– Ежей и лягушек на вече скликают! – Прямислава улыбнулась. – Может, здесь целый город?
– Да нету здесь городов! – Ростислав пожал плечами. – Если бы поставили, я бы знал.
Идя на звук, они вскоре выбрались на опушку. Перед ними простиралась широкая скошенная луговина, серебряная от росы, а вдали стояло на пригорке село из полутора десятков дворов.
– Это мы, пожалуй, на Таишино село набрели! – сообразил Ростислав и провел рукой по черным волосам, стряхивая с них росу, накапавшую с веток. – Там же церковь! Ну, мы с тобой далеко ушли, я не ожидал даже! – Он усмехнулся. – У страха, говорят, и глаза большие, и ноги длинные! Отсюда до реки верст пять будет!
– Откуда церковь в такой глухомани? – удивилась Прямислава. – Не во всяком городе есть, а тут в селе!
– Тут раньше святилище стояло. Это место Яровитовой горой называлось, и на праздники сюда со всей округи народ собирался. Епископ Иаков сюда прислал монаха, старца Пиония Людошу. Он было хотел и Яровитов идол свергнуть, а за то получил от народа топором по голове. Там же где-то под горой его похоронили, а потом в горе родник открылся, да такой, что даже зимой не замерзал. Когда пошел слух об этом, уже новый епископ был, Феодосии. Он прислал дружину, и тогда уж идол свергли и сожгли, а на горе поставили церковь Воскресения Господня. Ну, пойдем! – решил Ростислав. – Едва ли венгры сюда раньше нас успели.
Они пересекли влажный от росы луг и вступили на узкую тропинку, ведущую к погосту. Звон била не унимался, и над тыном видна была лемеховая, серебряная от старости крыша деревянной церкви с простым маленьким крестом. Церковь была совсем крошечной, а на стволе большой липы возле нее был повешен темный образок, должно быть Богородицы. У церкви не было даже паперти, но у входа был постелен пестрый домотканый половичок, придававший ей по-домашнему уютный и опрятный вид. Двери были открыты, и молодой короткобородый дьяк усердно лупил колотушкой в подвешенный железный блин, который здесь заменял слишком дорогие колокола.
Завидев пришедших, дьяк так удивился, что выпучил глаза, безотчетно продолжая колотить в било. Его можно было понять: немногочисленных окрестных жителей он знал наперечет, а эти двое были ему совершенно не знакомы. Мало того, вид парня с воинским поясом наводил на мысль о городе и княжеской дружине, да и девушка, хоть и была одета в простую потрепанную рубашку, тоже не походила на простолюдинку. Таким образом из леса выходит только нечисть, морочащая добрых людей, и молодой отец Орентий не знал, то ли ему попытаться отогнать видение крестным знамением, то ли спасаться бегством.
Странные гости приближались, а из дверей между тем выглянул сам отец Родион, священник.
– Ты что, Орейка, очумел совсем? – мягко, но выразительно поинтересовался он. – Все лупишь и лупишь, будто пожар, а пора службу начинать!
– О! – только и произнес отец Орентий в свое оправдание, показывая колотушкой на пришельцев. Но те уже подошли к крыльцу, и пугливый дьяк поспешил скрыться за стенами святой церкви.
Священник тоже удивился, но не настолько, чтобы испугаться. Он служил на бывшей Яровитовой горе уже пятнадцать лет и давно привык к мысли, что вполне может разделить когда-нибудь участь смиренного инока Пиония.
– Кто же вы такие будете, люди добрые? – спросил он, прищурившись, чтобы получше разглядеть их.
– Издалека мы, – вежливо ответил Ростислав. – Будь здоров, отче!
– И вам добрый день! Зачем же к нам пожаловали?
– Да вот, отче, – Ростислав кивнул на Прямиславу, – вышел грех, умыкнул я девицу. Обвенчаться бы нам, пока хуже чего не вышло.
– Идемте, – тут же согласился отец Родион и даже засуетился немного, пропуская их в дверь, такую низкую, что Прямиславе пришлось, входя, пригнуться. – Сейчас мигом и того… Начнем, благословясь!
