Было почти темно, выбивать или раздувать огонь было некогда, и только открытая дверь давала немного света. Со двора доносились крики и даже звон оружия.
– Кто такие? Что за люди? – кричал с порога в темноту боярин Милюта, без сапог, но с мечом в одной руке и щитом в другой. – Кого леший принес?
– Ты, что ли, от князя Вячеслава? – отвечал ему незнакомый голос. – Ты Юрьеву княгиню везешь?
– Кто я и куда еду, сам знаю, а всякому черту не докладываюсь! – гневно отвечал боярин Милюта. – Чего надо?
– Мы от князя Юрия Ярославича берестейского, велено нам княгиню Юрия туровского вернуть в Берестье! – слышалось в ответ. – Где она?
– Не твое собачье дело!
– Не говоришь, так мы сами найдем!
– Ну, поищи, если такой скорый!
– Нехорошо, Милюта Веченич, жену от мужа увозить! – заговорил кто-то еще, видимо знакомый с боярином. – Князь Юрий ее своим братьям оставил на сохраненье, вот-вот пришлет за ней, а ее нет! Увезли! Нехорошо! Нехорошо жену у мужа увозить! Отдай княгиню, и разойдемся мирно! Зачем нам биться, как будто мы поганые половцы, кровь христианскую проливать!
– Хорошо ты говоришь, Мирон Жирославич, заслушаться можно! – Боярин Милюта хмыкнул, не сдвинувшись, однако, ни на волос. – Что твой епископ в соборе! А меня князь Вячеслав за его дочерью послал, и я ему его дочь привезу! И пусть у него князь Юрий спрашивает свою жену, если сумеет! Ты-то чего лезешь, голову под меч подставляешь? Забыл, как встречались под Владимиром? Видно, раны твои зажили, опять на рожон лезешь, в чужое дело суешься?
– Отойди, Милюта, Богом тебя прошу, не толкай на грех! – ответил прежний голос, но теперь в нем слышалась явная угроза. – Не отдашь миром княгиню, кровь твоя на тебе же будет!
Вместо ответа боярин Милюта бросился на него с мечом, и тут же на дворе завязалась схватка. Прямислава наконец сообразила: это люди не ее мужа, а другого князя Юрия, того, тринадцатилетнего, что остался в Берестье. Как видно, он все же догадался снарядить за ней погоню. А может, подсказал кто.
Изба почти опустела, стало тихо, только Крестя тихо причитала, шаря в темноте в поисках своего платья. Прямислава торопливо обувалась и приглаживала волосы. Она готова была бежать пешком в темную весеннюю ночь, только бы не попасть в руки берестейцев, которые хотели вернуть ее в город. Ее отец уже где-то близко, а значит, спасение рядом.
Зорчиха возилась у печки, пытаясь раздуть лучину. Прямислава, кое-как завязав ремешки башмаков, на ощупь стала пробираться к раскрытым дверям, чтобы выглянуть во двор. Вдруг в сенях мелькнул яркий свет, и Прямислава отшатнулась, заслонив рукой глаза. На пороге стоял мужчина, держа в одной руке факел, а в другой – меч.
– Где княгиня Юрьева? – спросил он, в потемках не разглядев еще, где тут кто. – Здесь она?
Он прошел вперед, факел в его руке осветил лежанку, где сидела испуганная Крестя. Прямислава стояла, прижавшись к стене, в какой-то безумной надежде, что ее не заметят. При виде незнакомца Крестя схватила первое, что попалось под руку – верхнюю рубаху Прямиславы, и прижала ее к себе, не имея времени надеть.
Факел качнулся в сторону Зорчихи, которая так и замерла на коленях у печки, потом пятно света упало на Прямиславу, замершую у стены. Ее скособоченный подрясник и более явный испуг Крести, державшей в руках мирское платье, подсказал мужчине ответ на вопрос, который он им задал.
