Она не знала точно, насколько много понимает в жизни ее младшая падчерица. Но подозревала, что та понимает гораздо больше, чем кто бы то ни было, во всяком случае, больше Элизы.
Женевьева рассмеялась:
— Вам незачем отвечать на этот вопрос, дорогая Элен. Я поднимусь наверх. На улице слишком жарко.
Оказавшись у себя в комнате, она начала нервно ходить из угла в угол, покусывая губу. Придется оставить записку для Доминика у Масперо, но, чтобы сделать это, надо незаметно выбраться из дома в квартеронском наряде сегодня же во время сиесты, когда по случаю такой жары все будут спать. Даже Виктор и Николас уединятся в своих покоях после обеда, чтобы отдохнуть перед возвращением в контору на набережной, когда жара спадет. В половине второго, несмотря на зной, Женевьева, прячась в тени витых балконов, быстро шла по направлению к Чартрес-стрит. Она сама не могла бы сказать, почему вдруг, изменив первоначальное намерение, повернула на Рэмпарт-стрит — разве что из-за весьма маловероятной возможности застать там Доминика или хотя бы Сайласа. И даже не думала, что у нее хватит храбрости постучать в дверь, не зная, дома ли Доминик.
Ее слишком пугала перспектива встретить холодный, презрительный взгляд Анжелики. Разумеется, она не осуждала квартеронку, поскольку, без сомнения, и сама почувствовала бы то же самое к особе, которую пустили в ее постель. Но Доминик не допускал никаких рассуждений на эту тему.
Женевьеве было интересно узнать, сколько времени Доминик проводит со своей любовницей. Наверное, много, чтобы компенсировать затраты на дом и содержание самой Анжелики, но, в сущности, это почти не задевало Женевьеву: утонченный креольский джентльмен и его содержанка-квартеронка являлись непременным, вполне привычным атрибутом местной жизни.
В тот момент, когда Женевьева свернула на Римпарт-стрит, где двери в домах были распахнуты, а на балконах сидели и болтали ни о чем дамы в разнообразно пестрых, словно крылышки бабочек, платьях, а девочки-служанки с веерами-опахалами разгоняли вокруг них знойный воздух, Анжелика одна, без сопровождения вышла из дома и направилась на Дюмэн-стрит. Она шла решительно, но на ходу иногда украдкой оглядывалась назад.
Раз Анжелика ушла из дома, разумно было предположить, что Доминика там нет, и ноги сами понесли Женевьеву за квартеронкой. Обе женщины старались держаться в тени домов и идти так, чтобы не было слышно шагов. Почему она пошла за Анжеликой? Какая разница почему. Пошла и все. В этот разморивший всех знойный полдень у Женевьевы особых дел не было, а кроме того, она никогда не умела противиться своему любопытству.
Преследование привело ее в такой уголок Квартала, где не увидишь ни одной почтенной дамы. Над вонючими кучами разлагающегося на жаре мусора жужжали мухи. В открытых дверях домов стояли женщины в небрежно расстегнутых платьях, открывавших прохожим все их прелести.
Женевьева старалась не обращать внимания на развязные окрики и скабрезные предложения, сопровождавшие ее. К ней тянулись руки, непристойно щупали ее, но серьезных попыток удержать не предпринималось. Тем не менее сердце бешено колотилось, а пот прошибал не только от жары и быстрой ходьбы, но и от ужаса перед неведомым, однако повернуть назад было так же страшно, как идти вперед.
Попав каблуком в ямку между камнями выщербленной мостовой, Женевьева оступилась и инстинктивно схватилась за ближайший предмет, казавшийся неподвижным. Им оказалась голая загорелая рука, сплошь разукрашенная татуировкой. Выдавив из себя слова благодарности, Женевьева хотела было двинуться дальше, но у ее спасителя были иные соображения на этот счет. Рука фамильярно обвилась вокруг ее талии, и Женевьева ощутила запах алкогольного перегара. Накрыв ладонью оказавшееся очень близко лицо, она изо всех сил оттолкнула его и одновременно нанесла резкий удар коленом. Взревев, словно раненый бык, мужчина отпустил ее, и Женевьева, не оглядываясь, побежала вперед. Позади раздавались непристойные выкрики. Но в конце концов все стихло, она замедлила шаг и тут осознала, что больше не видит впереди Анжелику. Лишь спустя несколько секунд Женевьева поняла почему. Проходя мимо дверного проема, занавешенного пологом, расшитым яркими бусинками, она услышала шепот. Когда какой-то мужчина, с улицы входя внутрь, откинул занавеску, Женевьева увидела в глубине помещения темно-зеленое платье и пурпурную шаль той, за которой следила.
