Непосвященным наблюдателям было не очень понятно, кто кого забирает: то ли доктора дружинников, то ли дружинники докторов-вредителей, поэтому в народе возникали споры.
Двор, в котором жил друг Захария Антисим, был, несмотря на свою заасфальтированность, озеленен. Везде были клумбы с цветами. Возле одной из них возились две беременные москвички, пропалывая некультурные сорняки среди культурных насаждений.
На звонок дверь им открыла беременная женщина в замызганном халате.
– Ах это ты, недомерок, – сказала она, разглядев Захария. – Нету его. На работе.
Больше ничего не сказав, женщина захлопнула дверь.
– Ну это не беда, на работе даже лучше.
Местом работы Антисима было кирпичное здание котельной в соседнем дворе. На звонок долго никто не открывал.
– Да куда же он запропастился? – огорчился Захарий.
– Может, ушел? – предположил Казимир Платоныч.
– Да не должен, – без конца вдавливая кнопку звонка, сказал Захарий и тут же пояснил: – Котлы у него.
– Эй, недомерок! Это ты, что ли?! – донесся откуда-то сверху мужской голос.
С крыши котельной, прямо над дверью, торчала лохматая голова.
– А кто же! – отозвался Захарий, вглядываясь. – Ты чего там торчишь? Звоню, звоню!
– А кто с тобой приперся? – спросила недоверчивая голова.
– Друзья мои, открывай!
Голова исчезла. Через некоторое время заскрипело железо засова, дверь открылась, и из котельной мимо друзей проскочила женщина осчастливленного вида. За ней на пороге появился крупный светловолосый мужчина с картофелеобразным носом и чапаевскими усами.
– Заходи, народ! – пригласил он.
Поздоровавшись с Захарием троекратным целованием, хозяин котельной протянул руку Казимиру Платонычу и Николаю.
– Антисим Иванов, – представился он, крепко пожимая им руки. – Проходите, братцы.
Он открыл дверь и все вошли в небольшую комнатушку со шкафом, топчаном и столом.
– А ты, недомерок, почему знать не дал? Притащился некстати, – укорил Антисим, когда все расселись.
Николай сидел в углу на топчане и разглядывал Антисима. Был он славянской наружности: широкоплеч, ручищи волосатые, волосы лезли также из-под рубашки и придавали его внешности дикий и жутковатый вид.
– Да я написать не успел, срочно с первым поездом рванули.
– А чего притащились-то? По нужде или на экскурсию?
– Дело у нас, – уклончиво сказал Захарий, снимая халат и вешая его на спинку стула.
– Ночевать, небось, хотите? Я сегодня все сутки в кочегарке.
– Нам с Казимиром не нужно – мы ночевать не будем, а вот Колюшу приюти.
– Для одного место найдется. Пойду чайку поставлю.
Антисим вышел из помещения.
– Так что, я ночевать здесь останусь? – удивился Николай.
– А куда тебе спешить? Мы сегодня за ночь делишки свои обтяпаем. А завтра обратно, домой, – сказал Захарий.
– С утра, – вставил Казимир Платоныч, он был угрюм.
Николай взял со стола книжку и пролистнул. Книга была на незнакомом языке.
– Иврит, мать его перемать. А ты иврит знаешь?
В комнату вошел Антисим. Николай закрыл книжку без картинок.
– Нет, не знаю, – сказал он, положив книжку на место.
– А я вот знаю. Нарочно изучаю… Ладно. Расскажите лучше, что в Санкт-Петербурге новенького. Стоит Исаакий или его жиды подрыли?
Поговорили о международном положении. Вспомнили (как положено в мужской компании) недобрым словом первого советского президента. А когда попили чаю, Захарий соскочил со стула на пол.
– Пора нам, – сказал он, почему-то вдруг погрустнев.
Угрюмый Казимир Платоныч поднялся.
– Куда же вы на ночь-то? Найду я вам для ночлежки место. Комфорта не будет, но переспать можно. Все равно ночью гонку устраивать.
– Дело у нас. Ну, прощай, Колян, – Захарий протянул ему руку. Вид он имел такой, словно собирался прямо сейчас идти топиться.
Казимир Платоныч тоже пожал всем руки.
Они вышли из комнаты. Антисим пошел их проводить, и Николай, оставшийся один, загрустил. Грусть была без особых причин, обычно бравшаяся неизвестно откуда и уходившая неизвестно куда.
Вернувшийся Антисим налил себе чаю в огромную чашку, отхлебнул большой глоток, вытер чапаевские усы и закурил сигарету без фильтра.
– Почитай пока, – Антисим достал из стола мятый и засаленный листок и протянул Николаю. – Тут про жидов вся правда написана. А я пойду. Гонка у меня сегодня.