– Одевайся, княгиня, сейчас поедем! – сказал он, обращаясь к Кресте. – Не бойся, ни вреда, ни обиды тебе не будет. Мы от князя Юрия Ярославича берестейского. Он тебя уважает, да как бы беды не вышло – уедешь, а князь Юрий хватится…
Мужчина говорил отрывисто, ловя ртом воздух, видимо, еще не остыв после схватки во дворе. Было ему лет тридцать с небольшим, его лицо с маленькой бородкой выглядело неглупым и бойким, а выговор явно указывал на новгородское происхождение: он сказал не «сейчас», а «цицяс». В этом ничего удивительного не было, поскольку князья, вечно кочуя с одного стола на другой, набирали в дружины выходцев из самых разных земель. Прямислава никогда раньше его не видела, но и он не знал в лицо Юрьеву княгиню. Должно быть, он только и знал, что Юрий Ярославич не живет с женой по причине ее крайней молодости, и потому из двух девушек выбрал в княгини ту, что показалась моложе.
– А ты сам-то кто будешь? – спросила Прямислава, не давая заговорить Кресте, которая, явно растерявшись, могла неосторожным словом рассеять его заблуждение.
– Я-то? – Мужчина бросил на нее беглый взгляд, но отвечал, обращаясь к Кресте: – Мироном меня крестили. А отец мой, Жирослав Буденич, в дружине у князя Ярослава Святополчича сотником был. А я теперь при князе Давиде Борисовиче, тоже сотню вожу. Спокойна будь, княгиня, мы люди крещеные, не разбойники какие-нибудь. Не обидим. Собирайся и выходи, до Ивлянки ехать не близко. Вся ночь, поди, уйдет.
«Вся ноць…» Однако, он сказал, до Ивлянки? Прямислава подумала, что ослышалась: ведь в селе Ивлянке был ее отец! Но этот, Мирон-сотник, сказал же, что он от князя Юрия, хоть и не того! Зачем же он повезет ее в Ивлянку, к Вячеславу Владимировичу? Не стоило сражаться с дружиной боярина Милюты, чтобы силой отвезти ее в то самое место, куда она направлялась добровольно.
Или князь Вячеслав уже не в Ивлянке?
Сотник Мирон, учтивый человек, тем временем ушел, закрыв за собой дверь, чтобы не мешать княгине собираться. Вот только оставить им свет он не догадался, и Зорчихе пришлось снова копаться в печке ради уголька. Но вот нянька наконец зажгла лучину, Прямислава бросилась к лежанке и выхватила у Крести из рук свою рубаху.
– Вставай! – Она встряхнула одежду, поправила рукав и бросила на лежанку. – Одевайся скорее, что глазищами хлопаешь!
– Как же… – Крестя растерянно смотрела на свой подрясник, надетый на княгиню. – Ты же мое надела…
– Рубаху надевай! Принял он тебя за меня, ну и слава Богу! Побудешь немножко княгиней, ничего тебе не сделается! Не съедят тебя, он же сказал, что не обидит! А я назад к князю Юрию не хочу!
– Да что ты, нельзя, грех-то какой! – Крестя пришла в такой ужас, что даже решилась противоречить княгине. – Из монастыря да мирское платье надеть!
– Ты же еще не пострижена, так что и грех невелик. А если грех, то игуменья отмолит, отец Сильвестр отпустит, я их попрошу. Поговори у меня! – напоследок пригрозила Прямислава, и Крестя нерешительно взялась за рубаху.
– А что толку? – К ним подошла Зорчиха и тоже стала одеваться. В белой рубахе, с длинными распущенными волосами, она напоминала престарелую русалку. – Всех нас и повезут, запрут назад в Апраксином, и что толку, которая из вас княгиня? Не уйдешь ведь!
– Он сказал, нас не в Берестье повезут, а в Ивлянку! – поправила Прямислава. Ее била дрожь, но, к счастью, опасность не лишала ее сил, а, напротив, заставляла лихорадочно искать выход. – В Ивлянку! А там отец!
– С чего бы он тебя повез к князю Вячеславу, когда мужу вернуть хочет?
– Не знаю! Или они не знают, что Вячеслав Владимирович в Ивлянке, или… Ну, не знаю! – У Прямиславы не было времени придумывать внятное объяснение. – Как Бог даст! Да одевайся же ты, тетеря, сейчас опять мужики придут, а ты в одном исподнем сидишь!
