Пришпорив коня, она помчалась рысью, обогнав своих сопровождающих.
Доминик не знал, кого из них двоих — Сайласа или Женевьеву — утихомиривать первым. Но пока он колебался, Сайлас снова невозмутимо сказал:
— Лучше, если я буду все же смотреть в оба, месье.
— Да, нам надо держать ухо востро, — согласился Доминик так же невозмутимо. — Я намерен снять дом на время пребывания в Париже. Там мы будем менее уязвимы.
Оставив, судя по всему, уже смягчившегося Сайласа, Доминик поскакал вперед и догнал Женевьеву. В течение нескольких минут она не обращала на него никакого внимания, потом сказала:
— Надеюсь, ты не ждешь, что я стану просить у него прощения. Матрос был не менее груб, чем я.
— Он беспокоится за тебя, и у Сайласа в отличие от тебя не было возможности выучиться хорошим манерам, — назидательно сказал Доминик. — Тебе ведь так просто помириться с ним.
Женевьева снова помолчала, потом призналась:
— Я немного зарвалась, конечно. Но Сайлас делает из мухи слона, и я не собираюсь трусливо сидеть за запертой дверью в какой-то набитой людьми гостинице…
— Никто тебя и не заставляет, — успокоил ее Доминик. — Я собираюсь снять дом. Просто тебе нельзя будет выходить из пего без сопровождения. Я не слишком многого требую?
— Может статься, что и слишком, — серьезно ответила Женевьева. — Я не могу все предвидеть. Допустим, мне нужно выйти, а вас с Сайласом нет?
— Будем надеяться, что такого не случится, — мягко возразил Доминик.
Капер подавил раздражение, которое в обычное время вырвалось бы из него гневной тирадой. Ведь Женевьева не намеренно злила его, она лишь по обыкновению о простых вещах говорила просто и прямо, как в голову придет.
Женевьева вдруг не к месту засмеялась:
— Что это ты такой покладистый в последнее время, Доминик? Я думала, ты станешь нарочито спокойным и очень сердитым после того, что я сказала.
— Так ты меня провоцировала? — воскликнул он почти весело — смех Женевьевы был таким заразительным!
— Нет, не совсем. Просто раньше, даже если я не намеренно провоцировала тебя, тебе всегда так казалось, я уже привыкла к этому. А теперь никогда не знаю, какой реакции от тебя ждать.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся к старому? — удивленно спросил он.
— Нет, совсем не хочу! Просто меня немного смущает, когда я слышу не то, чего жду. Но смею тебя заверить, я привыкну. До тех пор пока… — По мере того как Женевьева понимала, что она начала говорить, голос ее замирал.
"До тех пор, пока мы с тобой вместе», — чуть было не вырвалось у нее. Но сидящий глубоко внутри страх — не искушать судьбу — удержал от разговора о расставании. Быть может, если ни она, ни Доминик никогда не будут говорить об этом, этого и не случится?
— Как ты думаешь, это Нотр-Дам? — Она показала на изящный остроконечный шпиль, вонзающийся прямо в небо над скатами серых крыш.
Доминик между тем размышлял о том, чего недоговорила Женевьева. Вероятно, она имела в виду «до тех пор, пока ты сохраняешь теперешнюю сдержанность». А потом решила, что это будет не слишком вежливо, если не сказать, откровенно грубо. Решив так, капер предоставил всего себя в ее распоряжение. Как раз в этот момент они ехали по широким бульварам, которые по-настоящему сделали Париж столицей Наполеона. Доминик бывал здесь не раз и видел, как из неряшливого, расползшегося зловонного предместья они превращались в стройные аллеи, ведущие к открытой широкой, красиво оформленной площади с Триумфальной аркой и великолепными монументами. Да, во многих отношениях Париж можно было считать одним из величайших достижений Наполеона.
— Занятное, хотя и не слишком плодотворное путешествие, — заметил Жан-Люк Легран, устраиваясь у себя в гостиной на улице Риволи.
— Да уж, при том, что Делакруа и этот мрачный матрос не спускают с нее глаз, ее невозможно оторвать от них, как улитку от скалы. — Чолмондели недовольно скривил рот. — Думаю, что в праздничной суете мадам будет легче выхватить в толпе.
Взяв из рук ливрейного лакея бокал бургундского, Себастиани заметил:
— Нам надо проявить выдержку. Выяснить, где они живут, будет нетрудно. Адрес станет известен множеству людей при дворе. Нас заметили и узнали, хоть мы и были чрезвычайно осторожны, поэтому они и не отпускали мадам от себя ни на шаг. Однако… Если сейчас мы исчезнем на время из поля их зрения, Делакруа ослабят бдительность. В конце концов, они ведь не уверены наверняка, что мы замышляем нечто дурное.