Антисим залпом допил чай и вышел из комнаты.
Николай прочитал листовку. Содержание ее было знакомо – такие же листовки распространялись и в Ленинграде. Резко и громко зазвенел телефон. Аппарат был добротный, военного производства, прибитый к деревянной стене гвоздями.
Николай снял трубку.
– Антисим, ты? – послышался в трубке дамский голос.
– Нет, – признался Николай.
– Позови Антисима, сука, – сказала дама и прокуренно кашлянула. – У меня на лекарство нет, разрыв матки будет. Позови его козла (…).
Николай не стал отвечать на грубость, а пошел звать Антисима.
Из комнаты он вышел в небольшую прихожую, где были две двери: одна на улицу, другая в котельную. В котельной было прохладно. Антисим сидел рядом с котлом на корточках, перед ним на двух кирпичах стоял железный сосуд, под ним полыхал огонь и из сосуда через трубочки что-то капало в банку.
– Там вас к телефону.
– Баба?
– Да вроде.
– Забыл я тебе сказать, чтобы трубку не брал. Иди скажи теперь, что меня жиды повесили или эмигрировал я, в Израиль. Чего хочешь придумай, – не поднимаясь с корточек, сказал Антисим и опять углубился в созерцание прозрачной жидкости, капающей из трубки.
– Вы знаете, его нету оказывается, он… – неуверенно начал врать Николай.
– Ты, сука, мне не (…) – посоветовала дама. – Может, его жиды повесили, или он в Израиль эмигрировал?! Я тебя, сука, за вранье в унитазе утоплю. Скажи этому говнюку, что я его все равно достану. Понял?
Дама повесила трубку. Николай уселся на топчан и, взяв в руки книгу на иврите, стал рассматривать закорючки, хранящие неведомый для него смысл.
– Ну, все – наладилось, – Антисим вошел и плюхнулся на стул. – Пока пламя наладишь, изведешься весь. На, опробуй, первая едреная.
Он протянул Николаю стакан, на донышке которого переливалась прозрачная жидкость.
Николай отказался.
– Ну не хочешь, тогда я. Эх…
Антисим как положено выдохнул и выпил. И тут что-то зазвенело вдали еле слышно.
– Ти-хо… – прошипел Антисим. – Кажется, влип.
Он прислушался. Снова в глубине котельной зазвенело, потом звон уже не смолкал. Раздался стук.
– По-тихому давай, – прошептал Антисим и, бесшумно открыв дверь, проскользнул через прихожую в помещение котельной.
Николай последовал за ним. Проходя через прихожую, он успел заметить, что входная дверь трясется, как бешеная, и вот-вот сорвется с петель.
В самом углу котельной обнаружилась железная винтовая лестница. Николай вслед за Антисимом стал подниматься вверх.
– Дверь ничего – сдюжит, не такой напор выдерживала, – говорил между тем Антисим, похоже, больше для собственного успокоения. – Ничего, это она с виду такая хлипенькая…
Антисим открыл люк, к которому привела лестница, и они выбрались на плоскую крышу. Небо было затянуто облаками и оттуда света не поступало, свирепствовал ветер и холод. Николаю припомнилась крыша психиатрической лечебницы и захотелось вниз.
– Ты только не ори громко, – сказал Антисим, – а так говорить спокойно можешь, внизу не слыхать.
Но Николаю говорить было не о чем. Антисим улегся на краю крыши на заранее постеленную там тряпку и стал смотреть вниз. Николай прилег рядом и тоже устремил пристальное внимание к земле. Место под дверью освещалось ярким фонарем, поэтому стоящих внизу разглядеть оказалось нетрудно. Это были две женщины, как успел заметить Николай, беременные. Они наперебой жали на звонок, колотили в дверь кулаками, ругались и все время поминали Антисима бранными эпитетами, не подозревая, что Антисим собственной персоной наблюдает за ними с крыши; но все-таки они, наверное, подозревали, что он в котельной, поэтому звонить и ломиться в дверь не переставали.
– Крепкое все ж таки семя у Ивановых, – вполголоса сказал Антисим то ли с гордостью, то ли с грустью.
К двери из темноты подошла еще одна особа, тоже в положении, о чем-то поговорив с двумя пришедшими раньше, тоже стала молотить в дверь.
Особенно усердствовала женщина высокого роста в оранжевом платье – удары ее были очень увесистыми, и кричала она громче всех, и выражалась резче. По ряду достигших крыши выражений Николай узнал даму, с которой беседовал по телефону. И глядя на нее, он понял, что если она ворвется и застанет их на крыше, то и ему не поздоровится.