Стыд заставил Крестю опомниться, и она зашевелилась.
– Причеши ее! – шепотом распоряжалась Прямислава, торопливо распуская собственную косу, чтобы заплести заново. Черный Крестин платок она уже прибрала, а той подсунула свой, белый, с синей ленточкой по краю.
– Но как же? – Предстоящим превращением Крестя была напугана не меньше, чем самим ночным нападением. – Я не знаю…
– Ничего тебе знать не надо! – убеждала ее Прямислава. – Молчи себе!
– А если что спросят…
– Да кто они такие, чтобы с Юрьевой княгини что-то спрашивать? Не желаешь ты с ними говорить, и все! Да и что им у тебя спрашивать, ты всю жизнь в монастыре прожила… я то есть.
– Я князя Юрия и в глаза-то не видела…
– А я видела, да забыла давно рожу его бесстыжую. Встречу – не узнаю. Да и он не узнает. Поди, сам еще тебя за меня примет!
Эта мысль так позабавила Прямиславу, что она едва не рассмеялась.
– Если что, зови меня Крестей! – велела она напоследок, когда в сенях послышались шаги.
За ними пришел сотник Мирон и был доволен, что княгиня и обе ее челядинки готовы в дорогу.
– Иди, иди, княгиня! – Открыв перед женщинами обе двери и светя факелом, он второй рукой, уже свободной от меча, вытертого и вложенного в ножны, делал приглашающие движения вперед. – Проходи, вон твоя кибитка стоит! Из пожитков чего донести? Помочь?
– Справимся… помогальщик выискался… – ворчала Зорчиха, проходя мимо него с единственным взятым в дорогу коробом.
– А где боярин Милюта? – спросила Прямислава, поддерживая под локоть Крестю. Той, похоже, казалось, что земля треснет под ногами, если она покажется во дворе в мирском платье.
– В реку свалился, утоп, видно, раб Божий! – Мирон торопливо перекрестился. – Сам виноват, мы его добром просили. Бог наказал – грех жену от мужа увозить! Ну, иди, иди, княгиня!
Когда они проходили мимо, он слегка шлепнул Прямиславу по бедру – то ли подгонял, то ли кто его знает… Она вздрогнула, но промолчала: она сейчас не в том положении, чтобы возмущаться.
Во дворе было еще совсем темно, отблески факелов выхватывали из темноты только черную громаду кибитки и лошадей, не успевших толком отдохнуть и недовольных. Чуть поодаль на земле Прямислава мельком заметила что-то темное и вздрогнула – ей показалось, что это мертвое тело кого-то из тех, кто привез ее сюда. Может быть, так оно и было, но вездесущий Мирон уже открыл дверцу кибитки и подсаживал туда их с Крестей и Зорчиху. Похоже, что он торопился.
Село Ивлянка принадлежало самому Юрию Ярославичу, поскольку досталось ему в наследство от отца.
Князь Вячеслав, ожидая свою дочь, не постеснялся занять его, поскольку бессовестный зять в его отсутствие занял Туров. И если захватчик стал бы оправдываться, что его позвало на туровский стол вече, то и Вячеслав Владимирович мог бы сказать, что «вече» села Ивлянки не возражало против его приезда. Свое «согласие» смерды выразили тем, что попрятались по избам, а скотину, щипавшую на лугах первую весеннюю травку, поспешно угнали в лес. Но к тому времени, когда ожидаемая Прямислава Вячеславна приехала, князя Вячеслава здесь уже не было и село было возвращено в распоряжение законной власти. Торопясь, туровцы не брали пленных, а только забрали кое-что из наиболее ценной утвари княжьего двора и съестных припасов.
Сюда же, на княжий двор, сотник Мирон поместил свою добычу – Юрьеву княгиню с двумя ее челядинками. Прямиславе очень хотелось знать, куда девался ее отец и почему он ее не дождался, но следов какой-либо битвы нигде видно не было. Правда, ехать прямо в село сотник Мирон тоже не решился, а сначала, задержав отряд в открытом поле, послал вперед пару кметей. Вернувшись, они о чем-то тихо доложили ему, и он велел трогаться.
