Стена впереди, от удара о которую едва не раскололась голова.
Сплошная стена.
Все, конец. Нет, проход… Еще стена. Узкий коридор. Из-под ног кто-то шарахнулся и с писком и когтяным клацаньем взобрался по невидимой кирпичной кладке. Лицо на мгновение уперлось во что-то омерзительно живое и теплое – но только на мгновение. Потом преграда исчезла.
Я бежал и бежал, зажмурившись, потому что все равно ничего не было видно. Открыл глаза я лишь тогда, когда пылающие щеки ощутили прикосновение прохладного воздуха. Выход!
Раздаточное окошко?
Глубокий колодец, на самом дне которого я и находился, – вот что это за выход. По стенам колодца – вкруговую – идет лестница шириною всего в три кирпича, без всяких признаков перил. Шипящий свист больно стегнул по спине, и я бросился к лестнице.
Все выше и выше. Я не оглядывался, уверенный, что погоня не отстает ни на шаг. Лестница, винтом выводящая к темно-синему беззвездному небу, становилась все уже. Последние метры я одолел, прижимаясь спиной к стене, ползя боком вперед, переставляя ноги ступня к ступне. Волосы на моей голове уже взлетели от порыва свежего ветра – и тогда я позволил себе оглянуться.
Погоня действительно не отставала. Она настигала меня. Колодец наполнялся паукообразными тварями, как черной водой. Те, что были на дне, наверное, давно раздавлены тяжестью многих сотен сородичей, но те, что виднелись на поверхности, упрямо лезли вперед и вверх, и непонятно, какая страшная сила толкала и толкала их.
Что-то с оглушительным хрустом впилось в левую пятку, но поначалу я даже не заметил боли. А потрясение от увиденного оказалось столь сильным, что я буквально до тошноты захлебнулся собственным криком. Мысль о том, что вот уже через секунду я утону в этой омерзительно копошащейся массе, родила в моем мозгу ослепительное пламя. По крайней мере мне так на миг показалось. Закрыв лицо одной рукой, другой я взмахнул в отчаянной попытке отогнать от себя кошмарную действительность, как сон.
Визг разорвал обработанные перепонки. Шаг на ослабевших ногах, еще шаг. Страшная тяжесть на ботинках, и проклятый плащ обвивает колени, но нет сил его сбросить.
И я перевалился через каменный край колодца и упал в песок головой вниз. Боль, терзавшая левую ступню, заставила меня перевернуться на спину. Я снова закричал. Одного судорожного удара правой ноги оказалось достаточно, чтобы череп твари, вцепившейся в ботинок, хрустнул и лопнул, как дынька. Игольные зубки разжались. Все еще лежа я подтянул к себе левую ногу, стащил потяжелевший от крови распоротый ботинок без каблука, увидел свою пятку, изорванную в клочья, и белеющую среди мясных ошметков кость и закричал. Вернее, понял, что кричу, не останавливаясь, все время с того момента, как обернулся на узкой винтовой лестнице внутри колодца. (Когда это было? Минуту назад? Секунду назад? Час?)
Всхлипывая, я отползал дальше и дальше от колодца, волоча за собой левую ногу, как привязанный к телу чужой труп. Я все ждал, когда же из темной глубины подземелья хлынет, переплескиваясь через каменный парапет, первая волна погони, но ничего не происходило.
Совершенно обессилев, я замер. Колодец чернел метрах в пятидесяти позади. Из него, словно из жерла вулкана, поднималась тонкая струйка дыма. Рядом с колодцем угадывалось в синих сумерках тельце твари с размозженной головой, а позади колодца уродливо громоздились развалины, гораздо выше и больше заброшенного авиационного завода.
Пришлось долго восстанавливать дыхание, чтобы суметь крикнуть:
– Помогите мне!
Но никто не отозвался. Вокруг – насколько хватал глаз – простиралась рыжая пустыня. Несильный ветерок гнал тут и там крохотные песчаные смерчи. Синее темное небо, лишенное звезд, словно опрокинутое море, мерно дышало. Луна в этом мире была огромная и грязно-багровая, как нарыв.
ГЛАВА 3
Я же не дурак, я понимаю. Эти двое – Сева и его приятель притвора-засранец – втащили меня в Игру. А я даже не сопротивлялся, потому что не знал, чему тут сопротивляться. Подвезли до дому, благодетели! Как козла за рога привели в Поле и, прежде чем я успел догадаться, в чем дело, бросили в Игре. Теперь и их круговая пляска вокруг костра стала понятной. Они заставляли меня крепче поверить в происходящее. Чтобы я не смог просто заглянуть, а потом выскочить в страхе, как в прошлый раз.
