– Квартирант. Познакомьтесь.
Я пожал его маленькую заскорузлую ручку.
– Помогает, что ли? – спросил он Казимира Платоныча.
– Да, старею, – Казимир Платоныч провел по волосам.
– Ну, пойду я, а не то народ на работу повалит – не развернешься с покойником.
Он присел, ловко вскинул труп на спину и, насвистывая уже знакомую мне по первому выносу тела мелодию, в которой я, наконец, узнал танец "Маленьких лебедей", вышел из комнаты.
– Утро уже, спать буду, – сказал Казимир Платоныч, когда входная дверь хлопнула.
Вымотавшись за ночь, я продолжал стоять у каталки в потускневшем от дневного света луче сильной лампы, глядя на дверь, за которой скрылся Херонов со своей ношей.
Казимир Платоныч забрался на первую попавшуюся каталку и, с грохотом сбросив ботинки на пол, не раздеваясь, лег и подложил кулак под голову. Падение башмаков вывело меня из оцепенения. Я посмотрел на Эсстерлиса. Тот широко, со стоном зевнул.
– Ну все. На сегодня хватит, можешь спать идти. Или вон, если есть желание, каталку какую хочешь обживай…
– Да нет, пожалуй, я у себя…
Распрощавшись, я вышел от Эсстерлиса. В прихожей, оперевшись на лом, стояла старуха, подглядывавшая ночью ко мне в окно, и безмолвно вдумчиво глядела в стену. Я кивнул ей в знак приветствия и поторопился шмыгнуть в свою комнату.
Первое, что бросилось мне в глаза, это сходство моей комнаты с гробом. Наблюдение это меня огорчило, я взял мухобойку и как всегда перед сном стал охотиться на крылатых насекомых, которых от Эсстерлиса опять налетало в мой "гробик" великое множество.
Глава 14
Не знаю, сколько я спал, должно быть, недолго. Разбудили меня голоса и шум в прихожей. Некоторое время я лежал в постели, спросонья не понимая, что происходит. Возбужденные голоса (много голосов) спорили, перебивая друг друга. Этот гвалт время от времени покрывал возмущенный крик Эсстерлиса. Только его одного узнавал и выделял мой слух.
Наконец, придя в себя окончательно и немало встревожившись столпотворением в прихожей, я вскочил и стал одеваться. Сегодняшняя ночь с оживлением покойника была еще свежа в памяти, я вспомнил ее и ужаснулся…
Одевшись, я не сразу открыл дверь, а минутку постоял, набираясь смелости. Я был уверен, что узнаю сейчас что-то важное и, быть может, неприятное. Вздохнув, я отодвинул задвижку и выглянул за дверь.
Прихожая кишела народом. Среди лиц гражданских заметил я и двух милиционеров. Дверь на лестницу была распахнута, и оттуда прибывали все новые и новые люди с любопытствующими и испуганными выражениями лиц.
– Безобразие! Это надо ж… Не успел выписаться, а снова!..
– Слабая медицина у нас!..
– Совсем шизиков распустили!.. Этак они не только трупов… Этак они и живых!..
Гомонили разобравшиеся, не разобравшиеся перешептывались и переглядывались. Двое граждан в белых халатах и в белых же колпаках стояли особняком в качестве наблюдателей. С большого зеркала было содрано покрывало, и оно зрительно увеличивало пространство и столпотворение в нем. У двери в свою комнату возвышался над всеми Эсстерлис и дикими, непонимающими глазами смотрел на народ.
– Этак он весь город холерой перезаразит! – перекрикивая всеобщий шум, неожиданно выкрикнула полная дама и махнула над головой красным зонтиком. – Душегуб!!
– Эх, слабая у нас медицина, – сказала мне престарелая женщина в домашнем халате, в бигуди на крашеной голове. – Разве ж вылечат?
В ответ я пожал плечами.
Милиционер в чине лейтенанта стоял возле Эсстерлиса и что-то тихо сдержанно ему растолковывал. Рядом с ними стоял курносый мужчина и, опираясь на древко косы, сдвинув от напряжения брови, внимательно глядел на Эсстерлиса. Второй милиционер в чине сержанта ходил между народом, как мне сначала показалось, бесцельно. То в одну сторону наметится, то вдруг резко изменит курс… Наконец, я понял, что уходит он от старухи в каске, следовавшей за ним неотступно.
– Да не отдам я тебе лом! Ты же лейтенанта Едронина зашибить могла!! – наконец воскликнул сержант, обернувшись к старухе. – Не отдам! Ведь ты ж ему башку проломить…
– Я не сумасшедший!! – вдруг громко, перекричав всех, воскликнул Эсстерлис и яростно топнул в пол ногой.
Разговоры сразу смолкли, все со страхом посмотрели на крикуна.