Прямислава была до крайности озадачена происходящим. Странно было уже то, что она после ночной остановки продолжает путь в ту же сторону и даже в то же самое место, но в сопровождении совсем других людей, в другой одежде и даже под чужим именем! А если вспомнить, что семь лет она провела в монастыре и не выходила дальше торга и нескольких прилегающих улочек, то станет ясно, с какой смесью тревоги и любопытства она выглядывала из кибитки, жадно рассматривая ничем не примечательные избенки. Село было как село и состояло из полутора десятка избушек, с княжьим двором на горке. Но избушки смердов под соломенными крышами, огородики, выпасы, плетни казались новыми Прямиславе, которая видела нечто подобное только семь лет назад по дороге из Турова в Берестье и чувствовала себя где-то за тридевятью землями.
Вслед за всадниками кибитка поднялась на горку и въехала в ворота княжьего двора. Двор тоже был не из больших, сам князь наезжал сюда редко, разве что во время охот, и проживал тут тиун со своим семейством и с подначальной челядью. Трех пленниц проводили наверх, в горницы. Убранство здесь было небогатое и порядком обветшалое. Распоряжалась в доме женщина лет двадцати семи, рослая, с красивым румяным лицом и густыми черными бровями. На поясе у нее звенела большая связка ключей, указывая на ее почетное и одновременно подневольное положение в доме.
– Вот эта его княгиня? – сразу спросила ключница, жадным взглядом окидывая Крестю. – Да уж, невелика птичка! – с издевкой прибавила она. – Сколько же ей? Пятнадцать-то есть? А так и не выросла, как была недоросточком, так и осталась!
– А тебе-то, матушка, что за дело? – сдержанно-враждебно отозвалась Прямислава. При этом она подчеркнула слово «матушка», давая понять, что ее собеседницу недоросточком уж никак не назовешь.
– Много будешь знать – состаришься! – резко ответила ключница, метнув в ее сторону небрежный взгляд. – Небось Варварой звать?
Прямислава вспыхнула: она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Кто такие? Что за люди? – кричал с порога в темноту боярин Милюта, без сапог, но с мечом в одной руке и щитом в другой. – Кого леший принес?
– Ты, что ли, от князя Вячеслава? – отвечал ему незнакомый голос. – Ты Юрьеву княгиню везешь?
– Кто я и куда еду, сам знаю, а всякому черту не докладываюсь! – гневно отвечал боярин Милюта. – Чего надо?
– Мы от князя Юрия Ярославича берестейского, велено нам княгиню Юрия туровского вернуть в Берестье! – слышалось в ответ. – Где она?
– Не твое собачье дело!
– Не говоришь, так мы сами найдем!
– Ну, поищи, если такой скорый!
– Нехорошо, Милюта Веченич, жену от мужа увозить! – заговорил кто-то еще, видимо знакомый с боярином. – Князь Юрий ее своим братьям оставил на сохраненье, вот-вот пришлет за ней, а ее нет! Увезли! Нехорошо! Нехорошо жену у мужа увозить! Отдай княгиню, и разойдемся мирно! Зачем нам биться, как будто мы поганые половцы, кровь христианскую проливать!
– Хорошо ты говоришь, Мирон Жирославич, заслушаться можно! – Боярин Милюта хмыкнул, не сдвинувшись, однако, ни на волос. – Что твой епископ в соборе! А меня князь Вячеслав за его дочерью послал, и я ему его дочь привезу! И пусть у него князь Юрий спрашивает свою жену, если сумеет! Ты-то чего лезешь, голову под меч подставляешь? Забыл, как встречались под Владимиром? Видно, раны твои зажили, опять на рожон лезешь, в чужое дело суешься?
– Отойди, Милюта, Богом тебя прошу, не толкай на грех! – ответил прежний голос, но теперь в нем слышалась явная угроза. – Не отдашь миром княгиню, кровь твоя на тебе же будет!
