И как напьются — до девок охота просыпается. Вот полгода назад пьяный взор воеводин на Варваре и остановился… Ну, что было, то было и теперь быльем поросло. Такие уж Варварины дела подневольные. Ни злости, ни возмущения, ни тем более ненависти к воеводе у нее не было никакой. Варвара даже жалела его и по голове гладила, когда он, всхлипывая пьяно, талдычил:
— Ох, грехи мои тяжкие. Скольким душам христианским от меня туго пришлось. Ох!..
И Варвара вытирала ему слезы, говорила, что лишь доброта и покаяние — путь к спасению, и тогда Господь не только все грехи простит, но и вознаградит, ибо кто в грехе раскаялся для Господа даже дороже того, кто греха этого не совершил. Тут у Варвары голова работала — языком молола без устали, да и горела искренним желанием наставить заблудшую овцу на правильный путь. А воевода кивал и обещал назавтра чуть ли не с сумой отправиться в Москву, а потом по святым местам — грехи замаливать. Но это бывало вечерами, а утром, проснувшись с опою злым и больным, он тут же приказывал выпороть кого-нибудь из холопов, который, по его мнению, недостаточно расторопен или чересчур вороват. Да, Богу Богово, а воеводе воеводино…
Свет в большую комнату терема падал через маленькое, больше подходящее для бойницы, да и задуманное так, оконце. Мебели было немного — на Руси не любили ее излишек: резной, обитый медью сундук в углу, несколько левее — лавки, в центре — длинный дубовый стол, по обычаю покрытый серым куском холста. Иметь непокрытый стол считалось неприличным. При хозяине из сундука извлекается красивая, шитая красной и зеленой нитью, богатая скатерть, но для управляющего имением Ефима и его любимчика рыжего холопа Бориски это было бы слишком жирно. Обычно эти двое любили посидеть в тереме за хозяйским столом. Сейчас там устроился один Бориска. Управляющий же обходил свои владения.
Варвара поставила на стол чугун с брюквой, и в этот миг Бориска похлопал ее по мягкому заду и попытался обнять. Он давно не давал ей проходу, лип, как репей, да еще случая не упускал руки куда не надо сунуть.
— У, глаза твои бесстыжие! — Варя сердито сверкнула очами и быстро отпрянула от него.
— Ох, недотрога какая, — улыбнулся Бориска своим тонкогубым и широким, чуть ли не до ушей ртом. Улыбка у него была дурашливая и неприятная. — Тебе бы все с боярами да дворянами крутить, а на простого парня и глаз не поднимешь.
— С кикимором лесным лучше гулять, чем с тобой, рыжим охальником!
— С кикимором, ха!.. Или с разбойником лесным. Как тот разбойничек тебя увидел, так и растаял. А хорош-то был, нечего сказать, Я за всем энтим из окна наблюдал, как он за руку тебя, ласточка, тащил. Нет, правда, хорош — огромен, противен… Небось жалеешь теперь, что он тебя по дороге выбросил?
— Это я его выбросила и убежала.
— Ха, убежала она. Экая ты у нас ловкая.
— Вот такая! — Варвара отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Бориска видел, как изменилось ее лицо.
Она не раз вспоминала нескладную, неуклюжую фигуру своего спасителя, его худое, с заостренными скулами, мальчишеским пушком на подбородке лицо. Чем-то тронул он ее душу. Скорее всего попросту понравился, хотя она и сама не хотела себе в этом признаться. О том, как она спаслась, правду никому не рассказала. Отделалась общими словами да охами и ахами.
— Значит, тебе любы только разбойники, — продолжал кривляться Бориска, даже не подозревая, в какой мере он прав. По его тону чувствовалось, что он злится и обижается на Варвару.
«Ну и пусть обижается, — подумала Варя. — Мне с ним детей не крестить».
— Кому они любы, разбойники? — послышался скрипучий, как несмазанная дверь, голос.
В комнату, вытерев о рогожу сапоги, вошел управляющий Ефим. Был он невысок, лысина, как и старательно начищенные сапоги, отбрасывала солнечные зайчики, зато борода была велика и окладиста настолько, что смотрелась как-то неестественно, и хотелось дернуть за нее, чтобы проверить — не приклеенная ли. Разбойники, совершавшие налет на деревню, смогли бы без труда узнать в нем того мужичонку, который сидел на пороге и отказался пустить их в терем.
Управляющий, как всегда, был чем-то озабочен, и его цепкий быстрый взор обшарил всех, будто обыскивал. Ефим был хитер, подворовывал, как и положено управляющему, и не слишком любил женский пол, так что с домогательствами к хозяйским девкам не приставал.
