— Она сможет узнать тебя по голосу?
— По голосу? Конечно. Само собой, она знает мой голос.
— Ладно. Тогда я хочу, чтобы ты позвонил ей и поговорил с ней по телефону.
— Для чего?
— Да просто потому, что иначе она мне не верит. Я хочу, чтобы ты сам поговорил с ней. Скажи, что ты жив, здоров и все отлично, только не забудь предупредить, чтобы живо собрала деньги и держала их наготове, понял? Скажи, что мы тут не в игрушки играем. Все запомнил?
— Какие деньги? — поинтересовался Льюис.
— Те самые, которые послужат гарантией, что ты вернешься домой целым и невредимым.
— А что будет, если ей не удастся достать деньги? — вдруг вмешалась Ида.
— Не беспокойся, она их достанет, — успокоил ее Лютер.
— Ответь мне, Лютер.
— Я, кажется, уже ответил.
— Ты ведь не собираешься причинить ему вред, правда?
— Я собираюсь раздобыть деньги, — ответил Лютер.
— Потому что, если ты тронешь его хоть пальцем…
— Прошу тебя, прекрати, Ида! Успокойся.
— Если ты осмелишься коснуться его… если поднимешь на него руку…
— Тихо, тихо!
— Я тебя убью, — мягко предупредила Ида.
— Замечательно! — фыркнул Лютер. И снова устремил негодующий взгляд в потолок. — Самый подходящий разговор для любящей жены, верно, Мартин? Даже сердце замирает!
— Я не шучу, — предупредила Ида.
— Никто никого не собирается убивать, — сердито буркнул Лютер. — Мы…
— Мой отец вполне может, — вмешался Льюис. — У него полным-полно знакомых крутых парней.
— У твоего отца нет и не может быть таких знакомых, — возразил Лютер.
— А вот и нет! Есть!
— А вот и нет! — передразнил его Лютер. — Когда я был таким же маленьким, как и ты, я тоже считал, что у моего отца полным-полно знакомых крутых парней, но на самом деле ничего подобного, конечно, не было. Все эти парни просто-напросто собирались, чтобы пропустить с ним по стаканчику. А мне только казалось, что они крутые, и все потому, что я был мягким, чувствительным мальчиком…
— Нет, — убежденно перебил его Льюис, — эти парни и вправду крутые! Я сам их видел, — похвастался он.
— Все, хватит! Не собираюсь больше тратить время на то, чтобы противопоставлять глупые детские фантазии объективной реальности. Ты меня понял? — спросил Лютер.
— Нет.
— Сейчас я наберу твой домашний номер телефона…
— Они и вправду крутые. У них и пистолеты есть, и еще много чего такого.
— Кхм, — поперхнулся Лютер. — Значит, пистолеты, говоришь? И еще много чего? — Он встал и подошел к телефону. — Когда к телефону подойдет твоя няня, сразу же возьмешь трубку, понял? Я хочу, чтобы ты сам поговорил с ней.
Оскорбленный Льюис надулся и не соизволил даже ответить.
— Ты меня слышал?
Тот, с мрачным выражением лица, коротко кивнул.
— Хорошо, — буркнул Лютер и начал набирать номер.
— Их даже копы немного боятся, — вдруг сообщил Льюис.
— Кхм, — кашлянул Лютер и прижал трубку к уху, дожидаясь, пока его соединят с «Кленами».
— Когда они приходят к нам домой, — продолжал гнуть свое Льюис, — я хочу сказать, копы, вот как в прошлом году…
— Да, да, — раздраженно буркнул Лютер и нетерпеливо забарабанил пальцами по диску телефона.
— Все приятели моего отца тогда пришли, — не сдавался Льюис.
— Угу, — буркнул Лютер, — и, разумеется, пистолеты тоже не забыли с собой прихватить!
— Разумеется! У них у всех пистолеты с собой, если хочешь знать! А если не веришь, можешь посмотреть в «Дейли ньюс».
Там об этом писали.
В трубке щелкнуло.
— «Клены», — откликнулась Нэнни на другом конце.
У Лютера отвалилась челюсть. Что-то промелькнуло у него в голове… внезапное озарение. Он так выпучил глаза, что, если бы не толстые стекла очков, они непременно выпали бы на пол.
В горле у него пискнуло. Онемев от ужаса, он уставился на мальчика, спокойно сидевшего напротив, а в ушах похоронными колоколами звенел голос гувернантки — «Клены», «Клены»… И тут вдруг он вспомнил, почему название дома всегда казалось ему смутно знакомым. Бог ты мой, ошарашенно подумал Лютер, о Боже, Боже!..