Вместо ответа боярин Милюта бросился на него с мечом, и тут же на дворе завязалась схватка. Прямислава наконец сообразила: это люди не ее мужа, а другого князя Юрия, того, тринадцатилетнего, что остался в Берестье. Как видно, он все же догадался снарядить за ней погоню. А может, подсказал кто.
Изба почти опустела, стало тихо, только Крестя тихо причитала, шаря в темноте в поисках своего платья. Прямислава торопливо обувалась и приглаживала волосы. Она готова была бежать пешком в темную весеннюю ночь, только бы не попасть в руки берестейцев, которые хотели вернуть ее в город. Ее отец уже где-то близко, а значит, спасение рядом.
Зорчиха возилась у печки, пытаясь раздуть лучину. Прямислава, кое-как завязав ремешки башмаков, на ощупь стала пробираться к раскрытым дверям, чтобы выглянуть во двор. Вдруг в сенях мелькнул яркий свет, и Прямислава отшатнулась, заслонив рукой глаза. На пороге стоял мужчина, держа в одной руке факел, а в другой – меч.
– Где княгиня Юрьева? – спросил он, в потемках не разглядев еще, где тут кто. – Здесь она?
Он прошел вперед, факел в его руке осветил лежанку, где сидела испуганная Крестя. Прямислава стояла, прижавшись к стене, в какой-то безумной надежде, что ее не заметят. При виде незнакомца Крестя схватила первое, что попалось под руку – верхнюю рубаху Прямиславы, и прижала ее к себе, не имея времени надеть.
Факел качнулся в сторону Зорчихи, которая так и замерла на коленях у печки, потом пятно света упало на Прямиславу, замершую у стены. Ее скособоченный подрясник и более явный испуг Крести, державшей в руках мирское платье, подсказал мужчине ответ на вопрос, который он им задал.
– Одевайся, княгиня, сейчас поедем! – сказал он, обращаясь к Кресте. – Не бойся, ни вреда, ни обиды тебе не будет. Мы от князя Юрия Ярославича берестейского. Он тебя уважает, да как бы беды не вышло – уедешь, а князь Юрий хватится…
Мужчина говорил отрывисто, ловя ртом воздух, видимо, еще не остыв после схватки во дворе. Было ему лет тридцать с небольшим, его лицо с маленькой бородкой выглядело неглупым и бойким, а выговор явно указывал на новгородское происхождение: он сказал не «сейчас», а «цицяс». В этом ничего удивительного не было, поскольку князья, вечно кочуя с одного стола на другой, набирали в дружины выходцев из самых разных земель. Прямислава никогда раньше его не видела, но и он не знал в лицо Юрьеву княгиню. Должно быть, он только и знал, что Юрий Ярославич не живет с женой по причине ее крайней молодости, и потому из двух девушек выбрал в княгини ту, что показалась моложе.
– А ты сам-то кто будешь? – спросила Прямислава, не давая заговорить Кресте, которая, явно растерявшись, могла неосторожным словом рассеять его заблуждение.
– Я-то? – Мужчина бросил на нее беглый взгляд, но отвечал, обращаясь к Кресте: – Мироном меня крестили. А отец мой, Жирослав Буденич, в дружине у князя Ярослава Святополчича сотником был. А я теперь при князе Давиде Борисовиче, тоже сотню вожу. Спокойна будь, княгиня, мы люди крещеные, не разбойники какие-нибудь. Не обидим. Собирайся и выходи, до Ивлянки ехать не близко. Вся ночь, поди, уйдет.
«Вся ноць…» Однако, он сказал, до Ивлянки? Прямислава подумала, что ослышалась: ведь в селе Ивлянке был ее отец! Но этот, Мирон-сотник, сказал же, что он от князя Юрия, хоть и не того! Зачем же он повезет ее в Ивлянку, к Вячеславу Владимировичу? Не стоило сражаться с дружиной боярина Милюты, чтобы силой отвезти ее в то самое место, куда она направлялась добровольно.
Или князь Вячеслав уже не в Ивлянке?