– Непорядок это, отче! – предостерег отец Орентий, еще хорошо помнивший свою науку. – Сперва отслужить, потом…
– Делай свое дело, кадило раздувай! – прикрикнул на него отец Родион. – Или забыл грамоту епископа? «Если придут звать тебя крестить, или отпевать, или венчать, или исповедовать, – стал он повторять на память, подняв для большей назидательности палец, – то надлежит идти немедля. Нет греха, если придется ночью встать, из-за стола встать, даже службу церковную прервать, – больший грех выйдет, если, ожидая тебя, нетвердые в вере передумают…» Поганцы! – добавил он уже от себя, и Прямислава чуть не рассмеялась. Ее ничуть не удивило существование подобной грамоты, которую посланцы епископа зачитывали служителям всех церквей волости, где большинство народа гораздо охотнее молилось Перуну, Велесу и Ладе, чем Святой Троице.
– Идите, станьте сюда! – продолжал отец Родион, подталкивая жениха и невесту к аналою. – Вы крещеные?
– Крещеные! – Ростислав предъявил нательный крест, а Прямислава просто кивнула.
– Исповедовались хоть когда-нибудь?
– На Пасху, – ответили они хором.
– Как крестильные имена?
– Михаил.
– Ксения.
– В первый раз венчаетесь?
– Во второй.
– Как так? – Отец Родион нахмурился. На его памяти уже бывали случаи, когда вчерашние «поганцы» пытались венчаться снова, просто прогнав надоевшую прежнюю жену.
– Вдовец я, – пояснил Ростислав. – Давно, года четыре уже.
Ростислав отвечал, имея в виду как бы одного себя, поскольку признание, что его невеста, по виду девица, тоже когда-то венчалась, вызвало бы слишком много долгих объяснений.
– Колец нету?
– Есть, – неожиданно для Прямиславы ответил Ростислав и стал развязывать кошель на поясе.
Оттуда он извлек что-то маленькое, передал священнику, потом стянул с пальца один из своих перстней и вручил ему же.
За происходящим наблюдали четверо местных жителей – таишинский тиун с домочадцами. В этот обычный будний день на службу явились только они, поскольку тиун местного боярина считал усердие к церкви своей должностной обязанностью. Прочие таишинцы не спешили на зов била, и потом им пришлось долго каяться, поскольку другое такое зрелище, как сегодня, они могли увидеть еще не скоро.
По порядку отец Родион должен был бы задать жениху и невесте еще несколько вопросов относительно родства, кумовства и согласия родичей на брак, но он понимал, что при текущем состоянии дел это уже не важно. Раскрыв свою потрепанную, драгоценную книгу, отец Родион начал молитвословие. Прямислава слушала про Исаака и Ревекку, слушала, как отец Родион испрашивает Божьего благословения на обручение, и едва могла опомниться от изумления, которое сейчас было ее главным чувством. Свое первое венчание она почти совсем не помнила, но различие было – как между небом и землей! Как велики были пышность и блеск ее первого брака, как много знатных, нарядных мужчин и женщин толпилось вокруг нее тогда, какое торжественное богослужение развернулось под началом владимирского епископа, прибывшего в Берестье нарочно для нее. И все это делалось для нее, для маленькой девочки, которая весьма смутно представляла себе, какой поворот совершается в ее судьбе, и совсем не знала того взрослого дядю с бородой, который стоял рядом с ней, возвышаясь головой, как ей казалось, под самый купол, и своей большой, чужой рукой надевал на ее маленький детский пальчик золотой перстень с красным камнем. Ее главной заботой тогда было не уронить перстень, в котором один ее палец чувствовал себя слишком просторно, а два, увы, не влезали. Где теперь тот перстень, где тот дядя с бородой? Прямиславе хотелось смеяться, такой счастливой она чувствовала себя сейчас и такими далекими, даже забавными казались ей все ее прежние недруги и беды.
Им подали кольца, чтобы жених и невеста троекратно обменялись ими; нынешнее кольцо было как раз по пальцу Прямиславы, и она удивлялась, где Ростислав его взял.
– Перстнем дадеся власть Иосифу в Египте, перстнем прославися Даниил во стране Вавилонстей, перстнем явися истина Фамари, перстнем Отец наш небесный щедр бысть на сына Своего: дадите бо, глаголет, перстень на десницу его… – торжественно провозглашал отец Родион. При всех ее познаниях, почерпнутых в Апраксином монастыре, Прямиславе трудно было понять, при чем тут земля Египетская и Даниил, зато гораздо яснее было, почему желание «поганцев» справлять церковные обряды было таким нестойким. Поди разберись, выйдя из леса, почему твоя свадьба должна благословляться не Ладой и Живой, а каким-то Иосифом с его властью в Египте! Не говоря уж о том, что о существовании Египта какой-нибудь бортник Пасмура услышал бы во время венчания первый раз в жизни… – Сочетай Господь их в едину мысль, венчай их в едину любовь и совокупи их в едину плоть…
И совсем не так отзывались в сердце Прямиславы эти слова, чем когда они относились к Юрию Ярославичу. Бог соединил ее с тем, кого она действительно любила, и эту связь уже не смогут разорвать ни княжеские раздоры, ни церковные грамоты.
