Берилл нельзя было назвать красавицей, но выглядела она свежей и приятной; более того, поведения она была безупречного.
Крафтон предложил ей вступить в брак, и она без колебаний согласилась.
Два года супруги жили отшельниками, но были счастливы.
Поэтому всех поразило известие, что Берилл сбежала в Лондон с молоденьким студентом, проводившим каникулы в Сток-Ньюингтоне.
С той поры Крафтон заперся у себя в доме, выгнал служанку и взял ведение хозяйства на себя.
Мне сдается, крах супружеской жизни помутил его разум, превратив этого человека в мизантропа чистейшей воды.
Вот, сэр, все, что я могу вам сообщить о полковнике Крафтоне, и, согласитесь, история его банальна, хотя и причинила множество неприятностей старому нелюдиму.
- Ба! - воскликнул я. - У меня превосходная рекомендация, и я, пожалуй, рискну своей спиной!
Дом бывшего военного стоял у коммунального луга, вдалеке от других жилищ.
Фасад старого дома был приятен глазу и выделялся ярким архитектурным стилем.
Стояла редкостная жара, и воздух гудел, словно в печи булочника.
Я дернул за ручку и услышал переливчатый звон в глубине гулкого коридора. Дверь распахнулась только после третьего звонка.
На пороге возник хозяин с тростью из индийского тростника.
- Кто вы такой и что вам надо? - враждебно пробурчал он. - Вы не похожи на торговца вразнос или коммивояжера, однако дергаете звонок, как сии невоспитанные и невежливые индивидуумы.
- Я от майора Уила.
В полковнике Крафтоне не было ничего ужасного. Напротив, он выглядел маленьким упитанным человечком, и только на донышке голубых глаз его кукольно-розового личика таилось некое беспокойство.
Услышав имя майора Уила, он подобрел:
- Уил - истинный джентльмен и не станет понапрасну беспокоить меня. Войдите, сэр.
Мы прошли по широкому, уложенному плитами коридору в гостиную, сверкавшую чистотой.
- Предлагаю вам освежиться, - сказал полковник привычным командирским тоном, - но вам придется пить в одиночестве, я почти законченный трезвенник.
Он вышел и несколько минут спустя вернулся с длинной бутылкой рейнвейнского и старинным хрустальным бокалом.
Холодное вино оказалось превосходным.
Полковник осведомился о цели моего визита.
Я пустился в пространные восхваления Снежных лубочных картинок и сказал, что горю желанием ознакомиться с его коллекцией.
- Лубочная картинка, - начал Крафтон печальным тоном, единственное, что навевает воспоминание о былых людях. Взору понимающего человека, - хотя я не могу причислить себя к оным, они открывают новый мир. Я же всего-навсего старый маньяк, коллекционер, раб собственной страсти.
Через час я уже сидел за столом моего нового друга перед коллекцией прелестных картинок, забыв о цели своего визита. Я готов был поклясться, что явился, дабы насладиться чудными наивными миниатюрами.
Среди них встречалось много редких и, несомненно, весьма дорогих рисунков небольшого размера, раскрашенных кисточкой. Тут же лежали миниатюры с гротескными фигурами карликов и большими видами Нюренберга. Похождения Мальчика с пальчик и Золушки чередовались с грозными набегами Людоеда и с невероятной историей Сахарной головы.
Наступил вечер, и я подумывал, как найти предлог для прощания, но погода решила за меня. Когда я встал из-за стола, с сожалением отложив в сторону ярко раскрашенную серию рисунков с приключениями злосчастного сиротки, раздался сильнейший удар грома.
- Я не могу вас отпустить, - сказал Крафтон. - Вы не морж и не утка и живым до рыночной площади не доберетесь. К тому же сообщение с Лондоном уже прекратилось. Могу предложить вам гостеприимство одинокого человека. Вы согласны?
Я с признательностью принял приглашение.
Гроза то стихала, то принималась бушевать с новой силой; дождь превратился в ревущий водопад.
- Комната, куда привел меня хозяин, выглядела очень уютной. Фламандские сундуки сверкали всеми цветами радуги. Над камином из черного мрамора с белыми прожилками висела картина Жерара Доу.
Холодный ужин, поданный на драгоценном голландском сервизе из фаянса, состоял из больших ломтей копченой ветчины, рыбы в маринаде, нежного овечьего сыра и засахаренных фруктов.
Наш разговор перешел от лубочных рисунков к военным приключениям. Полковник говорил, не скрывая своей радости.