Сотник Мирон, учтивый человек, тем временем ушел, закрыв за собой дверь, чтобы не мешать княгине собираться. Вот только оставить им свет он не догадался, и Зорчихе пришлось снова копаться в печке ради уголька. Но вот нянька наконец зажгла лучину, Прямислава бросилась к лежанке и выхватила у Крести из рук свою рубаху.
– Вставай! – Она встряхнула одежду, поправила рукав и бросила на лежанку. – Одевайся скорее, что глазищами хлопаешь!
– Как же… – Крестя растерянно смотрела на свой подрясник, надетый на княгиню. – Ты же мое надела…
– Рубаху надевай! Принял он тебя за меня, ну и слава Богу! Побудешь немножко княгиней, ничего тебе не сделается! Не съедят тебя, он же сказал, что не обидит! А я назад к князю Юрию не хочу!
– Да что ты, нельзя, грех-то какой! – Крестя пришла в такой ужас, что даже решилась противоречить княгине. – Из монастыря да мирское платье надеть!
– Ты же еще не пострижена, так что и грех невелик. А если грех, то игуменья отмолит, отец Сильвестр отпустит, я их попрошу. Поговори у меня! – напоследок пригрозила Прямислава, и Крестя нерешительно взялась за рубаху.
– А что толку? – К ним подошла Зорчиха и тоже стала одеваться. В белой рубахе, с длинными распущенными волосами, она напоминала престарелую русалку. – Всех нас и повезут, запрут назад в Апраксином, и что толку, которая из вас княгиня? Не уйдешь ведь!
– Он сказал, нас не в Берестье повезут, а в Ивлянку! – поправила Прямислава. Ее била дрожь, но, к счастью, опасность не лишала ее сил, а, напротив, заставляла лихорадочно искать выход. – В Ивлянку! А там отец!
– С чего бы он тебя повез к князю Вячеславу, когда мужу вернуть хочет?
– Не знаю! Или они не знают, что Вячеслав Владимирович в Ивлянке, или… Ну, не знаю! – У Прямиславы не было времени придумывать внятное объяснение. – Как Бог даст! Да одевайся же ты, тетеря, сейчас опять мужики придут, а ты в одном исподнем сидишь!
Стыд заставил Крестю опомниться, и она зашевелилась.
– Причеши ее! – шепотом распоряжалась Прямислава, торопливо распуская собственную косу, чтобы заплести заново. Черный Крестин платок она уже прибрала, а той подсунула свой, белый, с синей ленточкой по краю.
– Но как же? – Предстоящим превращением Крестя была напугана не меньше, чем самим ночным нападением. – Я не знаю…
– Ничего тебе знать не надо! – убеждала ее Прямислава. – Молчи себе!
– А если что спросят…
– Да кто они такие, чтобы с Юрьевой княгини что-то спрашивать? Не желаешь ты с ними говорить, и все! Да и что им у тебя спрашивать, ты всю жизнь в монастыре прожила… я то есть.
– Я князя Юрия и в глаза-то не видела…
– А я видела, да забыла давно рожу его бесстыжую. Встречу – не узнаю. Да и он не узнает. Поди, сам еще тебя за меня примет!
Эта мысль так позабавила Прямиславу, что она едва не рассмеялась.
– Если что, зови меня Крестей! – велела она напоследок, когда в сенях послышались шаги.
За ними пришел сотник Мирон и был доволен, что княгиня и обе ее челядинки готовы в дорогу.
– Иди, иди, княгиня! – Открыв перед женщинами обе двери и светя факелом, он второй рукой, уже свободной от меча, вытертого и вложенного в ножны, делал приглашающие движения вперед. – Проходи, вон твоя кибитка стоит! Из пожитков чего донести? Помочь?
– Справимся… помогальщик выискался… – ворчала Зорчиха, проходя мимо него с единственным взятым в дорогу коробом.
– А где боярин Милюта? – спросила Прямислава, поддерживая под локоть Крестю. Той, похоже, казалось, что земля треснет под ногами, если она покажется во дворе в мирском платье.
– В реку свалился, утоп, видно, раб Божий! – Мирон торопливо перекрестился. – Сам виноват, мы его добром просили. Бог наказал – грех жену от мужа увозить! Ну, иди, иди, княгиня!
