язык, его тайна выплыла наружу, и теперь судьба его была у Мэри в руках. Она еще не решила окончательно, как ей следует поступить, но выгораживать она его больше не станет. Сегодня она поедет с Джемом в Лонстон, и на сей раз пусть-ка он ответит на ее вопросы. Возможно, поняв, что она их больше не боится, а, напротив, может подвести под погибель, когда сочтет нужным, он станет разыгрывать раскаяние. Ну а завтра… что ж, завтра будет видно. В крайнем случае, можно обратиться к Фрэнсису Дейви. Он обещал помочь ей, и в его доме в Олтернане она всегда найдет приют и покой.
Ну и Святки выдались, думала она, шагая по пустоши и поглядывая на Хокс-Тор. По обе стороны возвышались холмы. В прошлом году в это время она, стоя на коленях в церкви рядом с матерью, молилась, чтобы им обеим было даровано здоровье, мужество и силы. Она молилась и о душевном спокойствии и благополучии, просила Господа, чтобы мать подольше оставалась с ней, а ферма их процветала. В ответ на мольбы пришла, однако, болезнь, нищета и смерть.
Она осталась совсем одна, попала в сети жестокости и преступления, вынуждена жнть под крышей дома, который ненавидела, и среди людей, которых презирала.
И вот она бредет по безжизненной, угрюмой пустоши на встречу с конокрадом и убийцей. В это Рождество она уже не обратится с молитвой к Господу.
Мэри ждала Джема на возвышенности у Рашифорда. Вдалеке показалась повозка, запряженная одной лошадью; сзади были привязаны две других. Возница в знак приветствия приподнял кнут. Мэри почувствовала, как в лицо ей бросилась кровь. Что за мучительная слабость! О, если бы это чувство было чем-то материальным, его можно было схватить, бросить под ноги и растоптать.
Девушка засунула руки под платок и нахмурилась. Насвистывая, Джем подкатил и бросил ей под ноги небольшой сверток.
– С Рождеством тебя, – проговорил он. – Вчера в моем кармане завелась серебряная монетка и чуть не прожгла в нем дырку. Это тебе новая косынка.
Мэри собиралась встретить его холодным молчанием и уж никак не любезничать, но такое начало ее обескуражило.
– Очень мило с твоей стороны, – ответила она. – Но, боюсь, потратился ты напрасно.
– Меня это не беспокоит, дело привычное, – бросил Джем и оглядел ее с дерзким видом с головы до ног, тихонько посвистывая.
– Что-то ты рано пришла, – заявил он. – Небось боялась, что уеду без тебя?
Она уселась рядом с ним на телегу и взялась за вожжи.
– Мне приятно снова подержать их в руках, – сказала она, не обращая внимания на его колкость. – Мы с матушкой, бывало, ездили в базарный день в Хелстон. Кажется, это было давным-давно. Как вспомню, сердце сжимается. Мы с ней не унывали даже в трудные времена. Тебе это не понять, ведь ты ни о ком, кроме себя, никогда не думал.
Сложив на груди руки, он следил, как она управлялась с вожжами.
– Эта лошадь проедет через болото даже с завязанными глазами, – объявил он. – Доверься ей. Она ни разу в жизни не споткнулась. Вот так-то лучше. Она сама тебя довезет, не беспокойся. Так что ты там говорила?
– Ничего особенного, – ответила Мэри. – Я скорее разговаривала сама с собой. Ты вроде собираешься продать на ярмарке двух лошадей?
– Двойной барыш, Мэри Йеллан. А ты получишь новое платье, коли поможешь мне. Нечего улыбаться и пожимать плечами. Терпеть не могу неблагодарности. Что это с тобой нынче? Румянец сошел, глаза потускнели.
Тошнит тебя, что ли? Или живот болит?
– Я не выходила из дому с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, – отвечала она. – Сидела у себя наедине со своими мыслями, а это ох как невесело! Просто состарилась за четыре дня.
– Жаль, что нынче ты не так хороша, – продолжал он. – А я-то воображал, что прискачу в Лонстон с красоткой, парни будут заглядываться на тебя и мне подмигивать. Отчего ты так сникла? Не ври мне, Мэри, я не настолько слеп, как ты думаешь. Все-таки что приключилось в "Ямайке"?