- Поймите меня, мой друг, - он уже величал меня другом, поймите меня… Я молчу целыми месяцами, а сегодня упиваюсь словами - у меня недержание речи! По такому поводу я отступлю от строгих правив воздержания. Как вы относитесь к араковому пуншу? Я выпью капельку вместе с вами.
- Гроза ушла к югу, и дождь перестал стучаться в закрытые ставни.
Я глянул на массивные фламандские часы и удивился столь позднему часу.
- Без двадцати час. Как бежит время, полковник!
Мои слова оказали неожиданное действие.
Крафтон с дрожью положил трубку, сбросил испуганный взгляд на пожелтевший циферблат и простонал:
- Без двадцати час! Вы сказали, без двадцати час!
- Конечно, - ответил я. - Когда беседуешь о столь интересных вещах и попиваешь столь чудесный напиток…
- Бога ради, - воскликнул он, - не покидайте меня… Скажите, мой друг, который час показывают стрелки?
Он позеленел от страха, и по его подбородку стекала струйка слюны.
- Ну что вы, полковник, минутная стрелка ползет к сорок пятой минуте. Скоро будет без четверти час!
Крафтон издал вопль ужаса.
- Почему же я не сплю в сей поздний час? - крикнул он. - В этом замешаны адские силы. Который час?
- Без четверти час, полковник… Уже бьет три четверти!
- Проклятие! - захрипел он. - Вот она!
Дрожащим пальцем он указал на темный угол комнаты и повторил:
- Вот она! Вот она!
Я ничего не видел, но странное недомогание стеснило мне грудь.
- Тень… Тень, являющаяся без четверти час… Вы видите ее?
Я поглядел туда, куда он указывал пальцем, но ничего необычного не увидел.
Он опустил голову и забормотал:
- Конечно, вам ее не увидеть. Она так легка, так субтильна, эта тень. Но вы можете слышать ее.
- Ваша тень шумит?
- Стучит. Призрак, который ужасно стучит.
- Я прислушался и ощутил, как на меня начинает накатывать беспричинный животный страх.
Издалека доносились глухие стуки, равномерно отбивавшие какой-то гнетущий дьявольский ритм.
Я растерянно смотрел по сторонам и не мог понять, откуда идет этот угрожающий стук.
Звуки то раздавались рядом и дребезжали, как надтреснутый колокол, то удалялись, как быстрый конский топот, потом возвращались обратно и походили на хлопанье перепончатых крыльев невидимых летучих мышей.
- Откуда этот шум? - нервно прошептал я.
Полковник поднял на меня остекленевший взгляд.
- Это стучит тень.
- Где? - с отчаянием воскликнул я.
- Пойдем и посмотрим, - вдруг с твердостью сказал он, схватил лампу и двинулся по коридору впереди меня.
Звуки стали почти неразличимыми и словно растворились в воздухе, будто чьи-то неуверенные руки постукивали по потолку.
Я сказал об этом хозяину, и тот, подняв голову, прислушался.
- Нет! Они доносятся из-под пола, из погреба. Прислушайтесь!
Из мрака погреба, дверь которого отворил подполковник, доносился стук деревянного молотка, обернутого тряпицей.
- Пошли, - приказал он.
Звуки становились все внятней, и я, сам не знаю почему, боялся подойти к месту, где они рождались.
Вдруг Крафтон распахнул дощатую дверь, и я увидел просторный винный погреб с рядами бутылок.
Он поднял лампу к потолку и копотью начертал на своде круг.
- Она стучит! Боже, как она стучит!
- Кто… кто она?
- Тень! Всегда без четверти час. Она всегда стучит в это время, а я сплю и не слышу ее, ибо хочу спать и не слышать. А этой ночью вы заставили меня бодрствовать, проклятое вы существо!
Я глянул на него - он был отвратителен.
Глаза покраснели, и в них вспыхивали яростные огоньки. Открыв рот, он обнажил желтые кривые зубы с огромными клыками. Неужели передо мной мягкий, доброжелательный человек, любитель нежных лубочных картинок?
- Грязный шпион! - закричал Крафтон и поднял руку. С невыразимым ужасом я увидел, что его кулак сжимает ручку громадной сечки, заточенной словно бритва.
- Скотина!
Лезвие просвистело у самого моего носа, и во все стороны полетели осколки бутылок - в погребе запахло портвейном и ромом.
И тут, как ни странно, ко мне вернулось самообладание: я перестал страшиться невидимки.
- Полковник, - спокойно сказал я, - нам мало одной тени, являющейся без четверти час?
Он замер и тихо опустил сечку, зловещие огоньки померкли в его глазах.
Лампа упала и погасла, но, к счастью, не взорвалась.
Несколько минут я стоял в непроницаемом мраке. Тишина была полной: прекратились все стуки.