Теперь я ничему больше не удивлялся. Действительность, окружавшая меня, оказалась слишком реальной, чтобы в нее не верить.
Итак, эти гады ввели и бросили меня в Поле.
Зачем?
Из этого вопроса легко вытекал следующий – кто они такие?
Макс немного мне успел рассказать об Игре. Он говорил: бесполезно что-то объяснять тому, кто ни разу там не побывал. Что я знаю? То, что с самого начала Игра была противостоянием двух Создателей. Затем игроков стало больше, и появились кланы: Дом Золотого Дракона и Дом Мертвых. Цвета Дракона – красный, черный и желтый. Цвета Мертвых (теперь я знаю это доподлинно) – голубой, белый и зеленый. Сначала была Игра, потом появились Поля. Поля – дело рук Создателей – первых игроков.
Я в Поле. В каком? Нетрудно сообразить. В Поле Руин. Сколько ни смотри на мрачные развалины, темнеющие вдали, они не превратятся в заброшенный авиационный завод. Выйти из Поля можно только в том месте, через которое входил, – так мне говорил Макс, добавляя, что выйти можно еще, если тебя кто-нибудь выведет.
Кто? Здесь ведь никого нет.
Я застонал. Спину ломило от неудобной позы. Я баюкал раненую ногу, как младенца. Действительно: бесполезно что-то объяснять об Игре тому, кто ни разу там не побывал. Разве тогда, когда шел на испытание, я мог предположить, с чем мне придется столкнуться? Господи, я думал, это что-то немного поизобретательней забав толкиенистов, но, в общем, вполне обыденные игрища, а торжественность и таинственность, с которой Макс говорил мне об Игре и Полях, воспринимал с внутренней насмешкой. «Человеку уже под тридцатник, – думал, – а все никак не повзрослеет…»
Осторожно уложив левую ногу на песок, я опрокинулся на спину.
Это ведь только Игра. Мир, созданный воображением. Нереальность. Всего этого нет. Все это лишь придумано сотнями игроков за многие годы. Придумано. Стоит лишь поднапрячься – и стряхнешь с себя наваждение раз и навсегда. Как это заманчиво: закрыть глаза, вызвать в памяти родной до боли продымленный городской воздух, блестящую после недавнего дождя автомобильную трассу, гудки заводских труб, шорох проносящихся мимо автомобилей – и ты уже очнешься где-нибудь под зеленым забором, окружающем рассыпающееся здание авиазавода. А еще лучше – уснуть и дождаться спасительного пробуждения. Отличный способ вернуться, апробированный сотнями литературных персонажей. Правда, есть еще один путь. Ни фига не спать, а немедленно отправиться в путь, вдоволь пострадать от голода и жажды, голыми руками убить пару острозубых хищников, наткнуться на мрачный замок, задушить ужасного колдуна собственной его бородищей, отыскать в темном подземелье прекрасную деву-воительницу, напоить, накормить, пару раз согрешить с ней прямо на обеденном столе, спуститься в долину, где симпатичные аборигены с радостью сообщат тебе, что ты – Избранный, пожалуются на оккупацию силами зла и расскажут, как кратчайшим путем пройти к древнему камню, откуда упрямой репкой торчит волшебный меч. Дальше и вовсе просто: златокудрая дева-воительница похищена (очень удобно, не надо самому искать эпицентр сил зла), идя по следу злодеев, ты попадаешь в самое пекло ада с заковыристым названием, встречаешься с местным дьяволом с заковыристым именем, меняешь меч на деву, выслушиваешь торжествующий монолог на тему «Как и почему я желаю уничтожить мир» и только после этого можно свистом подозвать верный меч, ампутировать дьяволу конечности (обязательно – одну или две верхних и произвольное количество прочих), покурить на дымящихся руинах Черного Замка в ожидании Светлого волшебника, который и перенесет тебя вместе со златокудрой обратно в твой мир.
Только вот потенциала сверхгероя я в себе почему-то не ощущаю. И нога, наполовину отгрызенная, через день-другой почернеет от гангрены. Что-то не припомню никого из одноногих Великих Воителей. Не получится из меня Конана.
Я на минутку зажмурился, полежал спокойно и снова открыл глаза. И Рип Ван Винкля из меня не получится тоже. Луна багрово пухнет в небе, ветер взвинчивает смерчи и, сталкивая друг с другом, разбивает их. Оставалось последнее средство прийти в себя, но мне даже смешно было думать об этом. Ущипнуть себя, чтобы скинуть наваждение. Сомневаюсь, что даже почувствовал бы этот щипок. Боль, пульсирующая в левой ступне, переполняло тело, не давая места ни для какой другой боли.