– Ничего не приключилось. Тетушка возится на кухне, а дядя сидит с бутылкой бренди у себя и держится за голову. Одна лишь я изменилась.
– Приезжих больше не было?
– Нет, насколько мне известно. Во двор трактира никто не заезжал.
– Рот у тебя, как каменный, под глазами синяки, вид измученный. Мне встречалась одна такая женщина, но у нее были на то причины. Ее муж ушел в море на целых четыре года; только недавно воротился, из Плимута приехал. А у тебя что за причина? Или ты все обо мне думаешь и тоскуешь?
– Как не думать, – отвечала она, – думала… кого раньше повесят, тебя или твоего братца. Но что проку гадать.
– Если Джосса повесят, то по его собственной вине, – произнес Джем.
– Когда человек сам набрасывает веревку себе на шею, никуда ему не деться – точно повесят. А он прямо-таки лезет на рожон. И когда грянет гром, никто не принесет ему бутылочку бренди. Висеть он будет трезвым.
Они ехали не спеша, оба молчали. Джем поигрывал кнутом. Мэри обратила внимание на его руки. Краешком глаза она заметила, что кисти их были длинные и тонкие, в них угадывалась та же сила и то же изящество, что и у его брата.
Но эти руки привлекали, а те отталкивали. Впервые она поняла, как зыбка грань между ненавистью и любовью. От этой мысли она вся съежилась. А что, если бы рядом с ней сидел Джосс, такой, каким он был лет десять или двадцать назад? Она содрогнулась от страшной картины, что нарисовало ее воображение.
Теперь она знала, отчего ненавидит своего дядю.
Голос Джема прервал ее мысли.
– На что это ты так смотришь? – спросил он.
Мэри отвела взгляд и принялась смотреть вперед.
– Я обратила внимание на твои руки, – коротко ответила она. – Они у тебя, как у твоего брата. Сколько нам еще ехать по этой пустоши? А что это вьется впереди, не столбовая ли дорога?
– Мы свернем на нее подальше, мили через две-три. Так ты, значит, обращаешь внимание на мужские руки? Вот уж никогда не подумал бы.
Оказывается, ты все-таки женщина, а не чуть оперившийся деревенский парнишка. Ну, так расскажешь, почему просидела четыре дня молча в своей комнате, или хочешь, чтобы я сам догадался? Женщины любят напускать на себя таинственность.
– Нет тут никакой тайны. Когда мы виделись в прошлый раз, ты спросил, знаю ли я, почему тетушка похожа на привидение. Ведь ты именно так сказал?
Так теперь я знаю почему. Вот и все.
Джем внимательно поглядел на нее и снова засвистел.
– Пьянство – странная штука, – произнес он, помолчав. – Однажды в Амстердаме я напился. Это было в тот раз, когда я убежал в море. Помню, часы пробили половину десятого, и я вроде бы очнулся и обнаружил, что сижу на полу и обнимаю рыжеволосую девицу. А дальше помню только, что проснулся уже в семь часов утра в канаве, без сапог и штанов. Частенько думаю, что я делал все эти десять часов. И будь я проклят, ежели смогу вспомнить.
– Вот счастье-то какое! – заметила Мэри. – А брату твоему не повезло. К нему, напротив, возвращается память, когда он напивается.
Лошадь замедлила ход, и девушка тряхнула вожжами.
– Когда Джосс Мерлин один, пусть он разговаривает сам с собой, – продолжала она. – Стенам "Ямайки" в конце концов наплевать. Но на сей раз, когда он очнулся от пьяного беспамятства и его посетили видения, рядом оказалась я.
– И, услышав рассказ об одном таком видении, ты заперлась в своей спальне на целых четыре дня?
– Можешь считать, что ты почти угадал, – ответила она.
Внезапно Джем нагнулся к ней и быстро перехватил у нее вожжи.
– Ты не смотришь, куда едешь, – резко произнес он. – Я, конечно, говорил, что эта лошадь никогда не спотыкается, но это не значит, что ее можно направлять на гранитный валун размером с пушечное ядро. Ну-ка, позволь мне.