– Эт Регина орет, надрывается, – пояснил Антисим. – Яростная баба, люблю таких…
Женщина, пришедшая последней, утомилась первой. Она махнула рукой и пошла к подворотне, поддерживая солидных размеров живот. За ней ушла и вторая. Осталась одна Регина, настойчивая и, судя по ударам в дверь, самая физически подготовленная. Трудно было понять, чего она добивается: привлечь внимание засевшего в котельной Антисима или устрашить его. Из соседнего дома в ее адрес уже не один раз слышались замечания, но Регина посылала возмущавшихся жильцов, и ее оставили в покое. Но она покоя не находила еще долго, а дубасила и дубасила… И сидящие на крыше, прислонившись спинами к трубе, Антисим и Николай долго слышали доносившийся снизу шум.
– Эх, крепкое семя у Ивановых, – говорил Антисим, покуривая сигарету. – Это в последние годы хиреть род начал. А раньше… Ну, отдать должное, у Петровых семя тоже ничего было, но Ивановым не чета – с Ивановыми не сравнить! Вот ежели, – продолжал Антисим под доносившиеся из двора крики, – раньше, к примеру взять, сколько нас было? Тьма! Это теперь все выпердон пошел – Мессерманы да Вайнберги. А раньше бывало Иванов, Петров, Иванов, Петров… Но Ивановых, конечно, больше. У нас семя крепче. И с жидами-масонами я есть первый борец. Ведь, чем нас Ивановых на белом свете приплод больше, тем Рабиновичам меньше места. Скоро напложу Ивановых, займут они все место на Руси, и жидам его не останется. Вот задачка-то! Это ж планы не меньше, чем у Македонского… Хотя, – Антисим на минуту призадумался, – Македонский, наверное, тоже жид был.
Он пыхнул последний раз дымом, затушил о трубу бычок.
– Да, крепкое у нас семя. Дед у меня, помню, был могучий мужчина. На нем, почитай, Москва держится. Одних законных детей дюжина, а уж таких!.. Недавно тут заглядывал в энциклопедию Советскую, в пятнадцатый том. Ивановых там человек тридцать – и народ все уважаемый. Мы Мессерманов скоро количеством изживем. Все заселим, все пожрем и выпьем. Мессерманам жрать и пить нечего будет, сдохнут и разбегутся все. Ну, кажись, утихло все.
Антисим поднялся и заглянул с крыши во двор.
– Ушла. Пойдем вниз на ночлег устраиваться. Спускаясь по лестнице, на всякий случай старались не шуметь.
– Ты в комнате лечь можешь, если четвероногих не опасаешься. Или со мной пойдем, уложу тебя на печке. Мне-то она сегодня не нужна будет, гонка у меня.
– Да, пойдемте на печку, – сказал Николай, увидев в углу здоровую дырищу.
– Правильно, здесь с четверолапыми сна никакого не будет.
Для удобства гостя Антисим положил на котел матрас, и Николай, забравшись на него по приставной лестнице, улегся в одежде. Поверхность котла оказалась теплой. Перевернувшись на живот, с двухметровой высоты его можно было видеть все помещение. Сам матрас уместился в ложбинке и скатиться во сне на пол было нелегко даже при желании. Николаю понравилось ложе. Он наблюдал, как внизу Антисим занимался самогоноварением, иногда подкручивал что-то в аппарате или уменьшал огонь.
– Ну как, устроился? – увидев торчащую с котла голову, спросил Антисим.
Николай утвердительно кивнул.
– Куда Захарий с длинным пошли, не знаешь? Вот и мне не сказали. Думаю, рано они припрутся или как?
Еще около часа под наблюдением Николая Антисим гнал самогонку, потом закрыл банку полиэтиленовой крышкой, выключил газ, свет и пошел на свою лежанку. В темноте Николаю стало немного жутковато, и когда Антисим затих, у двери что-то зашуршало, Николай затаил дыхание, прислушиваясь, но все стихло. Потом зашебуршало в другом углу. Через стены со двора доносились голоса: разговаривали двое, и хотя слышно их было хорошо, но проходивший сквозь стены и стекла звук искажался и слов было не узнать. Вдруг что-то заурчало гортанно… оборвалось, Николай вздрогнул. Должно быть, всхрапнул Антисим. А Николай слушал, слушал странные звуки ночной котельной: где-то капнула вода, что-то забурчало в чреве котла, невидимое существо, легко постукивая лапами по полу, пробежало внизу.
– Пи-и-и-и-и… – комарик. Прилетел сосать кровушку. Голоса за стеной окрепли – мирный разговор перешел в спор. Комарик затих на носу. Николай стукнул – не попал. Комарик, мстительно пища, удалился. Внизу снова зашуршало, Николай перевернулся и, опершись на локти, вгляделся в темноту, но ничего не увидел. Потом снова лег на спину, потянулся, закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41