Когда они проходили мимо, он слегка шлепнул Прямиславу по бедру – то ли подгонял, то ли кто его знает… Она вздрогнула, но промолчала: она сейчас не в том положении, чтобы возмущаться.
Во дворе было еще совсем темно, отблески факелов выхватывали из темноты только черную громаду кибитки и лошадей, не успевших толком отдохнуть и недовольных. Чуть поодаль на земле Прямислава мельком заметила что-то темное и вздрогнула – ей показалось, что это мертвое тело кого-то из тех, кто привез ее сюда. Может быть, так оно и было, но вездесущий Мирон уже открыл дверцу кибитки и подсаживал туда их с Крестей и Зорчиху. Похоже, что он торопился.
Село Ивлянка принадлежало самому Юрию Ярославичу, поскольку досталось ему в наследство от отца.
Князь Вячеслав, ожидая свою дочь, не постеснялся занять его, поскольку бессовестный зять в его отсутствие занял Туров. И если захватчик стал бы оправдываться, что его позвало на туровский стол вече, то и Вячеслав Владимирович мог бы сказать, что «вече» села Ивлянки не возражало против его приезда. Свое «согласие» смерды выразили тем, что попрятались по избам, а скотину, щипавшую на лугах первую весеннюю травку, поспешно угнали в лес. Но к тому времени, когда ожидаемая Прямислава Вячеславна приехала, князя Вячеслава здесь уже не было и село было возвращено в распоряжение законной власти. Торопясь, туровцы не брали пленных, а только забрали кое-что из наиболее ценной утвари княжьего двора и съестных припасов.
Сюда же, на княжий двор, сотник Мирон поместил свою добычу – Юрьеву княгиню с двумя ее челядинками. Прямиславе очень хотелось знать, куда девался ее отец и почему он ее не дождался, но следов какой-либо битвы нигде видно не было. Правда, ехать прямо в село сотник Мирон тоже не решился, а сначала, задержав отряд в открытом поле, послал вперед пару кметей. Вернувшись, они о чем-то тихо доложили ему, и он велел трогаться.
Прямислава была до крайности озадачена происходящим. Странно было уже то, что она после ночной остановки продолжает путь в ту же сторону и даже в то же самое место, но в сопровождении совсем других людей, в другой одежде и даже под чужим именем! А если вспомнить, что семь лет она провела в монастыре и не выходила дальше торга и нескольких прилегающих улочек, то станет ясно, с какой смесью тревоги и любопытства она выглядывала из кибитки, жадно рассматривая ничем не примечательные избенки. Село было как село и состояло из полутора десятка избушек, с княжьим двором на горке. Но избушки смердов под соломенными крышами, огородики, выпасы, плетни казались новыми Прямиславе, которая видела нечто подобное только семь лет назад по дороге из Турова в Берестье и чувствовала себя где-то за тридевятью землями.
Вслед за всадниками кибитка поднялась на горку и въехала в ворота княжьего двора. Двор тоже был не из больших, сам князь наезжал сюда редко, разве что во время охот, и проживал тут тиун со своим семейством и с подначальной челядью. Трех пленниц проводили наверх, в горницы. Убранство здесь было небогатое и порядком обветшалое. Распоряжалась в доме женщина лет двадцати семи, рослая, с красивым румяным лицом и густыми черными бровями. На поясе у нее звенела большая связка ключей, указывая на ее почетное и одновременно подневольное положение в доме.
– Вот эта его княгиня? – сразу спросила ключница, жадным взглядом окидывая Крестю. – Да уж, невелика птичка! – с издевкой прибавила она. – Сколько же ей? Пятнадцать-то есть? А так и не выросла, как была недоросточком, так и осталась!
– А тебе-то, матушка, что за дело? – сдержанно-враждебно отозвалась Прямислава. При этом она подчеркнула слово «матушка», давая понять, что ее собеседницу недоросточком уж никак не назовешь.
– Много будешь знать – состаришься! – резко ответила ключница, метнув в ее сторону небрежный взгляд. – Небось Варварой звать?
Прямислава вспыхнула: она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53