Он плюхнулся на скамью, взял ложку, пододвинул к себе тарелку с брюквой, курицей и солеными огурцами и начал уплетать за обе щеки. Он всегда хотел есть и съедал не меньше, чем иная семья. Если бы он знал разбойника Мефодия, то им было бы в чем потягаться.
— Мало им ноздри рвут, разбойникам энтим, — сказал рыжий, стремясь завязать разговор. — Эка куда — супротив воли государевой идти…
— Это они с голодухи шалят, — рассудительно произнес управляющий, пережевывая кусок курицы. — Ежели бы жратвы всем достало, так зачем разбойничать? Токма так не бывает, чтобы жратвы всем вдоволь было, — он взял огурец и с хрустом откусил от него добрую половину.
— Нет, просто им злобствовать нравится, — покачал головой Бориска.
— Тоже может быть. Злобствовать кому только не нравится. Вон, воеводе нравится, хоть и государев человек.
— Все мы люди Божьи и по Божьему подобию сотворены, — встряла Варвара, примостившаяся на краю скамейки. — И людям злобствовать не положено.
— Ишь, девка, слов-то каких набралась, — усмехнулся Ефим в свою невероятную бороду.
— Умная, — хмыкнул угодливо рыжий.
— Ну а мы поумнее будем, — махнул рукой Ефим. — Все это пустые слова, а дела в том состоят, что в положении мы не слишком завидном. Что стрельцы шуганули разбойников, оно, конечно, не плохо. Вот только на самом отшибе живем, и те трое служивых, что нам хозяин для защиты оставил, то есть попросту на нашу шею посадил, — не велика защита. Они все больше на еду да на выпивку наседают да все Марьяну в углу зажать норовят. У нас же всего шестеро мужиков с вилами.
— Это уж правда, — вздохнул Бориска.
— Так что нам с разбойниками или замиряться надоть, или помочь их изловить — не то совсем жизни не будет, изведут нас с бела света.
— Лучше замириться, — сказал рыжий.
— Нет. Трех стрельцов мы еще прокормим, а попытайся-ка целую шайку на довольствие поставить. Тогда сами с голодухи пухнуть будем.
— Это уж точно, — вздохнул Бориска, привыкший к сытости, безделью, к барскому столу, как кот к кухне. — Ну а как же быть?
— Изловить их надоть.
— Это ты у Варвары спрашивай. Она лучше всех нас разбойников знает. И ей известно, за какое место надо разбойника взять, чтобы к воеводе привести, ха-ха!
— А ухватом по хребтине не хочешь, охальник! — Она схватила с лавки ухват и замахнулась. Бориска отскочил в угол:
— Ну, ну, шучу я!
— Шутит, — ухмыльнулся Ефим, поглаживая руки. — Эх, что-то голоден я…
Накормив мужчин. Варвара направилась в курную избу сразу за оградой боярского терема. Жила она там вместе с доброй, но очень глупой и болтливой Марьяной, которая была необъятно толста и овдовела давным-давно. Года четыре назад сам староста ластился к Марьяне, но потом то ли интерес потерял к ней, то ли вообще к женскому полу. Теперь больше к вдове захаживали стрельцы, сопровождавшие губного старосту. Была Марьяна баба хозяйственная и с Варварой уживалась прекрасно.
Марьяна сидела на бревне и перебирала просо. Низкий потолок нависал над самой головой, дым от большой печи выходил прямо в маленькое оконце, дощатый пол не давал промерзнуть зимой, из мебели в избе были только лавки, за перегородкой кудахтали куры и изредка мычала корова — обычная курная изба, жилище довольно неуютное, но теплое и русскому человеку привычное.
Варвара вытащила из-за печи корзину и сунула туда сверток с приготовленными яйцами, брюквой, огурцами и краюхой хлеба.
— Опять по ягоды? — закудахтала Марьяна. — Плохо ты ягоды ищешь, мало находишь. Надо бы мне тебе показать, как искать. Ягоды растут там, где… Ну, в общем, долго объяснять. Уметь их собирать надо. А ты не умеешь, поэтому тебе их лучше не собирать. Сколько ты за ними ходишь. Лучше б по дому что сделала. А вот я эти ягоды…
— Ох, ладно. Мне нравится по ягоды ходить.
— Все вечерами по лесу шастаешь. Сожрут тебя волки. Да и Ефим беспокоится, спрашивает — куда это ты все ходишь. А я ему так и сказала, что ты ягоды не умеешь собирать. Не обижайся, но ты правда ягоды не…
— Я пошла!