– Да что же вы кричите?! Я же не говорю, что сумасшедший. Просто подлечиться… – услышал я слова стоявшего рядом с ним лейтенанта; дальше он опять понизил голос, и я больше ничего не слышал.
– Ишь, покойников носить в дом надумал. Тьфу! Окаянный!
– В тюрягу такого гада запереть. А его еще уговаривают. Вот раньше, бывало…
– Во-во, в тюрягу…
Поговорили между собой старушки.
– Я не сумасшедший!!! – вновь выкрикнул Эсстерлис. – Я покойников оживляю!! Вы не имеете права!
Казимир Платоныч в бешенстве затопал ногами и замахнулся на лейтенанта тростью, но не ударил, а только пригрозил. Народ от него как-то сразу отхлынул, кое-кто от греха вышел на лестницу и заглядывал оттуда в прихожую. Стоявшие особняком санитары медленно двинулись к Эсстерлису.
– Вот видите, агрессивность проявил, – указал на него санитарам лейтенант. – Забирайте. Все видели, что агрессивность налицо… Довел, наконец-то…
– Ну, раз агрессивный, тогда берем, – сказал санитар.
– Я не сумасшедший! – опять выкрикнул Казимир Платоныч, и на глазах его показались слезы.
– Пойдемте, гражданин, там разберемся. У нас в больничке своих покойников навалом. Мрут, как насекомые.
Санитары с двух сторон взяли Эсстерлиса под руки и меж расступившимся людом повели к двери. Казимир Платоныч не сопротивлялся, он медленно передвигал ноги, взгляд его скользил поверх человеческих голов. И только тогда, когда он случайно встретился с моими глазами, то вдруг встрепенулся.
– Скажите им, что я оживляю! – крикнул он мне со слезами в голосе. Но санитары, ни на что не обращавшие внимания, вывели его за дверь.
Народ последовал за процессией, вскоре прихожая опустела.
– А вы кто такой будете? Документики взглянуть позвольте.
Передо мной стоял лейтенант, глумливо и как-то очень обидно ухмыляясь в глаза. Рядом с ним уставший от тяжести опирался на лом сержант; ни минуты не давая покоя, его теребила за рукав старуха-лунатка.
Я пошел в комнату и принес паспорт.
– Что же вы здесь делаете? Не прописаны ведь, а? – просматривая документ, глумливо сказал лейтенант. – На жилплощади больного человека. Вам хоть известно, что у гражданина Эсстерлиса шизофрения в самой тяжелой из всех форме?
– Да нет как-то. Я у него комнату снимал… Кто же знал, что больной?
– Кому он только комнату не сдавал… – встрял в разговор одолеваемый старухой сержант. – Вы что, сразу не заметили, что он того, что ли?
– Да как-то нет, вроде…
– А покойников у него видели? – лейтенант смотрел на меня совершенно серьезно.
– Да… Вообще-то… Видел одного… – признался я через силу.
– Ну и что?
– Да ничего… Покойник как покойник. Он говорил, что оживляет их, вот и все, – выговорил я.
– И вы поверили?
– Да не знаю, нет, конечно… Но…
– Вы что, гражданин? – опять вступил сержант с ломом, выпучив на меня глаза, как будто я сам был ожившим покойником. – Вы что, того?! – он покрутил пальцем у виска. – Как же покойников оживлять? Вы в школе-то учились когда-нибудь?
– А ведь верно… Как-то не подумал я…
Лейтенант протер лоб платком.
– Он же больной человек. Ну ладно, он карлика убогого убедил в том, что оживляет. Его, кстати, из морга по статье уволили, как несуна… Но вас-то, вас! – Лейтенант почти кричал. – Вы хоть одного оживленного покойника в своей жизни видели? Видели?!!
Я был в совершеннейшей растерянности.
– Ну! Видели?! Хоть одного-единственного?!
Голова моя шла кругом, казалось, я начал только сейчас выходить из-под гипноза, в который ввел меня проклятый Эсстерлис. Как я мог поверить ему? Полный идиотизм, в котором я находился по сию минуту, начал развеиваться. И я уже понимал, хотя и не в полной мере, что попал под сильное влияние психически больного человека. И сейчас, вспоминая ночное оживление, ужасался своей доверчивости.
– Так действительно больной? – проговорил я, наконец.
– Да гражданин Эсстерлис каждые полгода в психиатрических лечебницах лечится. Вы уж мне поверьте. Сколько раз его самолично отправлял… Санитары ведь тихих не берут, приходится доводить. Иногда полчаса стоишь, всякую белиберду раздражающую болтаешь, болтаешь… Как сам с ним еще не свихнулся только…
Слова убежденного милиционера, наконец, лишили меня всяких сомнений.
– Да… – пробормотал я, потерев лоб. – Что же мне делать?