Женевьева отступила назад и, прислонившись к стене, стала соображать, что делать. Она понятия не имела, где находится и как выбраться отсюда в какой-нибудь знакомый район. И что бы ни делала в этом доме Анжелика, не такое это место, чтобы Женевьева решилась войти и посмотреть. Она вдруг поняла, что не испытывает больше любопытства, и пожалела о легкомысленной выходке, приведшей ее сюда.
— Если вы пришли на службу, поторопитесь — ханган готов, — хрипло прошептал какой-то человек, высовывая голову из-за занавески и оглядывая улицу.
Женевьева лишь заморгала как идиотка, ноги у нее словно приросли к земле. Ханган? Где-то она слышала это слово, но не могла вспомнить в какой связи. Голова исчезла за позвякивающей бусинками занавеской.
Вуду! Ханган — вудуистский колдун. Джонас ей рассказывал об этом. Значит, Анжелика пришла на вудуистскую службу, куда только что пригласили и Женевьеву. В мрачном помещении, скрывавшемся за занавеской, Женевьева оказалась так же неожиданно для самой себя, как в свое время на мачтовом тросе «Танцовщицы», — ни в первом, ни во втором случае сознание ее участия в действиях не принимало. Если удастся держаться подальше от Анжелики, страшного ничего нет Свет здесь едва брезжил, а по одежде она нисколько не отличается от прочих присутствующих.
В центре стоял изогнутый шест, напоминающий змею. Перед ним был устроен алтарь, покрытый куском ткани. Женевьева прислонилась к стене у самого выхода и, когда до нее дошла передаваемая по рукам тыквенная чаша, украшенная змеиным хребтом, взяла ее и робко отпила глоток пахучей жидкости. Крепкий спиртовой настой каких-то трав обжег горло, слезы брызнули у нее из глаз. Больше ни у кого из присутствующих напиток, похоже, не вызывал такой реакции, и чаша, передаваемая из рук в руки, осушалась и вновь наполнялась несколько раз. К шесту за лапку был подвешен цыпленок, Женевьева с отвращением (но не в силах отвести взгляд) наблюдала, как его с величайшей заботливостью и нежностью омыли и высушили. Затем один из одетых в белые одежды прислужников влил ему в клюв что-то из еще одного тыквенного сосуда.
Ханган — судя по замысловатому наряду и маске, это был именно он — медленно, церемонно зажег свечу и начал чем-то посыпать земляной пол. Порошок был похож на муку или золу. Узор, который получался, отчетливый и наверняка исполненный смысла, был Женевьеве абсолютно непонятен. Одетые в белое прислужники стали медленно обходить вокруг, выполняя некие ритуальные движения. А потом бесцветными голосами затянули монотонный напев. Один из них остановился напротив Анжелики, стоявшей в центре круга, и Женевьева, отступив еще глубже в тень, напряглась, пытаясь разгадать слова их песнопения — или молитвы? Вдруг она услышала имя «Делакруа» и вздрогнула. Значит, заклинание посвящалось Анжелике. Скорее всего она просила о том, чтобы ей вернули благосклонность покровителя и покарали его безымянную похитительницу.
Тошнота подступила к горлу, и комната закружилась перед глазами Женевьевы. Она прислонилась к стене, не смея пошевелиться и боясь привлечь к себе внимание. Мертвенно-бледное лицо Анжелики с закрытыми глазами выражало страшное напряжение, почти осязаемая злоба исходила от нее. Затем прислужники перешли к кому-то другому и затянули новое песнопение-заклинание.
Надо было выбираться отсюда. Духота в комнате стала невыносимой. Густой запах пота и сальных свечей, ядовито-сладкий дух трав, жжение в желудке от выпитого зелья, а пуще всего страх быть узнанной усиливали головокружение и тошноту. Но между ней и занавешенным дверным проемом толпилось слишком много народу. Послышался странный звук — жуткий, зловещий, но волнующий. Это было гулкое буханье барабана. К первому барабану присоединился еще один, ритм убыстрился.
Прямо перед Женевьевой образовалось пустое пространство, и она ясно увидела барабанщиков на противоположной стороне круга. Человек вошел в круг и начал танец, к нему тут же присоединился кто-то еще. И уже в следующий момент Женевьеве показалось, что двигается вся комната, кружась и распевая в такт все убыстряющемуся барабанному ритму, при этом тыквенная чаша снова поплыла по рукам. Женевьева оказалась вовлеченной в танец, она кружилась в сизом от дыма полумраке посреди возрастающего всеобщего безумия, заразительного, как чума. Потом кто-то издал страшный вопль, и вся толпа отпрянула к стенам, а в освободившийся круг впрыгнул верзила с неподвижно выпученными глазами.