Выйти из Поля можно только в том месте, через которое входил.
И все тут. Вот тебе и нереальность.
А куда подевались воины Дома Мертвых? Если они хотели избавиться от потенциального новообращенного Дракона, могли бы легко зарубить меня прямо там, в подземелье, а не устраивать жуткую буффонаду вокруг костра… А что бывает, если игрок погибает в Поле? Возвращается ли он в общий мир (так называют они, эти чокнутые игроки, нашу привычную глазам и разуму реальность), или остается здесь хладным трупом, а потом костями, а потом прахом?
Лучше эту тему закрыть. Броситься в колодец головой в надежде умереть здесь и очнуться в своем мире – к этому сомнительному эксперименту я пока не был готов. И вряд ли буду готов когда-нибудь.
Хотя чего там загадывать…
Значит, Мертвые не имели целью уничтожить меня. Тогда что им от меня надо? Я поднялся и сел. Это, черт возьми, их Игра, а не моя. Не хочу в такие Игры играть. Тем более выступая в роли фишки, которая и не представляет свое предназначение. Я просто хочу уйти. Получилось же у меня выскочить из Поля Кладбища? Но тогда я не вошел в Поле, а просто заглянул. А сейчас…
Господи, так не бывает. Воины Дома Мертвых. Они же, должно быть, нормальные ребята, я с ними общался в общем мире. Что было бы, если б я крикнул им: «Пацаны, кончайте придуриваться! Я не играю, отстаньте от меня! Отпустите!»
Они бы меня вовсе не услышали. Это я почему-то сразу почувствовал. Не услышали, а если и услышали, то не поняли бы ни черта. Потому что в общем мире они одни, а здесь – совсем другие. Ну и ладно. Я-то остался тем, кем был.
Я коротко и сильно выдохнул, почувствовав, что успокаиваюсь. Говорил же, я не трус. Если вообще не думать о том, что тебя окружает, а сконцентрироваться на стремлении выбраться отсюда, тогда все получится. Но сначала нужно заставить себя осмотреть рану.
Закусив губу, я обеими руками аккуратно уложил левую ногу на правое бедро. Сгибалась нога трудно, но это, конечно, было не глазное. Истерзанная пятка чудовищно распухла. Клочья плоти, похожие на заскорузлые струпья, болтались во все стороны, как лепестки увядшего цветка. Кровотечения уже не было, и кости тоже не было видно.
Сжав зубы, я быстро склонился набок. Как я ни крепился, меня все-таки вырвало. Сплюнув горькую желчь, я вдохнул поглубже и вернулся к осмотру. Возможно, все не так страшно, как я предполагал сначала. Да, болит, но уже как-то приглушенно… Выберусь отсюда – прямым ходом в травмпункт. Скажу, собака покусала. Получу в придачу дозу уколов в живот – от бешенства. Собака же покусала.
«Скорее – акула, – нервно хихикнул кто-то у меня в голове. – Интересно, а акулье бешенство излечимо? А паучье?..»
Надо успокоиться. Успокоиться. Нет уж, лучше сразу домой, а уж оттуда вызову «скорую». Вот так. А сейчас необходимо наложить повязку.
Я стащил с себя плащ, задрал футболку – и неожиданно вздрогнул.
Бинтов на мне не было. Более того, на груди не было даже царапины. Тупо я шарил глазами вокруг, пока не наткнулся взглядом на плащ. Доисторическая рвань фабрики «Большевичка» превратилась в длинный балахон какой-то грубой ткани, сшитый не нитками, а тонкими шнурками. Исчезли карманы, воротник, хлястик и лямки для пояса. Зато появился капюшон. Я цапнул себя за грудь. И футболка, красная футболка Макса, была уже не футболка, а короткая рубаха без рукавов, тоже, впрочем, красная. Джинсы преобразились в кожаные штаны, удерживаемые вместо ремня толстой веревкой. Единственное, что меньше всего изменилось, – это ботинки. Точнее, один ботинок на нетронутой тварью ноге. Он так и остался ботинком, правда, без шнуровки и цельным, словно низкий сапог. Дешевый кожзаменитель (это было видно с первого взгляда) сменился на самую настоящую кожу, толстую и дурно выделанную.
В страхе я схватился за левое плечо. Слава богу, ворон на месте. Если б не татуировка, я бы начал сомневаться: я – в самом деле я или кто-то другой?
«Не думай об этом. Перевяжи рану и начинай наконец линять отсюда».
Шнурки, при помощи которых был сшит балахон, оказались очень крепкими. Куда крепче ниток. Я с большим трудом, действуя в основном зубами, оторвал один рукав, бережно обмотал им ступню, предварительно присыпав рану рыжим песком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45