– Вы, молодой человек, подумайте на эту тему хорошенько, а лучше к доктору сходите, психиатру – мало ли что. А жилплощадь освободить придется. Сами понимаете, не по закону вы здесь.
– Господи!! Да на тебе твой лом! Вот не могу, всю руку до синяков исцапала.
Старуха забрала у доведенного сержанта лом и, пугливо озираясь, за один конец (другой волоча по полу) потащила его вон из квартиры. Слышно было, как он загрохотал по ступенькам.
– А квартирку мы закроем, сами понимаете, до выписки больного Эсстерлиса.
Я сложил свои вещи в сумку и распрощался с милиционерами, вернувшими мне здравый рассудок. Теперь я уже не понимал, когда сознание мое помутнело и попало под влияние шизофреника Эсстерлиса. То ли это случилось в первый же день, то ли позже… Я терялся в догадках и не мог обнаружить того момента, когда это произошло. Но, конечно, вздор, абсурд, идиотизм… Конечно, он запугал меня, запугал и внушил!.. Как же хорошо теперь! Теперь мир ясен и понятен. Ведь на самом деле он такой и есть. Несмотря на его сложность и многообразие, он все-таки имеет свои законы, которые нельзя нарушать.
Я спустился по лестнице и, насвистывая мелодию, какая пришла мне на ум, пошел по солнечной стороне улицы.
– Что такое?! – я остановился, поймав себя на том, что насвистываю тот самый танец "Маленьких лебедей", который насвистывал карлик-несун, таща на плече покойника. Сердце заколотилось. Но тут же, выбрав из памяти "Слезную" из "Реквиема" Моцарта, пошел дальше. Мне опять было весело и хорошо.
"Вздор, все ерунда. Это я перенапрягся, когда писал роман. Теперь все. Уж лучше на вокзале спать, чем в одной квартире с умалишенным. Как я в нем сразу безумца не распознал? Теперь главное успокоиться, пару дней ничего не писать, а потом нужно сесть и поразмыслить хорошенько. Уйма неясного, конечно… Но потом! Потом!! Самое главное, понятно и несомненно: Эсстерлис сумасшедший еще и гипнотизер, ко всем прочему, и навнушал мне столько всякой ерунды, что я чуть сам не тронулся…"
За моей спиной совсем близко, прервав мысли, раздались тяжелые шаги бегущего человека. Я обернулся и… Так и остался стоять, открыв рот, выкатив глаза.
За мной, в коротком дамском халате, буцая надетыми прямо на голые ноги кирзачами, бежал Афанасий. Тот самый Афанасий-Собиратель, которого сегодняшней ночью оживлял увезенный в психбольницу Эсстерлис.
– Ну, наконец-то я вас догнал, – тяжело дыша, сказал он, остановившись.
Я смотрел на него молча, уже не стараясь ничего понять и объяснить для себя.
– Вы от него? Я вас помню! Что мне теперь делать? А?! Ну что вы молчите?! Давайте познакомимся хоть, – он протянул руку. – Собиратель, – я машинально пожал ее. – Ну и куда вы теперь? Куда идете?! – я развел руками. – Ну тогда, знаете что. Вижу, вам тоже, как и мне, жить негде. Пойдемте к моему другу Владимиру Ивановичу, он здесь неподалеку живет. Пойдемте?!
– Ай! Мне теперь все равно! – сказал я, словно вдруг освободившись от какого-то тяжкого груза, отягчающего сознание и тело. – Пойдемте к Владимиру Ивановичу.
– Послушайте, ведь вы были ночью у этого ужасного человека. Я вас помню. Помню, как вы сгоняли с меня этих паршивых мух… Расскажите, что это было. Что?! – крепко схватив меня под руку, лихорадочно бормотал Собиратель.
– А все очень просто, – начал я. – После того, как вас массажем умертвил Труп…
Мы медленно шли по улице, и я подробно рассказывал Собирателю историю его смерти и оживления. Но, если бы мы обернулись и посмотрели назад, то непременно заметили бы идущего за нами человека, в котором без труда узнали бы опасного преступника – убийцу и грабителя – Трупа.
Труп был спокоен – оба свидетеля шли перед ним. К недодавленному Собирателю прибавился еще один. И хотя наверняка Труп не знал молодого человека, как свидетеля, и, пожалуй, никогда не встречался с ним прежде, чутье подсказывало, что он тоже знает его в лицо.
Труп медленно шел за свидетелями, ожидая удобного момента, чтобы разделаться с ними, не обращая внимания на то, что творится за его спиной, и если бы он обернулся и посмотрел назад, то, наверное, ему сделалось бы нехорошо.
За Трупом, перебегая от одной водосточной трубы к другой, в мотоциклетной каске, потрясая железным ломом, кралась старуха-лунатка.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
руп лежал на койке больницы "В память 25-летия Октября" с заботливо перевязанной головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41