«Отче наш»… Три глоточка меда из чаши (о такой роскоши, как вино, в глуши и вспоминать не приходилось), троекратный обход вокруг аналоя под пение одинокого, но гордого своей должностью отца Орентия… Все. Они вышли вместе с отцом Родионом из церкви, и теперь Прямислава стояла на пестром домотканом половичке уже замужней женщиной. Она опять перестала быть «Вячеславовой дочерью», а сделалась «Ростиславовой княгиней».
– Ты откуда кольцо раздобыл? – шепнула она, держась за руку мужа и улыбаясь жителям села, которые наконец выбрались из домов поглядеть на такое диво.
– В Белзе заказал. Мы же там еще венчаться собирались, помнишь, и бояре хором кричали. Как раз в то утро готово было, когда из города бежали. Я его утром взял, хотел показать, да не до того было.
Прямислава улыбнулась. Все-таки они обвенчались, хотя совсем не там, не тогда и не так, как предполагалось. Главное – с кем она обвенчалась, а с этим все было именно так, как она хотела.
Глава 12
Из церкви отец Родион повел их к себе – его маленькая избенка стояла бок о бок с церковью. Молодая матушка Макрина первым делом захлопотала, разбирая сундук и прикидывая, какой из своих повоев пожертвовать новобрачной: по обычаю, покрывать голову невесте следовало наутро, но матушка, услышав еще в церкви, что-де «грех случился», сделала из этого правильные выводы. Вдвоем с какой-то девушкой, то ли родственницей, то ли челядинкой, они собирали на стол, а какая-то бабка в это время торопливо перешивала хозяйкин повой по голове Прямиславы.
Вдвоем со старухой попадья расплела ей косу, заплела две, обвила их вокруг головы и покрыла повоем; бабка при этом пела тонким пронзительным голоском:
Вчера тебя, косыньку, девицы плели,
Заплели косыньку трубчатую;
Сегодня же косыньку свашеньки плетут,
Расплели косыньку трубчатую,
Заплели косыньку двойчатую…
Прямислава слушала, то подавляя смех, то со слезами на глазах. Как глупо все же у нее все получилось! Тогда, в первый раз, князь Юрий устроил попойку по случаю свадьбы, на которой новобрачная вообще не присутствовала. И не торжество в соборе Берестья, и не долгие пиры с медвежьей борьбой, как на княжеских свадьбах, а вот эту бедную избу, эти печеные яички на непокрытом столе, эту бабку с коричневым от загара морщинистым лицом, – все это она, Прямислава Вячеславна, Ростиславова княгиня, будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Это и есть ее настоящая свадьба, самое главное, самое яркое событие в жизни каждой женщины, когда весь мир, пусть всего несколько дней, существует только ради нее.
Потом уселись за стол, и Прямислава чуть ли не с благоговением смотрела на кувшин с квасом, половину каравая и горшок каши, который попадья собственноручно сняла со старинной маленькой печи. В женском уборе, без привычной косы на спине, Прямислава чувствовала себя неловко, но это же непривычное ощущение наполняло ее гордостью и торжеством. Попадья Макрина угощала их с Ростиславом кашей, жалела, что их родителям не случилось тут присутствовать, качала головой, когда ей отвечали, что у жениха уже нет в живых отца, а у невесты – матери. Бабка сыпала цветистыми обрядовыми пожеланиями счастья, здоровья, богатства и умножения рода, а в дверях толпились таишинцы, собравшиеся поглазеть на диво – свадьбу двух чужаков, на заре вышедших из дремучего леса. Не лешие, слава Богу, раз с крестами на шеях и не боятся войти в церковь и в дом, защищенный знаками солнца и грома небесного…
Потихонечку незваные гости, особенно мужчины, стали просачиваться ближе к столу, чтобы в ответ на поклоны и пожелания получить заслуженную чарочку. Осмелев, несколько женщин завели уже величальную свадебную песню «Как сидит сокол на колышке…», и, возможно, дело дошло бы и до плясок, как вдруг сквозь разгулявшуюся толпу пролез человек с мечом на поясе. Прямислава положила ложку, Ростислав резко поднялся с места. Вошедший с виду был похож скорее на жителя большого города, чем на таишинского смерда, тем более что гости оглядывались на него с удивлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53