— А будучи столь приближенными к императору особами, они будут обязаны участвовать в придворной жизни, — задумчиво продолжил Легран. — Иначе зачем бы им вообще приезжать сейчас в Париж. Мадам все время будет присутствовать на балах, ужинах, вечерах. Следовательно, ей придется посещать портного, галантерейщика. Разумеется, при ней всегда будет служанка, но от служанки ничего не стоит отделаться.
— Все это так, Легран, — согласился Чолмондели, — но сколько еще может продолжаться эта праздничная круговерть?
Бонапарту нужно укреплять свои позиции. Конечно, он нападет на союзников прежде, чем те нападут на него.
Он не из тех, кто долго ждет, чтобы отомстить за оскорбление. Наполеон очень скоро отправится воевать.
— И Делакруа уедут из Парижа, — подхватил Себастиани. — Я не желаю, господа, лишиться того, что мне причитается. Его собеседники заговорили одновременно.
— Значит, мы все согласны, — резюмировал хозяин все, что было сказано и что подразумевалось. — Действовать будем быстро, но осторожно. Думаю, следует нанять кого-нибудь, кто будет следить за ней, выждет удобный момент и… Я знаю людей, которые охотно сделают все, что потребуется. Мадам Делакруа когда-нибудь придется выйти за порог своего дома, а как только она это сделает…
Глава 25
Доминик заверил Женевьеву, что у него уйма времени на показ достопримечательностей города в первые же дни после их приезда в столицу. И теперь они вместе с высшим светом присутствовали на красочном празднике Майского поля, учрежденном императором в честь восстановления монархии. Торжества были не менее пышными, чем день его коронования. Но Женевьеве почему-то было грустно, что, разумеется, казалось странным и смешным среди всей этой пышной церемонии, великолепия экипажей, мундиров, шелков, вышивок, золота, серебра и драгоценных камней. Все это было лишено смысла, если — пока? — император не отправится на войну и не одержит победу.
— Фуше хочет поговорить со мной, дорогая, — сказал Доминик, когда закончилось грандиозное финальное шествие с флагами. — Я должен быть в Елисейском дворце. Ты хочешь поехать со мной или предпочитаешь, чтобы Сайлас отвез тебя домой?
— Лучше поеду домой. У меня чертовски болит голова, а сегодня еще предстоят ужин и бал.
Доминик посмотрел на нее озабоченно:
— Это на тебя совсем не похоже, фея, — хворать. Если, конечно, не пришло твое время, тогда это продлится…
— Мне немного неловко. — Она вымученно улыбнулась. — Ты вникаешь в такие интимные подробности.
— Но мой интерес вполне оправдан, разве нет?
— Да, — согласилась Женевьева. — Но я подозреваю, что афиширование такого рода интереса не слишком распространено среди мужчин. Конечно, я могу ошибаться, — добавила она, озорно взглянув на него, — поскольку мой опыт ограничен лишь тобой и нашими весьма нерегулярными отношениями. Думаю, при регулярных отношениях момент зачатия не исключается, а посему нет необходимости в скрупулезном подсчитывании…
О небеса, что она несет! Ее интонация была почти мечтательной. Щеки зарделись от смущения, она резко повернулась, не заметив огонька, вспыхнувшего в глазах капера.
Доминик колебался. Не почудилась ли ему эта мечтательная нотка в ее голосе?
— Может быть, нам пора поговорить о твоем будущем? — осторожно предложил он.
"Твоем, а не нашем», — печально отметила про себя Женевьева.
— Да, согласна, пора. Но здесь едва ли подходящее для этого место. — Она обвела взглядом бурлящую и галдящую вокруг толпу; каким-то чудом голос ее обрел прежнее спокойствие, разве что звучал чуть-чуть резче обычного, но это и не плохо. — Кроме того, у меня болит голова, наверное, из-за толчеи и всех этих оркестров. Я бы хотела немного отдохнуть.
— Да, разумеется. — Доминик кивнул Сайласу, скромно ожидавшему в нескольких шагах позади. — Сайлас, отвезешь Женевьеву домой? Я отправляюсь в Елисейский дворец, но скоро приеду домой.
— Да, месье, — с обычной готовностью ответил Сайлас. — Мадам, вы желаете идти пешком или мне найти экипаж?
— Пойдем пешком. Может быть, это снимет головную боль, к тому же наемный экипаж никогда не бывает чистым, во всяком случае, теперь.