Я чиркнул спичкой и увидел мертвого полковника Крафтона, распростертого на плитах погреба…
Не помню, как добрался до трактира «У веселого возчика», а утром вернулся в дом полковника с судебными чиновниками, и врач констатировал, что Крафтон умер от разрыва аневризмы.
- Разройте пол погреба, - сказал я полицейскому офицеру.
- Зачем?
- Чтобы извлечь труп миссис Крафтон, убитой мужем несколько лет назад в приступе ревности.
Труп с рубленой раной на голове был найден.
Я рассказал странную и мрачную историю об ударах, звучавших в ночи, и врач, который не выглядел дураком, покачал головой.
- Я понимаю вас, мистер Репингтон, Вы слышали биение сердца преступника, усиленное его собственным ужасом от содеянного без четверти час, когда он и совершил свое преступление. Случай исключительно редкий, но не единственный в анналах медицинского факультета. Боже, что выстрадал этот человек!
- Однако, - прервал я, - не это навело меня на мысль о возможной виновности полковника Крафтона… Быть может, доктор, я удивлю вас, сказав, что вечером и во время ночной беседы меня одолевал смутный страх.
- Инстинктивный?
- Вовсе нет, дедуктивный… и он происходил от лубочных картинок, мысль о которых не оставляла меня.
- Объяснитесь, - потребовал врач.
- Я никогда не видел такой полной коллекции, как у полковника Крафтона. В ней имелись все сказки, кроме самой известной истории, о которой знает любой малыш.
- А именно?
- Истории Синей Бороды! Муж-убийца напоминал Крафтону о его собственном преступлении. Эта странная лакуна заставила работать мою мысль, и задолго до рокового часа я начал догадываться…
Мепл Репингтон добавил, что это печальное приключение положило конец его литературной карьере, открыв ему путь в полицию.
- Чертов Репингтон, я не знал об этом его приключении, произнес мистер Триггс, присовокупив свой голос к выдумке и простительному греху сочинительства.
- Мистер Пайкрофт пробормотал:
- Они пили араковый пунш. Если хотите, я вам приготовлю такой же.
Мистер Триггс обсуждал с миссис Снипграсс меню обеда, которым хотел отблагодарить мистера Пайкрофта, когда явился мистер Дув. Новость, сообщенная им, - была ошеломляющей.
- Мистер Пайкрофт умер, он принял такую дозу цианистого калия, что от лето несет миндалем, как от итальянского марципана. Мистер Чедберн собрал жюри и поручил передать вам, что вы включены в него. Это займет у вас несколько минут, ибо самоубийство не вызывает никаких - сомнений, а вам вручат вознаграждение в шесть шиллингов и пять пенсов.
- Почему он это сделал? - вскричал мистер Триггс.
- А с каких пор доискиваются причин событий, происходящих в Ингершаме? - ответил вопросом на вопрос мистер Дув.
- Я так хотел узнать рецепт аракового пунша, - печально произнес Триггс. - Мне положительно не везет.

VII
СТРАСТЬ РЕВИНУСА
Трагическая кончина аптекаря Пайкрофта стала темой устной хроники, и слава мистера Триггса несколько потускнела. Он не стал жаловаться, напротив, обрадовался этому, ибо знал, что не заслуживает ее. И чем больше он размышлял о тайне Пелли, тем яснее понимал, что пленение мясника Фримантла ничего не разъяснило.
Самоубийство Пайкрофта, причину которого он пытался разгадать, вызвало у него состояние угнетенности, быстро переросшее в глубочайшую меланхолию.
Не желая ни с кем встречаться, он сидел дома, курил одну трубку за другой и листал толстенные тома Диккенса.
Несколько раз в день его взгляд обегал залитую солнцем главную площадь, и он шептал:
- Кобвел умер от страха… его сосед Пайкрофт покончил с собой… сестры Памкинс исчезли… Фримантл в сумасшедшем доме. Черт подери, остались лишь кондитер Ревинус и мэр Чедберн - только их дома пока еще не раскрыли своих тайн…
В среду, в ярмарочный день, разразилась гроза.
Рыночная торговля прошла без привычного оживления; многие торговцы, напуганные тропической жарой, даже не стали разбивать свои палатки. Кроме того, в округе свирепствовала коровья чума, и многие скотоводы не явились на рынок.
Миссис Снипграсс, подавая чай с кексом, сообщила, что свиньи и бараны тоже поражены болезнью и их нельзя ни продавать, ни есть.
- Сдается мне, на Ингершам обрушилось несчастье, сказала в заключение славная женщина, - а когда разразится гроза, станет еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15