Когда Варвара вышла, Марьяна посмотрела ей вслед и покачала головой:
— Эх, опять ягод не соберет. Не умеет… Варвара любила лес, наслаждалась им, будто пила его, как прохладную воду в жаркий полдень. Она любила бьющую в глаза зелень листьев, любила бархатную мягкость мха, бездонную голубизну неба. Ласковое солнце обливало своими лучами ее лицо, придавало силы. Она не боялась леса, не могла себе представить, что ее может ждать здесь какая-то беда. Не страшилась ни ям, ни болот, ни лесного зверя. Волков люди отогнали в чащу, но пару раз она все-таки встречала их. Помнит, пересеклись их взоры, постояли немного зверь и человек, глядя друг другу в глаза, и разошлись. Учил Варвару один человек, как со зверьем обращаться. Главное, в мыслях зла не держать, и даже волчья душа это почувствует. Правда, водится в лесах зверь и пострашнее волка — это человек.
За спиной ее послышался треск. Она обернулась и увидела, что на поляну, до которой она дошла, выходит огромный лось. Он уставился на девушку. Та сделала шаг к нему. Зверь отпрянул, но остался на месте.
— Ну что ты, сохатый, — она улыбнулась и медленно пошла к нему. Лось неотрывно смотрел на нее, но неожиданно успокоился. Она похлопала его по шее.
— Красивый… Красивый, сохатый.
Варвара не торопилась. А куда спешить? Вот и сосновый бор, дальше идет бурелом — повалило невиданной силой лес. В эти места обычно никто не забредает, поскольку пользуются они дурной славой, а тут же под боком и Мертвые болота. На болотах, говорят, нечистые на свои шабаши собираются, и оттуда ни за что живым не выберешься. И разбойники, которые в последнее время кровь всем портят, ходят слухи, там хоронятся. Не иначе с чертом договор заключили, что тот их не трогает?.. Хотя мальчишка-спаситель на продавшего чертям душу вовсе не похож.
Пробравшись через гнилые коряги, поросшие поганками, Варвара перепрыгнула через быстрый ручей и вышла на небольшую поляну, окруженную кустарником и могучими деревьями. В центре ее — почерневшая полуразвалившаяся избушка, которая, казалось, стояла здесь от Рождества Христова. На нескольких кольях, вогнанных в землю, висели глиняные горшки. Воображение тут же подсовывало мысль, что и не горшки это вовсе, а черепа легкомысленных путников, которых заманила сюда нечистая сила, чтобы полакомиться человечинкой. И что под избушкой курьи ноги, и что живет в ней самая настоящая Баба Яга, а может, какое-нибудь другое чертово отродье, о котором немало порассказали Варваре с детства и в существовании которой она не сомневалась ни на миг.
Варя толкнула расшатанную, потрескавшуюся дверь и шагнула за порог. Из-под ног, мяукнув, скакнул и уселся на балке под потолком большой полосатый котяра. Внутри изба была как изба — печь, лавка, глиняная посуда на полках, вилы и лопата в углу.
— Есть тут кто? — крикнула Варвара.
Никто не отозвался.
Варвара шагнула к печи, погладила пальцами стоящее на лавке около нее большое серебряное блюдо с замысловатым орнаментом и незнакомыми письменами — подобные вещи могли быть только в богатых домах, и им совершенно нечего делать в таких вот нищих и заброшенных лачугах. Тут Варвара вздрогнула.
Сзади заскрипели ступеньки, и свет в избе померк — это проход заслонила огромная, широкоплечая фигура. От нее веяло силой и тайной.
— Что тебе, красна девица, надобно в жилище моем?
Голос был низок, груб, и в нем ощущались нотки угрозы. Вряд ли можно ждать чего хорошего, услышав такой голос.
— Заблудилась я, — жалобно всхлипнула Варя. — Места дурные, знаю их плохо. Вывел бы ты меня, мил человек, отсюда, дело доброе сделал.
— Если заблудилась, то на веки вечные здесь останешься — не отпустит тебя лес, закрутит, заморочит. Будешь отныне здесь жить да о человечьем житье-бытье мне рассказывать. Так и пройдет жизнь твоя, а я потом следующую пигалицу такую дождусь.
— Ох, страшные вещи говоришь ты, — начала Варя, нахмурившись, но не выдержала и рассмеялась. — Ох и весело, дед Агафон, с тобой!
— И с тобой, пигалица, тоже.
— Вот поесть тебе принесла.
Она протянула хозяину избы корзину с едой. Он развернул сверток, поинтересовался содержимым и произнес сухо:
— Для мудреца пища истинная — слово Божье да раздумья об истинах высоких и важных. Кто плоть свою смирит, лишь тот Слово постигнет.
После этих напыщенных слов он взял брюкву, посолил грубой солью и с удовольствием съел…
Год назад занесло Варвару по глупости в Мертвые болота, провалилась в трясину, в мыслях уже с жизнью распрощалась, вот тут и появился огромный, с развевающейся седой бородой старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45