И тут, пренебрегая опасностью, Женевьева стала протискиваться к выходу. Впрочем, никто не обращал на нее внимания, погруженные в транс, они вообще не замечали ничего вокруг, так что ей удалось благополучно выбраться на улицу. Не останавливаясь, не разбирая дороги, она побежала, стремясь лишь побыстрее оказаться как можно дальше от этого вудуистского храма. Она бежала по набережной, потом свернула в одну из зловонных боковых улочек, ведущих, как подсказывал здравый смысл, в глубь города, подальше от реки.
Женевьеве казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди, так громко и бешено колотилось оно о ребра. Не чувствуя под собой горящих от боли ног, задыхаясь и с трудом ловя ртом воздух, который свистел и хрипел у нее в груди, она очутилась наконец на благословенно знакомой Чартрес-стрит. Но остановиться почему-то не смогла, пока возле биржи Масперо не уткнулась прямо в живот Делакруа.
Доминик, узнав тюрбан и это платье на миниатюрной фигурке, наблюдал, как она неслась по улице, но понятия не имел, ни почему она скачет, словно испуганная лань, ни зачем она вообще оказалась на улице в своем маскарадном костюме. Но что-то, несомненно, надо было делать, пока она не привлекла к себе всеобщего внимания. Доминик намеренно встал на пути и крепко схватил ее за руки, не давая вырваться. Поскольку Женевьева, судя по всему, была не в состоянии отвечать на вопросы, он без лишних слов сгреб ее, лягающуюся и бессвязно бормочущую, в охапку и потащил наверх, к себе в кабинет, подальше от любопытных глаз и ушей. Джин Масперо выразительно покачал головой, когда дверь с треском распахнулась от резкого удара ноги. Он не лез в дела капера, только дурак мог решиться задавать тому вопросы или без приглашения совать нос в то, что происходит в его кабинете.
— Так, Женевьева, теперь успокойся. — Доминик поставил ее на ноги, но по-прежнему крепко держал за плечи. — Что повергло тебя в такую панику? Ты представляешь себе, какое внимание привлекла к себе? А что, если бы ты столкнулась с кем-то знакомым?
Женевьева пыталась успокоиться, но грудь ее все еще мучительно вздымалась, и теперь, когда необходимость бежать сломя голову отпала, она почувствовала, как острая боль распирает ей легкие. Доминик усадил ее в кресло и налил в стакан бренди из графина, стоявшего на низком комоде.
— Пей медленно. — Но, увидев, как у нее дрожат руки, сам поднес стакан ей ко рту и заставил выпить половину содержимого.
Наконец дыхание у Женевьевы выровнялось и она перестала дрожать, осознав, что находится в безопасности, но ей все еще казалось, будто она слышит зловещее буханье барабанов и истерическое пение, а перед глазами пылала яркая, жуткая струя крови из шеи цыпленка.
— О, Доминик, это было так ужасно, — прошептала она. — Мне никогда не было так страшно.
— Это уж точно, — спокойно сказал он. — Тебя что-то напугало. Скажи мне что?
— Анжелика… — Ей было трудно произносить слова.
— Какое отношение ко всему этому имеет Анжелика? — требовательно спросил Доминик, и льдинки замерцали в его взгляде. — Я же много раз повторял, что она не имеет с тобой ничего общего.
Женевьева неопределенно махнула рукой. Анжелика имеет к ней отношение, поскольку желает ей зла, и если Доминик думает, что официальную любовницу нисколько не тревожит его интерес к Женевьеве, то ему придется признаться в своем глубоком заблуждении.
— Я… я пошла за ней, — запинаясь начала Женевьева, — когда она… она вышла из дома, и…
— Что-что ты сделала? — прогремел он.
— Пожалуйста… ты не понимаешь, — поспешно перебила Женевьева, — я сама не понимала, зачем это делала, но ты должен выслушать то, что случилось.
Доминик сел на краешек стола и неподвижно уставился на нее:
— Тебе придется быть очень убедительной, Женевьева. — В его, казалось бы, мягком тоне слышалась неприкрытая угроза.
Женевьева нервно сглотнула и безо всякой преамбулы выпалила:
— Вуду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59