Мэри откинулась назад, и править лошадью стал Джем. Она заслужила его упрек, ведь и вправду она совсем отвлеклась. Лошадь прибавила ходу и перешла на рысь.
– И как же ты думаешь поступить? – спросил он.
– Еще не решила, – ответила Мэри. – Ведь я должна подумать, как это отразится на тете Пейшнс. Да не рассчитываешь ли ты, что я тебе все сейчас и выложу?
– А почему бы и нет? Я ведь не защищаю Джосса.
– Ты ему брат, и этого достаточно. Здесь много неясного, и ты как раз мог бы заполнить пробелы в этой истории.
– Ты что же, думаешь, у меня есть время работать на брата?
– Насколько я могла заметить, на это уходит не так много времени. А выгода большая, да и платить за товар ничего не надо. Мертвецы ведь ни о чем не расскажут, Джем Мерлин.
– Они-то нет, да разбившиеся корабли говорят о многом, когда их выбрасывает на камни. В поисках гавани судно ищет световой сигнал.
Приходилось тебе видеть, как мотылек летит на огонь свечи и обжигает крылышки? То же случается и с кораблем, если он идет навстречу ложному сигналу. Такое может произойти незамеченным один, два, может быть, три раза, но если подобное произойдет четвертый раз, поднимается шум, вся страна приходит в возбуждение, все хотят знать о причинах гибели кораблей. Мой братец потерял над собой контроль, и теперь его самого несет на скалы.
– И ты с ним заодно?
– Я-то? А при чем тут я? Это он сует голову в петлю. Мне случалось пользоваться его табачком, и я привозил кое-какой груз. Но скажу тебе одно, Мэри Йеллан: хочешь верь, хочешь нет, это уж твое дело – я никогда никого не убивал. Пока, во всяком случае.
Он яростно щелкнул кнутом над головой лошади, и испуганное животное пустилось галопом.
– Впереди, вон там, где каменистая гряда поворачивает к востоку, есть брод. Через полмили переедем на другую сторону и выберемся на Лонстонскую дорогу. До города останется миль семь. Ты еще не устала?
Мэри покачала головой.
– В корзине под сиденьем есть хлеб и сыр, – сообщил он, – пара яблок и несколько груш. Скоро ты проголодаешься… Так ты думаешь, что я тоже навожу корабли на скалы и наблюдаю с берега, как тонут люди? А потом, когда вздувшиеся тела выносит на сушу, обшариваю их карманы? Да, красивая картина получается.
Было ли его негодование искренним или напускным, Мэри не знала. Но она видела, как он твердо сжал губы, а на щеках его выступили красные пятна.
– Однако ты еще не доказал своей непричастности, – заявила она.
Он посмотрел на нее с презрением и насмешкой, а затем рассмеялся, как над глупым ребенком. Она ощутила приступ ненависти к нему. Интуитивно Мэри догадалась, какой вопрос он ей теперь задаст, и ее бросило в жар.
– Если ты обо мне такого мнения, почему едешь со мной в Лонстои? – спросил он.
Джем явно намеревался посмеяться над ней. Ее уклончивый ответ, невнятное бормотание дали бы ему хороший повод. Сжав зубы, Мэри решила напустить на себя веселость.
– Ради твоих прекрасных глаз, Джем Мерлин, – пошутила она, – исключительно поэтому.
Весело рассмеявшись, он покачал головой и снова стал насвистывать. Они вдруг сразу перешли на непринужденный, по-мальчишески приятельский тон.
Смелость ее слов обезоружила Джема. Он даже не заподозрил скрывавшейся за ними слабости, которую девушка питала к нему. В тот момент они были добрыми друзьями, без всякой натянутости, идущей от различия полов.
Наконец они выехали на главную дорогу. Лошадь шла рысью, и двуколка изрядно громыхала, а позади цокали копытами две краденые. Тяжелые тучи заволокли небо; дождя пока не было, туман еще не затянул возвышавшиеся вдали холмы. Где-то слева от дороги находился Олтернан. Мэри подумала о Фрэнсисе Дейви и принялась гадать, что сказал бы он, поведай она ему все. Наверно, теперь уж он не предложил бы ей выжидать, да не был бы он ей рад, свались она ему на голову под Рождество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41