— «Клены», — повторила Нэнни, будто нарочно, с дьявольской насмешкой в голосе растягивая слова. Перед глазами Лютера завертелись, будто змеи, черно-белые круги и, развернувшись, вытянулись в две строки, оказавшись двумя черными газетными заголовками. И Лютер вдруг окончательно вспомнил — именно эти самые заголовки еще совсем недавно кричали со страниц всех газет. Первый из них, напечатанный жирным черным шрифтом, который почему-то всегда предпочитают городские таблоиды, вдруг вытянулся перед помутившимися глазами Лютера, словно живой:

«АРЕСТЫ В „КЛЕНАХ“
Второй заголовок, напечатанный тем более изысканным, косым шрифтом, которому отдают предпочтение утренние городские газеты, сообщал уже более подробно:

«ПРЕСТУПНЫЙ МИР УСТРАИВАЕТ КОНФЕРЕНЦИЮ. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ОБЛАВА»
Оба заголовка издевательски мерцали перед мысленным взором Лютера. Потом, подмигнув ему в последний раз, свились в тугую спираль и ледяным обручем сжали похолодевшее от ужаса сердце. В ушах у него по-прежнему гудел похоронный колокол.
«Клены», ну конечно! О Бог мой! Кармине Гануччи! Господи, спаси и помилуй!
— Боже милостивый! — очнувшись, простонал он в полный голос и швырнул трубку, будто она обожгла ему руки. С трудом добравшись до кресла, Лютер рухнул в него, в отчаянии обхватил руками гудевшую голову, безумными глазами уставился в потолок и заорал:
— А вы что, газет никогда не читаете, черт возьми?!
— Что такое? — перепугалась Ида. — В чем дело?!
— Надо немедленно отвезти его домой, и чем скорее, тем лучше! — простонал Лютер. — Бог мой, ты хоть представляешь, чьего сына мы с тобой похитили?!
— Кармине Гануччи, — ответил за нее Льюис.
Глава 17
АРТУР
Как только самолет, качнув крыльями, оторвал колеса шасси от взлетной полосы аэропорта Хитроу, Кармине Гануччи, удовлетворенно вздохнув, перевел стрелки наручных часов на нью-йоркское время. Теперь они показывали 7.50 вечера, а это значило, что меньше чем через час их самолет приземлится в аэропорту Кеннеди. Кармине покосился на жену. Стелла, мирно посапывая, сладко спала в соседнем кресле. Вот и хорошо, удовлетворенно подумал он. Он всегда с нетерпением ждал, когда Стелла отправится спать. Это позволяло ему без помех предаваться размышлениям о своей любовнице.
Как ни странно, думая о себе, Гануччи представлял себе этакого Гэри Купера. Соответственно его возлюбленная представала перед его мысленным взором в виде Грейс Келли, И вовсе не потому, что в реальной жизни она и в самом деле была похожа на знаменитую актрису, хотя, по мнению Гануччи, у него самого было много общего с Гэри Купером, по крайней мере во взгляде (если бы он еще мог говорить точь-в-точь как Гэри Купер, но тут уж ничего не поделаешь!). Самое главное, считал он, такие встречи, как у него с его возлюбленной, бывают только в кино!
Прикрыв глаза, он как будто слышал шуршание страниц, когда оба листали сценарий, видел, как они по очереди поглядывают в напечатанный текст, прежде чем произнести очередную фразу:
Гэри: Простите, что беспокою вас, мисс, но что такая хорошенькая девушка, как вы, делает в подобном месте, да еще одна?
Грейс: А чем плохо это место?
Гэри: Место вполне приличное, но только не для такой девушки, как вы!
Грейс: А по-моему, здесь очень мило!
Гэри: Я тоже так думаю. Пожалуйста, не поймите меня превратно… просто мне кажется, что у вас самая очаровательная мордашка, которую я когда-либо видел в этом городе. Нет, во всем мире!
Грейс: Тогда чем вы недовольны?
Гэри: Недоволен? Кто недоволен? Разве я говорю, что я недоволен? Наоборот, я всем доволен. Я самый довольный покупатель в мире.
Грейс: Только не говорите об этом мне. Скажите лучше мадам Гортензии.
Гэри: В этом-то все и дело!
Грейс: Боюсь, я чего-то не понимаю.
Гэри: Я сейчас думаю о более постоянном соглашении.
Грейс: Это и есть постоянное соглашение.
Гэри: Я думал, что, если вы оставите ее ради более постоянной договоренности…
Грейс: Если я оставлю ее, мадам Гортензия оторвет мне голову.
Гэри: А если вы не уйдете, то я сам оторву ей голову. Да и вашу в придачу.
Грейс: Я как-то никогда об этом не думала. И что за соглашение вы имеете в виду?
Гэри: Я подразумевал такое соглашение, в результате которого вы выйдете отсюда вместе со мной, чтобы уже никогда не возвращаться назад. И вам больше никогда не придется выслушивать от мадам Гортензии указания, как вам быть и что делать.
Все это буду делать я.
Грейс: Что-то я не вижу особой разницы.