Центральные улицы были полны зевак, и Сайлас предложил свернуть в одну из боковых — узких, но более свободных. Впрочем, здесь тоже было достаточно людно, и, наверное, поэтому от внимания Сайласа ускользнул закрытый экипаж, медленно следовавший за ними.
Но вдруг людской водоворот немного отпрянул назад, и в следующее мгновение Женевьева увидела слева от себя распахнутую во внутренний двор огромную кованую дверь, услышала пронзительный свист, потом резкий щелчок кнута, быстрый грохот копыт и железных колес по брусчатке.
Рядом появилась карета, в глубине которой сидел человек. Толстая плеть из воловьей кожи со страшной силой обрушилась на голову Сайласа, он споткнулся и, взвыв от боли, рухнул на колени. Упавшего матроса отделяла от Женевьевы широко открытая дверца кареты. Из экипажа метнулась рука и схватила ее за плечо. Не раздумывая ни секунды, Женевьева резко отскочила назад и захлопнула дверцу, прищемив схватившую ее руку. Непристойное ругательство донеслось из кареты. Не смея задерживаться возле Сайласа, который, тряся головой, пытался подняться на ноги, она прыгнула к двери, ведущей во внутренний двор.
Девушка вжалась в высокую каменную стену, не зная, станут ли ее преследовать. С улицы донеслись возмущенные голоса, толпа начала собираться вокруг Сайласа, и экипаж бешено рванул с места, ничуть не заботясь о безопасности пешеходов. Женевьева только теперь поняла, как она испугалась, и гордо выпрямилась. Однако руки у нее все еще дрожали. Она осторожно покинула свое убежище и вышла на улицу, где Сайлас, все еще нетвердо державшийся на ногах, озирался по сторонам. Каждая черточка его лица была тревожно напряжена.
При виде Женевьевы выражение тревоги сменилось явным облегчением, но лишь на мгновение. Взглянув на ее побелевшее лицо, он нахмурился.
— Я в полном порядке, Сайлас, — бодро заверила Женевьева. — А вот вы как? — Она притронулась к багровому рубцу, пересекшему его щеку.
— Ерунда. — Слуга моргнул и стряхнул ее руку. — Ерунда по сравнению с тем, чего я заслуживаю, — ответил он, и гримаса отвращения исказила его лицо. — Слепой дурак, я обязан был их заметить! Месье спустит с меня шкуру.
— Это вовсе не ваша вина! — запротестовала Женевьева. — Как вы могли предвидеть?
— Должен был, — мрачно сказал Сайлас. — Если бы вы не среагировали так быстро…
— Ну ладно, пойдемте домой, посмотрим вашу рану. — От ее внимания не ускользнула нотка восхищения в голосе матроса, что доставило Женевьеве явное удовольствие.
Сайлас редко выказывал одобрение, и если выказывал, то делал это с неохотой. Остаток пути до дома они проделали без приключений, но Сайлас наотрез отказался от помощи Женевьевы.
— Я должен отправиться в Елисейский дворец и доложить обо всем месье, — твердо заявил он. — А вы заприте дверь и никому не открывайте.
— Месье вернется через час или около того, Сайлас. Можно и подождать.
— Если вы так думаете, вы плохо знаете месье, — ответил матрос. — Он вздернет меня на нок-рее, если я не доложу ему обо всем немедленно.
— Ну позвольте мне хотя бы смазать вашу рану.
— Чем хуже я буду выглядеть, тем лучше для меня, мадемуазель. — В виноватых глазах матроса мелькнула смешинка.
В коридорах Елисейского дворца толпились чиновники, военные, участники празднества, просители и дипломаты. При виде матроса с серьгой в ухе и конским хвостиком на затылке, интересующегося, где найти месье Фуше и месье Делакруа, они удивленно поднимали брови. Однако в конце концов его препроводили в большую прямоугольную комнату с высокими окнами и черно-белым мраморным полом.
Увидев Сайласа, Доминик поднялся с кушетки, на которой беседовал с Фуше, и быстро пересек комнату.
— Черт возьми, что случилось, парень? — Его обычно ровный голос звучал хрипло и взволнованно. — Где Женевьева?
Сайлас сглотнул, нервно облизал губы и, ничего не приукрашивая, ничуть не пытаясь выгородить себя, рассказал о случившемся. Доминик выслушал не перебивая, выражение его лица снова стало бесстрастным.
— Тебе нужно заняться своей раной, — только и сказал он, потом повернулся к министру:
— Мы продолжим наш разговор в следующий раз, Фуше. Но вы можете быть уверены, что «Танцовщица» будет стоять у Рошфора до тех пор, пока дело императора не решится тем или иным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59