Гэри: А разница в том, что я — Кармине Гануччи.
Грейс: Ах!
Кармине Гануччи почувствовал, как в нем волной поднимается знакомое возбуждение. Вызвав звонком стюардессу, он спросил, не сможет ли она принести ему Алка-Зельтцер. Стюардесса говорила с английским акцентом, который отнюдь не способствовал взаимопониманию. Она сочувственно осведомилась, не страдает ли он от головной боли.
* * *
А Бенни Нэпкинс между тем постепенно начинал думать, что если человек с детства не был приучен ходить босиком, то задача взобраться на крышу по пожарной лестнице, даже при дневном свете, может оказаться для него непосильной. Что же говорить о том, когда приходится заниматься подобным делом ночью, в полной темноте, да еще когда все без исключения предметы, как нарочно, наотрез отказываются стоять прямо? От Нонаки пользы было мало. Пока они с черепашьей скоростью карабкались вверх по узким железным прутьям пожарной лестницы, прикрепленной к задней части дома, Нонака беспечно распевал «Хорошенький зонтик и веер». Добравшись до третьего этажа, они решили передохнуть, но тут какая-то леди, высунув голову в окно, чуть не столкнулась лбом с Домиником по прозвищу Гуру.
— О! — изумленно выдохнула она.
— О! — в тон ей ответил Доминик и прибавил:
— Софтбол, леди! — после чего невозмутимо продолжал взбираться на четвертый этаж.
За его спиной Нонака, вознамерившись приветствовать даму изысканным поклоном, едва не сорвался с пожарной лестницы, но, с трудом удержав равновесие, снова принялся во весь голос горланить ту же песню. А Бенни все гадал, сколько людей по ночам падают в Нью-Йорке с пожарных лестниц — больше ли, чем, скажем, с мостов, или нет.
Доминик с интересом заглянул в следующее окно.
— Узнал? — пропыхтел снизу Бенни.
— Вперед, — скомандовал Доминик. — Назад!
— Кто это? — На них с удивлением воззрился незнакомый мужчина в пижаме.
— Газовая компания, — бодро отрапортовал Доминик.
— А что, утечка газа?
— Да, утечка, — не стал спорить Доминик.
— Доброго вам вечера, сэр! — раскланялся снизу Нонака.
— И вам, — совершенно сбитый с толку, отозвался мужчина.
Нонака снова запел.
— А где ваши удостоверения? — строго спросил мужчина у Бенни, когда тот, пыхтя, прополз мимо его окна, явно собираясь карабкаться дальше.
— Внизу, в машине, — через плечо бросил Бенни.
— А, все понятно, — кивнул тот и задернул шторы.
* * *
Нюхалка Делаторе был твердо уверен в одном: пятьдесят тысяч зеленых — очень большие деньги. Впрочем, и все это знали.
Даже Артур Доппио в этом не сомневался. А еще Нюхалка надеялся, что если им повезет, то может быть… очень может быть, Артуру и удастся уговорить Нэнни расстаться с этими деньгами в их пользу. А еще он до сих пор наизусть помнил пословицу, которую крестная мать, качая его на коленях, часто повторяла ему в детстве: «Prendi i soldi е corri», что по-английски звучало примерно как «Бери денежки и тикай». И если пятьдесят тысяч долларов в его представлении были сказочной суммой, о которой если и мечтать, так только во сне, то двадцать пять зеленых в твердой валюте, то есть новенькими, хрустящими купюрами, казались ему вполне достижимой реальностью.
Стало быть, все озабочены тем, как заработать деньги — вопрос только в том, какую сумму кто-то считает достаточной для того, чтобы быть счастливым. Его незабвенная крестная благодарила Бога, если у нее в кармане было пять долларов, а на столе — большое блюдо макарон. Если учитывать тот факт, что с тех лет прошло немало времени, а также помнить о неизбежной инфляции, то придется признать, что Нюхалка был абсолютно прав, считая двадцать пять долларов справедливым вознаграждением за секрет, который, впрочем, уже был известен всем и каждому в округе, включая и Бенни Нэпкинса. Именно по этой причине он и отправился на поиски лейтенанта Боццариса, который в свое время пообещал ему эту скромную сумму, если Нюхалка снабдит его какой-нибудь свежей и интересной информацией.
— Могу я вам помочь? — спросил один из подчиненных Боццариса, заметив Нюхалку, который прохаживался в коридоре полицейского участка.
— Мне бы повидаться с лейтенантом, — сказал Нюхалка, — надо кое-что сообщить.
— Что именно?
— У меня для него информация, — объяснил Нюхалка.
— Ах вот оно что! — догадался тот. — Так ты дятел!.
Нюхалка не потрудился ответить. Что ж, обиженно подумал он, оскорбляйте меня, оскорбляйте. А двадцать пять зеленых — это все же двадцать пять зеленых!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25